Жрица крутанула башкой, глаза ее, похожие на каски
немедийских рыцарей, уставились на беззащитное существо.
Монстр шагнул вперед, разваливая заросли трав...
- Клянусь дубиной Крома, - хрипло прошептал киммериец.
- Куда ее несет, эту красотку? Глупая девчонка...
Он не договорил и полез из кустов на прогалину.
- Это не девчонка! - отчаянно крикнул Ходок ему в
спину, но было поздно: Жрица заметила варвара.
Огромное тело монстра содрогнулось, словно под ударом
бича великана. Жесткие надкрылья на спине стремительно
откинулись в стороны, вздыбившись, подобно парусам корабля,
конец брюшины скорчился, то поднимаясь, то опускаясь,
растягиваясь резкими движениями, издавая шелест, похожий на
шуршание распустившегося хвоста индюка. Гордо опершись на
четыре задние ноги, чудовище расправило грудь, держа ее
вертикально, передние хватательные лапы, сначала сложенные,
словно для молитвы, теперь раскрылись во всю свою длину,
обнажив подмышки, украшенные перлами и черными пятнами с
белыми глазками.
Неподвижная в своей угрожающей позе, Жрица пристальным
взглядом следила за человеком, слегка поворачивая голову.
Слышалось сухое потрескивание, словно занимался огнем
хворост, этот звук, негромкий, но угрожающий, должен был
лишить противника воли к сопротивлению.
Однако на сей раз Жрица столкнулась с достойным
соперником. Варвар стоял, широко расставив крепкие ноги,
выставив перед собой короткий меч, исподлобья глядя на
монстра. Выйдя на открытое место, он не сделал более ни
одного движения, справедливо полагая, что этого именно и
добивается чудовище. Судя по конвульсивным движениям
передних лап и брюшины, Жрица, несмотря на огромные
размеры, способна была действовать гораздо более
стремительно, нежели человеческое существо.
- Назад, северянин! - услышал Конан за спиной крик
Альбиноса. - Назад, тебе с ней не справиться!
Краем глаза киммериец заметил, что девушка, даже не
обернувшись, скрылась в зарослях.
- Давай, оглобля зеленая! - рявкнул варвар, слегка
поводя острием клинка. - Хочу посмотреть, какого цвета
твоя печень!
Огромные бесцветные крылья Жрицы с зеленой каймой по
наружному краю слегка трепетали, многочисленные золотистые
прожилки сверкали, переливались завораживающим блеском. Их
сияние кружило голову, и Конану вдруг мучительно захотелось
бросить оружие и прилечь в мягкий высокий мох. Забыться,
заснуть, погрузиться в негу, дарующую покой... Вечный
покой...
Зарычав, киммериец ринулся вперед. Его меч успел задеть
отвратительную лапу-веретено: по роговому щитку,
прикрывавшему зловещую пилу, потекла зеленоватая струйка
сукровицы. В тот же миг Жрица стремительно выбросила вперед
лапы и схватила человека. Конан ощутил, как земля ушла
из-под ног, и увидел надвигающийся черный клюв, отверстый,
готовый насладиться добычей... По бокам клюва сидели
огромные сетчатые глаза, и за их радужной оболочкой
киммерийцу почудился насмешливый блеск. Тогда, чувствуя, что
тело его вот-вот будет разрезано надвое, варвар испустил
боевой вопль и из последних сил всадил в смеющийся глаз
короткий гиперборейский клинок.

* * *

- Тебя, видно, в кузне ковали, - сказал Альбинос,
прикладывая к ранам Конана мясистые листья, ароматные,
дарующие измученному телу покой и прохладу.
- Мой отец точно, коваль, - откликнулся северянин, - но
родила меня обычная женщина.
Он лежал на подстилке из сухого мха в ста шагах от тела
поверженного чудовища. Ходок притащил целебные растения,
натер варвара липкой массой и напоил какой-то терпкой,
обжигающей горло жидкостью.
