Стражник высунул голову и
припал глазом к щели в стене караля. Удивительное зрелище
открылось взору его.
В тусклом свете масляной лампы на полу, среди пустых
кувшинов и опрокинутых кружек валялись пятеро слуг.
Слышалось их невнятное бормотание, чмоканье и постанывание.
У одного, лежавшего навзничь, на лбу темнел здоровенный
кровоподтек - этот бедолага почивал безмолвно. У
противоположной стены, лениво жуя оттопыренными губами,
лежали верблюды. А посреди караля орудовал лопатой
здоровенный черноволосый малый в полосатых штанах.
Хабиш признал молодого северянина, который давеча явился
в духан и нахально уселся за их стол рядом с щедрым
Себбук-акой. Верзила сгребал с расстеленных по полу рогож
серую золу и ссыпал ее в приготовленные мешки, поминая при
этом Крома, Нергала и отчего-то печень хозяина заведения,
потом подошел к верблюдам и легко оборвал их привязи. В душе
Хабиша долг боролся с простительной осторожностью: он здраво
рассудил, что если вор услышит, как он покидает бочку, то
настигнет прежде, чем он успеет добежать до дома Флатуна и
кликнуть подмогу. Поэтому стражник решил сидеть тихо и
поднять шум, когда грабитель окажется уже за воротами.
Однако северянин и не думал умыкать богатство хозяина
"Верблюжьего гора". Вместо этого он принялся совершать нечто
странное: зачерпывал из мешков пригоршни золы и мазал ею
слюнявые рты животных. Верблюды терпели, только он решил
плюнуть в человека, но промахнулся. Северянин тут же плюнул
в мохнатую морду, горбатый великан разу успокоился и даже
ткнулся человеку в руку, выпрашивая подачку.
- Так-то лучше, - сказал черноволосый, - прощаю, ибо
надеюсь получить за тебя много золота. И запомни: если твой
нынешний хозяин откажется от своих слов, я все равно приду
за тобой и остальными, а ублюдку Флатуну вырву печень и
съем на глазах свидетелей!
Сказав так, верзила ухватил сразу три мешка и легко
понес их к выходу.
Когда он проходил мимо бочки притаившийся стражник
почувствовал, что учительное желание избавиться от
содержимого собственного мочевого пузыря наконец
осуществилось. Слабо икнув, Хабиш снова отключился уже не
видел, как страшный ночной тать возвращался за оставшейся
ношей.

* * *

Вода капала на обнаженные плечи Конана - редкие,
звонкие, холодные капли. Южанину подобное омовение в сыром
подвале стало бы худшей пыткой, но варвару, выросшему среди
ледяных озер и рек Киммерии, служило даже некоторым
облегчением: струйки воды, стекая по спине, студили
багровые отметины бича на его смуглой коже.
Кром, а ведь все складывалось так удачно! Когда на утро
после попойки бородатый Флатун продрал глаза, Ловкач объявил
ему, что забирает верблюдов. Хозяин постоялого двора выкатил
свои зенки так, что они чуть не выпали из орбит.
- Погляди сам, - сказал ему Ловкач, - твои животные
сожрали мою золу. Горе, горе мне несчастному, ты лишил
меня единственного богатства, коим обладал я, сирый...
Ну и дальше в том же духе. Очухавшись после возлияний
гости гурьбой повалили в караль. Там они застали следующую
картину: по загону, волоча обрывки веревок, бродили
верблюды измазанными пеплом мордами, а на полу в живописных
позах храпели слуги. Зола исчезла. Флатун набросился было
на нерадивых сторожей с кулаками, но один из гостей,
почтенный хауранский купец, ухватил его за рукав и объявил,
что, во имя справедливости, не худо бы их выслушать.
Слуги, разбуженные пинками и тычками своего хозяина,
принялись слезно умолять не наказывать их слишком строго,
ибо единственная вина их заключалась в том, что они
напились вместе с каким-то варваром, который принес вино из
духана, заявив, что хозяин, дескать, угощает.
- Как было не выпить, о справедливейший наш повелитель,
- оправдывались они, поочередно целуя туфлю Флатуна, -
за твое драгоценное здоровье пили мы, отец наш...
