-- Там в нижней палате добавили на один стол больше.
И вышел, хряснув дверью так, что с потолочных балок
посыпалась труха.
Глава 3
Ингвар, чувствуя себя без оружия голым, медленно ступал по
лестнице, стараясь что-то услышать и заметить как можно раньше,
в этом преимущество воина, а на последней остановился,
осматриваясь. Отсюда нижняя палата была как на ладони.
Длинный стол, за которым уже сидели его дружинники,
поставили ближе к огню. Только почетных гостей сажают к огню,
ибо огонь -- это бог, а к богу допускают лучших. Древляне явно
скрипят зубами, но старые обычаи блюдут. Может быть, на этом и
удастся поймать, ибо Олег не блюдет не старых, ни новых. Он
делает то, что нужно сейчас или понадобится в будущем, а не то,
что велели предки. Брехня для дураков, что, мол, без знания
прошлого нет постижения будущего. В прошлом не было тех задач,
которые решают сейчас, и старым опытом воспользоваться нельзя.
За тремя столами сидели древляне. Сидели редко, Ингвар
сдержал усмешку. Воинов здесь хватает, но ему решили показать
только хорошо вооруженных, в кольчугах и в сапогах, а таких в
любом племени можно перечесть по пальцам. Здесь их четыре
десятка. Это все же побольше, чем русов за столом, но за
стенами крепости еще пять сотен тяжеловооруженных русов, каждый
из которых в полном воинском доспехе. Этого хватит, чтобы
осадить древлян так, что муха не вылетит, мышь не выскользнет.
Он опустился на лавку во главе стола. На него посматривали
ожидающе. Он был настоящим воеводой -- умелым, опытным, всегда
побеждающим. Первым бросался в бой, последним выходил. Дрался с
обнаженной головой, щитом не пользовался: мечи держал в обеих
руках. Его любили, ему доверяли. Но сейчас он чувствовал, что
впервые инициатива ускользнула из рук.
Посреди стола взгромоздили огромное расписное блюдо с
пахучим мясным супом из грудинки, рядом на широком подносе
пузырились соком жареные поросята -- молочные, с коричневой
корочкой, с запахом, что сшибал с ног, нашпигованные чесноком и
луком.
Принесли, наконец, уху, но Ингвар уже заметил блюдо с
печеной рыбой. Назло древлянам, что из кожи лезут, дабы
выказать богатство, он обеими руками подтянул к себе миску с
рыбой.
Опрятные молодые отроки разложили по столу краюхи
свежеиспеченного хлеба. Запах пошел сильный, дразнящий. Ингвар
протянул руку к хлебу, все ждут, воевода начинает первым не
только бой, как вдруг по всей палате прошел едва слышный вздох.
Ингвар поднял глаза. По ступенькам из другого крыла терема
гордо сходила Ольха. Ее сопровождали двое подростков. Ингвар в
них безошибочно узнал ее младших братьев, похожи, как капли
воды. Мальчишки одеты пышно, для древлян пышно, но глаза
Ингвара, как и всех в палате были прикованы к княгине.
Она была в длинном платье, зауженном в поясе. Ингвар
невольно свел пальцы обеих рук, то ли хватая ее за горло, то ли
примеряя, сойдутся ли пальцы, если сомкнуть их на ее поясе.
Грудь ее была высока, но кисти рук тонкие, пальцы длинные и
нежные. Такие меч не удержат, подумал Ингвар, стараясь
настроить себя на злую струну. Ей бы вышивать на пяльцах,
подбирать изысканный узор из золотых нитей!
Волосы все так же свободно падали на спину, но теперь их
перехватывали цветные ленты, украшенные перлами, речным
жемчугом.
Древляне как один встали, склонились в поясном поклоне.
Несколько воинов Ингвара тоже невольно поднялись, княгиня
выглядела истинной повелительницей. Ингвар грохнул о стол
кулаком так, что посуда подскочила. Русы поспешно сели.
Ольха бросила на него недобрый взгляд. К ней подскочил
гридень, она бросила коротко несколько слов. Гридень
поклонился, заспешил к Ингвару.
-- Княгиня приглашает к ее столу. За обедом можно и
поговорить о планах Олега.
-- Князя Олега.
Гридень сказал нехотя:
-- Князя Олега.
-- Великого князя Олега, -- сказал Ингвар с нажимом.
Его сердце колотилось, зашел далековато. Гридень
заколебался, буркнул:
-- Вашего великого князя Олега.
