Правда, проверить в это
было трудно: не стал бы Ши играть с огнем и шутить такие
шутки...
А наследник старьевщика продолжал свою удивительную
повесть. По его словам выходило, что див этот был весьма
охоч до дщерей и во времена оны погубил их несть числа. Да
нашелся на уголь ушат воды: погорел демон на женском
коварстве. Раз решил он овладеть некой женщиной, хоть и
селянкой, но красивой и смышленой. Принял, как водится,
человеческий облик, и не чьей-нибудь, а ее собственного
мужа. Муж по ту пору возвращался домой из гостей, изрядно
набравшись. Демон пристал к нему на перекрестке трех дорог
и вился пред очи супруги. Та, видя такое затруднение, сразу
смекнула, что к чему. "Один из вас, - говорит, - не мой
муж, а кто настоящий, в толк не возьму". "Я!" - заявляет
див нагло. "Я", - икает супружник, не совсем понимая, в
чем, собственно, дело. "Это затруднение разрешить просто, -
говорит хитроумная селянка. - Мой настоящий муж всегда умел
пролезть где угодно, да вот хоть в этот сосуд с двумя
горлышками: в одно, бывало, просунется, из другого выйдет".
Ну, дивы, они, как всем известно, туповаты. Усатый демон
тут же нырнул в сосуд, а женщина, не будь дура, запечатала
его воском, а потом еще и смолой обмазала.
- Этого замазала, а своего отмазала, - заключил Ловкач
Ши, - не возьму лишь в толк, почему это умная женщина
предпочла какого-то пьяницу, а не духа, который мог бы ее
озолотить.
- Дурак ты, Ши, - снисходительно объяснил киммериец, -
всем известно, что духи коварны и, суля золото, норовят
погубить душу.
- Вот-вот, - охотно согласился пройдоха Шелам, - и этот
меня надул, да запечатает его кто-нибудь в бочке с
нечистотами...
Он тут же опасливо оглянулся и быстро дернул себя за
мочку уха - жест, отгоняющий, согласно древнему поверью,
нечистую силу.
- Тебя надуешь, - проворчал варвар. - Интересно
узнать, как ему это удалось?
- А вот так, - горестно закивал крысиной мордочкой
Ловкач, - сказал, что зарок ему - выполнить одно мое
желание, с тем и свободен. Одно! Да у меня желаний, что
камней на дне реки. Нет, говорит, выбирай единственное, да
поживее, очень дщерь человеческую хочется. Слез со своего
облака, к окну подбежал, увидел какую-то красотку
задрипанную и аж засветился весь, что огонь на болоте. Я
себя по лбу хлоп да возопи: умишка бы мне, убогому, быстро
бы желание выбрал! А он и рад: ага, говорит, желаешь ума,
будет тебе ум. Надолго дать не могу, но на три дня -
пожалуй. Хлопнул в ладоши и пробурчал что-то. А потом как
сиганет в окно - стену обвалил и пристройку еще. Эх, пропал
домишко - кто теперь купит!
Он замолчал и обиженно уставился на Конана. Конан
хохотал, да так, что труха сыпалась с потолка и тоненько
позванивала аквилонская кираса.
- Кром! - ревел варвар, сотрясаясь всем телом, - Бел и
Иштар! Вот так история, вот уж пожелал, так пожелал! Как же
ты, дурья твоя башка, проверишь теперь, дал он тебе ума или
не дал?! Умру сейчас...
- Вот и я думаю - как? - печально молвил Ши Шелам. -
Сижу тут, мысли какие-то в голову лезут... Про верблюдов,
золу материю... Ну, положим, ткань, хоть и подпорченная,
есть, но при чем здесь верблюды и, тем паче, зола? А,
киммериец?
Конан почувствовал, что сейчас задохнется. Он еще
спрашивает! Раньше спрашивать надо было...
- Печально мне стало, - продолжал Ловкач, которого не
так уж часто надували, - потер я лампу, думаю, может кто
еще там есть. Тут шум, грохот, явление небесное: ты
прилетел.
Он вдруг поднялся, откинул руку и произнес нараспев:
Кто не рожден, а сам собой возник
И раньше света в этот мир проник?
Кто до того, как землю посетил,
Так ловко дива в сети захватил?
