УМ HА ТРИ ДHЯ


Андpе Олдмен


Драка кончилась слишком быстро. Лишь четверо корчились
на земляном полу таверны, выплевывая зубы, да еще один тихо
сидел под столом, клевал разбитым носом в ладони, стараясь
унять кровь. И тут появились стражники, два десятка.
Неспроста появились, не иначе навел кто-то. Люди
светлейшего Эдарта не имели обычая соваться в
подозрительные заведения Пустыньки без особой на то
надобности. Сегодня надобность, видать, была немалая, если
два десятника, брюхатый Аббас по прозвищу Выбей Зуб и тощий
Уруб, обладатель знаменитого на весь Шадизара длиннющего
носа, притащили в воровской квартал своих толстопузых вояк
- с копьями, щитами и мотками веревок у пояса.
Они вихрем влетели в дверь как раз в тот момент, когда
Конан прикидывал, как бы половчее врезать пятому молодцу из
компании, которая сумела-таки разогнать мутную одурь его
похмелья и втянуть в махаловку. Тоже неспроста. Уж очень
они старались: сначала корчили ему из-за своего стола
гнусные рожи, перешептывались, подталкивая друг дружку
локтями, похохатывая. Странные людишки, неизвестные.
Похоже, рвань какая-то из предместий. Иначе как объяснить
такое нахальное поведение? Киммериец, хоть и недавно
появился в славном Шадизаре, но известен был уже не только
в Пустыньке, но и далеко за ее пределами. Ну, может, не во
всем городе, но по эту сторону Большого Канала - точно. Да и
возле Восточных Врат, где селится люд побогаче, тоже.
Конана мучила неудержимая икота и полное отсутствие
денег. Тааз-ака, духанщик, поднес, конечно, стаканчик
в счет будущих услуг, но это дело не исправило. На душе
было паршиво. Тем паче, давеча золотишко ускользнуло прямо
из рук. Слышал, как говорится, звон... Что за собаки,
Нергал их забери, у этого Флатуна? Разве Митра сотворил
собак не для того, чтобы лаять, отгоняя воров? Нет, эти
твари таились молча, а когда оставалось лишь протянуть руку
и взять - на тебе! Ладно, одну он задушил, сломав шею,
вторую проткнул ножом... Но их было десять, а может быть и
двенадцать, здоровенных туранских мастафов, черных, как
ночь, разъяренных, как быки, которым под хвост насыпали.
Еще две остались лежать у забора, но в доме уже зажигали
огни, и пришлось уносить ноги.
Он потратил последнюю пару золотых в самой грязной
таверне Пустыньки. Этого хватило, чтобы опустошить запасы
Тааз-аки на две трети и получить на остаток ночи
грязненькую девочку, к которой в другое время Конан не
подошел бы и на полет стрелы. От девчонки пахло чесноком и
дешевыми духами, которыми она, видимо, поливалась вместо
того, чтобы мыться. Впрочем, неудачливому вору было все
равно: напился он весьма изрядно.
Понятно, что творилось в юной душе киммерийца, когда
наутро он появился в кривобоком зальце таверны. Выпив
поднесенный вкрадчивым духанщиком стаканчик, он тут же
высказал все, что думает по поводу качества его вина,
присовокупив, что тех, кто держит подобное пойло, следует
давить в чане вместе с паршивыми ягодами, сорванными не
иначе как с дерева, растущего на могиле самоубийцы.
Тааз-ака заискивающе улыбнулся и побежал за следующей
порцией.
Пока он отсутствовал и случилась молниеносная драка.
Видит Митра, не хотелось Конану махать кулаками, а случалось
это редко, очень редко. Но уж больно старались неизвестные
людишки, прямо-таки из кожи вон лезли. Когда наскучило
корчить рожи, приблизились валкой походочкой, поигрывая
рукоятями ножей, и разом загоготали, словно увидели перед
собой невесть что смешное.
- Чего ржете? - не слишком злобно спросил Конан. - В
морду захотели?
- Ой страшно мне, - глумливо заголосил рябоватый
человечишко в широких шароварах и цветастой безрукавке на
грязном теле, - ой побьет он нас! Сила твоя велика есть,
отец доблести, краса четырех царств, не изволь гневаться,
изволь слово молвить...