Ингвар сделал вид, что не заметил уточнения. Искушать
судьбу чересчур глупо и опасно, и так видно, что войны здесь не
желают. Он неспешно поднялся, расправил широкие плечи. Он
чувствовал на себе взгляды всех в палате, как своих воинов, так
и древлянских, и сам держался гордо и надменно, как должен
вести себя посланец великого князя, заставившего платить ему
дань самого императора Восточно-Римской империи. Да и приятно
ощущать злые и завистливые взгляды мужичья, возомнившего себя
воинами. На нем и доспехи булатные, табун коней купить можно, и
одежка из незнанной здесь паволоки, и сам удался ростом и
статью -- пока не видит себе равных.
Ольха и ее братья сидели на резных стульях. Подлокотники и
спинки были расписаны яркими цветами и диковинными птицами. По
знаку княгини принесли еще один, с простой спинкой. Ингвар
кивнул, принимая, он мог бы сесть и на лавке. Хорошо смеется
тот, кто смеется позже других.
-- Как я понимаю, -- сказал он злясь, что надсадил горло
и, вместо его сильного голоса, привыкшего повелевать, выходит
шипенье как у старой больной гадюки, придавленной сапогом, --
это твои братья. Старшего зовут Мстишей...
-- Мстиславом, -- поправила она.
Ее голос был безукоризненно чист и светел. В нем звенел
хрустальный ручеек, переливались колокольчики. Ингвар сел,
откинувшись на спинку, рассматривал ее в упор. Ее признают
княгиней, судя по всему за серые глаза да белое личико с
безукоризненными чертами. Тонкие приподнятые брови, что придают
лицу удивленное и даже надменное выражение, можно и так это
понять, тонкий нос с красиво вырезанными ноздрями, гордо
приподнятые скулы, пухлые губы, странный подбородок... Да,
странный, если не уродливый вовсе. Красивым у женщин считается
крохотный подбородок, на щечках милые ямочки, но у этой зверюки
подбородок вылеплен четко, даже чуть выдвигается, выказывая
характер.
Ингвар поймал себя на том, что уставился на ее подбородок,
совсем не женственный, не понимая, почему не может оторвать от
него глаз. Кто-то кашлянул, он опомнился, растянул губы в
надменной усмешке:
-- Мстиславом? Пусть Мстиславом. А младший, если не
изменяет память... а она не изменяет -- веду обидам точный
счет, и уж за мной не пропадет, -- Твердята. Что за имя для
такого милого нежного ребенка!
Мальчишка взглянул на него исподлобья. В глазах блеснули
злые искорки. Он сказал звонким детским голоском:
-- Скажи это еще раз и узнаешь, насколько я нежен!
Его детская ладошка упала на рукоять узенького кинжала,
что висел справа на поясе. Ольха смотрела спокойно, даже
горделиво. И ее бояре взирали как совы надменно и сонно. Никто
даже не пытался остановить ребенка.
Ингвар чувствуя, как гнев бурлит уже близко к поверхности,
выдавил кривую усмешку:
-- Да, я вижу, насколько доблестны древляне. У них даже
дети вынуждены браться за оружие.
Это было слабо скрытое оскорбление. Он кипел, глаза Ольхи
опасно потемнели. В палате запахло грозой. Кто-то с грохотом
отодвинул лавку, руки древлянских воевод и дружинников
потянулись к ножам. В обеденную палату запрещалось входить с
оружием, но без ножа кусок мяса не отрежешь, да и хлеб ломать
руками -- богов гневить.
-- У нас даже стены могут быть оружием, -- выдавила,
наконец. Ольха. -- Отведай нашей трапезы, воевода. Хлеб можешь
не есть, соль я велела на ваш стол не подавать.
Ингвар наклонил голову. Он понял. Она не желала, чтобы рус
был связан узами гостеприимства. Мол, ел ваш хлеб-соль, обязан
быть другом. Они враги, непримиримые противники. И таковыми
останутся. Похоже, в ней тоже поднимается ярость при одном
только виде русов. И так же, как он жаждет сломать ей шею, так
и она в сладких мечтах распинает его над костром Или медленно
сдирает кожу.
Перед ним поставили братину с хмельным медом. Ингвар
поспешно зачерпнул, выпил полный ковш. Пить он не хотел, но эта
болотная ведьма с серыми глазами заставляет чувствовать себя не
в своей тарелке. Он даже тайком проверил, не расстегнулась ли
ширинка, ведь мед развязывает не только языки, но и мышцы,
стянутые в тугой узел.