- Много здесь тварей ползает, - ворчал он, пользуя
своего спутника. - Сдается мне, то обычные
букашки-таракашки, кузнечики, саранча, кобылки... Только
невесть почему вымахали они с кобылу настоящую. Так вот,
Жрицы из них самые кровожадные. Часами могут в зарослях
таиться, а как жертва неосторожно к ним подпрыгнет,
вылезают и ну крылья топорщить. Пугают. Добыча от их
шуршания и потрескивания цепенеет и шагу ступить не может,
так и ждет, пока Жрица их схватит, А как схватит, тут
тварям ползающим и летающим конец: их пил этих страшных
никто ускользнуть не может. Ты первый. Идти-то сможешь?
- Смогу. А что за девица голая нам являлась?
Альбинос поморщился.
- Не было никакой девицы. Тоже козни Жрицы. Сколько раз
наблюдал, как твари эти морок на своих жертв напускают:
кузнечику - самку кузнечика, саранче - ее любовь... А нам
вот тоже самочку подослала, только человечью_ Признаюсь
тебе, северянин, я и сам бы купился, коли впервой такое
увидел. Ладно, если шагать способен, поднимайся и давай
поищем оотэку. Она здесь где-то, неподалеку.
Они углубились в заросли трав, осторожно ступая по
сырой подстилке, готовые в любой момент встретить новую
опасность.
Поиски были недолги: Ходок вскоре обнаружил пучок бурых
растений, похожих на водоросли, и раскидал и своей палкой.
Конан увидел листообразную сумку локтя три длиной, цвета
пшеничного зерна. Оотэка была сделана из вещества, похожего
на шелк, но не разделяющегося на нити, а представляющего
сплошную пенистую массу. Верхняя сторона сумки была
выпуклой и разделялась тремя продольными поясками.
- Счастлив твой Кром! - осклабился Ходок. - Бывало, я
дня три-четыре средь трав бродил, прежде чем яйца найти. А
тут, на тебе, сразу натолкнулись.
- Яйца? - переспросил киммериец.
- Да, северянин, "лучезарные зерна" - приплод Жриц,
который эти твари откладывают в оотэках. Не знаю уж, почему
он обладает столь удивительными свойствами, но, думаю,
виной тому щит Агибалла.
- Ты обещал отвести меня к нему.
- Обещал и сделаю. Не хочу, чтобы ты винил меня в том,
что не сможешь выбраться из Провала. Хочешь добрый совет,
киммериец?
- Нет.
- И все же послушай. Уйти отсюда ты не сможешь. Построй
хижину где-нибудь возле ручья и живи мирно. В лес, что у
подножия скал, не суйся, ты видел, что сталось с теми, кто
через него пройти пытался. Пища здесь хоть и не изысканная,
но сытная: листья, корни, живность. Думаю, вскоре
привыкнешь гигантских кузнечиков вкушать. Мясо у них хоть и
горьковатое, но есть можно.
- А я вот что думаю, - сказа Конан, почесывая
подбородок. - Думаю я, белобрысый, что врешь ты. Для того и
"зерен лучезарных" мне не нужно. Только не пойму, зачем
врешь. Ну да неважно. Думаю я еще, что хорошо бы тебя
прикончить. Драться ты умеешь, знаю. Да только загоняю я
тебя, так мыслю. Ежели спуску не давать, дыхалки у тебя не
хватит. А когда силы кончатся - сам палку свою кинешь и
пощады попросишь.
Альбинос и глазом не моргнул.
- Правда твоя, северянин, - отвечал спокойно, - загнать
ты меня, конечно, можешь. Грудь у тебя пошире моей, да и
моложе ты годов на десять. Только что в том толку? Жрица
- не самая коварная тварь в Провале. Ты силен и проворен,
слов нет, да только к силе и проворству еще и опыт надобен.
А опыта у тебя нет. Так скажу: я тебя сюда не звал, ты мне
не кум и не брат, скрыться я мог бы сейчас же, но делать
этого не стану. Помню, что тебе обязан: избавлением от
костра у Толстой Башни. Кстати, спросить хотел, по каким
таким рассуждениям ты за меня в схватку мою со стражниками
влез?
Варвар пожал плечами.
- Не знаю, белобрысый. Видать, не люблю, когда семеро
одного бьют. В Халоге бывало: выпускали на арену
пятерых-семерых против одного. И потом, завожусь я, как
только герб королевский на броне увижу.
- В том мы похожи, - кивнул Ходок, - кто родился
подсвист ветра, не станет желать ни оков, ни хором. Так
вот, киммериец, я обещал, что отведу тебя к щиту Агибалла,
и слово свое сдержу. Толку в том никакого, но хочу, чтобы
ты на меня зла не держал.
