В обязательном порядке... Вместо того чтобы шагать по служебной лестнице выше и выше, я шесть лет топчусь на одном месте. Думаю, что это именно из-за того парня, что пропал. Если убийцу найдут, что дюне скажут? «Дорогой Ходжа Назарович, ты не смог своевременно раскрыть преступление, которое оказалось по плечу старшему лейтенанту. Ты,— скажут,— запутал дело, и по твоей вине оно тянулось десять лет...» Обязательно скажут так. Скажут — неспособный работник. А повод только дай, начнут сразу болтать!.. Знаешь, кто такой альпинист? Человек, который карабкается на .вершину, горы. А я сейчас такой альпинист, который сорвался и висит над пропастью. Но меня еще держит веревка, которую я сплел собственными руками. Если она не оборвется, я спасен...
Жена заплакала.
— Я же ничего этого не знала... Столько лет живем, а оказывается, каждый жил по-своему, хожайын. Оказывается, мы до сих пор не знали друг друга...
В то время как Ходжа Назарович исповедовался жене, Хаиткулы с высоты пять тысяч метров рассматривал в иллюминатор пустыню. Барханы отсюда были похожи на выросшие в песках грибы. Кроме них, казалось, ничего другого в песках не было. Но впечатление это было ошибочным. Хаиткулы, когда его глаз охватывал этот поистине .бескрайний мир, знал, что в нем идет бурная жизнь со своими радостями, заботами, надеждами. И сам он был частью этой жизни, активным участником борьбы за все самое светлое в ней... Он мысленно перенесся сначала туда, где он только что был. Марал, наверное, дома, вся в заботах о тое... А что там, впереди? Что делает Аннамамед? Это он виновник того, что Хаиткулы сорвался с места, почти завершив дело. Что он сказал по телефону? «Весьма важное письмо... Вылетай срочно». Посоветовался ли он хотя бы с Ходжой Назаровым? Впрочем, если письмо касается только этого дела, он имеет право принимать самостоятельные решения. Мысли Хаиткулы текли и текли...
«Ходжа Назаров! Сейчас он в кабинете... из накрытого полотенцем красного чайника наливает чай в свою красную пиалу. Может быть, как раз сейчас решает с начальством вопросы, связанные с нашим делом. А может быть, и нет. Кто его знает! Как он ко всему этому отнесется? Есть признаки, что очень озабочен исходом следствия. Надо его познакомить с новыми фактами... Если он и после этого будет думать только о чести мундира, а не об итогах расследования,, тогда остается только снять шапку перед Аннама-медом — прекрасно разбирается в людях...»
Спустившись с трапа, Хаиткулы взял такси и приехал в министерство. Первым делом разыскал Аннамамеда. Тот сидел за своим письменным столом. Друзья обнялись.
Хаиткулы сел за свой стол, откинулся на спинку стула, прислонился затылком к прохладной стене, перевел дух.
— Ну, не тяни, зачем вызвал?
— Затем, чтобы ты убедился, что твой стол. еще никем не занят, зачем же еще?—Аннамамед не скрывал торжества.— Еще затем, чтобы ты встретился с Ходжой Назаровичем, чтобы сказал ему «здравствуйте». Наверное, соскучился по его обществу, как курильщик, у которого кончился табак...
Хаиткулы слушал его и улыбался: рядом с другом он всегда отдыхал душой.
— Чего улыбаешься? — Аннамамед протянул Хаиткулы листок бумаги.— На, прочитай это письмо!
Хаиткулы пробежал глазами бумагу. Задумался. Прочитал еще раз. Потом встал, подошел к Аннамамеду, обнял его за пояс и поднял над полом... Потом обнял за плечи.
— Не обнимайся! Ходжа Назарович еще не в курсе... Мимо начальника отдела такая информация все же не должна проходить, „поэтому Хаиткулы пошел к нему.
Ходжа Назарович отложил все дела, встал навстречу Хаиткулы. Тот стал докладывать, как ведется расследование, но подполковник, не выслушав его, остановил одним словом:
— Молодец!
Что оно значило, это слово, в устах Ходжи Назаровича именно сейчас? Искреннюю похвалу или то, что в их отношениях наступит затишье, после которого может разыграться шторм?.. Как бы то ни было, он с интересом вникал во все, что говорил благожелательно настроенный Ходжа Назаров. Говорил он с подъемом:
— Я поставлю перед начальством вопрос, чтобы тебе объявили благодарность приказом по министерству. В обязательном порядке. Как можно скорее. Ты проделал огромную работу. Что теперь осталось? Сказать преступнику: это ты убил... Признаю, что сомневался я напрасно. Ошибся, ошибся... Может быть, есть люди, которые не ошибаются, но я пока до них не дорос. Ты добился своего, отрицать не стану.— Подполковник сделал передышку, налил из красного чайника в красную пиалу чаю, отпил.
