Семь бойцов
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Когда я пришел в себя, то увидел, что лежу возле поваленного дерева. Стояла необычная тишина. Лишь слышно было, как ветер гудит в глубине ущелья. Щедро светило июньское солнце, лаская и убаюкивая. Перед глазами расплывался ствол дуба, покрытый темной корой. Опершись на него, я осмотрелся. На небе ни облачка. День был ослепительно ярким. Река отливала серебром. Неподалеку от меня валялись коробка, две сигареты и пустой автоматный диск. Лицо и руки мои были в крови. И тут я вспомнил, что долго полз куда-то, прежде чем уткнулся в это дерево. Напрягая память, стал перебирать события. Перед моим мысленным взором прошел весь взвод — двадцать пять человек. Я был их командиром. Мы занимали позиции по вершине гребня. В ущелье, слева и справа от нас, собирала силы наша дивизия.
Вскоре разгорелся бой. Сначала раздались одиночные выстрелы. Плохо окопавшиеся бойцы сразу же попали под пули. Затем заговорила артиллерия. Долину заволокло дымом. Один за другим гибли наши люди. Мой взвод таял на глазах, а ведь мы два года сражались бок о бок.
Потом, вспоминал я, осталось всего восемь человек.
Восемь опытных, закаленных бойцов! Казалось, пламя перед ними отступает и пуля их не берет. Они были полны решимости сражаться до конца. Между тем огонь противника становился плотнее. Уже хорошо можно было различить подползавших фашистов.
В эти минуты немцы оборвали нашу связь со штабом, но, сориентировавшись, я и сам понял, что мы обороняем позицию, которая уже больше никому не нужна...
- Есть кто здесь? — спросил я, очнувшись от полузабытья. Никто не отозвался. Где мой отделенный Мурат? Ведь я должен быть вместе со своими бойцами! «Взвода нет, — тихо прошептал я. — Все погибли...»
Существует поверье, будто солдат не может пережить свою часть больше чем на месяц. Значит, мне некуда спешить! Неужели уничтожена вся дивизия? От этой мысли мне стало жутко. Мрачное предчувствие охватило меня. Но ведь если б уцелела хоть одна рота, слышалась бы перестрелка!
Собравшись с силами, я пополз дальше, внимательно вглядываясь вперед. Возле покосившейся ограды в ряд лежали десять почерневших трупов. Этих расстреляли. У троих на пилотках сверкали красные звезды с серпом и молотом. Чуть подальше валялась изуродованная туша лошади... Я поспешил к лесу. Осторожно пробираясь сквозь чащу, прислушивался к каждому шороху, боясь наткнуться на засаду. Но попадались одни лишь трупы...
До реки оставалось метров двести. Я с трудом передвигал ноги. Вода притягивала меня, как магнит. Сквозь кустарник я видел серебристую излучину реки и спешил прильнуть к ее холодным волнам. Эта древняя река и скалы, поросшие бело-зелеными лишаями, на мгновение заставили меня забыть обо всем на свете.
Солнце клонилось к горизонту, окрашивая прибрежные кусты в мягкие тона. Огромные папоротники вдоль скал отливали пурпуром. Меня манил противоположный берег. Ведь именно с той стороны я ушел утром вместе со своими людьми. Там каждый кустик знаком, и каждая кочка помнит нас. Может быть, кто из моих людей и остался жив? И сейчас пробирается сквозь кусты? А может, жив и Мурат?
Между тем темнело. Я пристально вглядывался в противоположный берег. Отражаясь в воде, он казался совсем рядом. И эта близость еще больше волновала меня. Наконец я решил, что лучше погибнуть у порога родного дома, чем увидеть, что там никого не осталось в живых.
Буду переправляться! Но переправиться на тот берег не так-то просто, тем более если в кустах притаилась засадам Ведь река — всегда препятствие на пути солдата. На ней он —- открытая цель! По опыту я знал, что в таких случаях нужно действовать осторожно, не торопясь.
