Достав шпагу, он лихо взмахнул ею несколько раз и только тогда вспомнил, что тетя стояла тут же, рядом с ним. Ему стало неловко, и мысль о том, что он выглядел маленьким и глупым, играя в то время, как от него ждали более серьезных поступков, заставила его покраснеть. Он не решался повернуться в сторону тети: как ей объяснить, что все это произошло с ним помимо его воли? Не глядя на тетю, он все же увидел, как она повернулась и вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь. Немного постояв, смущенный и растерянный, он вышел в коридор и направился в кухню. Дверь в кухню была открыта. Тетя сидела за столом и пыталась прикурить сигарету. Спички гасли одна за другой. Она бросила сигарету на стол и посмотрела на Миху,
— Простите меня, пожалуйста,— пробормотал Миха,— простите.
Тетя снова попыталась зажечь спичку, Миха подошел к ней совсем близко и сказал:
— Дайте я зажгу!
Тетя протянула ему спички, Миха зажег и дал ей прикурить.
— Садись,— сказала она и указала рукой на стул.
Миха присел на край стула, словно не думая долго
засиживаться, однако вскоре спохватился и сел как следует. И это тоже у него получилось невольно.
— Ты случайно не куришь? — спросила его тетя.
— Нет,— ответил Миха.
— Хорошо,— сказала тетя таким тоном, словно огорчилась, что он не курит.— Твой отец тоже не курит! ===? сказала она. '
— Да.
— Ты, правда, не голоден?
— Нет.
— Ладно, можешь идти.
— Я останусь,— сказал он для приличия.
— Ты любишь хачапури?
— Очень.
— Тогда я тебе утром испеку.
Больше им не о чем было говорить. Муха, застрявшая между оконным стеклом и занавеской, остервенело жужжала, и казалось, они сидели здесь только для того, чтобы прислушиваться к этому жужжанию. Вдруг Миха почувствовал сильный голод. До этого он его совсем не ощущал. О еде и заикаться было нечего, тетя махнула на него рукой. Вместо серьезной беседы она перевела разговор на хачапури, а скоро и вовсе позабыла о нем и занялась кастрюлей, кипевшей на газовой плите.
Миха выскользнул из кухни. От запаха пищи у него
кружилась голова. Ему захотелось как можно скорее унести отсюда ноги. Он открыл дверь и, не заходя в свою комнату, вышел на лестницу. Он прислушался, не играют ли в подъезде сыновья Робинзона. В последнее время он всегда помнил, что нужно быть начеку. Убедившись, что их нет, он сбежал по лестнице и очутился на улице. Поблизости он знал одну закусочную и решил пойти туда. В кармане у него лежала трехрублевка, он даже не помнил, для чего ему ее дали — вероятно, на книги. Книг он не достал, а деньги остались у него. Он почувствовал себя богатым, независимым человеком, поддавшимся настроению прогуляться по городу. Очутившись у дверей закусочной, он остановился: как войти туда, где никогда прежде не бывал? Что ждет его за этой дверью, как его встретят? Может быть, вытолкают в шею. Может, спросят фамилию — кто он, где учится, как посмел войти туда, куда вход учащимся воспрещен. Но голод взял свое, и Миха шагнул в открытые двери закусочной.
В маленькой комнате с низким потолком стояло несколько столиков. Пол был обрызган водой, с потолка свисали липкие, спиралью закрученные мухоморы. Их надо было обходить очень осторожно, чтобы не зацепиться, На прилавке горой возвышались пивные кружки и стаканы. На полках в полумраке поблескивали бутылки с водкой. Миха нерешительно прошел в самый дальний угол и сел за пустой столик. Сидеть пришлось долго, никто на него не обращал внимания. Но теперь ему не хотелось уходить отсюда. И не потому, что был голоден — голод уже прошел, просто приятно было сидеть вот так. Был бы на его месте Робинзон Крузо, стукнул бы кулаком по прилавку, потребовал кружку пива, одним залпом осушил бы ее и, утерев с губ пену, небрежно бросил продавцу: «Налей еще!» Так же залпом опрокинул бы и вторую кружку, сел бы за стол и уничтожил в один присест полбарана. Робинзон вытер бы о скатерть руки, набил трубку и задымил. Его не заставили бы ждать так долго.
Кто посмеет задерживать Робинзона, ведь у него уйма дел! Он должен выкупаться, аккуратно подстричь бороду, сходить в цирк на борьбу, проехаться на «Волге», покуражиться над маленьким парнишкой, потянуть его за ухо и похохотать.
