Но одна вещь для них всего дороже на белом свете — милое отечество. В молодости и они немало попутешествовали, повидали многие страны,
и смотрели они на все без высокомерия, оказывали уважение и почет каждой стране, где встречались люди достойные. Но их девиз оставался всегда: «Чти всякого славного мужа отчизну, но свою отчизну люби!»
Что за диво дивное наша отчизна! Вглядишься в нее внимательно и увидишь причудливую узорчатую ткань: как прекрасна она и как прочна, какая тонкая ручная работа, всяческих похвал достойная! И как славно, что нет у нас просто швейцарцев — это было бы скучно,— а есть у нас цюрихцы и бернцы, есть унтервальденцы и нойенбургцы, граубинденцы и базельцы, даже два рода базельцев — малые и большие! Как славно, что есть у нас Аппенцельская история и Женевская история! Это единство многообразных проявлений — да сохранится оно по воле божьей — и есть истинная школа дружбы. И только там, где политическое единство заменится чувством личной дружеской связи целого народа,— там и достигается вершина вершин. Ибо где бессильно гражданское чувство, там побеждает чувство дружеской любви, и оба они становятся добродетелью!
Старцы эти провели свою жизнь в трудах и заботах. Недуги начинают подтачивать их. У одного колет там, у другого здесь. Но когда наступает лето, они не едут на воды, они едут на праздник. И праздничное вино, которое пьют они с собратьями конфедератами — вот тот живительный источник, который бодрит их сердца. И лето, проведенное в кругу единомышленников,— вот тот воздух, который укрепляет их старческие нервы. Кипучее волнение людских масс — вот те приливы и отливы, которые делают более гибкими их старческие члены. Вы увидите еще, как эти седовласые старцы нырнут в сие бурное море! Так давайте же, дорогие собратья, поднимем почетный бокал за дружбу и свободу! Да здравствует дружественная свобода!
— За дружбу! Да здравствует дружба! Браво! — раздалось вокруг. От устроителей праздника выступил с ответной речью оратор; он поприветствовал старцев, явление которых было событием необычным и знаменательным, и в заключение сказал:
— Да, пусть наши празднества будут всегда превосходной школой нравов для юношества, наградой чистой общественной совести и исполненному долгу гражданской верности, для старцев же — лечебными животворящими водами! Пусть всегда остаются они
праздником нерушимой и вечно живущей дружбы во всех уголках отечества нашего; и в сердце каждого человека! Почтенные мужи, пусть здравствует ваш, как вы сами его называете, безымянный и безуставный союз!
И снова раздались приветственные возгласы, и под всеобщий одобрительный шум флажок занял место в ряду своих собратьев. После этого отряд семерых развернулся и взял курс на большой праздничный шатер, чтобы подкрепить свои силы добрым завтраком. Только они пришли на место, как тут же все принялись пожимать руку молодому оратору; раздавались возгласы: «Ну, говорил как по писаному! Будто в душу нам заглянул! Ай да Хедигер, ай да Каспар! Хорошей породы твой сынок, этот уж будет парень что надо, пусть только еще немного подрастет! Ну прямо как мы, только вот поумнее будет, мы-то — ослы старые, разве что все еще стойкие и непоколебимые! Так держать, Карл!» и так далее и тому подобное.
Фриман же был ошеломлен. Мальчишка сказал именно то, до чего он сам должен был додуматься, вместо того чтобы разносить в пух и прах иезуитов. Он тоже по-дружески пожал Карлу руку и поблагодарил за помощь, оказанную в беде. Последним подошел к своему сыну старик Хедигер, посмотрел на него твердо и пристально, а потом сказал:
— Сын мой! Ты наделен, оказывается, прекрасным даром, но дар этот, скажу тебе, весьма опасен! Лелей его, совершенствуй его неукоснительно, неустанно, вдумчиво и спокойно! Никогда не пользуйся им в деле нечестном и несправедливом, никчемном или вздорном. Ибо в твоих руках дар сей может стать мечом, который сегодня обращается против тебя самого, против добра, а завтра — против зла! Он может превратиться и просто в шутовскую погремушку. И посему гляди всегда вперед, спокойно и пытливо, но твердо и непоколебимо! И подобно тому как ты сегодня прославил нас, так и впредь помышляй о том, чтобы прославить своих соотечественников и добыть почет и славу родине своей. Не забывай об этом — и ты надежнее всего защитишь себя от ложного тщеславия! Будь непоколебим! Не думай, что говорить нужно по всякому поводу, кое-что можно оставить и без внимания, и никогда не говори ради своего удовольствия, а только ради общей пользы. Изучай людей, но не для того, чтобы их перехитрить
или голову им задурить, а для того, чтобы пробуждать и раскрывать в них добро. И поверь мне: многие из тех, кто будет внимать тебе, могут оказаться подчас лучше и умнее тебя, речь перед ними держащего. Не пользуйся никогда ложными умозаключениями и недостойной казуистикой, которая действует только на простофиль. Сердце народа можно тронуть правдой и только правдой. Поэтому не криви душой никогда за-ради похвалы крикливых выскочек, а обращай свой взор неизменно лишь на твердых духом и сердцем!