Ловкач изумленно замолчал и провел грязной ладошкой по
лицу, словно желая удостовериться, что это его губы
сложились, чтобы произнести чудные слова. Сроду он не знал
ни оного стихотворения и понять не мог, откуда вылезли эти
строки.
Конан в растерянности уставился на приятеля.
- Кром, - выдавил он наконец, - выходит, див кое-что
тебе подсунул. Другой вопрос: что в сем проку?
- Можно читать на праздниках, - неуверенно предположил
Ловкач. - Суфеи читают и в шапку денежку берут.
- За три дня много не начитаешь, - буркнул варвар, - да
и рожа у тебя не суфейская. С такой рожей только на одном
помосте выступать можно: на весельном. А ну-ка, поройся у
себя под черепушкой, может еще что сыщется.
Ловкач закатил глазки и подумал. Потом возвестил:
"Укрывшись в океане, вместилище од, приступили они к
уничтожению тройственной вселенной. Каждую ночь,
разъяренные, пожирали они подвижников, обитавших в пустынях
и славных святилищах. И явилось тут трехглавое,
девятиглазое, трехликое, шестирукое сверкающее существо с
волосами, горящими, как солнце..."
- Спятил ты, - с сожалением сказал киммериец. - Смотри
не ляпни что-нибудь такое прилюдно; камнями побьют и из
града погонят. Или запрут в скорбный дом и водой холодной
поливать станут. Пока не очухаешься.
- А, пустое, - Ши Шелам беспечно махнул ладошкой и
уселся по-турански на пол. - Пришло мне в голову, о
достойный сын своего отца, что не худо бы заняться
торговлей, делом почтенным и весьма прибыльным. Ибо занятие
сие издавна служит к пользе и взаимному удовольствию как
продающих, так и приобретающих, а также ко всеобщему
процветанию государств и народов, их населяющих...
- Сдается мне, див привесил тебе лишний язык, - прервал
его киммериец, - ты можешь сказать толком, что задумал?
- Толк толку рознь, о внимательный юноша, - значительно
молвил Ловкач Ши, который еще недавно умел более-менее
складно говорить лишь со скупщиками краденного да крашеными
девками, - и не всякий усмотрит его там, где он есть. Я же,
со свойственной мне проницательностью, усматриваю толк в
вещах на первый взгляд весьма обыденных...
- Сейчас ты получишь от меня обыденную вещь, крысеныш, -
пообещал Конан. - Затрещину хорошую...
- Свое убежище покинула она, не видел зрелища горше и
грустней... - со скорбной миной нараспев произнес Ши Шелам и
тут же, заметив, что киммериец приподнялся, протестующе
выставил вперед ладонь.
- Не гневайся, о нетерпеливый юноша, позволь изложить
тебе несколько мыслей, могущих показаться весьма
небесполезными...
Когда Ловкач кончил излагать, Конан понял, что див
засунул под немытую шевелюру его приятеля гораздо больше,
чем можно было надеяться. Более всего привлекало, что
хитроумный план Ловкача, суливший бескровное изъятие
немалых ценностей у некоего содержателя постоялого двора
возле Северных Врат, предполагал недолгую отлучку из
Шадизара, а это было сейчас кстати, если принять в расчет
давешний бег по крышам. И хотя некоторые сомнения
оставались, душа молодого варвара, склонного к всевозможным
авантюрам, уже рвалась на простор...

* * *

Солнце ласково тронуло веки киммерийца, и он проснулся.
Ши Шелам посапывал рядом, свернувшись калачиком и подложив
под щеку немытые кулачки. Конан с наслаждением потянулся,
напялил сапоги и аквилонскую кирасу, которую вчера, поелику
возможно, начистил мелом, потом толкнул приятеля в бок. Ши
зачмокал губами, махнул ладошкой, словно комара отгонял
Однако досмотреть утренние сны ему не удалось: варвар
тряхнул его за шиворот, и Ловкачу пришлось вернуться из
царства грез на землю.
Они ночевали возле древнего могильника под навесом
скалы, вверив повозку с товаром попечению двух тощих
каменных идолов с полустертыми временем и ветрами лицами.
До селения Усмерас, куда лежал их путь, оставалось совсем
немного, но к вечеру пошел густой дождь, с дырявого полога
потекло за шиворот, и приятели решили переждать непогоду.