Хаиткулы показал Ходже Назарову письмо, из-за которого он прилетел в Ашхабад, высказал свое мнение об авторе. Подполковник прочитал письмо, внимательно выслушал инспектора, сказал:
— Действуй! С Лопбыкулы Таррыховым побеседуй... Выясни, где он, и поезжай... В колонию так в колонию. Обязательно поезжай. Письмо это — находка. Потом, если хочешь...— Он встал „и задернул шторы. Шелковые занавеси задерживали свет, в кабинете стемнело.— Люблю сумерки! Мысли лучше сосредоточиваются, легче думается.— Подполковник снова сел в свое любимое кресло.— Да, если хочешь, оставайся, а все прочее сделают местные товарищи... Пусть и они потрудятся!
— Этот вопрос, вы же знаете, товарищ подполковник, был решен с генералом.— Хаиткулы не узнал своего голоса.— А благодарность я считаю и несвоевременной—дело-то еще не завершено, и незаслуженной — работал я не один...
Ходжа Назаров прервал его:
— Опять за свое! Я же сказал — если хочешь, оставайся... Если не хочешь, счастливого пути! Помни только, как все начиналось. Получить разрешение начать расследование заново Ходже Назарову было нелегко. И я не буду против, чтобы ты поставил точку в атом деле. Там, где речь идет о чести нашего отдела, я всегда яа вашей стороне, старший инспектор. Это мой долг... в обязательном порядке.
Хаиткулы чуть не задал начальнику вопрос, который мог бы дорого ему обойтись: «Как же, товарищ подполковник, понимать ваш приказ по телефону: сдать дела и приехать?» — вслух же спросил:
— Товарищ подполковник, разрешите идти?
— Идите! Желаю успеха!
Хаиткулы вернулся в свою комнату, где его ждал Анна-мамед; войдя, плотно прикрыл дверь.
— Наверное, предложил остаться? — Аннамамед смотрел на Хаиткулы на этот раз. очень серьезно.
— Или ты волшебник, или же подслушивал наш разговор. Одно из двух.— Хаиткулы сел на письменный стол Аннамамеда, с грустной усмешкой посмотрел на друга, потом сказал: — Давай-ка теперь найди мне Тарры-хова.
— Все было подготовлено, товарищ старший инспектор, уже тогда, когда вы взлетали в Керки! Валла, за кого ты нас принимаешь? — Аннамамед вырвал из блокнота листочек, бросил его Хаиткулы на колени.— Он в колонии. Если подождешь меня до конца работы, можем съездить вдвоем.
В начале седьмого министерская «Волга» выехала на шоссе. Через некоторое время Хаиткулы с другом были уже в исправительно-трудовой колонии. Начальник колонии отдал распоряжение, и Лопбыкулы Таррыхова привели к нему в кабинет.
Таррыхов узнал .их сразу. Хаиткулы это понял, увидев, как он вздрогнул, войдя в кабинет. «А ведь опять ни слова не скажет. Мол, давно было и все было сказано тогда», — подумал Аннамамед.
«Пора рассказывать все, как оно было. Ты прежний, зато мы другие, ключ у нас в руках».— Хаиткулы был уверен в успехе.
— Видите, мы опять встретились... Кровавый след, который тянется из аула Сурхи, привел нас сюда.— Хаиткулы стал не спеша пересказывать факты, выявленные за последние три месяца. Назвал имя убийцы.
Таррыхов склонился набок — вот-вот свалится со стула; руки, как плети, повисли до пола. Хаиткулы, не обращая внимания на этот спектакль — знал, что осужденный его прекрасно слышит,— не давая и себе передышки, прочитал вслух письмо, переданное ему Аннамамедом:
— «Лопбыкулы-хан, как здоровье? Как успехи? Здесь все по-старому. Беда неожиданно свалилась на нашу голову, но благополучно, прошла стороной. Ты тоже будь осторожен на язык. Мы связаны одной веревкой. Знай, что одинаково виноваты и тот, кто сделал, и тот, кто видел, но не сообщил...»
Таррыхов, закрыв глаза, все еще притворялся, что ничего, не слышит, лишь изредка делал глубокие вдохи, как человек, больной астмой. Когда Хаиткулы кончил читать письмо, Таррыхов открыл глаза.