Я еще раз окинул взглядом прибрежную отмель и поднес к глазам бинокль, о котором совсем было забыл. Правый берег, казалось, можно достать рукой. Мысленно я уже шел по тому берегу. И вдруг словно молния меня пронзила — в поле моего зрения попал немец. В бинокль он казался огромным и был совсем рядом. Одетый в помятый мундир, он стоял под кленом, держа на плече винтовку. Смотрел он хмуро и независимо. От волнения у меня перехватило дыхание, тревожно забилось сердце. Я рассмотрел край растянутой палатки. Совсем близко. Протяни руку и коснешься ее пестрой поверхности. Я опустил бинокль и посмотрел невооруженным глазом. Расстояние между мною и- немцем немного увеличилось. Я снова поднял бинокль и заметил почерневшую от росы растяжку, а рядом с нею тонкий телефонный провод. Вот оно что! Но немец, казалось, был равнодушен ко всему на свете. Он с беззаботным видом нес свою службу и время от времени спокойно рассматривал противоположный берег. И это спокойствие раздражало и пугало меня. Фашист чувствовал себя спокойно на нашей земле! Во мне поднималась волна ненависти. «Убить его! — мелькнула мысль. — Гляди, как хорошо виден его затылок! И коробка пулеметных лент у палатки! Буду переправляться в этом месте...» — решил я.
Подо мной резко хрустнула ветка. Я замер. Тишина. Подул легкий ветерок, и листья вокруг зашептались, словно предсказывая чью-то смерть. Умереть? Стать мишенью, как то чучело в школе? Нет, ни в коем случае. Необходимо как можно осторожнее переправиться через реку. Представь, что ты в центре горящего города, и тебе во что бы то ни стало нужно из него выбраться. Нет, ты не должен допустить, чтоб тебя убили. Будь храбрым, ведь ты — солдат. Сейчас ты, как иголка в стогу сена, никто из них не знает, где ты. И уцелеть — это твой долг. А долг — это то, что заставляет забыть страх и дает силы подползать даже к амбразуре ощерившейся огневой точки.
Вдруг откуда-то донеслось повизгивание собаки. Что это, полиция? Я уже собрался войти в воду, но в этот момент, как назло, часовой повернулся в мою сторон; Невольно, словно подчиняясь гипнозу, я поднял бинокль и приблизил к себе это лицо. Водянистые выпученные глаза, казалось, цепко впились в меня, будто обнаружив. Не знаю, сколько прошло времени, но я так и не тронулся с места. Немец же стоял свободно, на открытой поляне перед палаткой, словно у себя дома. Будто не он, а я нахожусь в чужой стране. От обиды у меня перехватило дыхание. Я поднял винтовку и прижался щекой к прикладу.
Но в эту минуту снизу по течению послышались выстрелы. Должно быть, военная полиция прочесывала местность, подбирая трупы своих солдат и добивая наших раненых. Часовой повернулся ко мне спиной и зашагал в том направлении.
Проклятая собака заскулила ближе. Вот она радостно взвизгнула, видимо, обнаружив мой свежий след. Что же ты стоишь? Лучше погибнуть, чем ждать, пока тебя схватят и начнут колотить, как дикого кабана.
И вот я в воде. Стараясь ни о чем не думать, я полностью доверился Сутьеске. И она понесла меня к заветной цели. Несколько пуль шлепнули справа. Но я видел только лес на том берегу. До него оставалось метров двадцать, а силы уже оставляли меня. Сказывалась усталость, бессонные ночи и постоянный голод.
У самого берега я поднялся во весь рост. С одежды струйками стекала вода. Медленно, слишком медленно стал карабкаться по камням. Ухватившись за выступ, я нечаянно стукнул прикладом. И тут же пулеметная очередь ударила в скалу над моей головой. Я собрал последние силы и, шатаясь, пошел в лес. Те, кто отчаянно строчил по мне с того берега, должно быть, волновались больше меня. На их глазах «бандит» медленно уходил в заросли. Уходил, пошатываясь от усталости, подставляя свое исхудалое тело огню. Словно презирал смерть...
Подул ветер, и высокие сосны согнулись, как мачты. И чем дальше углублялся я в лес, тем сильнее завывал ветер в вершинах деревьев. Мимоходом я сорвал пучок черемши, но не смог утолить мучившего меня голода.
В тот день я прошел много километров. Желание найти своих подгоняло меня. В моем батальоне было шесть взводных и три командира роты. Неужели только мне суждено было остаться в живых? Я жил уже целый день после того, как переплыл реку, и еще день с половиной с тех пор, как уничтожили дивизию. Но чем же тут гордиться? Что это за командир взвода, который не уберег ни одного своего солдата, а теперь бредет, сам не зная куда? Охваченный этими мыслями, я шел и шел, еле передвигая ноги, крепко вцепившись в винтовку, все больше углубляясь в лес. Какое-то неведомое чувство подсказывало мне, что где-то рядом — немцы, что они повсюду окружают меня. Но я шел и шел, словно уходил в вечность. Мне насмешливо кивали еловые ветки, могучий аромат леса опьянял меня, тишина и безлюдье пугали.
