Сын начал кричать еще громче, но вскоре неожиданно затих. Женщина ждала, что он вот-вот закричит снова, но ребенок молчал.
– Хорт, проснись… – тихо позвала она мужа. – Наверное, дурной дух ушел от нашего малыша…
Хорт храпел, не двигаясь. В темноте Рота приподнялась на локте, чтобы взглянуть на ребенка. В этот момент кто-то осторожно отодвинул полог у входа, и снаружи в хижину хлынул яркий лунный свет, выхвативший из темноты лежанку сына, от которой стремительно метнулась узкая тень.
Рота оглушительно завопила, потому что мальчик лежал неподвижно в луже крови. Маленькая грудка его была рассечена, и вместо сердечка зияла пустота… а на щеке темнело пятно, напоминавшее тавро, оставленное раскаленной медью.

* * *
Утром все племя сидело, собравшись в круг, на поляне в центре селения. Переднюю часть круга составляли мужчины, выкрасившие в знак печали лица серой речной глиной и снявшие перья, обычно служившие украшением черных прядей. Воины сидели на корточках, а их жены, застывшие от ужаса, стояли за их спинами на коленях. Ни одна женщина не посмела надеть в это утро бусы из ярких раковин, ни одна не стала подбирать волосы кожаным шнурком.
В племя пришла большая беда. Если дурной дух выбрал для себя внука вождя, значит, он хотел пожрать весь род. Самые умные и уважаемые мужчины сидели на корточках, опустив головы, и напряженно думали, чем они могли прогневать богов, позволивших дурному духу напасть на племя. Если боги не помешали вырвать сердце у маленького мальчика, значит, они не станут и дальше препятствовать жестоким проделкам дурного духа. Значит, в реке могут исчезнуть рыбы, черепахи и змеи, в лесах перестанут водиться зверье и птицы, и тогда в племени начнется жестокий голод.
Однажды боги уже жестоко наказали пиктов и заставили их переселиться со своих Островов на сушу, потому что Великий Потоп, послушный зверь, взращенный жестокими богами, жадно сожрал Острова, как куски мяса. Это случилось много, много разливов рек назад, и не осталось никого, кто помнил бы о прежних землях. Племя Рябого Торха пришло в свое время с Пустошей, потому что жестокие ветры день за днем несли с севера леденящий холод и заносили серым снегом уютные поляны и тенистые рощи, обширные долины и пологие холмы.
Когда-то с Островов их предки приплыли на Пустоши, а потом с Пустошей пришлось переселяться на новые земли. Теперь племя в ужасе ждало начала новых неисчислимых бед.
Рябой Торх восседал на высокой кряжистой дубовой колоде, покрытой тигриной шкурой. Рядом с ним угрюмо молчал знахарь, устроившийся на колоде поменьше, устланной волчьей шкурой, а с другой стороны о чем-то тихо переговаривались друиды, кутавшиеся в белоснежные козьи шкуры. Жрецы еще на рассвете отправились в лес, чтобы спросить совета у Бога Дуба и потом долго беседовали с вождем в его хижине. Но о чем они говорили, не знал никто.
Рябой Торх внимательно смотрел на свое ожерелье из человеческих зубов, словно пытался понять, что означает на этот раз сочетание клыков, лежащих у него на ладони. Он чувствовал напряженные взгляды множества темных глаз, направленных на него. Еще бы, можно сказать, что судьба целого племени сейчас зависела от его решений. Нужно было смело вступить в схватку с дурным духом – и победить его.
Вождь спустился со своего трона и поднял вверх руку, отчего вниз соскользнули костяные браслеты, украшавшие, обычно его запястье. После этого все племя, казалось, затаило дыхание, и поэтому негромкий низкий голос Торха был хорошо слышен даже на противоположном краю поляны:
– Злая сила напала на нас, соплеменники! Если во время брани враг возьмет в плен кого-нибудь из рода вождя, бесчестие падет на все племя! Тогда народ этот будет унижен, и боги отвернут от него благосклонные взоры. Голод и запустение ожидают племя, не уберегшее наследника вождя…
Покрытая сединами голова Рябого Торха скорбно склонилась на грудь. Даже суровые воины, с детства закаленные в стычках с врагом, почувствовали, как кровь приливает к щекам от стыда. Злой дух унизил их, он втоптал в навоз гордость племени и надругался над его непобедимостью. Вождь хрипло продолжил:
– Ни один враг, ни один народ до этого дня не мог покорить нас, соплеменники. Никто не мог подчинить нас, потому что Бог Реки, Бог Дуба и Бог Небес помогали пиктам. Если боги разозлятся, у племени начнется несчастливая жизнь. Согласно ли племя, что дурной дух должен быть изгнан?