— Раз так, пишите! Правда, виноват, гражданин начальник... Виноват, что молчал. Убил он, кто писал. Он был завмагом, я у него продавцом. Это было вечером, как раз стемнело...
На следующий день, еще в первой его половине, Хаиткулы был уже на дороге, ведущей из Керки в Халач. Салает-дин на большой скорости, но осторожно вел свой газик.
Той закончился. Родители девушки не могли пожаловаться, что чего-то не хватало на этом празднике. Всем, а больше всего невестой, остались довольны и родители жениха, особенно отец. На всех лицах радость... Когда все разошлись, на одном дворе, огороженном низким дувалом, можно было услышать такие слова: «Как не быть довольными нашими сватами, не пожалели никакого добра, даже самого Пыхи-агу перещеголяли, который, помните, сколько скота поставил да гереш ...> На другом слышалось: «Сосед так хорошо
воспитал свою дочь. Очень хорошая девушка. В ее честь можно было бы организовать скачки на целую неделю — и то было бы мало...»
Несмотря на то что было очень жарко, Най-мираб не снимал с себя стеганого ватного халата. Когда жена поставила перед ним чайник горячего чая, в комнату вошел Пи-римкулы-ага. Он поздоровался, объяснил свой приход:
— Най-мираб, Хаиткулы Мовлямбердыев и Палта Ачилович уезжают сегодня ночью. Хотят попрощаться с тобой перед отъездом. Не хлопочи об угощении...
Но Най-мираб не стал слушать Пиримкулы-агу, встал, чтобы велеть жене собрать дастархан, и в дверях столкнулся с входившими гостями.
— Уехать, не попрощавшись с вами, считаем неудобным. Решили хотя бы на минутку зайти к вам.— Сказав это, Хаиткулы сел с краю расстеленной на полу кошмы.
Най-мираб неохотно остался на своем месте, начал разливать в пиалы .чай. Пиримкулы-ага сел слева от него, Салаетдин — справа. Хотя читать сейчас было абсолютно нечего, Палта Ачилович надел очки, нашел свободное место, сел, опершись о подушку.
С тем чтобы беседа не ушла в сторону и не затянулась, Хаиткулы начал говорить сам. Он взял полную пиалу, но не стал пить, а обратился к Най-мирабу:
— Уезжаем, потому что закончили следствие. Совсем, Мы ошиблись, решив, что убийца Худайберды Ялкабов, его отпустят домой. Убил другой.
— Ну-у? Не может быть! — В голосе Най-мираба слышалось крайнее изумление.— Кто же он?
— Кто?..— Последующие слова Хаиткулы выкрикнул так громко, что его должны были услышать не только в комнате: — Это ты убил, Най-мираб!
Как только Хаиткулы крикнул это, сидевшие справа и слева от Най-мираба Ниримкулы-ага и Салаетдин схватили егоза руки, завели их ему за спину, не дали встать. В тот же момент дверь распахнулась и вошли несколько человек. Это были те молодые парни, комсомольцы, которые помогали на тое, рыли ямы под очаги. Хаиткулы отдал им распоряжение:
— Начинайте копать. Они вышли, а Хаиткулы обратился к Палте Ачиловичу:
— Вот и финал. Теперь дело за вами, дорогой следователь.
Палта Ачилович вынул из кармана приготовленные заранее наручники, подошел к Найгмирабу, защелкнул их у него на запястьях. Потом убийцу вывели во двор. У ворот стоял милиционер, охраняя выход. Никто не мог войти во двор, никто не мог из него и выйти сейчас.
За воротами раздался шум мотора, милиционер открыл их, и крытая машина въехала во двор. Домочадцев, высыпавших было к машине, попросили вернуться в дом. Из окон они видели, как Най-мираба усадили в эту машину. Она пересекла двор и остановилась в той части меллека, где несколько человек рыли землю. Когда они вырыли яму глубиной в две лопаты, то сразу отошли, а к дальнейшей работе приступили эксперты. Орудуя совками, они снимали грунт тоненькими слоями. Вот на дне ямы показался странный предмет. «Тазобедренная кость»,— сказал судебно-медицинский эксперт. Потом были извлечены другие кости, остатки одежды, кошелек...
Маленький юркий фотограф делал снимок за снимком. Один сотрудник делал замеры, другой вел записи в блокноте, Хаиткулы, стоявший на краю ямы, держа руки за спиной и, не отводя глаз ох всего, что он видел на дне ее, волновался так, как не волновался никогда в жизни.
