Как только его везение начинало обращать на себя внимание и собирало вокруг него зевак, Карл переходил к другой мишени, а снятые мишени не затыкал, как водится, за поля своей шляпы, а отдавал на хранение своей спутнице. Она держала в руках всю кипу, и, пожалуй, ни у одного стрелка на свете не бывало еще столь очаровательного помощника. Вот так он и впрямь исполнил желание Термины и все двадцать пять выстрелов послал в цель так удачно, что ни один не оказался вне положенного круга.
Они пересчитали мишени и убедились в том, что Карлу на редкость повезло.
— Ну, такое раз в жизни бывает! — сказал Карл.— И заметь, это все ты наколдовала своими глазами! Мне только невдомек, что ты там такое задумала, чего ты хочешь всем этим добиться?
— А вот увидишь! — ответила она и засмеялась теперь уже по-настоящему, не одними только глазами.
— Отправляйся к старикам,— сказал он,— и попроси их оказать такую любезность и сопровождать меня, когда я буду торжественно выходить с кубком из сокровищницы даров — я ведь тут один, или ты сама собираешься выступать в качестве моей свиты?
— Да я бы с удовольствием,— сказала она, но все же поспешила выполнять поручение.
Старики коротали время в глубокомысленных и оживленных беседах; люди за другими столами по большей части сменились; они же незыблемо сидели на своем месте, покуда вокруг них бурлила жизнь. Термина, сияя, подошла к ним и крикнула:
— Идите встречать Карла, он кубок получил!
— Что-что? — закричали те; ликованию их не было предела.— Так он-таки стрелял?
— Да, стрелял,— сказал, войдя, один из знакомых,— и знаете что, кубок-то он выиграл с двадцати пяти выстрелов, такое не каждый день случается, я наблюдал за этой парочкой: как ловко они все это вдвоем проделали.
Мастер Фриман с удивлением посмотрел на свою дочь:
— Неужто и ты стреляла? Надеюсь, что нет; ведь быть барышней-стрелком хорошо лишь в общем и целом, но не в данном конкретном случае.
— Успокойся же,—сказала Термина,—я вовсе не стреляла, я только велела ему метко стрелять, и все!
А Хедигер, в свою очередь, даже побледнел от удивления и радости, довольный тем, что у него такой замечательный сын — что и даром речи-то ои не обделен, и стрелок славный, и что взросли эти достоинства в скромной обители портного. Он присмирел и подумал, что большего ему и желать нечего. Старики же отправились к святилищу даров, и точно, увидели, что юный герой с сияющим кубком в руках уже поджидает их в окружении трубачей. И вот они все вместе образовали нечто вроде торжественной процессии и бодрым шагом проследовали в пиршественный зал, чтобы, как водится, «освятить» кубок; они вышагивали уверенными короткими шажками, сжав кулаки и торжествующе поглядывая по сторонам. Прибыв обратно в штаб-квартиру, Карл наполнил кубок, водрузил его на середину стола и сказал:
— Засим я посвящаю этот кубок славному союзу, да будет кубок сей всегда неотделим от его знамени!
-—: Принимаем! — раздались голоса, кубок пошел по кругу, и новый прилив веселья омолодил стариков, которые в этот день еще до света были на ногах. Вечернее солнце проникало под деревянный навес из крепких балок и золотило тысячи сияющих от радости лиц, в то время как стройные звуки оркестра наполняли все помещение. Термина сидела в тени, за широкой спиной отца, так кротко и скромно, как будто она тут и вовсе ни при чем. Но солнечный луч освещал стоящий перед нею кубок, так что вино в нем играло и вспыхивала внутри позолота, золотистые блики ложились на ее разрумянившееся личико и начинали плясать всякий раз, как старички в пылу речей стукали кулаком по столу. И нельзя было понять, светится на ее лице улыбка или это игра солнечного света. И до того хороша была она в эту минуту, что молодые ребята, которые времени даром не теряли, ее сразу приметили. Веселые компании парней подсаживались поближе, чтобы полюбоваться на нее. Со всех сторон слышались вопросы: «Откуда она такая взялась? Кто тот старик? Не знает ли его кто-нибудь?»
— Она из кантона Санкт-Галлен, точно-точно, она родом из Тургау! — говорили одни.
— Нет, за тем столом одни цюрихцы сидят,— говорили другие.
