Вокруг стояли сумки, рюкзаки и большой ящик с желто-зеленой эмблемой «Дави», по которой он должен был ориентироваться (точно такая же эмблема размещалась в каталоге фирмы). Все смотрели вверх, не обращая на него никакого внимания, и, подняв голову, Эгон понял почему: по строительным лесам карабкался мальчик. Он залез уже очень высоко. Что-то кричал руководитель группы, но мальчик взбирался все выше и выше под аккомпанемент поюще-звенящих труб. Ситуация казалась очень серьезной, и Эгон боялся, как бы мальчик не упал.
– Спускайся! Это опасно для жизни! Мы за тебя отвечаем! – не унимался вожатый, сам еще совсем молодой парень. Но мальчик продолжал взбираться, пока не достиг верхней площадки, прямо под крышей. Он встал на самый ее край и, улыбаясь, посмотрел вниз.
– Эге-ге-ге! – вопил он, и его голос отзывался эхом.
– Спускайся, – волновался вожатый.
– Что? – кричал мальчик. – Что ты сказал?
– Слезай. И осторожно, пожалуйста.
– Сейчас! – откликнулся мальчик.
Он прошелся туда-сюда, подпрыгнул несколько раз, пытаясь дотянуться до крыши, и только тогда начал спускаться по трубам, выделывая опасные трюки. С нижней площадки он спрыгнул на ящик, а оттуда на перрон.
– Господи, зачем? – спросил вожатый.
– Я не видел таблички «Взбираться запрещено», – ответил мальчик, – и хотел удостовериться – может, она висит наверху.
Прозвучал сдержанный смех. Вожатый растерялся, не зная, как реагировать.
– Больше так не делай, – сказал он. – Если упадешь, сорвешь нам всем каникулы.
Все уставились на мальчика. Он же, обогнув вожатого, подошел прямо к Эгону, как будто ждал этой встречи уже давно. У него было узкое лицо, русые сальные волосы и ярко-голубые глаза.
– Привет, меня зовут Аксел ван де Граф, – представился он. – А тебя?
Судьба распорядилась так, что во время этих каникул Эгон впервые влюбился, выкурил первую сигарету, впервые в жизни напился, в первый раз занимался любовью с девушкой (с двумя девушками), а также принял решение стать геологом. Но самое главное – именно тогда он познакомился с Акселом, о котором потом всякий раз его расспрашивали: «Не тот ли это самый Аксел ван де Граф? Ты ведь его знаешь, да? Что он за человек?», – и он рассказывал.
Девушек звали Вера и Флорри Ланакер – две сестры из Харлема, семнадцати и пятнадцати лет, которые считали себя секс-бомбами, что было сущей правдой. В поезде Эгон сидел напротив них, а проезжая по Бельгии, оказался на какое-то время рядом с младшей, Флорри, стоя с ней в проходе и любуясь проносящимися мимо пейзажами. Она много болтала о катании на лошадях, о патентном бюро их отца. Однако когда Аксел что-то нашептывал Вере на ушко, а та громко смеялась, Эгон понимал, что его шансы равны нулю и дамский угодник Аксел ему не чета.
Была еще и другая девушка, Марьоке Хеффелс из Хилверсума. На перроне она теребила руки, когда Аксел спускался с лесов, и была единственной, кто не смеялся, когда он ерничал, беседуя с вожатым. У нее были забавные черные космы и серьезные глаза. Однако в поезде, случайно перехватив его взгляд, она прыснула со смеху – тут не удержался и Эгон.
Поездка затянулась, и уже начало темнеть, когда в кузовах двух грузовиков их доставили в лагерь – на лужайку, предназначенную исключительно для них, на берегу реки Урт, близ городка Ла-Рош. Из большого ящика достали центральную палатку, а из двух маленьких – палатки, в которых им предстояло спать по двое. Распространялся аромат сваренного на скорую руку вермишелевого супа; в тумане, поднимавшемся с реки, они все вместе устанавливали центральную палатку, и Аксел сказал Эгону:
– Будем спать в одной палатке, хорошо?