- Где северянин? - хватаясь за сердце, вопрошал хозяин
"Верблюжьего горба". - Где сей шельмец, где мой погубитель?
Отрядили искать погубителя. Пока ходили за ним, гости,
бывшие свидетелями вчерашнего флатунова обещания, судили и
рядили, склоняясь к тому, что клятвы именем Бела и, тем
более самого Миры следует выполнять, дабы не навлечь на себя
страшных бедствий. Дело, впрочем, было весьма темным,
свирепые мастафы Флатуна исчезли бесследно, и хауранский
купец подозревал здесь колдовство.
Вскоре из духана Абулетеса явился Конан.
- Прохвост! - накинулся на него совсем потерявший голову
Флатун. - Ты споил моих слуг и скрылся! из-за тебя ми
верблюды сожрали эту проклятую золу!
Киммериец пренебрежительно сплюнул и сквозь зубы
объяснил, что вовсе не скрылся, а отправился ночевать к
Абулетесу и провел там все время, пока его не разбудили, то
почтенный Абулетес и может засвидетельствовать. Пил же он со
слугами исключительно ввиду доброго расположения к хозяину
"Верблюжьего горба" и по его же поручению, ибо, налившись до
ушей, тот впал в благостное расположение духа и велел на
славу угостить своих людей, да, видать, память ему отшибло,
но это не беда, память вернуть можно, не таким возвращали,
так что если жирная вонючка не возьмет назад "прохвоста" с
причитающимися извинениями, то незамедлительно получит
добрый удар по пустой своей тыкве. Во имя просветления.
Утомившись от столь долгой речи, Конан без лишних
церемоний вырвал из рук ближайшего гостя кувшин, который
тот припас для утренней поправки, и мигом осушил его
содержимое.
Флатун, поглотив "вонючку", стал было спорить, но
вчерашние прихлебатели киммерийца, лелеявшие в своих
кошелях золотые монеты варвара, хором подтвердили, что так
все и было то хозяин сам велел угостить своих служителей.
Поняв, что верблюды ускользают, как вода сквозь решето,
Флатун для начала, за неимением пепла, посыпал главу свою
грязным песком, потом, жалостливо постанывая, стал прелагать
вместо живых золото, наложниц, своих жен, а под конец - весь
постоялый двор в придачу.
Конана это предложение заинтересовало, но Ши Шелам
решительно воспротивился.
- Не следует нам пользоваться твоим горестным
положением, почтенный, - сказал благородный пройдоха, - ибо
верблюды - дело наживное, но, помысли сам, что станешь
делать ты, лишившись дозволения властей держать постоялый
двор и заниматься торговлей? Утратишь вид на жительство и
пойдешь по дорогам. И, хотя твои верблюды не заменят моей
чудесной золы, я все же предпочту их, дабы не ввергать
тебя, друг, в пучину бедствий.
Флатун представил себя бредущим по дорогам, разразился
душераздирающими рыданиями, после чего вынужден был
смириться с судьбой и подписать отступную. Правда, он еще
пытался воззвать к суду наместника, но его гости хором
заявили, что дело ясное и не следует человеку честному и
благородному обременять светлейшего Хеир-Агу, у которого и
так забот полон рот, своими мелкими тяжбами. Флатун готов
был проглотить язык от досады: многим из купцов случалось
покупать у него верблюдов втридорога, так что сейчас они
рады были отыграться. Нарушь он опрометчивое слово свое, и
каждый рад будет подмочить репутацию шадизарского
перекупщика - имя его станут полоскать в грязной воде от
Заморы до Иранистана!
Нет, что и говорить, помог див облапошить бородатого
ублюдка! На прощание Флатун даже извинился за то, что в
помутнении, не достойном мужа, обозвал почтенного юношу
прохвостом и приглашал заглядывать еще. Он, конечно, побежал
жаловаться Эдарту, как только приятели выгнали табун за
ворота, да ведь у них была отступная, скрепленная личной
печатью духанщика, и скрепленная при свидетелях!
Покачиваясь между мохнатых горбов, Конан и Ловкач вовсю
потешались над недотепой, теша себя добрым вином из мехов и
предвкушениями скорого богатства.