Куда бы Термина ни взглянула — повсюду она видела веселые задорные лица; юноши снимали перед нею шляпы, чтобы почтить ее красоту, а она в ответ улыбалась скромно, но без всякого жеманства. И все же когда мимо нее прошествовала целая вереница парней и каждый поклонился — тут уж она не выдержала и поневоле опустила глазки, и еще больше смутилась, когда неожиданно вырос перед ней пригожий студент из Берна и, почтительно сияв фуражку, с должной вежливостью так прямо и сказал, что его, дескать, послали друзья, вон та компания в тридцать человек, что сидит за четвертым столом, и велели, испросив позволения уважаемого батюшки Термины, сообщить ей, что она самая красивая девушка во всем зале. Короче говоря, она сделалась царицей праздника, и ветер нового триумфа наполнил паруса союза семерых, а слава Карла чуть было не померкла перед славой Термины. Но ему еще суждено было взять свое.
А дело было так: в проходе между столами посреди зала вдруг поднялся шум, гам, возникла сутолока,
виновниками которой были два пастуха из Энтлибуха, которые пробирались сквозь толпу. Это были сущие медведи; в зубах они держали коротенькие деревянные трубочки. Нарядные куртки они несли под мышкой, у каждого на огромную голову была надета маленькая соломенная шляпа, а на рубахах красовались серебряные застежки в виде сердечка. Впереди шел детина лет пятидесяти, этакий здоровенный крепыш; он явно выпил лишку и теперь буянил, то есть к каждому встречному приставал, чтобы помериться силой, и норовил зацепить его корявым пальцем; и при этом он то дружелюбно, то вызывающе подмигивал, поэтому на пути у него возникала толчея. Но сразу следом за ним шагал второй, детина еще более основательного сложения, этому уж было восемьдесят лет; на голове у него курчавилась шапка желтых завитых в мелкие кудряшки волос,— это был сам уважаемый папаша пятидесятилетнего молодца. Он направлял своего великовозрастного сыночка железной рукой, не выпуская изо рта своей трубочки, и приговаривал: «Тихо, сынуля! веди себя тихо! Сынулечка, не балуй!» — и при этом он все время легонько подпихивал его, придавая нужное направление. Как опытный шкипер, вел он его умелой рукой по возмущенному морю, и вот, как нарочно, прямо возле столика, где восседал союз семерых, образовался опасный затор — потому что как раз в это время подошла ватага крестьян; они норовили преградить забияке путь, явно собираясь призвать его к ответу. Перепугавшись, как бы его сынуля не натворил черт те каких бед, папаша стал озираться в поисках прибежища — и тут заметил стариков.
— Среди этих замшелых стариканов он живо присмиреет! — пробурчал папаша и стал направлять своего дитятю между скамейками, придерживая его одной рукой за пояс, а другой добродушно отмахиваясь от напиравшей сзади раздраженной толпы,— ведь, несмотря на поспешность своего продвижения, сынуля успел-таки походя надавать тумаков.
— С вашего позволения, господа хорошие,— сказал старикам древний старец.— Разрешите-ка присесть у вас да передохнуть чуток, мне вот только сынулю бы стаканчиком вина угостить — он тогда сморится, сонным станет да тихим, что твоя овечка!
Так он без особых церемоний втиснулся между сидя-
щими со своим сокровищем, а сынуля и впрямь глядел на всех кротко да почтительно, но тут же заявил:
— Хочу пить из вон той серебряной кружечки!
— А ну-ка не бузи, а не то я тебя вздую так, что не обрадуешься! — сказал папаша; когда же Хедигер пододвинул к нему полный кубок, старик сказал:
— Ну, раз такое дело, пей, коли господа разрешают, но только смотри, до последней капли не вылаки-вай!
— А мальчик-то у вас резвый! — сказал Фриман.— Который же ему годок пошел?
— Ох-хо,— ответил старик,— к Новому году ему уж эдак пятьдесят два вроде бы стукнет. Помнится, в тысяча семьсот девяносто восьмом году он уж орал в своей люльке, тогда еще французы пришли, корову мою увели да избенку спалили. Но я, понимаешь ты, взял двух французишек, да легонько стукнул их лбами друг о друга — вот и пришлось мне дать деру; мало этой беды — еще и хозяйка померла. С тех пор мне и приходится самому воспитывать постреленка.