Едва он закончил эту речь и отпустил Карла, как тут же подоспел Фриман и сказал:
— Постепенно совершенствуй свои знания и пополняй их, чтобы никогда не впасть в пустословие! После этой первой удачи не торопись, пусть пройдет какое-то время, не помышляй о новых победах! Если посетит тебя хорошая мысль, не высказывай ее тут же только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, повремени — всегда может представиться возможность употребить ее к месту, и звучать она будет весомее. Если же кто-нибудь другой успеет раньше тебя эту мысль высказать, радуйся, а не сердись, ибо это есть доказательство тому, что ты почувствовал и ухватил нечто общее. Совершенствуй дух свой и сдерживай нрав свой, изучай других ораторов и научись отличать пустослова от мужа достойного и праведного! Не разъезжай по стране, не болтайся по улицам да переулкам, но приучись понимать ход истории, не покидая пределов твердыни дома своего, в кругу испытанных друзей. И когда настанет время действовать, ты выступишь во всеоружии мудрости своей, не то что всякие там охотники рыскать да носиться по городам и весям. Если говоришь ты, то не говори, как какой-нибудь лукавый слуга своего господина или как трагический актер, но сохраняй свою доброту и непосредственность, и говори всегда от чистого сердца, не жеманься, не становись в позу, и, начиная говорить, не окидывай взором толпу, аки полководец, как бы желая застигнуть публику врасплох! Не говори, что ты, мол, не подготовлен к выступлению, если на самом деле ты готов, ибо манеры твои уже будут известны, и это сразу заметят! А когда ты закончишь речь, не расхаживай, собирая похвалы, не сияй самодовольно, а сядь тихонько на место да слушай внима тельно, что будет говорить следующий оратор. Слова резкого понапрасну не говори, пусть будет оно на вес
золота, прибереги его на крайний случай, ибо если ты однажды употребишь такое выражение в минуту благородного негодования, то будет это событием и поразит противника, как гром среди ясного неба. Если же решишь ты когда-нибудь снова сойтись со своим противником и вести с ним общие дела, то остерегайся во гневе сказать ему что-нибудь чересчур резкое, не то народ поднимет шум: «Негодяй! Перебежчик! Соглашатель!»
Так говорил Фриман, а бедняга Карл сидел ни жив, ни мертв, и в смятении не знал, то ли посмеяться ему над этим, то ли можно и нос задрать. Но тут кузнец Зифрид воскликнул:
— Поглядите-ка на наших говорунов, ишь, за нас речь держать не желали, а теперь говорят ну прямо как по писаному!
— Да, действительно,— сказал Бюрги,— но зато теперь у нас есть пополнение, крепкая молодая поросль. Я предлагаю принять парня в наш кружок стариков, и пусть он отныне присутствует на всех заседаниях!
— Правильно! Принимаем! — закричали все и принялись чокаться с Карлом. Он, немного ошарашенный, осушил полный стакан, и старики безропотно спустили ему эту дерзость ввиду торжественности момента.
После того как вся компания достаточно подкрепила свои силы плотным завтраком и пришла в себя от пережитого приключения, все разбрелись кто куда. Одни отправились немножко пострелять, другие — обозреть дары, выставленные в особом павильоне, и прочие достопримечательности. А Фриман пошел за дочерью и дамами, у которых она гостила. Ибо к обеду они должны были снова все собраться за столами, а столы были накрыты прямо в центре пиршественного зала, в непосредственной близости от трибуны. Они запомнили номера своих мест, и, весьма довольные, беззаботно разошлись в разные стороны.