Солнечный луч, словно заманивая, пробился сквозь качающиеся ветки и упал на узкую тропу. Будто кто подтолкнул меня. Неверным шагом, ощущая под ногами землю, как большую палубу корабля на взволнованном море, я пошел по этой тропе на восток. Через полкилометра она привела меня к небольшому ущелью, каких много в этих местах. Остановившись у входа в него, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Под большим дубом стоял какой-то человек. Я сразу же укрылся за одним из деревьев.
Из-под шапки незнакомца выбивались седые волосы. Тяжелый взгляд его синих глаз сверлил меня. Нас разделяло всего несколько деревьев.
— Ты кто? — спросил он резко.
— Человек! — ответил я.
Он стоял у дуба и, казалось, сливался с ним. Этот человек не даст мне уйти! Огромной рукой он обхватил ствол винтовки. Ноги были обуты в крепкие башмаки, а штанины, грубо заштопанные на коленях, почти касались земли.
— Вижу, что человек, — сказал он.
— С реки, — пояснил я, — там, где был бой.
— Был бой, говоришь? — криво усмехнулся он.
Я не знал, как лучше ответить на эту усмешку: то ли разозлиться, то ли проявить осторожность. А он вышел из своего укрытия и спокойно стал подходить ко мне, крепкий, как тот дуб, за которым он только что стоял.
— Как зовут тебя?
Грабовац, — ответил я сердито.
Твою часть разбили?
Да, как и твою. Я ни одной не видел неразбитой... Ты солдат? — спросил я. Он не ответил.
— Ладно уж, — произнес я. Незнакомец более дружелюбно взглянул на меня.
— Если знаешь лес, веди, — сказал я, а про себя подумал: может, я золотой самородок нашел, а может, и гриб ядовитый.
— Меня зовут Минер, —- отрезал он и протянул мне руку. На поясе у него висели две гранаты.
Теперь мое одиночество кончилось. Я сел рядом с Минером и только теперь почувствовал, как устал...
Проспав два часа, мы тронулись дальше, по долине какого-то ручья. Я заметил, что Минер знает дорогу. Так началось наше путешествие, вернее, поиски кусочка земли, где бы смерть не была хозяином. Теряя сознание от голода, я еле успевал за Минером. Иногда в памяти всплывали картины прошлого. Вспоминалось только хорошее. Печальное как-то само собой утопало в забвении, исчезало в сверкании ручьев, что бежали перед нами с севера на юг. Но порой красота окружающей природы только еще больше угнетала меня...
Мы идем уже несколько часов, а Минер не проронил ни слова. Он идет первым, ссутулив свои широкие плечи и чуть наклонив голову, как разъяренный бык, готовый к бою. Метрах в трех от него плетусь я. Минер передвигается крадучись, бесшумно. В своей поношенной одежонке он иногда напоминает мне большой почерневший пень. Когда силы оставляют меня, я ударяю камнем о приклад. Минер сразу же останавливается, оглядывается и рукой приглашает сесть рядом. Лес, как плотный занавес, прикрывает нас, а мы, как актеры, готовимся с минуты на минуту выйти на сцену.
Вдруг лесную тишину разорвал чей-то свист. Неожиданно, как на заре, закукарекал петух и раздались выстрелы. Мы бросились на землю и осмотрелись. Вскоре послышался топот и стих где-то далеко позади. Наверное, мы напоролись на один из хвостов немецких подразделений...
Спустя полчаса у скалы, что серым полотнищем высвечивала в лесу, послышалась немецкая речь. Мы отступили в глубь леса, в тишину, утопая в ней, как в омуте. Тишина становилась мучительной, потому что была обманчивой. Мы знали, что рядом —- враг, и пробирались по лесу, переходя от одного дерева к другому, будто шли по болоту, нащупывая ногой одинокие кочки.