- Продадим верблюдов в Аренджуне, - щебетал Ши, словно
дурной воробей, - заработаем столько золота, сколько и не
снилось! Построю себе дом, жен заведу трех, наложниц
дюжину и стану придаваться нее в тени агавы, под рокот
струй...
- Ты же собирался податься в ученики к Куббесу, - не
удержался подколоть приятеля Конан.
На что Шелам с чувством продекламировал:
Я был бы счастлив мыслью мир объять
И самым мудрым средь суфеев стать.
Но счастье оказалось - вот оно:
Шербет, халва, девчонка и вино!
Конан вынужден был признать, что Ловкач наконец стал
настоящим мудрецом.
- Только я сказал бы так, - добавил он: - баранья лытка,
добрый меч, вино и баба. Нескладно, но верно.
Ловкач согласился, что, действительно, так лучше, и
заодно похвалил приятеля, помянув его проделку с собаками.
- Небось до сих пор за сучками шелудивыми по всему
Шадизару гоняются, - довольно гоготнул Конан. - Известно,
нет кобелю ничего сладостнее запаха течки. Видишь,
крысеныш, мне чужого ума не надо, своего хватает.
Так они ехали, веселясь и посмеиваясь, и погонщики,
нанятые из числа конановых лжесвидетелей, тоже гоготали,
предвкушая щедрую награду и веселых аренджунских девок. Зря,
выходит, веселились: хорошо смеется тот, кто смеется
последним. А последними смеются обычно темные боги.
Они расположились возле придорожного колодца перекусить,
когда со стороны Шадизара показалось облако пыли. Оно
быстро надвинулось, явив два десятка стражников во главе с
брюхатым Аббасом. Всадники тут же взяли караванщиков в
кольцо, нацелив луки, а Выбей Зуб спешился и приблизился,
помахивая обнаженной саблей.
- Именем закона, - пропыхтел он, - ты Конан из
Киммерии, и ты, Ши Шелам, выдающий себя за купца Себбука,
обманом лишившие почтенного Флатуна его собственности и
причинившие доброму человеку бесчестие немедля отдайте свое
оружие и следуйте за мной вместе с украденными верблюдами и
своими людьми в Шадизар, на суд светлейшего Хенг-Аги!
- Охотно посмотрю, как наместник велит отрезать твои
уши, - сказал киммериец, подвигая к себе круглый щит,
предусмотрительно купленный возле врат, ведущих на
аренджунскую дорогу. - Ведомо ли тебе, поедатель ослиного
помета, что мы имеем отступную Флатуна, составленную по
всем законам?
- Киммерийский шакал! - завизжал Аббас. - Я уже клялся
матерью вырвать твой поганый язык! Если бы не приказ взять
тебя живым, я немедля вырезал бы тебе и сердце!
- Начинай! - рявкнул Конан, вскакивая и обнажая клинок.
- Только не обделайся, кусок дерьма!
Они готовы были же скрестить оружие, но тут Ловкач,
размахивая руками и отчаянно вопя, бросился между ними.
- Постойте, добрые люди! - выкрикивал он. - Митра
свидетель, мы не хотим нарушать законов! Разве не долг
стражи их исполнять?! отчего почтенный Абббас так зол? Мы
забрали верблюдов честь с честью, с согласия их бывшего
владельца!
- Вы надули Флатуна, - возгласил Выбей Зуб, сверкая
налитыми кровью глазами, - у нас имеется на то свидетель!
- Позволит ли мне почтенный страж переговорить с
компаньоном? - примирительно спросил Шелам. - Я хочу убедить
этого юношу подчиниться воле наместника.
Десятник вспомнив о численном преимуществе своих воинов
и полагая, что прохвостам от них никуда не деться,
разрешил.
Ловкач отвел приятеля в сторону.
- Что за свидетель? - прошептал он злобно. - Ты разве не
всех слуг споил?
- Он врет, - буркнул Конан, - пятеро в карале всю ночь
провалялись без чувств, а того, кто стал вякать, я треснул
между глаз так, что он утром еще не очухался. Охранников со
двора отправил в духан, ты сам видел, как они налакались на
дармовщинку. Мешки с золой утопил в колодце, привязав к ним
камни. Никто ничего не видел, хитрит пузатый.