---«Я Робинзон Крузо!» — крикнул Миха. «Ты червяк,
гусеница!» — захихикали пьяницы, недружно сдвигая
пивные кружки. «Нет, я Робинзон!» — Миха вскочил на стол...
— Каурму будешь есть?
Миха поднял голову, перед ним стоял высокий дядька, в одной руке он держал папиросу, а другой почесал затылок.
— Буду,— пробормотал Миха, почему-то пугаясь высокого дядьки.
— Наверно, и лимонад выпьешь? — Официант глядел в окно.
— Если можно... пива... пива, пожалуйста...
— Пива у нас нет, почему-то со злостью ответил дядька, но, заглянув ему в глаза, добавил изменившимся голосом: — Разве ты не видишь, что пива нет? Уже два дня, как у нас нет пива, два дня!
Официант ушел в сильнейшем раздражении. Через некоторое время он снова появился, неся в огромных руках глубокую тарелку. Можно было подумать, что он несет пепельницу; так он и шествовал, с папиросой в зубах и с пепельницей в руках. Поставив перед Михой полную тарелку, он объявил:
— Сейчас я принесу хлеб.— На полпути остановился и, не оборачиваясь, спросил: — Лимонад будешь?
— Буду.
— Грушевый...— Он снова исчез.
Исчез он в полном смысле этого слова, потому что из- за страха и смущения Миха до конца не посмел проследить за ним.
Наконец хлеб и лимонад были поданы.
— Стаканы вон там! — указал официант в сторону стойки.
Миха встал, подошел к стойке и взял стакан. Официант уже открыл бутылку лимонада и уставился на стол, как будто пытался вспомнить, не забыл ли чего-нибудь. Как оказалось, он думал именно об этом, потому что вслух произнес следующее:
— Ты знаешь, я не принес ложку! — и с упреком посмотрел на Миху, словно не он сам, а Миха забыл принести ложку.
Миха снова поднялся, снова подошел к стойке, где он брал стакан, и увидел в деревянном ящике с отделениями ножи, вилки и ложки.
Миха не дотронулся до каурмы и выпил только стакан лимонада,
Снова появился официант. Он остановился и так посмотрел на Миху, словно никак не ожидал увидеть его здесь. Наверно, он уже забыл про него. Собственно, это и не удивительно.
— Сколько с меня? — спросил Миха и вынул из кармана деньги.
Официант посмотрел на стол и улыбнулся:
— Крепко ты разгулялся, браток!
— Получите с меня.
— Ну давай! Рубль!
Миха протянул ему деньги. Официант бросил на стол две скомканные рублевки и взял у него трешку. Миха ^уже подходил к двери, когда он догнал его:
— Ты в каком классе?,
Миха обернулся,
— В шестом.
— В шестом... в шестом,— повторил тот, о чем-то думая,— потом вынул из кармана рублевку и протянул ее Михе: — На, держи свои деньги!
Миха попятился назад и замахал руками.
— Нет, что вы!
— Бери, бери!
— Что вы, что вы! — говорил Миха, пятясь на улицу.
Официант не отставал:
— У нас есть хорошее лобио, иди поешь!
Миха бежал и думал: «Что он ко мне привязался, чего ему надо!»
У стадиона «Динамо» толпилось много народу. Миха только было обрадовался, что никто не мог помешать ему пойти на стадион, и собрался войти в ворота, как вспомнил про тетю Верико. Она жила тут же, неподалеку. За стадионом. Мама несколько раз приводила его к ней. Когда они приходили, тетя Верико так и рассыпалась перед мамой и чего только перед ней не выкладывала — платья, чулки, косынки, твердя одно: «Это все только для тебя, моя голубушка, моя любимица!»
Миха считал тетю Верико ближайшей маминой подругой. «Может, тетя Верико знает, где мама».
К тете Верико вела винтовая железная лестница. По этой лестнице надо было подняться на второй этаж, пройти длинный деревянный балкон и постучаться в застекленную дверь.
На балконе было развешано белье, и Миха с трудом пробирался между мокрых, отяжелевших простыней.
Когда он постучал в дверь, в квартире поднялся такой переполох, что он испугался и хотел убежать, но пересилил себя и остался. Дверь внезапно отворилась, и на балкон высыпало сразу несколько человек, среди них была и тетя Верико в платье с глубоким вырезом. В руках она держала большой белый платок. Все почти в один голос кричали:
— Пришел, пришел!
Стоявшего у дверей Миху они даже не заметили,
— Он спрятался! — закричал один из мужчин.
И тетя Верико почему-то очень громко рассмеялась.