Ровно в полдень многотысячное общество уселось, как обычно, за накрытые столы, причем, надо сказать, каждый день состав сотрапезников менялся. Сельские жители и горожане, мужчины и женщины, стар и млад, муж просвещенный и невежда — все весело расселись вперемешку и стали ждать, когда принесут суп, а сами тем временем принялись откупоривать бутылки и нарезать хлеб. Нигде не видно было хмурых физиономий,
нигде не слышно выкриков или визгливого смеха, повсюду распространялся равномерно мощный гул радостного пиршества, как ровный веселый плеск морской волны. Тут длинный стол — за ним сплошь стрелки, там — цветник сельских красавиц, а за третьим столом — встреча старых вояк со всех концов страны, которые с честью прошли все испытания, за четвертым — собрался целый городок, мужчины, женщины — все вперемешку. Это пышное застолье вмещало лишь половину всех собравшихся на праздник. Нескончаемый людской поток, столь же многочисленный, устремился по проходам и наполнял все помещение: вся эта толпа зрителей окружала трапезничающих живой волнующейся массой. Это были, хвала господу, осторожные и бережливые, те, кто прикинул, во что это может обойтись, и насытился уже за малые деньги где-то в другом месте, это та половина нации, которая устраивает себе все подешевле да попроще, в то время как другая ни в чем не знает меры; да еще всякие привереды, которым все не так — и кухня, и вилки; и наконец, бедняки и дети, которые поневоле должны были оставаться зрителями. Но первые не отпускали никаких дурных замечаний, а последние не мозолили глаза своими лохмотьями и не бросали сердитых взглядов. Напротив, I осторожные радовались неосторожности других, привереда, которому тарелка зеленого горошка в июне кажется нелепой, отходил в сторону, и настроение у него было не хуже, чем у бедняка, до которого тоже долетали эти соблазнительные запахи. Правда, порой кое-кого охватывала непростительная страсть к легкой добыче и можно было наблюдать, как какой-нибудь прижимистый ловкач безо всякого спросу норовил занять освободившееся местечко и принимался уплетать за обе щеки, не уплатив за это ни гроша. И хуже того: вследствие этого даже не происходил обмен любезностями, сопровождающийся удалением нарушителя из-за стола, и видеть это было грустно глазу, привыкшему к порядку.
Главный распорядитель празднества стоял перед широкими воротами на кухню и трубил в охотничий рожок, подавая сигнал для следующей перемены блюд. По этому знаку появлялся отряд служителей, которые, сделав весьма ловкий и искусный поворот, расходились в разные стороны — налево, направо, вперед. Один из таких служителей направился к столу, за которым
восседали стойкие и несгибаемые, а среди них Карл, Термина и ее подружки, не то кузины, не то тетки или что-то в этом роде. Старички как раз усердно слушали речь главного оратора, который взошел на трибуну, после того как барабанщик отбил звонкую дробь. Они сидели такие серьезные, собранные, вилки положили, все как один вытянулись в струнку и глядели твердо и непоколебимо, повернув головы к трибуне. Но они зарделись, как красны девицы, и переглянулись, когда оратор начал прямо со слов и выражений из речи Карла, упомянул семерых славных старцев, и уже отсюда стал вести свою речь. Только Карл ничего не слышал, так как потихоньку перекидывался шуточками с дамами, пока отец не пихнул его как следует, выказав тем самым свое неудовольствие. Когда оратор под бурные аплодисменты завершил свою речь, старички снова переглянулись. Уж сколько они собраний повидали, но впервые они сами сделались предметом целой речи; и они не решались глаз поднять, такое смущение овладело ими, хотя от счастья они чувствовали себя прямо на седьмом небе. Но как это обычно бывает в жизни, никто вокруг за столом не знал их и не подозревал, какие пророки своего отечества сидят у них под боком, так что их скромность в данном случае не пострадала. От удовольствия они потирали руки, а потом на радостях кинулись друг к дружке с рукопожатиями. А глаза светились: «Так держать! Вот сладкая награда за добродетель и неизменную добропорядочность!» Тут Кузер воскликнул:
— Вот мы сейчас радуемся, а ведь всё благодаря Карлу! Молодец парень! Сдается мне, что нам придется отдать ему кровать нашего Бюрги и небезызвестную куколку в придачу! А, что скажешь, Даниэль Фриман?