Поужинали пресными лепешками, запив остатками кислого вина
из ветхого бурдюка, и улеглись.
- Места, подобные сему, хороши тем, что отваживают воров
мрачностью и зловещими сказаниями, - глубокомысленно
произнес Ши напоследок. - Духам же, ежели таковые здесь
водятся, наш товар ни к чему.
- Ладно, умник, - проворчал Конан, - спи давай. Повозку
отсюда видно, пригляжу.
Но он проспал всю ночь под затихающий шум дождя, так ни
разу и не проснувшись. И то сказать: какой дурак попрется
по непогоде могильнику красть штуки полуистлевшей материи?
нежить Конан нутром чуял и был спокоен: не было здесь
нежити.
И все же дурак нашелся. Когда утром они подошли к
повозке, обнаружили, что весь их товар пропал. Не было и
мула, тощего и слепого на один глаз, которого приятели
выменяли в Шадизаре на чучело макаки у какого-то чудака.
- Ленивый вор, однако, - растерянно сказал Конан, - мог
бы заодно и повозку слямзить.
- Не ленивый, а умный, - поправил Ши, - оси-то у нас
скрипучие, вот он и смекнул, что может разбудить хозяев.
Смышленый воришка.
Он не стал упрекать киммерийца: проспал и проспал, что
теперь делать.
- Что делать будем, умник? - спросил Конан.
Ши поднял свои узкие глазки к солнечному небу и
задумчиво поковырял в носу.
- Во всей округе только одно селение, Усмерас, - сказал
он. - А значит, воры были оттуда. Отправимся туда и
вернем нашу собственность.
- Ну что ж, - согласился киммериец, деловито поправляя
кинжал на поясе, - это лучше чем твоя торговлишка.
Признаться, мне уже наскучило быть купцом. Вот только
объясни мне, источник мудрости, как ты собираешься искать
свое барахло? Или мы станем ходить по домам и спрашивать:
кто спер материю, кто этот негодный проходимец? А что если
воры были не из Усмераса, и наш косой мул путешествует
сейчас куда-нибудь еще?
- Да на кой ляд серьезным людям такая пакость?! -
искренне изумился Ши. - Материальчик-то весь моль поела...
Нет, тигр моей души, то был кто-то из местных селян.
Отправимся же в путь, а по дороге что-нибудь я придумаю.
Видать, мой ум еще не отошел ото сна, надо погреть голову
на солнышке, глядишь...
- Не напрягайся, - прервал его Конан, - вон топает
суфей, а у суфеев, как всем известно, ума побольше, чем
на три дня. Спроси у него совета.
Действительно, по каменистой дороге к могильнику
приближался худой человек в полосатом халате, подпоясанном
малиновым кушаком. На голове путника красовался оранжевый
тюрбан с маленьким перышком, в одной руке суфей держал
резной посох, другой прижимал к впалой груди объемистый
деревянный футляр. За спиной у него висела тощая котомка.
- О горе, горе мне, он строен и высок, у мрачных скал
стоит, сжимая свой клинок... - пробормотал вдруг Ловкач
Ши, раскачиваясь, словно в трансе.
- Кто? - не понял киммериец.
- Ты, о барс северных снегов, - быстро проговорил Ши,
оглядываясь по сторонам. - Пришло мне на ум, что не стоит
нам обременять достойного мудреца расспросами... Пришло мне
на ум, что стоит нам позаимствовать у него одежду, посох и
свисток.
- Ограбить суфея?! - Конан был искренне изумлен. -
Солнце слишком напекло твою голову! Я, конечно, не особо
чту местные обычаи, но если в Шадизаре узнают, что мы
напали на бродячего мудреца, нас не поймут даже самые
отпетые негодяи Пустыньки.
- Я ведь не сказал "ограбить", сказал "позаимствовать".
Предоставь все мне, недоверчивый юноша. Только стой сзади и
гляди мрачно.
Они спустились от скалы к дороге и подождали, пока
путник приблизится. Суфей глянул на них мельком,
пробормотал слова традиционного приветствия и намеревался
следовать дальше, но Ши Шелам выступил вперед и заговорил
сладким голосом:
- Привет тебе, о достойнейший из достойных, привет тебе,
светоч знания и родник справедливости, дозволь осведомиться,
о изумруд учености, куда держишь ты путь свой?