— Что ж вы до сих пор ему жену-то не подыскали — была бы вам помощницей?
— Куда там, он у меня такой буян, не перебесился еще, рано ему, недотепе, не дорос еще, он ведь, видишь, все крушит вокруг себя!
Между тем пострел осушил кубок с ароматным напитком, выпив все до последней капельки. Он набил свою трубочку и, щурясь, оглядел всю компанию с видом миролюбивым и крайне довольным. Тут он заметил Термину, и сияние женской красоты, которое она излучала, внезапно разожгло в его сердце честолюбивые помыслы и охоту силушку свою показать. И вот, как только взгляд его пал на Карла, сидевшего напротив, он протянул ему ладонь с оттопыренным средним пальцем, как бы приглашая испытать, кто кого.
— Прекрати, паря, тебе что, опять неймется? — крикнул папаша, рассвирепев, и хотел было схватить его за шиворот, но тут вмешался Карл и сказал, что ладно, мол, и уцепился согнутым пальцем за медвежью лапу противника; они начали состязаться, кто кого перетянет.
— Смотри мне, если ты только сделаешь этому дяде больно или пальчик ему вывихнешь, то я тебя так за уши оттаскаю, что век будешь помнить! — добавил старик.
Сплетенные руки застыли над серединой стола. Скоро Карлу стало не до смеха, и он весь покраснел от натуги; но в конце концов он перетянул-таки руку противника, так что тот всем телом подался на его сторону — это была победа!
Хмуро и плаксиво смотрел на победителя верзила из Энтлибуха; но недолго пришлось ему так сидеть, ибо древний старец, раздосадованный поражением сыночка, размахнулся и влепил ему затрещину, а сын пристыженно посмотрел при этом на Термину; потом он вдруг принялся плакать и, всхлипывая, причитал:
— Хочу жениться! Прямо сейчас!
— Ладно, пошли! — сказал папаша,— теперь для постельки ты в самый раз созрел.
Он схватил его под руку, и они быстро убрались.
Когда эта странная пара скрылась из виду, старички поначалу приумолкли, но потом все снова принялись восхищаться подвигами и свершениями Карла.
— Все дело в гимнастике,— скромно отвечал им Карл,— она дает и ловкость, и силу, и сноровку — этого всякий может добиться, кого, конечно, природа не обделила.
— Верно! — сказал, поразмыслив, Хедигер-отец, и с воодушевлением продолжал: — Поэтому мы неустанно славим новое время, которое начинает воспитывать человека, так что он становится воистину похож на человека, и не одному только помещику да пастуху, нет,— и сыну портного велит оно упражнять свои мускулы и облагораживать свое тело, так чтобы оно служило как следует!
— Верно! — сказал Фримаи, который тоже очнулся от раздумья — ведь и мы боролись, чтобы приблизить это новое время. И сегодня мы, старичье, явившись с этим флажком, отмечаем его начало, так сказать, объявляем отбой сражению и передаем эстафету молодым. Ведь о нас нигде нельзя было сказать, что мы упорствуем в заблуждениях и погрязли в ошибках. Все наши помыслы устремлялись к тому, чтобы всегда была открыта дорога всему разумному, истинному и прекрасному. И потому я при всех и по собственной воле беру назад свои слова относительно наших детей и призываю тебя, дружище Каспар, сделать то же самое! Ибо что может стать самой лучшей памятью о днях нынешних, как не взлелеянное и взращенное нами крепкое родовое древо, выросшее прямо из недр нашей дружбы,
и это будет дом, в котором дети хранят и передают по наследству непоколебимую веру семи несгибаемых! Так и быть, тащи свою кровать, Бюрги, и мы ее снарядим как полагается. Я приношу в дар красоту и непорочность, а ты — силу, решительность и ловкость — и смело вперед! Высоко несите этот зеленый флажок, молодежь! И пусть он останется у вас, вам хранить его, когда наступит наш черед покинуть этот мир! Так что давай-ка, дружище Хедигер, не будем больше противиться судьбе и будем сватами!
— Да будет так! — торжественно произнес Хедигер,— но при условии, что ты не станешь давать мальчишке денег на разные глупости и для пустого чванства! Ибо дьявол не дремлет, он только и ждет, кого бы ему сбить с пути истинного!