Понадобилось около трех часов, чтобы закончить работы по извлечению останков Бекджана. К этому времени солнце уже закатилось. Ворота открыли, и машины с включенными фарами тронулись в путь. Хаиткулы сидел в газике. Он искал глазами Марал, которая должна.быть среди тех, кто, узнав обо всем, что произошло во дворе Най-мираба, собрались у соседнего двора. Проезжая мимо них, Хаиткулы попросил остановить машину, вышел.
Старик, опиравшийся наладку, Веллек-ага, хотя и узнал его, не сделал ни одного движения навстречу. Рядом с ним стояла Хаджат-дайза, без конца прикладывавшая к глазам концы надетого на голову платка. Не обращая внимания на тех, кто собрался вокруг родителей Бекджана, он искал Марал. Увидев, что она выходит из своего двора, бросился навстречу:
— Они уже знают?
— Знают... Мы не пошли смотреть, но знаем — это он.— У нее были совершенно погасшие глаза. Хаиткулы с трудом мог расслышать, что она говорит.— Нет ли ошибки, Хаиткулы? Я теперь поняла, зачем ты меня торопил с приездом... Но сестра вышла замуж по любви. Это главное.
— Нет, Марал, никакой ошибки не может быть. Я только ждал, когда кончится той. Нельзя было ничего сделать раньше, но нельзя было и откладывать. Ты мне очень помогла, выяснив, что это настоящий брак по любви. Иди. к старикам.». Объясни им, что молодые должны жить у вас. Завтра увидимся, и все расскажу по порядку. До свидания.
Садясь в машину, Хаиткулы услышал протяжный крик, доносившийся с того двора, откуда они только что уехали: «В-а-а-й! Сгорел наш до-о-ом, кончилась наша жизнь, ко-о-о-нчилась...»
Палта Ачилович, не обращая внимания на сопротивление Хаиткулы, приказал Салаетдину ехать к нему домой. Хаиткулы заночевал у него, утренний чай они выпили в одной из керкйнских чайхан и вместе пришли в районный отдел внутренних дел.
Начальник отдела, выяснив, что инспектор из Ашхабада хочет побеседовать с обвинявшимся в убийстве Най-мирабом, предоставил в его распоряжение свой кабинет. За Най-мирабом послали машину.
На месте начальника милиции теперь сидел Хаиткулы, по обе стороны просторного стола заняли свои места Палта Ачилович и сам хозяин кабинета. Пока им не сказали, что Най-мираб здесь, они мирно беседовали.
Милиционерам, которые привели Най-мираба, разрешили выйти из кабинета. Най-мираб — руки его по-прежнему были в наручниках,— посмотрел на них безразличным взглядом, потом сел напротив Хаиткули на стул, стоявший у самой стены. Мешки под глазами свидетельствовали, что он провел бессонную ночь. Лицо,Най-мираба, и без того всегда имевшее нездоровый цвет, совсем почернело, щеки сделались похожими на мятую бумагу, Хаиткулы пытался вспомнить, были ли у Най-мираба морщины и раньше, но так и не мог вспомнить.
— Я вызвал вас не для допроса. Завтра улетаю в Ашхабад и решил перед отъездом встретиться с вами в последний раз.— Хаиткулы говорил совсем мягко.— Сколько времени мучило многих людей одно-единственное дело, начатое десять лет тому назад! Говорю не о себе. Вы помните, когда я приехал в кишлак, все происходило на ващих глазах... Сначала мы занимались Довхановым и Ядкабовым. Довлет-гельды в ту ночь вернулся поздно, чём вызвал подозрение,
а ложно показав, что был в кино, сам же усугубил свое положение. Его осложнившиеся отношения с Бекджаном дали повод думать о нем как о преступнике. Потом было установлено, что Довлетгельды не виновен... Мы занялись Худай-берды Ялкабовым. Знаете, что он сделал? Испугавшись, что подумают на него, подделал подпись на фотографии, которую. Бекджан подарил одной девушке. Во время первого, да и в последующие расследования подлог замечен не был.. Подставив одну палочку в дате, он превратил февраль в март, пытаясь доказать, что до самых последних дней жизни Бекджана был с ним в дружеских отношениях. Тот факт, что он не стал просить соседа-мясника заколоть барана, а обратился к Гуйч-аге, тоже вызывал подозрение. Худай-берды уверял нас, что у мясника тяжелая рука. Это подтвердилось. Чтобы все это установить, смотрите сколько времени прошло... Наконец в один прекрасный день нам прислали неподписанное письмо из одной фразы: «Не упустите Ялка-бова». Автора анонимки выявить должен был Пиримкулы Абдуллаев. Старый капитан блестяще справился с .заданием. Да, да! Вы хотели нам покрепче внушить мысль о виновности Ялкабова. В .то же время вы не забывали, что и о Довлетгельды мы все еще думаем как о возможном преступнике. Вы думали, если мы решим ограничиться розыском автора анонимки, то непременно должны схватить за ворот Довлетгельды, потому что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Жена заплакала.