Я никак не мог понять путь Минера. А он словно замок повесил на губы. Прислушиваясь к каждому шороху, Минер шел осторожно, но внешне казался совершенно спокойным. Почувствовав опасность, поднимал палец. И точно так же молча останавливал меня. Иногда отмашкой локтя указывал, на какую сторону надо обратить внимание. Когда же опасность отодвигалась, он едва заметно подавал мне знак двигаться. И я безропотно подчинялся его воле. Если он припадал за каким-нибудь дубом, то же самое делал и я, только в пяти шагах от него. Вставал он — поднимался и я.
К концу дня мы обошли огромную скалу. В слабом свете догорающего дня я впервые заметил на лице Минера выражение затаенной радости. Наступали мглистые сумерки. Ночь темной кисеей накрывала небо. Мы остановились и устроили себе жесткое ложе.
Так прошел наш первый день.
Спасаясь от немецкого патруля, мы вышли из леса. Стоял день. Дул теплый ветер. Вокруг тишина, только под ногами у нас хрустят ветки. И тут в глубине ущелья мы увидели каких-то оборванцев. Они шли спокойно, и ни один из них не встрепенулся, когда немецкий патруль выпустил очередь по опушке леса. Пули просвистели высоко над скалой, потому что немцы пока никого из нас не заметили.
Человек, шедший первым, скоро оказался прямо передо мной —- долговязый, в серых штанах, в бурой обтрепанной шапке. Через плечо переброшено итальянское одеяло защитного цвета, связанное узлом на поясе. На ногах — большие сапоги.
— С Сутьески! — произнес я.
— Хорошо! — ответил он хрипло и повернулся к своим: — Наш! В лесу снова затрещали выстрелы. Долговязый пристально разглядывал меня. В долине, уходившей в сторону от ущелья, оглушительно журчал ручей. Где-то очень далеко слышались короткие автоматные очереди.
— Из какой части?
— Третьей.
— Я мог тебя убить.
— Я бы то же самое сделал. Он протянул мне корявую руку:
— Я не похож на немца. Он не сводил с меня испытующего взгляда, стараясь, видимо, понять, не дезертир ли я.
— Ты был в бою? Кем ты служил?
— Взводным.
— Что с твоими людьми? Я махнул рукой. Незнакомец говорил спокойно, но мне в его тоне слышалась издевка. Хотелось крикнуть: «Хватит этих вопросов или я разобью тебе морду!»
— Иди к чертовой матери! — вырвалось у меня, и я повернулся спиной. Долговязый примирительно спросил:
— Куда?
— Привести...
— Сколько их с тобой?
— Один.
— Оружие есть?
— Да.
— Тогда порядок. Догоняйте, нас. Я прошел немного вперед и увидел машущего мне Минера.
— Тише! — произнес долговязый, когда мы догнали их, и больше не обращал на нас внимания.
Огромное сверкающее солнце галопом мчалось по небу. Мы шли вдоль русла ручья. Под ногами шелестели жухлые листья. На них оставались наши следы. В расщелинах с левой стороны открывались все новые и новые долины — одна уже другой. Русло нашего ручья и одна из долин все время соединялись, чтобы потом разойтись и снова встретиться, как в какой-то сказке.
Теперь нас пятеро. Мы идем друг за другом, стараясь не очень сближаться, но и не отставать. Наконец вошли в густой лес.
Над головой прошумел самолет. Он летел высоко. Вот рванул с места испуганный заяц. На тонкой ветке закачалась белка. Ловко перепрыгивая с ветки на ветку, она некоторое время сопровождала нас.
Охваченные глухой тишиной леса, мы быстро шли по его мрачному коридору. Теперь нас вел Минер. Долговязый спокойно принял это и уступил.
На одном из привалов Минер подошел ко мне.
— Ступай впереди меня и наблюдай за правой стороной. Я буду смотреть влево... — И, помолчав, спросил, глядя на след нашивок на моем рукаве: — Ты был взводным?
— Да. Был до последнего боя. Он хрустнул пальцами:
— У тебя хорошее зрение?
— Не особенно.
Он легонько подтолкнул меня в спину:
— Смотри, чтоб нас не застали врасплох. Здесь может появиться патруль, тогда нам придется стрелять. — И озарил меня светлой улыбкой...