— Да будет так! — воскликнул Фримаи, а Хедигер в ответ:
— Что ж, я приветствую тебя как свата, а «швейцарскую кровь», я думаю, можно почать на свадьбе!
Теперь все семеро поднялись, и под всеобщее ликование руки Карла и Термины были соединены.
— Будьте счастливы! Гляньте-ка, да тут помолвка! Вот это молодцы! Давайте поздравим их! — раздалось за соседними столами, и целая толпа обступила Карла и Термину, чтобы с ними чокнуться. Как по заказу, заиграла тут и музыка; но Термина, не выпуская руку Карла, поспешно выбралась из гущи народа. Он вывел ее из зала на праздничную площадь, которая покоилась уже в ночной тишине. Они обошли святилище даров
с развевающимися на крыше флагами. Это место было безлюдно, и они остановились. Флаги вились по ветру, говорливо и оживленно, но своего зеленого флажка они не нашли, он затерялся в складках более солидного соседа и за него нечего было беспокоиться. А в вышине на просторе гордо и одиноко развевался под сияющими звездами республиканский флаг, и шелест шелковой ткани был сейчас отчетливо слышен. Термина обвила руками шею жениха и сама его поцеловала, а потом сказала взволнованно и нежно:
— Ну вот, пускай у нас теперь все будет как полагается! И чтобы мы всю жизнь до конца прожили работящими и честными!
— Ну тогда, я надеюсь, я долго проживу, ведь я решил, что все у нас и будет по-хорошему,— сказал Карл и тоже поцеловал ее: — Ну а кто же у нас будет
теперь главный? Ты по-прежнему хочешь, чтобы я у тебя под башмаком оказался?
— А ты думал — уж я постараюсь! Со временем все устроится, и будет у нас закон и порядок, будет своя собственная конституция. И уж тогда мы от нее не отступим!
— А я готов быть гарантом вашей Конституции и прошу оставить за мной право быть первым крестным! — раздался неожиданно зычный бас.
Термина схватила Карла за руку и осторожно выглянула из-за его плеча; а Карл сделал шаг вперед и различил в тени под навесом постового фланкера из Аарау. В темноте поблескивала металлом его амуниция Мужчины узнали друг друга: ведь они встречались на рекрутских учениях, а этот крестьянский сын из Аарау был парень основательный. Жених с невестой уселись на ступеньки у его ног и с полчаса еще болтали с ним, прежде чем вернуться к застолью.
ISBN 5-280-00317-4
1 2 3 4 5 6 7 8
Они пересчитали мишени и убедились в том, что Карлу на редкость повезло.
— Ну, такое раз в жизни бывает! — сказал Карл.— И заметь, это все ты наколдовала своими глазами! Мне только невдомек, что ты там такое задумала, чего ты хочешь всем этим добиться?
— А вот увидишь! — ответила она и засмеялась теперь уже по-настоящему, не одними только глазами.
— Отправляйся к старикам,— сказал он,— и попроси их оказать такую любезность и сопровождать меня, когда я буду торжественно выходить с кубком из сокровищницы даров — я ведь тут один, или ты сама собираешься выступать в качестве моей свиты?
— Да я бы с удовольствием,— сказала она, но все же поспешила выполнять поручение.
Старики коротали время в глубокомысленных и оживленных беседах; люди за другими столами по большей части сменились; они же незыблемо сидели на своем месте, покуда вокруг них бурлила жизнь. Термина, сияя, подошла к ним и крикнула:
— Идите встречать Карла, он кубок получил!
— Что-что? — закричали те; ликованию их не было предела.— Так он-таки стрелял?
— Да, стрелял,— сказал, войдя, один из знакомых,— и знаете что, кубок-то он выиграл с двадцати пяти выстрелов, такое не каждый день случается, я наблюдал за этой парочкой: как ловко они все это вдвоем проделали.
Мастер Фриман с удивлением посмотрел на свою дочь:
— Неужто и ты стреляла? Надеюсь, что нет; ведь быть барышней-стрелком хорошо лишь в общем и целом, но не в данном конкретном случае.
— Успокойся же,—сказала Термина,—я вовсе не стреляла, я только велела ему метко стрелять, и все!