— Я же ничего этого не знала... Столько лет живем, а оказывается, каждый жил по-своему, хожайын. Оказывается, мы до сих пор не знали друг друга...
В то время как Ходжа Назарович исповедовался жене, Хаиткулы с высоты пять тысяч метров рассматривал в иллюминатор пустыню. Барханы отсюда были похожи на выросшие в песках грибы. Кроме них, казалось, ничего другого в песках не было. Но впечатление это было ошибочным. Хаиткулы, когда его глаз охватывал этот поистине .бескрайний мир, знал, что в нем идет бурная жизнь со своими радостями, заботами, надеждами. И сам он был частью этой жизни, активным участником борьбы за все самое светлое в ней... Он мысленно перенесся сначала туда, где он только что был. Марал, наверное, дома, вся в заботах о тое... А что там, впереди? Что делает Аннамамед? Это он виновник того, что Хаиткулы сорвался с места, почти завершив дело. Что он сказал по телефону? «Весьма важное письмо... Вылетай срочно». Посоветовался ли он хотя бы с Ходжой Назаровым? Впрочем, если письмо касается только этого дела, он имеет право принимать самостоятельные решения. Мысли Хаиткулы текли и текли...
«Ходжа Назаров! Сейчас он в кабинете... из накрытого полотенцем красного чайника наливает чай в свою красную пиалу. Может быть, как раз сейчас решает с начальством вопросы, связанные с нашим делом. А может быть, и нет. Кто его знает! Как он ко всему этому отнесется? Есть признаки, что очень озабочен исходом следствия. Надо его познакомить с новыми фактами... Если он и после этого будет думать только о чести мундира, а не об итогах расследования,, тогда остается только снять шапку перед Аннама-медом — прекрасно разбирается в людях...»
Спустившись с трапа, Хаиткулы взял такси и приехал в министерство. Первым делом разыскал Аннамамеда. Тот сидел за своим письменным столом. Друзья обнялись.
Хаиткулы сел за свой стол, откинулся на спинку стула, прислонился затылком к прохладной стене, перевел дух.
— Ну, не тяни, зачем вызвал?
— Затем, чтобы ты убедился, что твой стол. еще никем не занят, зачем же еще?—Аннамамед не скрывал торжества.— Еще затем, чтобы ты встретился с Ходжой Назаровичем, чтобы сказал ему «здравствуйте». Наверное, соскучился по его обществу, как курильщик, у которого кончился табак...
Хаиткулы слушал его и улыбался: рядом с другом он всегда отдыхал душой.
— Чего улыбаешься? — Аннамамед протянул Хаиткулы листок бумаги.— На, прочитай это письмо!
Хаиткулы пробежал глазами бумагу. Задумался. Прочитал еще раз. Потом встал, подошел к Аннамамеду, обнял его за пояс и поднял над полом... Потом обнял за плечи.
— Не обнимайся! Ходжа Назарович еще не в курсе... Мимо начальника отдела такая информация все же не должна проходить, „поэтому Хаиткулы пошел к нему.
Ходжа Назарович отложил все дела, встал навстречу Хаиткулы. Тот стал докладывать, как ведется расследование, но подполковник, не выслушав его, остановил одним словом:
— Молодец!
Что оно значило, это слово, в устах Ходжи Назаровича именно сейчас? Искреннюю похвалу или то, что в их отношениях наступит затишье, после которого может разыграться шторм?.. Как бы то ни было, он с интересом вникал во все, что говорил благожелательно настроенный Ходжа Назаров. Говорил он с подъемом:
— Я поставлю перед начальством вопрос, чтобы тебе объявили благодарность приказом по министерству. В обязательном порядке. Как можно скорее. Ты проделал огромную работу. Что теперь осталось? Сказать преступнику: это ты убил... Признаю, что сомневался я напрасно. Ошибся, ошибся... Может быть, есть люди, которые не ошибаются, но я пока до них не дорос. Ты добился своего, отрицать не стану.— Подполковник сделал передышку, налил из красного чайника в красную пиалу чаю, отпил.