- Валяй, - разрешил киммериец, - только покороче, а то
языком подавишься.
Он оставил свой пояс с ножом и свинцовой гирькой в
комнате, где ночевал, но это обстоятельство нисколько его
нее беспокоило, хотя людишек против него стояло не меньше
десятка. Хилые людишки, можно сказать, плевки зловонные.
Киммериец испытывал нечто вроде вялого любопытства: чего
нарываться?
- А правда ли, - ерничал дальше рябоватый, - что в твоей
Киммерии, о волк свирепости, жрут сырое мясо, поливая его
для вкуса мочой?
Если бы Конан успел принять второй стаканчик, этот
вопрос оказался бы последним в приятной беседе, но
тошнотворная муть и ломота во всем теле склоняли варвара к
необычному терпению.
- Правда, - отвечал он, рыгнув в лицо собеседника, -
едят печень врагов и поливают ее тем, что не держится в
брюхе у трусов, подобных тебе. Очень вкусно. Сейчас Таа
притащит кусок тухлой конины, ты на нее помочишься, а потом
сожрешь, чтобы убедиться.
- Я же только спросил, - застонал с притворной жалостью
рябоватый, - но если ты не ведаешь, как стоит разговаривать
в культурных местах, мы напомним тебе, шакал, что ты не в
своей дикой Киммерии. Пощекочем немножко, может,
рассмешим...
С этими словами он потянул из-за пояса нож.
Если бы Конан желал продолжить беседу, он объяснил бы
этому недоноску, что нож надо не тащить, а выхватывать,
если, конечно, ты собираешься воспользоваться им всерьез. Но
киммерийцу уже наскучили словопрения, поэтому пускаться в
объяснения он не стал, а просто засветил рябому промеж глаз
и тут же пнул кого-то еще под дых. Людишки загалдели,
бестолково размахивая ножами, перепрыгивая через падавших
под ноги сотоварищей...
Однако развернуться Конан не успел - ввалились
стражники. Успевший очухаться рябой сразу же пополз к
ногам десятника Аббаса и, лобзая украшенный бисером сапог,
стал громко жаловаться на мужлана, каковой набросился на
них, честных и законопослушных, не иначе взбесился... Выбей
Зуб пнул его по ребра и коротко бросил своим людям, кивнув в
сторону киммерийца: "Вяжи!"
Конан не стал дождаться, пока разъевшиеся на казенных
харчах блюстители порядка отцепят свои веревки. Подхватив
лавку, он запустил этим снарядом в гущу стражников, вызвав
среди них умный переполох, потом вскочил на стол, ухватился
за стреху, качнулся и выбил голыми пятками квадратный щиток,
прикрывавший лаз на крышу. Лазом этим пользовались не часто
и знали о нем лишь самые доверенные люди.
Внизу горестно завопили, и Конан услышал, как толстый
Аббас проклинает какого-то Наззира, не ведавшего, очевидно,
что выйти из духана можно и через потолок. Решив, что
Наззир, кто бы он ни был, несомненно созрел, чтобы слопать
собственные кишки, киммериец припустил по крышам.
Дома здесь тесно лепились друг к другу, так что бежать
было легко и привычно: юный варвар давно прозвал эту
дорожку, позволявшую, если нужно, пересечь почти всю
Пустыньку из конца в конец, не спускаясь на землю.
Единственным препятствием были неглубокие овраги,
рассекавшие воровской квартал и используемые местными
жителями в качестве сточных каналов. Однако имелись места,
где над этими зловонными ущельями заботливо перекинуты были
доски, и знающему человеку овраги путь не заграждали:
давай, Митра, только ноги!
Ноги у молодого варвара были в порядке и ни разу его не
подводили. Киммериец легко перебежал по доске на плоскую
крышу лепившегося к краю оврага строения и... застыл в
изумлении. Дальше пути не было. Часть дома по неизвестным
причинам рухнула, образовав внизу груду довольно острых
обломков, так что прыгать вниз было довольно опасно, тем
более без обуви. Конан уже собирался вернуться и поискать
другую дорогу, когда услышал топот и яростное сопение. Бухая
сапогами, к доске приближались пятеро стражников,
предводительствуемые десятником.
Они остановились на той стороне оврага, и тощий Уруб
недоверчиво попробовал ногой доску.