А Хедигер, в свою очередь, даже побледнел от удивления и радости, довольный тем, что у него такой замечательный сын — что и даром речи-то ои не обделен, и стрелок славный, и что взросли эти достоинства в скромной обители портного. Он присмирел и подумал, что большего ему и желать нечего. Старики же отправились к святилищу даров, и точно, увидели, что юный герой с сияющим кубком в руках уже поджидает их в окружении трубачей. И вот они все вместе образовали нечто вроде торжественной процессии и бодрым шагом проследовали в пиршественный зал, чтобы, как водится, «освятить» кубок; они вышагивали уверенными короткими шажками, сжав кулаки и торжествующе поглядывая по сторонам. Прибыв обратно в штаб-квартиру, Карл наполнил кубок, водрузил его на середину стола и сказал:
— Засим я посвящаю этот кубок славному союзу, да будет кубок сей всегда неотделим от его знамени!
-—: Принимаем! — раздались голоса, кубок пошел по кругу, и новый прилив веселья омолодил стариков, которые в этот день еще до света были на ногах. Вечернее солнце проникало под деревянный навес из крепких балок и золотило тысячи сияющих от радости лиц, в то время как стройные звуки оркестра наполняли все помещение. Термина сидела в тени, за широкой спиной отца, так кротко и скромно, как будто она тут и вовсе ни при чем. Но солнечный луч освещал стоящий перед нею кубок, так что вино в нем играло и вспыхивала внутри позолота, золотистые блики ложились на ее разрумянившееся личико и начинали плясать всякий раз, как старички в пылу речей стукали кулаком по столу. И нельзя было понять, светится на ее лице улыбка или это игра солнечного света. И до того хороша была она в эту минуту, что молодые ребята, которые времени даром не теряли, ее сразу приметили. Веселые компании парней подсаживались поближе, чтобы полюбоваться на нее. Со всех сторон слышались вопросы: «Откуда она такая взялась? Кто тот старик? Не знает ли его кто-нибудь?»
— Она из кантона Санкт-Галлен, точно-точно, она родом из Тургау! — говорили одни.
— Нет, за тем столом одни цюрихцы сидят,— говорили другие.
Куда бы Термина ни взглянула — повсюду она видела веселые задорные лица; юноши снимали перед нею шляпы, чтобы почтить ее красоту, а она в ответ улыбалась скромно, но без всякого жеманства. И все же когда мимо нее прошествовала целая вереница парней и каждый поклонился — тут уж она не выдержала и поневоле опустила глазки, и еще больше смутилась, когда неожиданно вырос перед ней пригожий студент из Берна и, почтительно сияв фуражку, с должной вежливостью так прямо и сказал, что его, дескать, послали друзья, вон та компания в тридцать человек, что сидит за четвертым столом, и велели, испросив позволения уважаемого батюшки Термины, сообщить ей, что она самая красивая девушка во всем зале. Короче говоря, она сделалась царицей праздника, и ветер нового триумфа наполнил паруса союза семерых, а слава Карла чуть было не померкла перед славой Термины. Но ему еще суждено было взять свое.
А дело было так: в проходе между столами посреди зала вдруг поднялся шум, гам, возникла сутолока,
виновниками которой были два пастуха из Энтлибуха, которые пробирались сквозь толпу. Это были сущие медведи; в зубах они держали коротенькие деревянные трубочки. Нарядные куртки они несли под мышкой, у каждого на огромную голову была надета маленькая соломенная шляпа, а на рубахах красовались серебряные застежки в виде сердечка. Впереди шел детина лет пятидесяти, этакий здоровенный крепыш; он явно выпил лишку и теперь буянил, то есть к каждому встречному приставал, чтобы помериться силой, и норовил зацепить его корявым пальцем; и при этом он то дружелюбно, то вызывающе подмигивал, поэтому на пути у него возникала толчея. Но сразу следом за ним шагал второй, детина еще более основательного сложения, этому уж было восемьдесят лет; на голове у него курчавилась шапка желтых завитых в мелкие кудряшки волос,— это был сам уважаемый папаша пятидесятилетнего молодца. Он направлял своего великовозрастного сыночка железной рукой, не выпуская изо рта своей трубочки, и приговаривал: «Тихо, сынуля! веди себя тихо! Сынулечка, не балуй!» — и при этом он все время легонько подпихивал его, придавая нужное направление. Как опытный шкипер, вел он его умелой рукой по возмущенному морю, и вот, как нарочно, прямо возле столика, где восседал союз семерых, образовался опасный затор — потому что как раз в это время подошла ватага крестьян; они норовили преградить забияке путь, явно собираясь призвать его к ответу. Перепугавшись, как бы его сынуля не натворил черт те каких бед, папаша стал озираться в поисках прибежища — и тут заметил стариков.