Хаиткулы показал Ходже Назарову письмо, из-за которого он прилетел в Ашхабад, высказал свое мнение об авторе. Подполковник прочитал письмо, внимательно выслушал инспектора, сказал:
— Действуй! С Лопбыкулы Таррыховым побеседуй... Выясни, где он, и поезжай... В колонию так в колонию. Обязательно поезжай. Письмо это — находка. Потом, если хочешь...— Он встал „и задернул шторы. Шелковые занавеси задерживали свет, в кабинете стемнело.— Люблю сумерки! Мысли лучше сосредоточиваются, легче думается.— Подполковник снова сел в свое любимое кресло.— Да, если хочешь, оставайся, а все прочее сделают местные товарищи... Пусть и они потрудятся!
— Этот вопрос, вы же знаете, товарищ подполковник, был решен с генералом.— Хаиткулы не узнал своего голоса.— А благодарность я считаю и несвоевременной—дело-то еще не завершено, и незаслуженной — работал я не один...
Ходжа Назаров прервал его:
— Опять за свое! Я же сказал — если хочешь, оставайся... Если не хочешь, счастливого пути! Помни только, как все начиналось. Получить разрешение начать расследование заново Ходже Назарову было нелегко. И я не буду против, чтобы ты поставил точку в атом деле. Там, где речь идет о чести нашего отдела, я всегда яа вашей стороне, старший инспектор. Это мой долг... в обязательном порядке.
Хаиткулы чуть не задал начальнику вопрос, который мог бы дорого ему обойтись: «Как же, товарищ подполковник, понимать ваш приказ по телефону: сдать дела и приехать?» — вслух же спросил:
— Товарищ подполковник, разрешите идти?
— Идите! Желаю успеха!
Хаиткулы вернулся в свою комнату, где его ждал Анна-мамед; войдя, плотно прикрыл дверь.
— Наверное, предложил остаться? — Аннамамед смотрел на Хаиткулы на этот раз. очень серьезно.
— Или ты волшебник, или же подслушивал наш разговор. Одно из двух.— Хаиткулы сел на письменный стол Аннамамеда, с грустной усмешкой посмотрел на друга, потом сказал: — Давай-ка теперь найди мне Тарры-хова.
— Все было подготовлено, товарищ старший инспектор, уже тогда, когда вы взлетали в Керки! Валла, за кого ты нас принимаешь? — Аннамамед вырвал из блокнота листочек, бросил его Хаиткулы на колени.— Он в колонии. Если подождешь меня до конца работы, можем съездить вдвоем.
В начале седьмого министерская «Волга» выехала на шоссе. Через некоторое время Хаиткулы с другом были уже в исправительно-трудовой колонии. Начальник колонии отдал распоряжение, и Лопбыкулы Таррыхова привели к нему в кабинет.
Таррыхов узнал .их сразу. Хаиткулы это понял, увидев, как он вздрогнул, войдя в кабинет. «А ведь опять ни слова не скажет. Мол, давно было и все было сказано тогда», — подумал Аннамамед.
«Пора рассказывать все, как оно было. Ты прежний, зато мы другие, ключ у нас в руках».— Хаиткулы был уверен в успехе.
— Видите, мы опять встретились... Кровавый след, который тянется из аула Сурхи, привел нас сюда.— Хаиткулы стал не спеша пересказывать факты, выявленные за последние три месяца. Назвал имя убийцы.
Таррыхов склонился набок — вот-вот свалится со стула; руки, как плети, повисли до пола. Хаиткулы, не обращая внимания на этот спектакль — знал, что осужденный его прекрасно слышит,— не давая и себе передышки, прочитал вслух письмо, переданное ему Аннамамедом:
— «Лопбыкулы-хан, как здоровье? Как успехи? Здесь все по-старому. Беда неожиданно свалилась на нашу голову, но благополучно, прошла стороной. Ты тоже будь осторожен на язык. Мы связаны одной веревкой. Знай, что одинаково виноваты и тот, кто сделал, и тот, кто видел, но не сообщил...»
Таррыхов, закрыв глаза, все еще притворялся, что ничего, не слышит, лишь изредка делал глубокие вдохи, как человек, больной астмой. Когда Хаиткулы кончил читать письмо, Таррыхов открыл глаза.
— Раз так, пишите! Правда, виноват, гражданин начальник... Виноват, что молчал. Убил он, кто писал. Он был завмагом, я у него продавцом. Это было вечером, как раз стемнело...
На следующий день, еще в первой его половине, Хаиткулы был уже на дороге, ведущей из Керки в Халач. Салает-дин на большой скорости, но осторожно вел свой газик.