За спиной я услышал кашель старика. Он тащился позади, задыхаясь и изнемогая. Теперь мы вступили словно в преддверие ада. Солнце не могло пробиться сквозь густые переплетения ветвей и листьев, но все равно было жарко и душно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Когда я пришел в себя, то увидел, что лежу возле поваленного дерева. Стояла необычная тишина. Лишь слышно было, как ветер гудит в глубине ущелья. Щедро светило июньское солнце, лаская и убаюкивая. Перед глазами расплывался ствол дуба, покрытый темной корой. Опершись на него, я осмотрелся. На небе ни облачка. День был ослепительно ярким. Река отливала серебром. Неподалеку от меня валялись коробка, две сигареты и пустой автоматный диск. Лицо и руки мои были в крови. И тут я вспомнил, что долго полз куда-то, прежде чем уткнулся в это дерево. Напрягая память, стал перебирать события. Перед моим мысленным взором прошел весь взвод — двадцать пять человек. Я был их командиром. Мы занимали позиции по вершине гребня. В ущелье, слева и справа от нас, собирала силы наша дивизия.
Вскоре разгорелся бой. Сначала раздались одиночные выстрелы. Плохо окопавшиеся бойцы сразу же попали под пули. Затем заговорила артиллерия. Долину заволокло дымом. Один за другим гибли наши люди. Мой взвод таял на глазах, а ведь мы два года сражались бок о бок.
Потом, вспоминал я, осталось всего восемь человек.
Восемь опытных, закаленных бойцов! Казалось, пламя перед ними отступает и пуля их не берет. Они были полны решимости сражаться до конца. Между тем огонь противника становился плотнее. Уже хорошо можно было различить подползавших фашистов.
В эти минуты немцы оборвали нашу связь со штабом, но, сориентировавшись, я и сам понял, что мы обороняем позицию, которая уже больше никому не нужна...
- Есть кто здесь? — спросил я, очнувшись от полузабытья. Никто не отозвался. Где мой отделенный Мурат? Ведь я должен быть вместе со своими бойцами! «Взвода нет, — тихо прошептал я. — Все погибли...»
Существует поверье, будто солдат не может пережить свою часть больше чем на месяц. Значит, мне некуда спешить! Неужели уничтожена вся дивизия? От этой мысли мне стало жутко. Мрачное предчувствие охватило меня. Но ведь если б уцелела хоть одна рота, слышалась бы перестрелка!
Собравшись с силами, я пополз дальше, внимательно вглядываясь вперед. Возле покосившейся ограды в ряд лежали десять почерневших трупов. Этих расстреляли. У троих на пилотках сверкали красные звезды с серпом и молотом. Чуть подальше валялась изуродованная туша лошади... Я поспешил к лесу. Осторожно пробираясь сквозь чащу, прислушивался к каждому шороху, боясь наткнуться на засаду. Но попадались одни лишь трупы...
До реки оставалось метров двести. Я с трудом передвигал ноги. Вода притягивала меня, как магнит. Сквозь кустарник я видел серебристую излучину реки и спешил прильнуть к ее холодным волнам. Эта древняя река и скалы, поросшие бело-зелеными лишаями, на мгновение заставили меня забыть обо всем на свете.
Солнце клонилось к горизонту, окрашивая прибрежные кусты в мягкие тона. Огромные папоротники вдоль скал отливали пурпуром. Меня манил противоположный берег. Ведь именно с той стороны я ушел утром вместе со своими людьми. Там каждый кустик знаком, и каждая кочка помнит нас. Может быть, кто из моих людей и остался жив? И сейчас пробирается сквозь кусты? А может, жив и Мурат?
Между тем темнело. Я пристально вглядывался в противоположный берег. Отражаясь в воде, он казался совсем рядом. И эта близость еще больше волновала меня. Наконец я решил, что лучше погибнуть у порога родного дома, чем увидеть, что там никого не осталось в живых.
Буду переправляться! Но переправиться на тот берег не так-то просто, тем более если в кустах притаилась засадам Ведь река — всегда препятствие на пути солдата. На ней он —- открытая цель! По опыту я знал, что в таких случаях нужно действовать осторожно, не торопясь.