— Среди этих замшелых стариканов он живо присмиреет! — пробурчал папаша и стал направлять своего дитятю между скамейками, придерживая его одной рукой за пояс, а другой добродушно отмахиваясь от напиравшей сзади раздраженной толпы,— ведь, несмотря на поспешность своего продвижения, сынуля успел-таки походя надавать тумаков.
— С вашего позволения, господа хорошие,— сказал старикам древний старец.— Разрешите-ка присесть у вас да передохнуть чуток, мне вот только сынулю бы стаканчиком вина угостить — он тогда сморится, сонным станет да тихим, что твоя овечка!
Так он без особых церемоний втиснулся между сидя-
щими со своим сокровищем, а сынуля и впрямь глядел на всех кротко да почтительно, но тут же заявил:
— Хочу пить из вон той серебряной кружечки!
— А ну-ка не бузи, а не то я тебя вздую так, что не обрадуешься! — сказал папаша; когда же Хедигер пододвинул к нему полный кубок, старик сказал:
— Ну, раз такое дело, пей, коли господа разрешают, но только смотри, до последней капли не вылаки-вай!
— А мальчик-то у вас резвый! — сказал Фриман.— Который же ему годок пошел?
— Ох-хо,— ответил старик,— к Новому году ему уж эдак пятьдесят два вроде бы стукнет. Помнится, в тысяча семьсот девяносто восьмом году он уж орал в своей люльке, тогда еще французы пришли, корову мою увели да избенку спалили. Но я, понимаешь ты, взял двух французишек, да легонько стукнул их лбами друг о друга — вот и пришлось мне дать деру; мало этой беды — еще и хозяйка померла. С тех пор мне и приходится самому воспитывать постреленка.
— Что ж вы до сих пор ему жену-то не подыскали — была бы вам помощницей?
— Куда там, он у меня такой буян, не перебесился еще, рано ему, недотепе, не дорос еще, он ведь, видишь, все крушит вокруг себя!
Между тем пострел осушил кубок с ароматным напитком, выпив все до последней капельки. Он набил свою трубочку и, щурясь, оглядел всю компанию с видом миролюбивым и крайне довольным. Тут он заметил Термину, и сияние женской красоты, которое она излучала, внезапно разожгло в его сердце честолюбивые помыслы и охоту силушку свою показать. И вот, как только взгляд его пал на Карла, сидевшего напротив, он протянул ему ладонь с оттопыренным средним пальцем, как бы приглашая испытать, кто кого.
— Прекрати, паря, тебе что, опять неймется? — крикнул папаша, рассвирепев, и хотел было схватить его за шиворот, но тут вмешался Карл и сказал, что ладно, мол, и уцепился согнутым пальцем за медвежью лапу противника; они начали состязаться, кто кого перетянет.
— Смотри мне, если ты только сделаешь этому дяде больно или пальчик ему вывихнешь, то я тебя так за уши оттаскаю, что век будешь помнить! — добавил старик.
Сплетенные руки застыли над серединой стола. Скоро Карлу стало не до смеха, и он весь покраснел от натуги; но в конце концов он перетянул-таки руку противника, так что тот всем телом подался на его сторону — это была победа!
Хмуро и плаксиво смотрел на победителя верзила из Энтлибуха; но недолго пришлось ему так сидеть, ибо древний старец, раздосадованный поражением сыночка, размахнулся и влепил ему затрещину, а сын пристыженно посмотрел при этом на Термину; потом он вдруг принялся плакать и, всхлипывая, причитал:
— Хочу жениться! Прямо сейчас!
— Ладно, пошли! — сказал папаша,— теперь для постельки ты в самый раз созрел.
Он схватил его под руку, и они быстро убрались.
Когда эта странная пара скрылась из виду, старички поначалу приумолкли, но потом все снова принялись восхищаться подвигами и свершениями Карла.
— Все дело в гимнастике,— скромно отвечал им Карл,— она дает и ловкость, и силу, и сноровку — этого всякий может добиться, кого, конечно, природа не обделила.