Той закончился. Родители девушки не могли пожаловаться, что чего-то не хватало на этом празднике. Всем, а больше всего невестой, остались довольны и родители жениха, особенно отец. На всех лицах радость... Когда все разошлись, на одном дворе, огороженном низким дувалом, можно было услышать такие слова: «Как не быть довольными нашими сватами, не пожалели никакого добра, даже самого Пыхи-агу перещеголяли, который, помните, сколько скота поставил да гереш ...> На другом слышалось: «Сосед так хорошо
воспитал свою дочь. Очень хорошая девушка. В ее честь можно было бы организовать скачки на целую неделю — и то было бы мало...»
Несмотря на то что было очень жарко, Най-мираб не снимал с себя стеганого ватного халата. Когда жена поставила перед ним чайник горячего чая, в комнату вошел Пи-римкулы-ага. Он поздоровался, объяснил свой приход:
— Най-мираб, Хаиткулы Мовлямбердыев и Палта Ачилович уезжают сегодня ночью. Хотят попрощаться с тобой перед отъездом. Не хлопочи об угощении...
Но Най-мираб не стал слушать Пиримкулы-агу, встал, чтобы велеть жене собрать дастархан, и в дверях столкнулся с входившими гостями.
— Уехать, не попрощавшись с вами, считаем неудобным. Решили хотя бы на минутку зайти к вам.— Сказав это, Хаиткулы сел с краю расстеленной на полу кошмы.
Най-мираб неохотно остался на своем месте, начал разливать в пиалы .чай. Пиримкулы-ага сел слева от него, Салаетдин — справа. Хотя читать сейчас было абсолютно нечего, Палта Ачилович надел очки, нашел свободное место, сел, опершись о подушку.
С тем чтобы беседа не ушла в сторону и не затянулась, Хаиткулы начал говорить сам. Он взял полную пиалу, но не стал пить, а обратился к Най-мирабу:
— Уезжаем, потому что закончили следствие. Совсем, Мы ошиблись, решив, что убийца Худайберды Ялкабов, его отпустят домой. Убил другой.
— Ну-у? Не может быть! — В голосе Най-мираба слышалось крайнее изумление.— Кто же он?
— Кто?..— Последующие слова Хаиткулы выкрикнул так громко, что его должны были услышать не только в комнате: — Это ты убил, Най-мираб!
Как только Хаиткулы крикнул это, сидевшие справа и слева от Най-мираба Ниримкулы-ага и Салаетдин схватили егоза руки, завели их ему за спину, не дали встать. В тот же момент дверь распахнулась и вошли несколько человек. Это были те молодые парни, комсомольцы, которые помогали на тое, рыли ямы под очаги. Хаиткулы отдал им распоряжение:
— Начинайте копать. Они вышли, а Хаиткулы обратился к Палте Ачиловичу:
— Вот и финал. Теперь дело за вами, дорогой следователь.
Палта Ачилович вынул из кармана приготовленные заранее наручники, подошел к Найгмирабу, защелкнул их у него на запястьях. Потом убийцу вывели во двор. У ворот стоял милиционер, охраняя выход. Никто не мог войти во двор, никто не мог из него и выйти сейчас.
За воротами раздался шум мотора, милиционер открыл их, и крытая машина въехала во двор. Домочадцев, высыпавших было к машине, попросили вернуться в дом. Из окон они видели, как Най-мираба усадили в эту машину. Она пересекла двор и остановилась в той части меллека, где несколько человек рыли землю. Когда они вырыли яму глубиной в две лопаты, то сразу отошли, а к дальнейшей работе приступили эксперты. Орудуя совками, они снимали грунт тоненькими слоями. Вот на дне ямы показался странный предмет. «Тазобедренная кость»,— сказал судебно-медицинский эксперт. Потом были извлечены другие кости, остатки одежды, кошелек...
Маленький юркий фотограф делал снимок за снимком. Один сотрудник делал замеры, другой вел записи в блокноте, Хаиткулы, стоявший на краю ямы, держа руки за спиной и, не отводя глаз ох всего, что он видел на дне ее, волновался так, как не волновался никогда в жизни.
Понадобилось около трех часов, чтобы закончить работы по извлечению останков Бекджана. К этому времени солнце уже закатилось. Ворота открыли, и машины с включенными фарами тронулись в путь. Хаиткулы сидел в газике. Он искал глазами Марал, которая должна.быть среди тех, кто, узнав обо всем, что произошло во дворе Най-мираба, собрались у соседнего двора. Проезжая мимо них, Хаиткулы попросил остановить машину, вышел.