Все кинулись к мокрым простыням и с веселым смехом стали кого-то разыскивать. Миха понял, что пришел он сюда совсем не вовремя. Он сделал шаг, чтобы незаметно уйти, но тут же наткнулся на запыхавшуюся тетю Верико, которая, не обращая на него внимания, высоко подняла подол и застегнула на чулке резинку,
Миха подошел к перилам и выглянул во двор: маленькая девочка, растопырив руки, кружилась на одном месте.
— Кого тебе надо? — услышал он голос тети Верико
Все уже вошли в комнату, и она собиралась закрыть
дверь. Миха решил, что тетя Верико не узнала его, и поэтому немного растерялся. Тетя Верико подошла к нему поближе:
— Я спрашиваю, кого тебе надо?
— Тетя Верико, я Миха.
— Миха? Ну, и что же ты хочешь?
— Не заходила ли к вам моя мама?
— Твоя мама? Которая это?
Миха объяснил.
— Да, но при чем здесь я? — Тетя Верико посмотрела по сторонам и, понизив голос, добавила: — И зачем сна должна была заходить ко мне?
— Я думал, может, вы знаете...
— Нет, дорогой, я ничего не знаю...
В это время из-за простыней появился высокий, хулой, очень бледный мужчина.
Миха не поверил своим глазам: на шее у мужчины красовалось деревянное сиденье от унитаза наподобие того, как на свинью надевают ярмо, чтоб она в огород не лазила.
Тетя Верико повернулась в его сторону,
— Сандрик!
Мужчина приложил палец к губам.
— Тс-с-с,— произнес он и скрылся в комнате.
Тетя Верико проводила его восторженным взглядом. Затем она обернулась к Михе:
— А теперь уходи, дорогой, ты же видишь, мне некогда!
— До свиданья,— сказал Миха; голос у него оборвался.
— Постой,— окликнула его тетя Верико,— подожди! Значит, ты — сын Тамары?
— Да.
— Подожди.— Она приоткрыла дверь.— Сандрик, Сандрик, иди сюда!
Когда Сандрик вышел, тетя Верико поднялась на цыпочки и что-то шепнула ему на ухо.
— Ох-ох,— вздохнул Сандрик и хлопнул себя рукой по лбу. Затем он поднял вверх указательный палец и произнес свое: Тс-с-с!
Хотя на шее Сандрика уже не было крышки от унитаза, Миха не мог заставить себя посмотреть на него.
— Подойди ко мне, мальчик! — обратился Сандрик к Михе. Миха не сдвинулся с места, тогда он сам подошел к нему и сказал: — Ты маму разыскиваешь, да, мамочку? Понятно. Я знаю, где твоя мама. Хочешь, я тебе скажу точный адрес?
Миха кивнул. В голове его вертелась одна мысль: что его удерживает здесь и почему он не бежит без оглядки?
— Улица Барнова, семьдесят, квартира Левана Капанадзе! Там твоя мама, и, ей-богу, она чувствует себя хорошо. Не бойся, иди, ты найдешь ее там.
— Да, она там,— подтвердила тетя Верико.— Она на самом деле там. Сандрик, хватит, заходи в комнату, простудишься.
Сандрик снова поднял вверх указательный палец и, совсем как строгий учитель, прошипел:
— Тс-с-с! — Затем он взглянул на тетю Верико и процедил сквозь зубы: — Женщина!
— Сандрик, я сейчас заплачу,— истерически закричала тетя Верико.— Знай: если ты простудишься, я покончу с собой!
Миха ушел не прощаясь, словно кто-то столкнул его с места и заставил сделать шаг. На него уже не обращали никакого внимания. Когда он спускался по лестнице, до него донесся истошный крик тети Верико:
— Затеяли стирку именно в день моей свадьбы, да?! Чтоб вы подохли, подохли, подохли все в один день! Чтоб вам в гробу пригодились эти простыни!
«Улица Барнова, семьдесят, улица Барнова, семьдесят,— кто-то упорно твердил прямо в уши Михе.— Да, но почему мама там, если она вообще в Тбилиси? Почему она не приходит домой? Где же я был раньше, чего я ждал? Теперь мне надо ее отыскать».
Он ускорил шаг, словно мать могла слышать его размышления и видеть, как он идет по улице. Взгляд матери он чувствовал повсюду: на улице, в трамвае и после, когда сошел с трамвая. Как будто мать держала в руках волшебное зеркало и видела его все время. А что предпринял бы Робинзон Крузо, если бы он потерял мать?