С тем они и двинулись между огромных стволов, который
в других местах просто шуршали бы под ногами.

* * *

Не знаю, из чего сделаны киммерийцы. Предки мои по
матери более с ними воевали, а иногда и вступали в боевой
союз, как предания рассказывают. Асы и потомки атлантов (а
киммерийское племя почитает себя наследниками сего народа
допотопного) не раз ходили в набеги на южные земли и часто
одолевали закованных в броню рыцарей. Думаю, и к тому меня
доблесть безответная двух народов северных склоняет, что,
забудь асы и киммерийцы раздоры, покорили бы они мир и
заставили трепетать и насмешливых аквилонцев, и гордых
зингарцев, и шемитов, и даже стигийцев, обитающих за
великой рекой Стикс и мнящих себя потомками самого Сета,
Змея Вечной Ночи.
Ежели этого парня пилы чудовища не растерзали, ему все
нипочем. Раны его затянулись на глазах, и после схватки,
любого другого отправившей бы на Серые Равнины, он шагал
среди трав столь бодро, словно прекрасные банщицы
аграпурские только что натерли его тело целительными мазями.
Я, признаться, пожалел даже, что не смогу уговорить
киммерийца навсегда поселиться на дне Провала. Славная была
бы компания. Девицу какую сверху бы притащили, усадьбы где
построить, я ведаю, а то, что воздух здешний (или чары
агибалловы) для здоровья полезны и жизнь продлевают
практически бесконечно, в том убедился уже, и не убедился,
а просто - знаю. Жить, как говорится, поживать, а добра
наживать здесь не надо. Ни к чему здесь добро.
Шагаю я среди порослей огромных и видится: год-другой
минует, и делаемся мы с киммерийцем все выше и выше,
равняемся со здешними обитателями, кровы свои
перестраиваем. И жены наши от нас не отстают. Десять зим
минует и, чем Сет ни шутит (прости, Хредх, что имя Змея
Вечной Ночи поминаю), и вот - здешние твари становятся что
обычные букашки для ноги человеческой. Вижу. А тогда, если
видение меня не обманывает, поднимаемся мы в мир людской, и
нет нам ни удержу, ни помехи...
- Эй, - окликает меня тут варвар, - что за дерьмо
Нергалье?
Впереди, за порослями, открывается щит. Более всего
похож он на панцирь гигантской черепахи, зарывшейся в землю.
Чтобы его пересечь, шагов пятьсот надо сделать.
Поверхность, более сходная действительно с роговым
черепашьим панцирем, круто уходит вверх, а на крае
противоположном, знаю, обрывается. Там, под обрывом, видны
огромные колонны, некогда державшие круг, словно крышу
храма. Колонны глубоко ушли в землю, а щит оплели вьюны
коричневатые, сухие, и на пластинах, поверхность этой штуки
составляющих, греются на солнышке пяток-другой огромных
кузнечиков.
- Щит Агибалла, - говорю варвару. - Может, и не щит, а
жилище его, с неба рухнувшее, а может, еще что. Хочешь
разбить - разбей.
Он нос морщит, совсем по-волчьи воздух нюхает.
- Нехорошо здесь, - говорит, и, слышу, голос совсем не
такой уверенный, как прежде.
- Давай, - говорю, - действуй.
Киммериец на меня зенками синими зыркнул и зубы
оскалил. Вижу, мысль в глазах его метнулась, и радуюсь,
что не только порывам своим он следует, но и осторожность
имеет.
- Не темни, белобрысый, - слышу, - не стал бы ты меня
сюда просто так вести. Что под щитом сокрыто?
- Кто его знает? - ответствуя осторожно. Пусть сам
думает.
- Ежели бы ничего внутри не было, - гудит варвар, - не
стал бы щит свои владения охранять. А коли охраняет...
"Давай, - умоляю я мысленно, - соображай, сметливый
юноша!" И юноша сам приходит к заключению.
- Ежели бы ничего внутри не было, - говорит он, - не
хранил бы Агибалл свои владения. Щит - он защита и есть,
любой воин тебе скажет. Ты врал, что нет для меня пути
отсюда, но если небожитель, либо его хоромина, ограждают
владения от пришлых, это, клянусь пяткой Крома, что-то да
значит. Не раз доводилось мне подбирать оброненные в битве
щиты, и хранили они не хуже купленных!