- Тогда чего нам опасаться? - сказал Ши. - Отправимся в
Шадизар и докажем свою правоту...
- Да ты спятил, крыса, - зашипел на приятеля киммериец,
- твой ум кончился раньше времени? Ты что же, полагаешься
на милость Эдарта? Забыл о его палачах?
Ловкач что-то промямлил, но Конан уже его не слушал.
- Сделаем так, - сказал он вполголоса, - скажешь
Аббасу, что смог меня убедить. Сядешь на бегового верблюда
и гони все стадо прочь что было духу. Я задержу шакалов.
- Один? - изумился Ши. - Двадцать воинов задержишь?!
- Не один, а с наемниками, зря что ли деньги плачены!
Киммериец сделал незаметный знак своим давешним
собутыльникам. Их было всего шестеро, но парни то были
лихие, все с Пустыньки, и с городскими стражниками у
каждого имелись свои давние счеты.
Дальнейшее произошло очень быстро. Ловкач объявил их
решение сдаться на суд наместника, погонщики подняли
животных, Ши уместился между горбов длинноного красавца,
гикнул и погнал вожака по каменистой равнине в сторону от
аренджунской дороги, отчаянно колотя животное по бокам
палкой. Табун послушно припустил следом.
В тот же момент Конан и его головорезы атаковали
стражников...

* * *

Сидя в повале эдартова дворца, прикованный к стене
крепкими цепями, Конан признался себе, что не любит
вспоминать схватки, из которых не довелось выйти
победителем. Единственное, что его немного утешало -
пятнадцать трупов, оставшихся лежать возле того колодца.
Если не считать его приятелей: все они полегли рядом,
изрубленные, заколотые, пронзенные стрелами. Зря он
недооценивал стражников, они с пользой потели на учебных
ристалищах под надзором свирепых десятников. Светлейший
Эдарт мог быть спокоен: его люди не зря ели свой хлеб.
Киммериец рубился с изрыгающим страшные вопли Аббасом,
когда сабля, полученная за аренджунскую парчу, сломалась.
Варвар отбросил ее и выхватил кинжал. Он уже готовился
всадить сталь в толстое брюхо изнемогшего от выпадов и
угроз Выбей Зуба, когда сзади на него накинули сеть. Сеть
была металлическая, мелкоячеистая, такой улавливали
медведей в Карпашских горах, и упала она удачно для
охотников. Потом варвар ощутил страшный удар по голове и
очнулся уже в подвале, прикованный к скользкому от крови
столбу.
В маленьком окошке под потолком угас едва пробивавшийся
сквозь частые прутья дневной свет и возродился вновь, прежде
чем Выбей Зуб натешил свою уязвленную гордость. Нет, он не
вырвал своему обидчику сердце, не отрезал, как грозился,
язык и даже не поломал ни одной кости, но бич со свинцовыми
наконечниками вовсю погулял по спине киммерийца, превратив
его крепкую смуглую кожу в сплошное кровавое месиво. Аббас
ждал воплей и мольбы о пощаде, но услыхал только пару
глухих стонов и страшные проклятья в свой адрес. Наконец,
к исходу ночи он утомился, велел отвести пленника в
"купель" и отправился пить и хвастать своими подвигами в
казарму.
Кап, кап, кап - падала вода на окровавленные плечи. В
голове гудело и бухало, кровь толчками ударяла в виски.
Ненависть и сожаление душили варвара - ненависть к
пленившим его стражникам, которых всегда презирал, и
сожаление в собственной глупости. Разве можно было во всем
полагаться на крысеныша Ши! Гнать надо было верблюдов
безостановочно, и не по аренджунской дороге, а прямиком
через пустоши. Нет, позабыл осторожность, уши развесил,
приятеля своего дурного слушая: не станет, дескать, Эдарт
слать погоню, все сделано - комар носу не подточит,
расписка, печать... Вот тебе и не подточит!
Конан просидел в подвале весь день и следующую ночь (это
звалось у светлейшего Эдарта "попарить"), а когда на третий
день его заточения огненный Глаз Митры достиг зенита, за ним
пришли.
1 2 3 4 5 6 7