Ему несколько раз пришлось нажать кнопку звонка, пока дверь открыли. Ему сразу захотелось крикнуть: «Мама!»,— но его остановил незнакомый строгий голос. Перед ним стояла худая, среднего роста женщина в халате, надетом прямо на ночную рубашку. Похоже было, что она только что поднялась с постели. Через раскрытый ворот халата виднелась ее бледная впалая грудь.
— Кого вам надо?
Миха не мог вымолвить ни слова. Он стоял и смотрел на острый подбородок женщины, обсыпанный пудрой. Пудра белела и на воротнике ее рубашки. Женщина провела рукой по подбородку, взглянула на ладонь и еще строже спросила:
— Я спрашиваю, кого вам надо?
«Неужели все договорились издеваться надо мной?»— думал Миха. Растерявшись и не зная, что сказать, он назвал себя. -
Женщина вышла в подъезд, прикрыла за собой дверь, придерживая ее рукой, чтобы она не захлопнулась.
— Что ты сказал, кто ты такой?
Миха повторил.
— Прекрасно, но чего вам от меня надо?
Почему-то она опять перешла на «вы»,
— Ничего,— сказал Миха.
-— А все-таки?
Женщина так заинтересовалась, что Миха понял: ни в коем случае нельзя открывать ей причину своего прихода.
— Я спрашиваю тебя! — Она почему-то засмеялась, и от этого смеха Миха почувствовал себя так, будто его
окатили ледяной водой.— О боже, до чего я дожила! — смеялась женщина.— Вдруг она вцепилась обеими руками в мальчика — лицо ее стало длиннее, подбородок еще больше заострился — и заговорщически шепнула ему: — Заходи, заходи в комнату! — Она насильно втащила его в комнату, как орел зайца в свое гнездо. — Подожди здесь! — приказала она ему, сама подошла к зеркалу, стерла с подбородка пудру, поправила волосы и беспечным голосом крикнула: — Леван, к тебе гости!
Ответа не последовало.
— Леван, ты что, не слышишь?.. Идите, идите за мной!
Когда они пошли в соседнюю комнату, Михе прежде всего бросилась в глаза зажженная настольная лампа.
«Почему она горит?» — подумал он, но тут же заметил, что в комнате было довольно темно, все окна были плотно занавешены. Здесь как будто и не знали, что на дворе давно уже рассвело.
Миха окинул взглядом полутемную комнату и только сейчас различил сидящего в глубоком кресле мужчину. Руки мужчины так беспомощно лежали на подлокотниках кресла, словно он долго и безрезультатно пытался подняться с кресла и теперь отдыхал от тщетных усилий. Перед ним валялся чемодан с откинутой крышкой, из чемодана вылезал похожий на бычий язык длинный красный галстук. Лицо мужчины разглядеть было трудно, и Михе показалось, что он нарочно прячет его. Поэтому он стал особенно внимательно вглядываться и не то чтобы узнал его, а сердце ему подсказало, что он знал этого человека, но откуда, где он его видел, когда,— сказать не мог.
— Своих детей мы отправили из дому,— очень спокойным голосом начала женщина, словно продолжая прерванный приятный разговор,— чтобы уберечь их от этой грязи. Ты же говорил, что ссориться неудобно, вот я и не ссорюсь, видишь, как я спокойна и не кричу, ведь кричать тоже неудобно...
— Меги! — страдальческим голосом прервал ее мужчина.
Она засмеялась.
— Не беспокойся, это я не тебе, просто душу отвожу, не обращай внимания.
— Меги!
— Вот пришел мальчик, он ищет свою маму, дай ему
ответ! — Вдруг она торопливо оглянулась по сторонам и, хрипло вскрикнув: — Я больше не могу! Задыхаюсь! — ринулась к занавеске и повисла на ней, крепко ухватившись за края руками, занавеска оборвалась, и женщина свалилась на пол.
Мужчина вскочил с кресла и кинулся к ней:
— Меги! Меги!
Потом он обернулся к Михе, словно только что его увидел, долго смотрел на него и неожиданно крикнул:
— Убирайся, убирайся отсюда!
На улице Миха прислонился к стене и закрыл лицо руками. Потом он почувствовал, как успокаивается, может, оттого, что все понял до самого конца.
Смеркалось. На улице было тихо. В этой тишине трамвай казался красным дирижаблем, на брюхе ползущим по земле. Деревья и дома как бы повисли в воздухе. Но тут раздался трамвайный звонок, и все приняло свой прежний облик. Он долго шел пешком. Миха нарочно не садился в троллейбус, он не спешил домой. И вдруг сердце его дрогнуло: если тот мужчина оказался дома, тогда, может, и мама вернулась! Он побежал к остановке, сел в автобус и опустил в автомат пятикопеечную монету. Опустив монету, он загадал: если выскочит счастливый билет, значит, мама уже дома; билет оказался счастливым. Теперь он был окончательно уверен, что мама ждет его дома.