- Иди первым, - просипел Выбей Зуб, запыхавшийся от
бега, - ты самый легкий.
- Сейчас, - буркнул Уруб, убирая ногу, - он, значит, по
доске с той стороны вдарит, а я, значит, нырну... Отмывайся
потом.
Толстый Аббас горестно воздел рук и заголосил тонким
женским голосом:
- О горе мне, о я несчастный, что за люди у меня, за что
наказываете меня, боги! Подумай, подумай, Уруб, шакалий сын,
что скажет светлейший Эдарт, если мы не поймаем киммерийца!
- Сам шакал, - откликнулся Уруб мрачно, - и думай сам,
ты тут главный.
Конан с удивлением прислушивался к разговору
десятников. Вот так на, выходит его скромная персона
заинтересовала самого главу городской стражи! кто бы мог
подумать. Хотя числится за ним не столь уж мало, но чтобы
стражники бегали по крышам Пустыньки, рискуя свернуть шею
или нарваться на развеселых обитателей, которым сам Сет не
брат... Такого еще не бывало!
- Эй, юноша! - сладко позвал с той стороны Выбей Зуб. -
Зачем бежишь? Поговорить надо!
- Говори, - Конан присел на край крыши, готовый в любой
момент отправить доску на дно оврага. - Только учти, один
сегодня говорил уже. Зубы потом свои съел.
Аббас начал было багроветь, но взял себя в руки. Очень
ему не хотелось объясняться со светлейшим Эдартом. Сей Эдарт,
как поговаривали, никогда не повышал голоса, а палачи в
подвале его дворца и вовсе были немыми. Что творили в
подвалах с провинившимися, один Бел ведает, только в двух
днях от Шадизара видели некоторое селение, где на полном
казенном содержании доживают век многие бывшие стражники.
Слепые, безногие, с отрезанными ушами и языками... Ловкач Ши
Шелам утверждал даже, что сам Эдарт когда-то был вором, а
посему отводит теперь душу, но прохвосту Ши верить,
конечно, было трудно.
- Не надоело ли тебе, резвоногий северянин, скитаться в
закоулках Шадизара подобно псу бездомному? - вещал Аббас,
притоптывая от возбуждения мягкими сапогами. - Не наскучило
ли чистить закрома почтенных граждан, рискуя своей молодой
жизнью? Собаки у многих злы, стрелы калены, а слуги готовы
забить дубинками кого угодно...
- Что-то не слишком ловко у них это выходит, - проворчал
варвар, стараясь понять, куда клонит десятник и отчего
помянул собак: узнал ли о вчерашнем похождении или так, к
слову пришлось.
- Воистину, ты ловок и силен, - разливался Выбей Зуб, -
а подобные люди дорого стоят, если, конечно, найдут правую
сторону и высокого покровителя. Глядишь, послужа усердно,
обретешь покой и довольство, содержание обретешь достойное,
невольниц молодых, горячих. Чего бегать-то? Ступая на
службу к Эдарту, как сыр в масле будешь кататься!
Туман рассеялся, все стало ясно. На службу, как же!
Лучше бы сказал "в рабство", караваны охранять или подати
из селян выколачивать. Пойманным преступникам, кто посильней
да половчей, частенько заменяли подвал "верной службой" - с
клеймом на левом плече, с дюжими костоломами в качестве
командиров. Кровью, так сказать, вину искупить, по милости
Эдарта и присных. Глупцы эти вшивые в духане не ведали,
как их подставили: окажись при Конане меч или, на худой
конец нож, выбитыми зубами не отделались бы. А тут и
доблестная стража: пожалуйте бриться"! Повязали бы за
множественное убийство, и - прощай свобода. Ублюдки.
- Ублюдки вы, - сказал Конан, поднимаясь. - И катаетесь
не как сыр в масле, а как дерьмо в нужнике. Псы поганые.
Аббас даже хрюкнул от досады, а тощий Уруб принялся
размахивать саблей и пинками подгонять своих толстопузых к
доске: вперед, мол, во имя Зефа, Бела, Иштар и кого там
еще... Толстопузые полезли на узкий мостик, потея от страха.
Впрочем, потеть им пришлось не долго: Конан легко столкнул
доску, отправив стражников а омовение в зловонное чрево
оврага.