Нестройное гудение в ответ показало, что все племя присоединяется к словам вождя. Тогда Рябой Торх подозвал к себе четырех стражей, остававшихся все время на ногах. Они должны были следить за порядком, поэтому держали в руках тяжелые дубины из обожженных дубовых суков. Такая дубина раскалывала голову врага, как лесной орех.
Стражи выслушали тихий приказ вождя и поклонились в знак своей покорности. Сидящее кругом племя настороженно смотрело на их передвижения, когда все четверо от колоды Рябого Торха направились куда-то к противоположному краю поляны, обходя сидящих за спинами. Рядом с сыном вождя, сидящим на корточках, как и все воины, они остановились, и неожиданно двое из них подняли Хорта вверх, цепко схватив его подмышки.
– Соплеменники! Вы видите человека, который не захотел защитить внука вождя! – прогремел над поляной голос Рябого Торха. – Настоящий герой должен днем и ночью охранять гордость племени! Горе мне, горе! Я мечтал, что ты, мой сын, скоро станешь вождем вместо меня! Я мечтал, что ты встанешь во главе племени, а потом возглавишь и весь великий народ пиктов! Позор мне, позор всему племени! Ты виноват во всем! Ты! Ты! Ты!!!
Хорт пытался что-то возражать, затравленно оглядываясь по сторонам, но взгляд его утыкался в ненавидящие глаза. Даже его вчерашние приятели, с которыми он тайно говорил о своем желании вскоре стать вождем вместо отца…
Хорт неожиданно для себя самого попытался вырваться из рук стражей, он даже сумел освободиться от одного и свободной рукой врезать другому в лицо, но тут же стоящий за спиной страж прыгнул ему на спину и повалил всей тяжестью тела на землю.
Как ни отбивался от стражей Хорт, но через несколько мгновений и руки и ноги его были туго связаны кожаными шнурками.
Племя возбужденно загалдело, и в нестройном гуле потонули жалкие крики сына вождя о своей невиновности. Рябой Торх снова вскинул руку вверх, приказывая всем замолчать.
– Ты больше мне не сын! – грозно прорычал он. – Ты готовил смерть мне, твоему отцу и вождю племени! Ты обманом взял у меня прядь волос, чтобы навести на меня порчу! Ты хотел моей смерти!
В ответ не раздалось ни звука. Все замерли, и полное молчание воцарилось на поляне, потому что только что прозвучало самое страшное обвинение, которое только могли представить себе свободолюбивые гордые пикты. Да, могла еще быть трусость в бою или даже измена, но желание навести порчу, желание сглазить собственного отца, да еще и вождя племени, было самым ужасным преступлением.
– Взял ты у меня пучок волос? – свирепо спросил Торх. – Скажи: да или нет?
Хорт беспомощно озирался, стараясь сквозь пелену ужаса и отчаяния, застилавшую его глаза, рассмотреть лицо Роты. Только жена могла бы разъяснить, что прядь волос отца они взяли как талисман для малыша, что по старинному обычаю эта прядь должна была принести малышу удачу.
– Да или нет? – продолжал настаивать отец. – Скажи: да или нет?
– Да, я взял волосы, – вынужден был признаться Хорт, – Но…
Разъяснить он уже ничего не смог, потому что его слова потонули в море ненависти, в тугой струе злобы, направленной на него самого. Никогда он не считался трусом, даже в самых жестоких схватках Хорт вел себя как настоящий воин. Но сейчас, стоя перед орущим племенем, он почувствовал, как подгибаются от страха туго связанные кожаными шнурками ноги, как беспомощно холодеет в животе и хочется снова стать маленьким мальчиком, кидающим камешки в крупных лягушек, прячущихся в густой траве на берегу заросших озер.
– Нечистый дух вселился в тебя, Хорт! – проревел Рябой Торх. – Согласно ли племя изгнать злую силу?!