— Да,— сказал Пфистер,— я тоже боюсь, что ему придется таки купить у меня «Швейцарскую кровь», и выигрыш будет мой!
Но Фриман насупился и сказал:
— Если у кого язык хорошо подвешен, это еще не значит, что ему тут же и жену хорошую сосватают! В моем доме надо еще и руки хорошие иметь! И давайте, друзья, не будем шутить о предметах, к делу не относящихся!
Карл и Термина смутились и принялись с деланным равнодушием смотреть по сторонам. В этот момент раздался пушечный выстрел, который возвещал о новом
этапе соревнований и которого дожидалась вереница стрелков с винтовками в руках. В то же мгновение по всему ряду прогремели выстрелы; Карл встал из-за стола и, сказав, что хочет тоже наконец попытать счастья, направился к стрельбищу.
— Пусть он мне и не достанется, так пойду хоть погляжу на него! — задорно воскликнула Термина и пошла следом вместе с подружками.
Но вышло так, что подружки затерялись где-то в толпе, и Термина оказалась в конце концов одна и преданно следовала за Карлом от одной мишени к другой. Он начал с самой последней мишени, где не толпился народ, и безо всякого труда, словно шутя, раза два-три подряд попал в яблочко. Повернувшись к Термине, которая стояла позади него, он сказал, смеясь:
— Гляди-ка, а ведь неплохо получается!
Она тоже засмеялась, но только глазами, слова же ее были серьезны:
— Ты должен выиграть кубок!
— Не получится,— ответил Карл,— чтобы выбить все двадцать пять номеров, нужно расстрелять самое меньшее пятьдесят зарядов, а у меня с собой всего только двадцать пять и есть.
— Подумаешь, беда,—сказала она,—пороху да свинца можно купить сколько угодно!
— Э, нет, кубок обойдется мне тогда слишком дорого! Впрочем, некоторые просаживают здесь гораздо больше денег, чем составляет сам выигрыш, но я-то не такой дурак!
— Хорошо, что ты такой хозяйственный да бережливый,— сказала она почти с нежностью,— это мне нравится! Но хорошо это только тогда, когда человек малыми средствами может добиться того, чего иные добиваются разнообразными ухищрениями и невероятными, усилиями! Так что возьми себя в руки и попробуй обойтись двадцатью пятью пулями! Будь я стрелком, я бы попытала счастья!
— Глупышка, это же невозможно!
— Вот потому-то вы все и стрелки никудышные! Ну, стреляй же дальше, вдруг да выйдет!
Он сделал еще один выстрел — и выбил номер, потом — еще один. И снова посмотрел на Термину, глаза ее блестели еще радостнее, а слова звучали еще суровее:
— Вот видишь! Все-таки получается, теперь давай дальше!
Он пристально посмотрел на нее и уже не мог отвести взгляда, ибо никогда не видел у нее таких глаз; что-то решительное и властное горело в них, скрытое за веселой сладостью взора. О двух чувствах красноречивее всяких слов говорил блеск ее глаз: всеподчи-няющая воля и слитое с нею обещание награды, и из этого сплава возникала новая таинственная сущность. «Исполни мою волю, и я дам тебе больше, чем ты можешь себе представить!» — говорили эти глаза, и Карл заглядывал в них с любопытством и немым вопросом, пока они наконец не поняли друг друга среди праздничной сутолоки и неразберихи. Насытившись этим блеском, он отвернулся, спокойно прицелился — и снова попал. Теперь и он начинал надеяться на успех. Но поскольку вокруг него стала собираться толпа, Карл отошел в сторону в поисках более спокойного и безлюдного места, а Термина последовала за ним. Найдя такое место, он снова несколько раз попал в яблочко, не сделав ни одного напрасного выстрела, и теперь начал обращаться с пулями осмотрительно, как с золотыми монетами. Всякий раз, как он заправлял пулю в ствол, Термина провожала ее жадным горящим взглядом. А Карл, прежде чем неторопливо и спокойно прицелиться, каждый раз смотрел красавице в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8