Я еще раз окинул взглядом прибрежную отмель и поднес к глазам бинокль, о котором совсем было забыл. Правый берег, казалось, можно достать рукой. Мысленно я уже шел по тому берегу. И вдруг словно молния меня пронзила — в поле моего зрения попал немец. В бинокль он казался огромным и был совсем рядом. Одетый в помятый мундир, он стоял под кленом, держа на плече винтовку. Смотрел он хмуро и независимо. От волнения у меня перехватило дыхание, тревожно забилось сердце. Я рассмотрел край растянутой палатки. Совсем близко. Протяни руку и коснешься ее пестрой поверхности. Я опустил бинокль и посмотрел невооруженным глазом. Расстояние между мною и- немцем немного увеличилось. Я снова поднял бинокль и заметил почерневшую от росы растяжку, а рядом с нею тонкий телефонный провод. Вот оно что! Но немец, казалось, был равнодушен ко всему на свете. Он с беззаботным видом нес свою службу и время от времени спокойно рассматривал противоположный берег. И это спокойствие раздражало и пугало меня. Фашист чувствовал себя спокойно на нашей земле! Во мне поднималась волна ненависти. «Убить его! — мелькнула мысль. — Гляди, как хорошо виден его затылок! И коробка пулеметных лент у палатки! Буду переправляться в этом месте...» — решил я.
Подо мной резко хрустнула ветка. Я замер. Тишина. Подул легкий ветерок, и листья вокруг зашептались, словно предсказывая чью-то смерть. Умереть? Стать мишенью, как то чучело в школе? Нет, ни в коем случае. Необходимо как можно осторожнее переправиться через реку. Представь, что ты в центре горящего города, и тебе во что бы то ни стало нужно из него выбраться. Нет, ты не должен допустить, чтоб тебя убили. Будь храбрым, ведь ты — солдат. Сейчас ты, как иголка в стогу сена, никто из них не знает, где ты. И уцелеть — это твой долг. А долг — это то, что заставляет забыть страх и дает силы подползать даже к амбразуре ощерившейся огневой точки.
Вдруг откуда-то донеслось повизгивание собаки. Что это, полиция? Я уже собрался войти в воду, но в этот момент, как назло, часовой повернулся в мою сторон; Невольно, словно подчиняясь гипнозу, я поднял бинокль и приблизил к себе это лицо. Водянистые выпученные глаза, казалось, цепко впились в меня, будто обнаружив. Не знаю, сколько прошло времени, но я так и не тронулся с места. Немец же стоял свободно, на открытой поляне перед палаткой, словно у себя дома. Будто не он, а я нахожусь в чужой стране. От обиды у меня перехватило дыхание. Я поднял винтовку и прижался щекой к прикладу.
Но в эту минуту снизу по течению послышались выстрелы. Должно быть, военная полиция прочесывала местность, подбирая трупы своих солдат и добивая наших раненых. Часовой повернулся ко мне спиной и зашагал в том направлении.
Проклятая собака заскулила ближе. Вот она радостно взвизгнула, видимо, обнаружив мой свежий след. Что же ты стоишь? Лучше погибнуть, чем ждать, пока тебя схватят и начнут колотить, как дикого кабана.
И вот я в воде. Стараясь ни о чем не думать, я полностью доверился Сутьеске. И она понесла меня к заветной цели. Несколько пуль шлепнули справа. Но я видел только лес на том берегу. До него оставалось метров двадцать, а силы уже оставляли меня. Сказывалась усталость, бессонные ночи и постоянный голод.
У самого берега я поднялся во весь рост. С одежды струйками стекала вода. Медленно, слишком медленно стал карабкаться по камням. Ухватившись за выступ, я нечаянно стукнул прикладом. И тут же пулеметная очередь ударила в скалу над моей головой. Я собрал последние силы и, шатаясь, пошел в лес. Те, кто отчаянно строчил по мне с того берега, должно быть, волновались больше меня. На их глазах «бандит» медленно уходил в заросли. Уходил, пошатываясь от усталости, подставляя свое исхудалое тело огню. Словно презирал смерть...
Подул ветер, и высокие сосны согнулись, как мачты. И чем дальше углублялся я в лес, тем сильнее завывал ветер в вершинах деревьев. Мимоходом я сорвал пучок черемши, но не смог утолить мучившего меня голода.
В тот день я прошел много километров. Желание найти своих подгоняло меня. В моем батальоне было шесть взводных и три командира роты. Неужели только мне суждено было остаться в живых? Я жил уже целый день после того, как переплыл реку, и еще день с половиной с тех пор, как уничтожили дивизию. Но чем же тут гордиться? Что это за командир взвода, который не уберег ни одного своего солдата, а теперь бредет, сам не зная куда? Охваченный этими мыслями, я шел и шел, еле передвигая ноги, крепко вцепившись в винтовку, все больше углубляясь в лес. Какое-то неведомое чувство подсказывало мне, что где-то рядом — немцы, что они повсюду окружают меня. Но я шел и шел, словно уходил в вечность. Мне насмешливо кивали еловые ветки, могучий аромат леса опьянял меня, тишина и безлюдье пугали.