— Верно! — сказал, поразмыслив, Хедигер-отец, и с воодушевлением продолжал: — Поэтому мы неустанно славим новое время, которое начинает воспитывать человека, так что он становится воистину похож на человека, и не одному только помещику да пастуху, нет,— и сыну портного велит оно упражнять свои мускулы и облагораживать свое тело, так чтобы оно служило как следует!
— Верно! — сказал Фримаи, который тоже очнулся от раздумья — ведь и мы боролись, чтобы приблизить это новое время. И сегодня мы, старичье, явившись с этим флажком, отмечаем его начало, так сказать, объявляем отбой сражению и передаем эстафету молодым. Ведь о нас нигде нельзя было сказать, что мы упорствуем в заблуждениях и погрязли в ошибках. Все наши помыслы устремлялись к тому, чтобы всегда была открыта дорога всему разумному, истинному и прекрасному. И потому я при всех и по собственной воле беру назад свои слова относительно наших детей и призываю тебя, дружище Каспар, сделать то же самое! Ибо что может стать самой лучшей памятью о днях нынешних, как не взлелеянное и взращенное нами крепкое родовое древо, выросшее прямо из недр нашей дружбы,
и это будет дом, в котором дети хранят и передают по наследству непоколебимую веру семи несгибаемых! Так и быть, тащи свою кровать, Бюрги, и мы ее снарядим как полагается. Я приношу в дар красоту и непорочность, а ты — силу, решительность и ловкость — и смело вперед! Высоко несите этот зеленый флажок, молодежь! И пусть он останется у вас, вам хранить его, когда наступит наш черед покинуть этот мир! Так что давай-ка, дружище Хедигер, не будем больше противиться судьбе и будем сватами!
— Да будет так! — торжественно произнес Хедигер,— но при условии, что ты не станешь давать мальчишке денег на разные глупости и для пустого чванства! Ибо дьявол не дремлет, он только и ждет, кого бы ему сбить с пути истинного!
— Да будет так! — воскликнул Фримаи, а Хедигер в ответ:
— Что ж, я приветствую тебя как свата, а «швейцарскую кровь», я думаю, можно почать на свадьбе!
Теперь все семеро поднялись, и под всеобщее ликование руки Карла и Термины были соединены.
— Будьте счастливы! Гляньте-ка, да тут помолвка! Вот это молодцы! Давайте поздравим их! — раздалось за соседними столами, и целая толпа обступила Карла и Термину, чтобы с ними чокнуться. Как по заказу, заиграла тут и музыка; но Термина, не выпуская руку Карла, поспешно выбралась из гущи народа. Он вывел ее из зала на праздничную площадь, которая покоилась уже в ночной тишине. Они обошли святилище даров
с развевающимися на крыше флагами. Это место было безлюдно, и они остановились. Флаги вились по ветру, говорливо и оживленно, но своего зеленого флажка они не нашли, он затерялся в складках более солидного соседа и за него нечего было беспокоиться. А в вышине на просторе гордо и одиноко развевался под сияющими звездами республиканский флаг, и шелест шелковой ткани был сейчас отчетливо слышен. Термина обвила руками шею жениха и сама его поцеловала, а потом сказала взволнованно и нежно:
— Ну вот, пускай у нас теперь все будет как полагается! И чтобы мы всю жизнь до конца прожили работящими и честными!
— Ну тогда, я надеюсь, я долго проживу, ведь я решил, что все у нас и будет по-хорошему,— сказал Карл и тоже поцеловал ее: — Ну а кто же у нас будет
теперь главный? Ты по-прежнему хочешь, чтобы я у тебя под башмаком оказался?
— А ты думал — уж я постараюсь! Со временем все устроится, и будет у нас закон и порядок, будет своя собственная конституция. И уж тогда мы от нее не отступим!
— А я готов быть гарантом вашей Конституции и прошу оставить за мной право быть первым крестным! — раздался неожиданно зычный бас.
Термина схватила Карла за руку и осторожно выглянула из-за его плеча; а Карл сделал шаг вперед и различил в тени под навесом постового фланкера из Аарау. В темноте поблескивала металлом его амуниция Мужчины узнали друг друга: ведь они встречались на рекрутских учениях, а этот крестьянский сын из Аарау был парень основательный. Жених с невестой уселись на ступеньки у его ног и с полчаса еще болтали с ним, прежде чем вернуться к застолью.
ISBN 5-280-00317-4
1 2 3 4 5 6 7 8