1 2 3 4
— Простите меня, пожалуйста,— пробормотал Миха,— простите.
Тетя снова попыталась зажечь спичку, Миха подошел к ней совсем близко и сказал:
— Дайте я зажгу!
Тетя протянула ему спички, Миха зажег и дал ей прикурить.
— Садись,— сказала она и указала рукой на стул.
Миха присел на край стула, словно не думая долго
засиживаться, однако вскоре спохватился и сел как следует. И это тоже у него получилось невольно.
— Ты случайно не куришь? — спросила его тетя.
— Нет,— ответил Миха.
— Хорошо,— сказала тетя таким тоном, словно огорчилась, что он не курит.— Твой отец тоже не курит! ===? сказала она. '
— Да.
— Ты, правда, не голоден?
— Нет.
— Ладно, можешь идти.
— Я останусь,— сказал он для приличия.
— Ты любишь хачапури?
— Очень.
— Тогда я тебе утром испеку.
Больше им не о чем было говорить. Муха, застрявшая между оконным стеклом и занавеской, остервенело жужжала, и казалось, они сидели здесь только для того, чтобы прислушиваться к этому жужжанию. Вдруг Миха почувствовал сильный голод. До этого он его совсем не ощущал. О еде и заикаться было нечего, тетя махнула на него рукой. Вместо серьезной беседы она перевела разговор на хачапури, а скоро и вовсе позабыла о нем и занялась кастрюлей, кипевшей на газовой плите.
Миха выскользнул из кухни. От запаха пищи у него
кружилась голова. Ему захотелось как можно скорее унести отсюда ноги. Он открыл дверь и, не заходя в свою комнату, вышел на лестницу. Он прислушался, не играют ли в подъезде сыновья Робинзона. В последнее время он всегда помнил, что нужно быть начеку. Убедившись, что их нет, он сбежал по лестнице и очутился на улице. Поблизости он знал одну закусочную и решил пойти туда. В кармане у него лежала трехрублевка, он даже не помнил, для чего ему ее дали — вероятно, на книги. Книг он не достал, а деньги остались у него. Он почувствовал себя богатым, независимым человеком, поддавшимся настроению прогуляться по городу. Очутившись у дверей закусочной, он остановился: как войти туда, где никогда прежде не бывал? Что ждет его за этой дверью, как его встретят? Может быть, вытолкают в шею. Может, спросят фамилию — кто он, где учится, как посмел войти туда, куда вход учащимся воспрещен. Но голод взял свое, и Миха шагнул в открытые двери закусочной.
В маленькой комнате с низким потолком стояло несколько столиков. Пол был обрызган водой, с потолка свисали липкие, спиралью закрученные мухоморы. Их надо было обходить очень осторожно, чтобы не зацепиться, На прилавке горой возвышались пивные кружки и стаканы. На полках в полумраке поблескивали бутылки с водкой. Миха нерешительно прошел в самый дальний угол и сел за пустой столик. Сидеть пришлось долго, никто на него не обращал внимания. Но теперь ему не хотелось уходить отсюда. И не потому, что был голоден — голод уже прошел, просто приятно было сидеть вот так. Был бы на его месте Робинзон Крузо, стукнул бы кулаком по прилавку, потребовал кружку пива, одним залпом осушил бы ее и, утерев с губ пену, небрежно бросил продавцу: «Налей еще!» Так же залпом опрокинул бы и вторую кружку, сел бы за стол и уничтожил в один присест полбарана. Робинзон вытер бы о скатерть руки, набил трубку и задымил. Его не заставили бы ждать так долго.
Кто посмеет задерживать Робинзона, ведь у него уйма дел! Он должен выкупаться, аккуратно подстричь бороду, сходить в цирк на борьбу, проехаться на «Волге», покуражиться над маленьким парнишкой, потянуть его за ухо и похохотать.
---«Я Робинзон Крузо!» — крикнул Миха. «Ты червяк,
гусеница!» — захихикали пьяницы, недружно сдвигая
пивные кружки. «Нет, я Робинзон!» — Миха вскочил на стол...
— Каурму будешь есть?
Миха поднял голову, перед ним стоял высокий дядька, в одной руке он держал папиросу, а другой почесал затылок.