Он знал, что, как бы его не напоили, он не сболтнет
лишнего. Ковшик меда показался крепким, даже слишком. Он не
сразу понял, что здесь наверняка добавили какие-то травы.
Проклятые колдуны, всех бы прибить клиньями к деревьям и
оставить воронью!
Голова кружилась, он прилагал усилия, чтобы держаться
ровно. Ольха следила за его лицом внимательно. На полных губах
проскользнула усмешка. Голос был все так же чист и холоден:
-- Надеюсь, наш мед пришелся по вкусу.
-- Не только, -- ответил Ингвар. -- Искоростень так же
хорош, как этот кабанчик.
Он оторвал жареную ногу, с наслаждением вонзил зубы. Во
рту стало горячо, потек сладкий пахучий сок. Он обнаружил, что
голоден до спазм в желудке.
Ольха наблюдала, как он хищно хватает ломти мяса, запивает
брагой, ест рыбу, едва выплевывая кости, половинку кабанчика
ухомякал он, а еще и съел почти всех раков на блюде, подливу
вытер куском хлеба и съел тоже. Он не суеверен, она знала.
Сегодня будет есть хлеб-соль, завтра скрестит мечи. А то и
ударит в спину.
Руки его были сильные, жилистые. Пальцы длинные, гибкие,
но в них чувствуется мощь. Да и как ест, как двигается, как
смотрит -- в нем живет хищный, зверь, полный сил,
стремительный, опасный, но в то же время коварный и хитрый.
Странно, ей нравилось, как он ел. Готовила она сама, хотя
ей помогала дюжина женщин. Надо только не проговориться, а то
вовсе запрезирает княгиню-стряпуху. Только-только начал
уважать, посматривает зло, она замечает и моменты
растерянности, а во всех племенах слышали, что Ингвара, воеводу
Вещего Олега, невозможно припереть к стене!
-- Я слышал, -- сказал Ингвар с набитым ртом, -- что ваш
сосед. Великий Войт дулебов, объявил сбор местных вождей?
Ольха ответила с некоторой заминкой, которую он заметил:
-- Не... знаю. У древлянских племен свои сборы.
-- Как вы отличаете одно племя от другого, -- удивился
Ингвар. -- Язык один, лапти на всех одинаковы. А верно говорят,
что дулебы готовятся сбросить иго гнусных, мерзких,
отвратительных пришельцев, которые огнем дышат, младенцев едят
на завтрак, девственниц -- на обед, а на ужин гложут спелых
женщин? Я говорю о русах, если вы не догадались.
-- А что тут догадываться? -- удивилась она. -- Хоть вы и
попытались облагородить свое племя, умолчав о самых гнусных
привычках, но все же понятно... А дулебы, думаю, освободятся.
Там мужики, а не тряпки. Вы вскидываете брови? Что-то не так?
Или в вашем племени нет мужиков, чтобы понять наших?
Он швырнул кость под стол, засмеялся грохочуще:
-- Нет, конечно! Мужики это здесь, у вас. У дулебов и
вообще -- славян.
-- А у вас? -- спросила она язвительно, но несколько
сбитая с толку.
-- У нас -- мужчины. А быть мужчиной это... словом, это не
просто мужиком. С мужчин спрашивается больше.
Она выглядела озадаченной, глаза слегка округлились. Шум и
возгласы прервали их разговор. В палату ворвались пестро одетые
скоморохи, ряженые с бубнами и гудками. Баба в тулупе с мехом
наверх взобралась на спину толстого мужика, орала благим матом.
Видимо, это было для веселья, древляне смеялись и что-то орали
одобряющее.
Перед Ольхой поставили расписное блюдо с крохотными
комочками, покрытыми коричневой корочкой. Запах распространился
такой, что даже Ингвар, который уже насытился, снова ощутил
желание почувствовать во рту эти нежнейшие тушки дроздов,
зажаренные прямо с косточками.
Нет, сказал он себе, ее убивать нельзя. Конечно, вовсе не
из-за доброго сердца. Вместо убитой древляне тут же изберут
другую. Точнее, другого. Поэтому пленный княжеский род нужно
истреблять целиком. Всю родню со стороны отца и матери, даже
троюродных братьев и племянников. Пока Ольха жива, в
древлянской земле нового князя не изберут!
Он перевел сумрачный взор на младших братьев. Несмотря на
свою детскую отвагу и задор, оба заерзали на своих чересчур
широких стульях, опустили головы. Горящий мрачным огнем взор
руса был полон жестокости и, хуже того, предвещал беду.