- Матерью клянусь, поймаю тебя и язык твой поганый
вырежу! - заорал Аббас в бессильной злобе, безобразно
брызгая слюной. - Ослиный помет жрать заставлю!
- Сначала достань его из своего брюха, - отвечал Конан,
неторопливо удаляясь от края крыши.
Он сделал не более трех шагов, когда кровля под ним
провалилась, и с ужасными ругательствами варвар полетел в
душное пыльное нутро дома.
Зрелище, представшее его глазам, когда пыль рассеялась,
было достойно изумления. Довольно большая грязная комната с
рухнувшей восточной стеной содержала множество
разнообразного хлама: горшки с обитыми ручками, треснувшие
кувшины, груды какой-то полуистлевшей материи, кипы рваных
халатов, искалеченная с непонятной жестокостью мебель,
большой оловянный таз с огромной дырой в днище, облезлое
чучело макаки без глаз и даже пробитая во многих местах
ржавая аквилонская кираса - явно мишень с какого-то
стрельбища. Посреди этого великолепия распростерся ниц
тощий человечек в засаленных обносках. В руке он судорожно
сжимал приличного вида медный сосуд с двумя горлышками.
Конан приземлился на тюк слежавшегося тряпья, так что
падение не вызвало особых неприятностей. Он отряхивал с
туники пыль и приставшую солому когда человечек оторвал лицо
от никогда не чищенного пола, взмахнул ручками и закричал
дурным голосом:
- О величайший из дивов, о владыка сил земных и
небесных! О отрада ничтожных, в прахе пресмыкающихся!
Сжалься надо мной, дозволь припасть еще хоть разок к
источнику твоей мудрости!
- Ты, что ли, Ловкач? - удивленно спросил Конан,
распознав в человеке своего приятеля Ши Шелама. - Чего
орешь и кто тут, хвост Нергала тебе в глотку, див?
Ши растерянно глянул на сосуд в своей руке, потом на
варвара с стал безумно вращать зрачками.
- Кончай придуриваться, - гаркнул киммериец, - отвечай,
когда спрашиваю!
Ши сразу успокоился и принял свой обычный хитроватый и в
меру подобострастный вид.
- Привет тебе, тигр моего сердца, - сказал он. - Прости
дурака, думал, снова этот вылез.
И он помахал своей медяшкой.
- Что ты тут делаешь? Что за дом такой, почему рухнул,
откуда барахло? - со свойственным молодости нетерпением
Конану желалось узнать обо всем сразу.
- Дядька у меня помер, прими Нергал его душу, - печально
сообщил Ловкач Ши. - Старьевщиком был, наследство вот
оставил. Стал я разбирать вещички да радоваться,
какая-никакая, а все же прибыль, если, конечно, купит кто.
Глянь - сосуд этот медный, почти что новый. Ну, думаю,
его-то продам, Бел свидетель. Присмотрелся - горлышко у него
какой-то дранью замазано. Дай, думаю, проверю, что
внутри-то. Сковырнул, а он вылезает...
- Див?
- А кто ж еще под печатями таиться может? Дым повалил,
вонища... Гляжу - сидит, ус крутит.
- Что-то не слыхивал я, чтобы нежить усы крутила, -
удивленно пробормотал киммериец. - Хвосты, сказывают, бывают
у них, крылья там, но что усы... Врешь, небось?
- Да провалиться мне на этом месте! Да сожрут желудочные
черви мне брюхо! Да...
- Ладно, валяй дальше, - прервал варвар поток клятв,
которые, как все знали, Ловкач Ши легко раздавал направо и
налево при всяком удобном и неудобном случае.
- Чего дальше? Испугался я, душа в пятках, нос в росе...
Сидит див на клубе дыма и ус крутит. Я-то всегда считал, что
демоны эти служат тем, кто их освободит из заточения,
уважение спасителям выказывают... А этот - ни здрасьте тебе,
ни еще чего - сразу спрашивает: где тут, говорит, дщерь
человеческую сыскать можно? Очень, говорит, я изнемог за
семьсот годов без дщерей человеческих... И еще червем
обозвал.
Конан задумчиво поскреб затылок. Он не исключал, что
Ловкач просто над ним потешается.
1 2 3 4 5 6 7