В тот же вечер, чуть позже, Эгон выкурил свою первую в жизни сигарету, отчего слегка обмяк и впал в смешливое настроение. Аксел признался, что добавил в сигарету немного гашиша. На другой вечер Аксел принес бутылку вина, которую он, как уверял, украл в Ла-Роше. Эгон и раньше пил вино, но никогда в таких количествах. На следующий день после долгой прогулки по городу Аксел затащил Эгона в магазин, где накануне стянул бутылку. И пока хозяин магазина за прилавком обслуживал клиента, Аксел взял с полки еще одну и улизнул на улицу. Эгон же остался стоять, как парализованный. Хозяин не сводил с него глаз. Эгон быстро схватил пачку жвачки, расплатился и вышел из магазина. Владелец догнал его и заставил вывернуть карманы.
– Чтобы больше сюда ни ногой! – пригрозил он.
– Хорошо, – сказал Эгон.
Неподалеку, на тротуаре, сидел Аксел – бутылка стояла рядом с ним.
Так же, как и Эгону, Акселу только что исполнилось четырнадцать. Он был сыном директора больницы в Хилверсуме. По его словам, он уже «делал это» с шестью девицами, в том числе и с тридцатидвухлетней женщиной, женой врача в больнице отца. Порывистый, нервный, властный, он внушал постоянный страх: будто отойди ты от него хоть на шаг, пропустишь что-то важное, или же вот-вот в лагерь нагрянет полиция и арестует соучастников кражи вина. Он обожал покер и обучал этой игре всех желающих. По вечерам, а иногда и днем у бассейна велись крупные карточные сражения, которые из-за больших ставок в конце концов запретили; к тому же Аксел – было дело – ударил одного из мальчиков, обвинившего его в жульничестве (он выиграл тогда больше ста гульденов).
Чтобы спровоцировать Аксела на какой-то поступок, стоило лишь повесить табличку «Вход запрещен». Рядом с лагерем имелась такая табличка – у территории, где размещались склады, грузовики, большие кабельные катушки и две черные башенки, похожие на опрокинутые солонки, под которыми останавливались машины для загрузки. О содержимом груза никто не знал.
Когда они однажды всей гурьбой проходили мимо, Эгон громко поинтересовался, что же все-таки может находиться в этих солонках. И тут же понял, что натворил. В мгновение ока Аксел проник на территорию и залез на одну из солонок. Из здания склада выскочил разъяренный мужчина. Вожатый Кейс, который умолял Аксела слезть с лесов на вокзале, попытался успокоить его. Аксел же, балансируя на краю солонки, орал во все горло:
– Она пустая! Здесь ничего нет!
Не обращая внимания на ругань сторожа, он спустился вниз и с помощью нескольких известных ему слов по-французски сумел выяснить предназначение солонок: зимой там хранили реагент для обработки дорог.
– Наглецам принадлежит полмира, – сказал кто-то.
– А грубиянам – вторая его половина, – ответил Аксел.
Они гуляли по ярким маковым полям, изредка натыкаясь на увязшие в болотах танки, оставшиеся после битвы за Арденны; катались на байдарках и купались в речке и бассейне; посетили пещеру, видели соколиную охоту возле руин замка Ла-Рош, могилу умершего молодым нидерландского поэта; сидя у костра, рассуждали о войне во Вьетнаме и спорили, кто лучше: «Битлс» или «Роллинг стоунс». Во время одной из таких прогулок началась жуткая гроза: оглушительные удары грома раздавались так близко, что до смерти перепуганные девчушки кидались в объятия мальчиков (Марьоке – в объятия Эгона). Все вместе они бросились бежать и спрятались в сарае, сотрясавшемся от громовых раскатов и проливного дождя. Там сладко пахло мокрым деревом и землей и было так же темно, как в их палатках при отходе ко сну. Марьоке и Эгон сидели рядом на двух опрокинутых ведрах, смеясь друг над другом при каждом новом ударе грома; Вера и Флорри разлеглись на маленьком стоге сена, пожевывая соломинки; Кейс наблюдал за ними, а Аксел взобрался на трактор, завел мотор и протаранил дверь сарая.