— Буду,— пробормотал Миха, почему-то пугаясь высокого дядьки.
— Наверно, и лимонад выпьешь? — Официант глядел в окно.
— Если можно... пива... пива, пожалуйста...
— Пива у нас нет, почему-то со злостью ответил дядька, но, заглянув ему в глаза, добавил изменившимся голосом: — Разве ты не видишь, что пива нет? Уже два дня, как у нас нет пива, два дня!
Официант ушел в сильнейшем раздражении. Через некоторое время он снова появился, неся в огромных руках глубокую тарелку. Можно было подумать, что он несет пепельницу; так он и шествовал, с папиросой в зубах и с пепельницей в руках. Поставив перед Михой полную тарелку, он объявил:
— Сейчас я принесу хлеб.— На полпути остановился и, не оборачиваясь, спросил: — Лимонад будешь?
— Буду.
— Грушевый...— Он снова исчез.
Исчез он в полном смысле этого слова, потому что из- за страха и смущения Миха до конца не посмел проследить за ним.
Наконец хлеб и лимонад были поданы.
— Стаканы вон там! — указал официант в сторону стойки.
Миха встал, подошел к стойке и взял стакан. Официант уже открыл бутылку лимонада и уставился на стол, как будто пытался вспомнить, не забыл ли чего-нибудь. Как оказалось, он думал именно об этом, потому что вслух произнес следующее:
— Ты знаешь, я не принес ложку! — и с упреком посмотрел на Миху, словно не он сам, а Миха забыл принести ложку.
Миха снова поднялся, снова подошел к стойке, где он брал стакан, и увидел в деревянном ящике с отделениями ножи, вилки и ложки.
Миха не дотронулся до каурмы и выпил только стакан лимонада,
Снова появился официант. Он остановился и так посмотрел на Миху, словно никак не ожидал увидеть его здесь. Наверно, он уже забыл про него. Собственно, это и не удивительно.
— Сколько с меня? — спросил Миха и вынул из кармана деньги.
Официант посмотрел на стол и улыбнулся:
— Крепко ты разгулялся, браток!
— Получите с меня.
— Ну давай! Рубль!
Миха протянул ему деньги. Официант бросил на стол две скомканные рублевки и взял у него трешку. Миха ^уже подходил к двери, когда он догнал его:
— Ты в каком классе?,
Миха обернулся,
— В шестом.
— В шестом... в шестом,— повторил тот, о чем-то думая,— потом вынул из кармана рублевку и протянул ее Михе: — На, держи свои деньги!
Миха попятился назад и замахал руками.
— Нет, что вы!
— Бери, бери!
— Что вы, что вы! — говорил Миха, пятясь на улицу.
Официант не отставал:
— У нас есть хорошее лобио, иди поешь!
Миха бежал и думал: «Что он ко мне привязался, чего ему надо!»
У стадиона «Динамо» толпилось много народу. Миха только было обрадовался, что никто не мог помешать ему пойти на стадион, и собрался войти в ворота, как вспомнил про тетю Верико. Она жила тут же, неподалеку. За стадионом. Мама несколько раз приводила его к ней. Когда они приходили, тетя Верико так и рассыпалась перед мамой и чего только перед ней не выкладывала — платья, чулки, косынки, твердя одно: «Это все только для тебя, моя голубушка, моя любимица!»
Миха считал тетю Верико ближайшей маминой подругой. «Может, тетя Верико знает, где мама».
К тете Верико вела винтовая железная лестница. По этой лестнице надо было подняться на второй этаж, пройти длинный деревянный балкон и постучаться в застекленную дверь.
На балконе было развешано белье, и Миха с трудом пробирался между мокрых, отяжелевших простыней.
Когда он постучал в дверь, в квартире поднялся такой переполох, что он испугался и хотел убежать, но пересилил себя и остался. Дверь внезапно отворилась, и на балкон высыпало сразу несколько человек, среди них была и тетя Верико в платье с глубоким вырезом. В руках она держала большой белый платок. Все почти в один голос кричали:
— Пришел, пришел!
Стоявшего у дверей Миху они даже не заметили,
— Он спрятался! — закричал один из мужчин.
И тетя Верико почему-то очень громко рассмеялась.
Все кинулись к мокрым простыням и с веселым смехом стали кого-то разыскивать. Миха понял, что пришел он сюда совсем не вовремя. Он сделал шаг, чтобы незаметно уйти, но тут же наткнулся на запыхавшуюся тетю Верико, которая, не обращая на него внимания, высоко подняла подол и застегнула на чулке резинку,
Миха подошел к перилам и выглянул во двор: маленькая девочка, растопырив руки, кружилась на одном месте.