Солнечный луч, словно заманивая, пробился сквозь качающиеся ветки и упал на узкую тропу. Будто кто подтолкнул меня. Неверным шагом, ощущая под ногами землю, как большую палубу корабля на взволнованном море, я пошел по этой тропе на восток. Через полкилометра она привела меня к небольшому ущелью, каких много в этих местах. Остановившись у входа в него, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Под большим дубом стоял какой-то человек. Я сразу же укрылся за одним из деревьев.
Из-под шапки незнакомца выбивались седые волосы. Тяжелый взгляд его синих глаз сверлил меня. Нас разделяло всего несколько деревьев.
— Ты кто? — спросил он резко.
— Человек! — ответил я.
Он стоял у дуба и, казалось, сливался с ним. Этот человек не даст мне уйти! Огромной рукой он обхватил ствол винтовки. Ноги были обуты в крепкие башмаки, а штанины, грубо заштопанные на коленях, почти касались земли.
— Вижу, что человек, — сказал он.
— С реки, — пояснил я, — там, где был бой.
— Был бой, говоришь? — криво усмехнулся он.
Я не знал, как лучше ответить на эту усмешку: то ли разозлиться, то ли проявить осторожность. А он вышел из своего укрытия и спокойно стал подходить ко мне, крепкий, как тот дуб, за которым он только что стоял.
— Как зовут тебя?
Грабовац, — ответил я сердито.
Твою часть разбили?
Да, как и твою. Я ни одной не видел неразбитой... Ты солдат? — спросил я. Он не ответил.
— Ладно уж, — произнес я. Незнакомец более дружелюбно взглянул на меня.
— Если знаешь лес, веди, — сказал я, а про себя подумал: может, я золотой самородок нашел, а может, и гриб ядовитый.
— Меня зовут Минер, —- отрезал он и протянул мне руку. На поясе у него висели две гранаты.
Теперь мое одиночество кончилось. Я сел рядом с Минером и только теперь почувствовал, как устал...
Проспав два часа, мы тронулись дальше, по долине какого-то ручья. Я заметил, что Минер знает дорогу. Так началось наше путешествие, вернее, поиски кусочка земли, где бы смерть не была хозяином. Теряя сознание от голода, я еле успевал за Минером. Иногда в памяти всплывали картины прошлого. Вспоминалось только хорошее. Печальное как-то само собой утопало в забвении, исчезало в сверкании ручьев, что бежали перед нами с севера на юг. Но порой красота окружающей природы только еще больше угнетала меня...
Мы идем уже несколько часов, а Минер не проронил ни слова. Он идет первым, ссутулив свои широкие плечи и чуть наклонив голову, как разъяренный бык, готовый к бою. Метрах в трех от него плетусь я. Минер передвигается крадучись, бесшумно. В своей поношенной одежонке он иногда напоминает мне большой почерневший пень. Когда силы оставляют меня, я ударяю камнем о приклад. Минер сразу же останавливается, оглядывается и рукой приглашает сесть рядом. Лес, как плотный занавес, прикрывает нас, а мы, как актеры, готовимся с минуты на минуту выйти на сцену.
Вдруг лесную тишину разорвал чей-то свист. Неожиданно, как на заре, закукарекал петух и раздались выстрелы. Мы бросились на землю и осмотрелись. Вскоре послышался топот и стих где-то далеко позади. Наверное, мы напоролись на один из хвостов немецких подразделений...
Спустя полчаса у скалы, что серым полотнищем высвечивала в лесу, послышалась немецкая речь. Мы отступили в глубь леса, в тишину, утопая в ней, как в омуте. Тишина становилась мучительной, потому что была обманчивой. Мы знали, что рядом —- враг, и пробирались по лесу, переходя от одного дерева к другому, будто шли по болоту, нащупывая ногой одинокие кочки.