Старик, опиравшийся наладку, Веллек-ага, хотя и узнал его, не сделал ни одного движения навстречу. Рядом с ним стояла Хаджат-дайза, без конца прикладывавшая к глазам концы надетого на голову платка. Не обращая внимания на тех, кто собрался вокруг родителей Бекджана, он искал Марал. Увидев, что она выходит из своего двора, бросился навстречу:
— Они уже знают?
— Знают... Мы не пошли смотреть, но знаем — это он.— У нее были совершенно погасшие глаза. Хаиткулы с трудом мог расслышать, что она говорит.— Нет ли ошибки, Хаиткулы? Я теперь поняла, зачем ты меня торопил с приездом... Но сестра вышла замуж по любви. Это главное.
— Нет, Марал, никакой ошибки не может быть. Я только ждал, когда кончится той. Нельзя было ничего сделать раньше, но нельзя было и откладывать. Ты мне очень помогла, выяснив, что это настоящий брак по любви. Иди. к старикам.». Объясни им, что молодые должны жить у вас. Завтра увидимся, и все расскажу по порядку. До свидания.
Садясь в машину, Хаиткулы услышал протяжный крик, доносившийся с того двора, откуда они только что уехали: «В-а-а-й! Сгорел наш до-о-ом, кончилась наша жизнь, ко-о-о-нчилась...»
Палта Ачилович, не обращая внимания на сопротивление Хаиткулы, приказал Салаетдину ехать к нему домой. Хаиткулы заночевал у него, утренний чай они выпили в одной из керкйнских чайхан и вместе пришли в районный отдел внутренних дел.
Начальник отдела, выяснив, что инспектор из Ашхабада хочет побеседовать с обвинявшимся в убийстве Най-мирабом, предоставил в его распоряжение свой кабинет. За Най-мирабом послали машину.
На месте начальника милиции теперь сидел Хаиткулы, по обе стороны просторного стола заняли свои места Палта Ачилович и сам хозяин кабинета. Пока им не сказали, что Най-мираб здесь, они мирно беседовали.
Милиционерам, которые привели Най-мираба, разрешили выйти из кабинета. Най-мираб — руки его по-прежнему были в наручниках,— посмотрел на них безразличным взглядом, потом сел напротив Хаиткули на стул, стоявший у самой стены. Мешки под глазами свидетельствовали, что он провел бессонную ночь. Лицо,Най-мираба, и без того всегда имевшее нездоровый цвет, совсем почернело, щеки сделались похожими на мятую бумагу, Хаиткулы пытался вспомнить, были ли у Най-мираба морщины и раньше, но так и не мог вспомнить.
— Я вызвал вас не для допроса. Завтра улетаю в Ашхабад и решил перед отъездом встретиться с вами в последний раз.— Хаиткулы говорил совсем мягко.— Сколько времени мучило многих людей одно-единственное дело, начатое десять лет тому назад! Говорю не о себе. Вы помните, когда я приехал в кишлак, все происходило на ващих глазах... Сначала мы занимались Довхановым и Ядкабовым. Довлет-гельды в ту ночь вернулся поздно, чём вызвал подозрение,
а ложно показав, что был в кино, сам же усугубил свое положение. Его осложнившиеся отношения с Бекджаном дали повод думать о нем как о преступнике. Потом было установлено, что Довлетгельды не виновен... Мы занялись Худай-берды Ялкабовым. Знаете, что он сделал? Испугавшись, что подумают на него, подделал подпись на фотографии, которую. Бекджан подарил одной девушке. Во время первого, да и в последующие расследования подлог замечен не был.. Подставив одну палочку в дате, он превратил февраль в март, пытаясь доказать, что до самых последних дней жизни Бекджана был с ним в дружеских отношениях. Тот факт, что он не стал просить соседа-мясника заколоть барана, а обратился к Гуйч-аге, тоже вызывал подозрение. Худай-берды уверял нас, что у мясника тяжелая рука. Это подтвердилось. Чтобы все это установить, смотрите сколько времени прошло... Наконец в один прекрасный день нам прислали неподписанное письмо из одной фразы: «Не упустите Ялка-бова». Автора анонимки выявить должен был Пиримкулы Абдуллаев. Старый капитан блестяще справился с .заданием. Да, да! Вы хотели нам покрепче внушить мысль о виновности Ялкабова. В .то же время вы не забывали, что и о Довлетгельды мы все еще думаем как о возможном преступнике. Вы думали, если мы решим ограничиться розыском автора анонимки, то непременно должны схватить за ворот Довлетгельды, потому что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17