- Так ступай и подними то, что поднять не можешь, -
говорю я.
Честно признаюсь, не ожидал от варвара такой смекалки.
Многим приходилось суть дела разжевывать. Случались и
такие, кто до конца не верил в возможность спасения. О тех
палка моя ведает, да Нергал, души их принявший.
Варвар только глянул на меня злобно и вперед ринулся.
Вскоре я смог убедиться, что "лучезарные зерна" ему и
впрямь ни к чему. Киммериец пару раз ударил клинком в щит,
убедился, что крепость оного подобна стене крепостной, и
тут же принялся поддевать мечом пластины, составляющие
поверхность.
Ждать я не стал. Взобрался на крышу хоромины
агибалловой, нагретую солнцем (кузнечики прыснули в
стороны и застрекотали в зарослях - словно полтыщи игрецов
ярмарочных свои инструменты в ход пустили) и помог варвару
отколупнуть роговую штуковину.
Снизу она была сырая, пористая, и выступы обычные на
ней замечались, за которые так держать удобно. Настоящий
щит.
- Что ж, - говорю, - ты, видать, решил, что спасение
обрел. Рискни. Только я ни за что не отвечаю.
- А я тебя и не прошу, выродок, - бурчит он, прилаживая
пластину локтя два длиной наподобие щита настоящего.
И повел я северянина к тропе, что вилась через лес
донный. Среди костей да камешков самоцветных - наверх,
в мир, к обоим нам, думаю, не слишком ласковый.
Северянин шагал впереди, прикрывшись пластиной. Словно в
бой шел против целой армии. Меч он не выпустил и готов был,
видно, сразиться, хоть с выводком демонов. Я за спиной его
вышагивал, и муторно мне было, словно ядовитый гриб съел.
Миновали мы травы, лес миновал и подошли к скалам.
Тут варвар мой и говорит, обернувшись:
- Не знаю, правду ли ты мне сказывал, белобрысый, и
смогу ли я из сего гиблого места ноги унести. А только
давай поделимся. Думаю, "лучезарные зерна" мне так же
пригодятся, как и тебе.
Справедливо сказал. Попросил я у него меч, разрубил
оотэку пополам и ему часть отдал. Что ж, пропадать добру,
так пропадать.
Топаем вверх по тропинке, что среди скал вьется. Я уже
муть, закрывающую вход в Провал, вижу, а северянин мой
весело насвистывать принялся. Киммерийцы они киммерийцы и
есть, и в двух шагах от смерти веселиться будут.
И вот, наблюдаю, занялся щит в руках его бледным
пламенем. Пламя то все возгорается, свирепеет, миг - и
руки северянина уже объяты его холодными языками. Знаю я,
что жжет ему руки, и грудь тоска смертная холодит, и ноги
подкашиваются... Многих я видел, кого водил в пропасть, и
ужас их видел, и отчаяние, и тщетные попытки спастись.
Затем и водил, что Провал двоих не отпускает, и один,
первым идущий, должен щит перед собой нести, второму дорогу
прокладывая. И когда последний сполох, яркий, как зарница
в грозовом небе, поглотит незадачливого героя, следом
идущий, выродок белобрысый, получит свободную дорогу
наверх, к людям, которые презирают его и жаждут его
диковин, со дна пропасти принесенных...
Только ничего этого на сей раз не было. Конан-варвар,
прокладывающий мне путь, только помянул Крома своего
неведомого, щит из рук не выпуская, зеленые сполохи оплели
его тело, пыхнули и растаяли, как туман под утренним
ветром. И понял я, что тоска и предчувствие беды там, на
Тропе Мертвецов, не обманули. Время Ходка ушло, путь в
Провал ему отныне заказан, а Агибалл, небожитель неведомый,
обратил лик свой на иное человеческое существо...

* * *

- Прощай, белобрысый!
- Прощай и ты, Конан-северянин!
- Видишь, слаб оказался твой Агибалл.
- Слаб или милостив - не нам судить.
- Что делать станешь?
- Не бойся, не пропаду. Деньги у меня есть, есть и
невеста, нежная и преданная.
1 2 3 4 5