— Кого тебе надо? — услышал он голос тети Верико
Все уже вошли в комнату, и она собиралась закрыть
дверь. Миха решил, что тетя Верико не узнала его, и поэтому немного растерялся. Тетя Верико подошла к нему поближе:
— Я спрашиваю, кого тебе надо?
— Тетя Верико, я Миха.
— Миха? Ну, и что же ты хочешь?
— Не заходила ли к вам моя мама?
— Твоя мама? Которая это?
Миха объяснил.
— Да, но при чем здесь я? — Тетя Верико посмотрела по сторонам и, понизив голос, добавила: — И зачем сна должна была заходить ко мне?
— Я думал, может, вы знаете...
— Нет, дорогой, я ничего не знаю...
В это время из-за простыней появился высокий, хулой, очень бледный мужчина.
Миха не поверил своим глазам: на шее у мужчины красовалось деревянное сиденье от унитаза наподобие того, как на свинью надевают ярмо, чтоб она в огород не лазила.
Тетя Верико повернулась в его сторону,
— Сандрик!
Мужчина приложил палец к губам.
— Тс-с-с,— произнес он и скрылся в комнате.
Тетя Верико проводила его восторженным взглядом. Затем она обернулась к Михе:
— А теперь уходи, дорогой, ты же видишь, мне некогда!
— До свиданья,— сказал Миха; голос у него оборвался.
— Постой,— окликнула его тетя Верико,— подожди! Значит, ты — сын Тамары?
— Да.
— Подожди.— Она приоткрыла дверь.— Сандрик, Сандрик, иди сюда!
Когда Сандрик вышел, тетя Верико поднялась на цыпочки и что-то шепнула ему на ухо.
— Ох-ох,— вздохнул Сандрик и хлопнул себя рукой по лбу. Затем он поднял вверх указательный палец и произнес свое: Тс-с-с!
Хотя на шее Сандрика уже не было крышки от унитаза, Миха не мог заставить себя посмотреть на него.
— Подойди ко мне, мальчик! — обратился Сандрик к Михе. Миха не сдвинулся с места, тогда он сам подошел к нему и сказал: — Ты маму разыскиваешь, да, мамочку? Понятно. Я знаю, где твоя мама. Хочешь, я тебе скажу точный адрес?
Миха кивнул. В голове его вертелась одна мысль: что его удерживает здесь и почему он не бежит без оглядки?
— Улица Барнова, семьдесят, квартира Левана Капанадзе! Там твоя мама, и, ей-богу, она чувствует себя хорошо. Не бойся, иди, ты найдешь ее там.
— Да, она там,— подтвердила тетя Верико.— Она на самом деле там. Сандрик, хватит, заходи в комнату, простудишься.
Сандрик снова поднял вверх указательный палец и, совсем как строгий учитель, прошипел:
— Тс-с-с! — Затем он взглянул на тетю Верико и процедил сквозь зубы: — Женщина!
— Сандрик, я сейчас заплачу,— истерически закричала тетя Верико.— Знай: если ты простудишься, я покончу с собой!
Миха ушел не прощаясь, словно кто-то столкнул его с места и заставил сделать шаг. На него уже не обращали никакого внимания. Когда он спускался по лестнице, до него донесся истошный крик тети Верико:
— Затеяли стирку именно в день моей свадьбы, да?! Чтоб вы подохли, подохли, подохли все в один день! Чтоб вам в гробу пригодились эти простыни!
«Улица Барнова, семьдесят, улица Барнова, семьдесят,— кто-то упорно твердил прямо в уши Михе.— Да, но почему мама там, если она вообще в Тбилиси? Почему она не приходит домой? Где же я был раньше, чего я ждал? Теперь мне надо ее отыскать».
Он ускорил шаг, словно мать могла слышать его размышления и видеть, как он идет по улице. Взгляд матери он чувствовал повсюду: на улице, в трамвае и после, когда сошел с трамвая. Как будто мать держала в руках волшебное зеркало и видела его все время. А что предпринял бы Робинзон Крузо, если бы он потерял мать?
Ему несколько раз пришлось нажать кнопку звонка, пока дверь открыли. Ему сразу захотелось крикнуть: «Мама!»,— но его остановил незнакомый строгий голос. Перед ним стояла худая, среднего роста женщина в халате, надетом прямо на ночную рубашку. Похоже было, что она только что поднялась с постели. Через раскрытый ворот халата виднелась ее бледная впалая грудь.
— Кого вам надо?