Ингвар допил медовуху, откинулся на спинку стула. Взгляд
его был по-прежнему острым, как у хищной птицы, но губы
медленно растянул в усмешке:
-- Ладно. День был нелегким. Нам пришлось пробираться
через болота, растаскивать завалы, которые какие-то дурни
навалили на дорогах... Удивляюсь, зачем? Прошу позволения
удалиться со своими людьми.
Ольха величественно наклонила голову:
-- Позволяю.
-- Спасибо, -- поклонился Ингвар так низко, что даже у пса
под столом не было сомнения, что чужак намеревается оскорбить
княгиню.
Пес оторвался от кости, выказывая неподкупность, зарычал,
а Ольха замедленно кивнула.
-- На здоровье, -- сказала она ясным голосом, при звуках
которого у него снова зачесались руки от жажды стиснуть пальцы
на ее нежной шее, чтобы услышать хрип.
Он пошел на другой конец палаты к своим людям. Те уже
закончили трапезу, неспешно и без охоты отхлебывали кислый
квас, переговаривались тихими голосами. Ингвар ловил на себе их
взгляды. Его малая дружина все еще ждала от него условного
знака!
Рано, напомнил себе Ингвар. Не случайно, он чувствует себя
не по себе. Похоже, опять его переиграли, но хуже всего, что не
может понять, где и в чем. Только неясное ощущение поражения,
смутная досада вперемешку с всплесками злости, когда встречался
с ее ясным взглядом.
Дружинники с грохотом поднялись при его приближении.
Крепкие, закаленные, с конца копья вскормленные, в шоломах
взлелеянные. Самых надежных дал ему Олег, чуял, что придется
непросто. Зря тогда обиделся на великого князя: я-де сам один
поеду, все сделаю?
-- Пора посмотреть, -- сказал он громко, -- что нам
приготовили за постели. Сами живут в болотах, так что не знаю,
не знаю...
Дружинники ответили сдержанными смешками. Ольха и даже ее
малолетние братья сделали вид, что не услышали.
Когда русы покинули палату, ведомые гриднями, древляне с
явным облегчением закончили трапезу и разошлись. Если для людей
Ингвара был тяжелым день, то для них будет тяжелой и ночь.
Стражу придется утроить, людям Олега доверять нельзя. А его
воеводе Ингвару, самому коварному, нельзя доверять даже
связанному и брошенному в подвал. Но в подвал бросить пока что
нельзя, однако двери, где ночуют его дружина, можно закрыть на
засовы и даже подпереть бревнами.
Ольха испустила долгий вздох. Только сейчас уловила запах
остывающих блюд, дразнящий аромат запеченных в подливе из ягод
нежных куропаток: Сама готовила, но сейчас все показалось
пресным. Словно вся соль и весь перец ушли с этим злым
человеком.
-- Что теперь? -- спросил Павка, когда они оказались в их
палате.
Ингвар покосился на дулебских гридней. Те как обросшие
плесенью столбы стояли в коридоре, прислонившись к стенам. Даже
голов не поворачивают вслед, только глазные яблоки едва не
вылезают из орбит, словно все не могут надивиться на
бритоголовых и безбородых мужчин. Уши их, по словам острого на
язык Павки, за ночь вытянутся на две трети. А тому, кто в
ночном храпе русов выловит что-то важное, княгиня даст пряник.
Павка понял взгляд воеводы, протяжно зевнул, потянулся, и
Боян, который тоже понимал с полуслова, тут же захлопнул двери,
очень вежливо пожелав стражам доброй ночи.
-- Утро вечера мудренее, -- повторил Ингвар поговорку
русов. -- Это мы здесь. Малая часть! А дружина в лесу. Я
оставил за себя Влада.
Павка зябко передернул плечами:
-- Не хотел бы я проснуться с перерезанным горлом.
-- С перерезанным не проснешься.
-- Верно! Тогда буду спать спокойно.
Боян, Окунь, остальные русы неторопливо и деловито снимали
кольчуги, разоблачались, готовясь ко сну. Ничего не спрашивали,
воевода сам скажет, когда придет время.
Ингвар придирчиво осмотрел толстые дубовые двери. Все
сделано без единого гвоздика, на шипах да пазах. Как и столы,
лавки, лежанки, стены, крыша, подпол... Все из дерева. Недаром
же -- древляне. Впрочем, в Киеве то же самое. Как и в других
местных племенах. Если сжечь весь Искоростень, а это стольный
град древлян, то отстроится за то же лето.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10