Ни один человек не подумал возразить, и поляна взорвалась единодушным ревом, означавшим для Хорта верную смерть. Теперь все должны были решить друиды со знахарем. Даже Рябой Торх не имел права вмешиваться в обсуждение, и жрецы должны были определить, как именно лучше всего избавиться от дурного духа, внезапно напавшего на племя. Теперь Хорта могли привязать к пыточному столбу, черневшему на краю центральной поляны, и все племя, от мала до велика, должно было бы мучить презренного изо дня в день. Жрецы могли решить, чтобы с Хорта заживо сняли кожу, осторожно, чтобы он не умер раньше времени, а кожу эту прилепили к телу пленника и держали так долго, пока бы она не приросла к его коже. Потом пленника нужно было только отпустить на родину, а то, что осталось бы от презренного Хорта, нужно было бы отнести на проклятое место и закопать там, чтобы не поганить хорошие плодородные земли. Недалеко от стоянки племени пиктов располагалось такое место, покрытое сухой бесплодной пылью, – даже трава не произрастала там, в обиталище мерзких сил.
Все ждали решения друидов, и никто не посмел покинуть поляну, пока жрецы не объявили:
– Злой дух, вселившийся в тело бывшего Хорта, сына Торха, ты изгоняешься навсегда! Десять самых крепких воинов племени отведут тело бывшего Хорта на проклятое место и переломают ему там руки и ноги, чтобы он никогда не смог вернуться на земли племени. После этого они быстро побегут обратно, чтобы успеть до захода солнца пройти очищение! Никто после этого не смеет приближаться к Проклятому Холму, иначе будет привязан к пыточному столбу, и племя строго накажет ослушника! Да будет с нами милость богов!
Рябой Торх мысленно благодарил Бога Реки за то, что он вовремя разбудил его прошлой ночью. Когда вождь отодвинул полог жилища сына и услышал душераздирающий вопль Роты, в это же самое мгновение у него почему-то появилась уверенность, что править племенем он будет еще долго-долго и никто не посмеет встать у него на пути.
Хорта подвели к друидам, и старший жрец сорвал с него тигриную шкуру – теперь он не имел права называться пиктом. Несколько раз хлестнув по щекам Хорта колючей веткой, жрец заунывно запел:
– Уходи, уходи… Уходи от рыб в реке, от кабанов в лесу, от пиктов в хижинах! Погибай, погибай… Погибай в огне костра, в густом дыму, в жарком пламени… Уходи, уходи…
Под палящим солнцем Хорта повели на проклятое место. Никто из стражников не хотел приближаться к нему, поэтому ему пришлось брести по тропинке в окружении своих недавних приятелей.
Хорт никак не мог поверить в происходящее, еще вчера вечером он сытно поужинал, побалагурил в мужской компании около костра и потом соединился с Ротой на ложе. Этот день не должен был отличаться от множества других, Хорт пошел бы со всеми другими мужчинами на промысел, вечером бы сытно поужинал, если бы была добыча, а потом соединился бы с Ротой. Но он чем-то прогневил богов и теперь должен с трудом передвигать ноги, приближаясь к проклятому месту, по которому никогда не ходили честные пикты, если только им не нужно было отвести сюда дурного духа.
Ему пришлось вместе со стражниками забраться на вершину холма. Почему-то здесь никогда не росла трава, не поднимались цветы, и давно уже друиды определили место как проклятое. Прежде Хорт был здесь только однажды, когда как страж привел сюда Горта, сбежавшего с места сражения во время боя с атлантами. Тогда Горта закопали живьем на вершине холма, и все воины помочились на кучку сухой земли.
Сейчас он знал, что бесполезно просить о пощаде. Хорт сам бы никогда не смягчил наказание, предназначенное друидами, поэтому обреченно ожидал своей участи.
– Не возвращайся к нам, дурной дух, – сказал старший стражи и с размаха ударил дубовой дубинкой по ноге Хорта.
Кость отозвалась сухим треском. Хорт взвыл и повалился на сухую пыль. Дубинка другого стражника взмыла в воздух и обрушилась на целую ногу, переломав щиколотку и заставив ее неестественно вывернуться в сторону. Несколько коротких ударов превратили мускулистые прежде руки в безжизненные плети, и воины, выполнив свою обязанность, пустились в обратный путь, оставив то, что прежде называлось Хортом, под палящим солнцем на самой вершине Проклятого Холма.