Миха не мог вымолвить ни слова. Он стоял и смотрел на острый подбородок женщины, обсыпанный пудрой. Пудра белела и на воротнике ее рубашки. Женщина провела рукой по подбородку, взглянула на ладонь и еще строже спросила:
— Я спрашиваю, кого вам надо?
«Неужели все договорились издеваться надо мной?»— думал Миха. Растерявшись и не зная, что сказать, он назвал себя. -
Женщина вышла в подъезд, прикрыла за собой дверь, придерживая ее рукой, чтобы она не захлопнулась.
— Что ты сказал, кто ты такой?
Миха повторил.
— Прекрасно, но чего вам от меня надо?
Почему-то она опять перешла на «вы»,
— Ничего,— сказал Миха.
-— А все-таки?
Женщина так заинтересовалась, что Миха понял: ни в коем случае нельзя открывать ей причину своего прихода.
— Я спрашиваю тебя! — Она почему-то засмеялась, и от этого смеха Миха почувствовал себя так, будто его
окатили ледяной водой.— О боже, до чего я дожила! — смеялась женщина.— Вдруг она вцепилась обеими руками в мальчика — лицо ее стало длиннее, подбородок еще больше заострился — и заговорщически шепнула ему: — Заходи, заходи в комнату! — Она насильно втащила его в комнату, как орел зайца в свое гнездо. — Подожди здесь! — приказала она ему, сама подошла к зеркалу, стерла с подбородка пудру, поправила волосы и беспечным голосом крикнула: — Леван, к тебе гости!
Ответа не последовало.
— Леван, ты что, не слышишь?.. Идите, идите за мной!
Когда они пошли в соседнюю комнату, Михе прежде всего бросилась в глаза зажженная настольная лампа.
«Почему она горит?» — подумал он, но тут же заметил, что в комнате было довольно темно, все окна были плотно занавешены. Здесь как будто и не знали, что на дворе давно уже рассвело.
Миха окинул взглядом полутемную комнату и только сейчас различил сидящего в глубоком кресле мужчину. Руки мужчины так беспомощно лежали на подлокотниках кресла, словно он долго и безрезультатно пытался подняться с кресла и теперь отдыхал от тщетных усилий. Перед ним валялся чемодан с откинутой крышкой, из чемодана вылезал похожий на бычий язык длинный красный галстук. Лицо мужчины разглядеть было трудно, и Михе показалось, что он нарочно прячет его. Поэтому он стал особенно внимательно вглядываться и не то чтобы узнал его, а сердце ему подсказало, что он знал этого человека, но откуда, где он его видел, когда,— сказать не мог.
— Своих детей мы отправили из дому,— очень спокойным голосом начала женщина, словно продолжая прерванный приятный разговор,— чтобы уберечь их от этой грязи. Ты же говорил, что ссориться неудобно, вот я и не ссорюсь, видишь, как я спокойна и не кричу, ведь кричать тоже неудобно...
— Меги! — страдальческим голосом прервал ее мужчина.
Она засмеялась.
— Не беспокойся, это я не тебе, просто душу отвожу, не обращай внимания.
— Меги!
— Вот пришел мальчик, он ищет свою маму, дай ему
ответ! — Вдруг она торопливо оглянулась по сторонам и, хрипло вскрикнув: — Я больше не могу! Задыхаюсь! — ринулась к занавеске и повисла на ней, крепко ухватившись за края руками, занавеска оборвалась, и женщина свалилась на пол.
Мужчина вскочил с кресла и кинулся к ней:
— Меги! Меги!
Потом он обернулся к Михе, словно только что его увидел, долго смотрел на него и неожиданно крикнул:
— Убирайся, убирайся отсюда!
На улице Миха прислонился к стене и закрыл лицо руками. Потом он почувствовал, как успокаивается, может, оттого, что все понял до самого конца.
Смеркалось. На улице было тихо. В этой тишине трамвай казался красным дирижаблем, на брюхе ползущим по земле. Деревья и дома как бы повисли в воздухе. Но тут раздался трамвайный звонок, и все приняло свой прежний облик. Он долго шел пешком. Миха нарочно не садился в троллейбус, он не спешил домой. И вдруг сердце его дрогнуло: если тот мужчина оказался дома, тогда, может, и мама вернулась! Он побежал к остановке, сел в автобус и опустил в автомат пятикопеечную монету. Опустив монету, он загадал: если выскочит счастливый билет, значит, мама уже дома; билет оказался счастливым. Теперь он был окончательно уверен, что мама ждет его дома.
1 2 3 4