На костистом лице суфея мелькнуло удивление. Он
остановился, оглядел замухрышку Ши от макушки до босых
пяток, погладил длинную бороду и ответствовал:
- Во имя Митры милостивого держу я свой путь в селение
Усмерас, откуда получил приглашение справить там суд
согласно обычаям народа нашего. А вы, добрый люди, кто
будете и по какой надобности остановили свою повозку в
места, не пользующихся расположением светлых богов?
Он быстро глянул на мочащего варвара и тут же отвел
взгляд.
- А будем мы шадизарскими ворами, - все так же елейно
проворковал Ши Шелам, - служителями Бела будем мы, о
достойнейший.
Суфей поудобнее перехватил свой тяжелый посох и снова
зыркнул на киммерийца. Потом, сделав постное лицо,
заговорил:
- Благость Митры простирается и над падшими, свет Его
согревает души заблудшие подобно семенам, брошенным в
мерзлую землю. Ежели вы хотите испросить через меня,
недостойного слугу Его, отпущение...
- Отпущение нам, конечно, не помешает, - прямо-таки
пропел Ши, - но испросить хотим мы, сирые, одежду твою,
посох и свиток. Такая вот у нас надобность.
Лицо мудреца помертвело. С плюгавым нахалом он
справился бы без особых усилий, но вот его спутник, человек
явно дикий и, возможно, незнакомый с местными обычаями,
представлялся гораздо большим затруднением.
- А ведомо ли тебе, гусеница, - гаркнул мудрец, стараясь
придать голосу побольше устрашения, - что суфейский посох
способен поражать нечестивцев, коими вы, как вижу,
являетесь, Силой Небесной?!
- В ведомо ли тебе, о яхонт добромудрый, что существуют в
мире воины столь закаленные, что не страшны им ни стрелы, ни
копья, ни магические молнии? - уверенно парировал Ловкач. -
Погляди на броню этого достойного юноши: она пробита во
многих местах, но на теле его не осталось ран, могущих
повредить его драгоценному здоровью. Хочу еще заметить, что
сей воитель ни слова не понимает по-нашему, а явился он
оттуда, где каждый берет себе, что ему захочется. И потом,
кто тебе сказал, что мы собираемся учинить разбой? Мы воры,
а не грабители, и дело, кое совершить намерены, угодно
богам...
- Как прикажешь тебя понимать? - несколько растерянно
спросил мудрец.
- Видишь ли, - деловито принялся объяснять Ши Шелам, -
я, хоть и вор, но грамоту ведаю, так как собираюсь податься
в ученики в какому-нибудь достойному суфею. Да вот хоть к
тебе, если соизволишь. Прочел я в Заветах Митры, коим
следуют все суфеи, равно как и мудрецы запада: "Что
принадлежит одному, принадлежит всем", прочел и задумался.
Выходит, все эти обили, купцы и прочая жирная публика живет
не по-божески. Не хотят они делиться с ближним и все тут. И
заключи я в сердце своем, что стану служить верой-правдой
тому мудрецу, кто соблюдает Заветы. И служить буду к славе
его. И открылось мне по милости богов, как сотворить сие
благое дело...
Суфей уже смекнул, к чему тот клони. Еще он понял, что
может с честью вывернутся из передряги. Замухрышка на
удивление умен и красноречив, его не переговоришь. Не
драться же, в самом деле, с этими разбойниками! Тем паче,
что посох-то самый что ни на есть обычный, если не считать
железного заостренного наконечника, но такое оружие против
грозного варвара явно слабовато. А одежда - дело наживное...
- Одежда - дело наживное, - заливался тем временем
Ловкач, - да не всякий с ней добровольно расстанется.
Таковое деяние, соверши его кто, приведет души людей в
восторг и умиление! Вот и мыслю я: ежели ты, о кувшин
добродетели, поделишься с сирыми платьем своим, а сирые,
придя, скажем, в Усмерас, станут рассказывать людям об этом
духовном подвиге, не послужит ли сие к славе твоей? Не
станут ли в другой раз люди охотно приглашать тебя на суд и
праздники и щедро одаривать столь достойного во всех
отношениях суфея?
1 2 3 4 5 6 7