Он мечтал поскорее умереть, но могучий организм воина яростно цеплялся за жизнь. С детства Хорт был закален походной жизнью. Пикты никогда не задерживались долго на одном месте, предпочитая свободно кочевать и не строить собственные города, а разрушать чужие. Племя Рябого Торха постоянно воевало, хотя и не подозревало, что ведет войну, это считалось нормальной жизнью. Пикты испокон веков нападали на чужие селения, грабили и жгли их, охотились и ловили рыбу, убивали врагов и насиловали их женщин, зачастую принимая потом их детей как своих собственных.
Никогда Хорт не думал, что жизнь его будет такой короткой и закончится на Проклятом Холме. Пикты часто меняли места своих стоянок, где-то задерживаясь надолго, где-то не очень, но каждый раз почему-то рядом с лагерем находилось место, словно отмеченное злыми духами. В таких местах, именуемых Проклятыми, обычно не росла трава, не веселили глаз цветы и не щебетали птицы. Бесплодные холмы и долины справедливо считались у пиктов обителями мерзких духов, уводящих дичь из лесов и рыбу из рек, насылающих болезни на малых детей и неудачи в бою для воинов.
Каждый пикт страшился окончить свою жизнь на Проклятом Месте, ведь это означало, что он никогда не достигнет Серых Равнин и будет осужден вечно скитаться по свету, страдая от холода и жары, но больше всего от злых духов.
Хорт лежал под безжалостными лучами раскаленного дневного солнца и не мог сдвинуться с места, не мог пошевелиться, потому что каждое движение отзывалось во всем теле невыносимой болью. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и мечтал о смерти, но она все не появлялась из кровавого марева, пеленой застилавшего безжизненные глаза. Губы осужденного постоянно шевелились, точно надеялись выжать из обжигающего сухого воздуха хотя бы каплю влаги. Он страдал от жажды до вечера, пока ласковая прохлада не накрыла землю. Ближе к ночи ветер стал усиливаться, буйствовать, пока не принес тучи.
После дневной жары Хорт воспринял ночной дождь как подарок, как сладостное мгновение. Зажмурив глаза, он хватал губами дождевые струи и жадно глотал их. К утру дождь утих, и Хорт провалился в забытье, заставившее даже отступить дикую боль в руках и ногах.
В бреду он снова ощутил себя сильным и здоровым. Из темных глубин на него наплывали картины боев и схваток, в которых он принимал участие, тогда в ушах Хорта звучали воинственные хриплые крики, слышались тяжелое прерывистое дыхание и тяжелые стоны. Его боевой топор разил без промаха, а руки в бреду не знали усталости.
Временами он приходил в себя. Невыносимая боль заставляла вспомнить все происшедшее накануне. Мучительные стоны вырывались из его груди, и кровавая пелена застилала глаза. Сквозь этот розовый туман пикт видел желтые черепа и скелеты, лежащие неподалеку, – останки несчастных, кончивших свою жизнь на Проклятом Месте, так же, как суждено было кончить ее и Хорту.
Он не понимал, сколько времени прошло с тех пор, как его привели на холм. Погружаясь в забытье, и временами приходя в сознание, искалеченный воин не мог ориентироваться во времени и лишь невольно отмечал, что наступила еще одна ночь, избавившая от дневного жара, но за тьмой неминуемо пришло утро, а за тем и дневное солнце вознеслось, чтобы безжалостными лучами мучить недвижно лежащего пикта.
Хорт не понимал, почему именно злой дух выбрал для своей кровавой поживы маленького сына, а потом и его самого. Он всегда верил в силу своего амулета-оберега, в кусок высушенной человеческой кожи, обшитой вокруг продолговатого куска кварца. Он носил свой амулет на кожаном шнурке, обвивавшем шею, и никогда не расставался с ним, ведь кожу Хорт вырезал собственноручно с груди атланта после первого настоящего сражения, в котором ему привелось принять участие, – тогда пикты наголову разгромили своих извечных врагов, разбивших лагерь в уютной бухте на берегу Громовой реки.
На груди одного из пленных атлантов друид обнаружил татуировку, священный знак этого воина. Почти у каждого атланта на коже красовалось какое-либо изображение; друид объяснил неопытному Хорту, что атланты сначала наносят рисунок на тело, а потом прошивают кожу острой иглой из рыбьей кости, – в иглу вставлено волокно, пропитанное краской из вываренной травы, и поэтому рисунок навсегда остается на коже.
Одну из таких татуировок друид и приказал срезать, чтобы у Хорта, благополучно пережившего свое первое сражение, отныне появился свой собственный оберег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30