Я никак не мог понять путь Минера. А он словно замок повесил на губы. Прислушиваясь к каждому шороху, Минер шел осторожно, но внешне казался совершенно спокойным. Почувствовав опасность, поднимал палец. И точно так же молча останавливал меня. Иногда отмашкой локтя указывал, на какую сторону надо обратить внимание. Когда же опасность отодвигалась, он едва заметно подавал мне знак двигаться. И я безропотно подчинялся его воле. Если он припадал за каким-нибудь дубом, то же самое делал и я, только в пяти шагах от него. Вставал он — поднимался и я.
К концу дня мы обошли огромную скалу. В слабом свете догорающего дня я впервые заметил на лице Минера выражение затаенной радости. Наступали мглистые сумерки. Ночь темной кисеей накрывала небо. Мы остановились и устроили себе жесткое ложе.
Так прошел наш первый день.
Спасаясь от немецкого патруля, мы вышли из леса. Стоял день. Дул теплый ветер. Вокруг тишина, только под ногами у нас хрустят ветки. И тут в глубине ущелья мы увидели каких-то оборванцев. Они шли спокойно, и ни один из них не встрепенулся, когда немецкий патруль выпустил очередь по опушке леса. Пули просвистели высоко над скалой, потому что немцы пока никого из нас не заметили.
Человек, шедший первым, скоро оказался прямо передо мной —- долговязый, в серых штанах, в бурой обтрепанной шапке. Через плечо переброшено итальянское одеяло защитного цвета, связанное узлом на поясе. На ногах — большие сапоги.
— С Сутьески! — произнес я.
— Хорошо! — ответил он хрипло и повернулся к своим: — Наш! В лесу снова затрещали выстрелы. Долговязый пристально разглядывал меня. В долине, уходившей в сторону от ущелья, оглушительно журчал ручей. Где-то очень далеко слышались короткие автоматные очереди.
— Из какой части?
— Третьей.
— Я мог тебя убить.
— Я бы то же самое сделал. Он протянул мне корявую руку:
— Я не похож на немца. Он не сводил с меня испытующего взгляда, стараясь, видимо, понять, не дезертир ли я.
— Ты был в бою? Кем ты служил?
— Взводным.
— Что с твоими людьми? Я махнул рукой. Незнакомец говорил спокойно, но мне в его тоне слышалась издевка. Хотелось крикнуть: «Хватит этих вопросов или я разобью тебе морду!»
— Иди к чертовой матери! — вырвалось у меня, и я повернулся спиной. Долговязый примирительно спросил:
— Куда?
— Привести...
— Сколько их с тобой?
— Один.
— Оружие есть?
— Да.
— Тогда порядок. Догоняйте, нас. Я прошел немного вперед и увидел машущего мне Минера.
— Тише! — произнес долговязый, когда мы догнали их, и больше не обращал на нас внимания.
Огромное сверкающее солнце галопом мчалось по небу. Мы шли вдоль русла ручья. Под ногами шелестели жухлые листья. На них оставались наши следы. В расщелинах с левой стороны открывались все новые и новые долины — одна уже другой. Русло нашего ручья и одна из долин все время соединялись, чтобы потом разойтись и снова встретиться, как в какой-то сказке.
Теперь нас пятеро. Мы идем друг за другом, стараясь не очень сближаться, но и не отставать. Наконец вошли в густой лес.
Над головой прошумел самолет. Он летел высоко. Вот рванул с места испуганный заяц. На тонкой ветке закачалась белка. Ловко перепрыгивая с ветки на ветку, она некоторое время сопровождала нас.
Охваченные глухой тишиной леса, мы быстро шли по его мрачному коридору. Теперь нас вел Минер. Долговязый спокойно принял это и уступил.
На одном из привалов Минер подошел ко мне.
— Ступай впереди меня и наблюдай за правой стороной. Я буду смотреть влево... — И, помолчав, спросил, глядя на след нашивок на моем рукаве: — Ты был взводным?
— Да. Был до последнего боя. Он хрустнул пальцами:
— У тебя хорошее зрение?
— Не особенно.
Он легонько подтолкнул меня в спину:
— Смотри, чтоб нас не застали врасплох. Здесь может появиться патруль, тогда нам придется стрелять. — И озарил меня светлой улыбкой...
За спиной я услышал кашель старика. Он тащился позади, задыхаясь и изнемогая. Теперь мы вступили словно в преддверие ада. Солнце не могло пробиться сквозь густые переплетения ветвей и листьев, но все равно было жарко и душно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21