Вечером в палатке после сигнала гонга, означавшего, что пора гасить свет, Аксел собрался уходить.
– Ты куда? – спросил Эгон.
– К Вере.
– К Вере? Сейчас? Зачем?
– Трахаться, – сказал Аксел и вылез из палатки.
Эгон просто обалдел. Его приятель только что покинул палатку и ушел «трахаться»! Звучало невероятно, но Эгон чувствовал, что это правда. Как же все это произошло? Эгон не заметил, чтобы Аксел слишком часто бывал в обществе Веры. Его, кстати, это удивляло: Вера была отличной девчонкой, а Аксел постоянно кичился своими подвигами, хотя Эгон и воспринимал это как простое бахвальство. Но как же удалось Акселу ее соблазнить? Наверное, не зря они шептались в поезде? Или ее впечатлила история с трактором? Но как? Если, к примеру, он сам бы завел этот трактор, то где гарантия, что в данный момент он был бы на месте Аксела? И к тому же, это ведь Вера! Семнадцатилетняя девчонка! Она перечисляла им марки машин, в которых мальчики отвозили ее на вечеринки. Настоящая женщина! А Акселу всего четырнадцать – на несколько месяцев старше Эгона!
Эгон откинул тент и выглянул наружу. Было туманно и темно. Он видел силуэты в центральной палатке, освещенные фарами неслышимой машины, которая повернула где-то в горах, и стоявшие вкруг маленькие палаточки. Дальше – черный лес. Это казалось невероятным: Аксел трахался. Сейчас. Трахался с Верой.
Еще не успев до конца отдышаться, Аксел вернулся на удивление быстро, глаза горели. Все произошло за лагерем, возле тропинки, откуда начинались лагерные прогулки, сказал он. У Веры груди, в которых можно заблудиться. Нет, они договорились об этом еще до грозы. Просто он сказал ей, чтобы в полдвенадцатого приходила к тропинке. Нет, он не сказал, для чего. Но для чего же еще? Чтобы смотреть на звезды?
– Но почему Вера согласилась? Она влюблена в тебя?
– Откуда я знаю? Потому что парни для того и существуют, чтобы трахаться с девчонками, а девчонки – с парнями.
Они не предохранялись. По крайней мере он. Выбрасывать его бесценное семя в мешочек? Ну уж нет – в женщину, там его место.
– А вдруг Вера забеременеет?
– Тогда забеременеет Вера. Не я. Парашют нужно иметь, если хочешь прыгнуть из самолета. Когда-нибудь видел человека, прогуливающегося с парашютом? Нет, потому что он не может упасть. Все, я пошел спать.
Он тут же заснул. Эгон вспомнил Веру, лежавшую на стоге сена с соломинкой во рту в предвкушении вечера, когда они займутся любовью.
Холм на другой стороне речки был густо усыпан черничными кустами. Следуя лагерной традиции, ребята, разбившись на пары, в один из последних вечеров отправлялись по ягоды. После чего варилось варенье, и в зависимости от урожая каждый увозил одну-две баночки домой. Но главное, по словам мальчика, уже отдыхавшего в лагере раньше, заключалось в том, что влюбленные парочки наконец получали возможность побыть наедине.
После ужина и вечерней уборки стали компоновать пары. Эгон рассчитывал пойти за черникой с Марьоке, но только собрался ей об этом сказать, как Аксел, который сам шел в паре с Флорри, подвел к нему Веру.
С корзинками, сумками и пакетами, они по камням перебрались через речку, и в труднопроходимых местах мальчики обязаны были подавать девочкам руку. Они рассеялись по холму. Эгон и Вера залезли почти на самый верх. С высоты была видна речка Урт, построенная ими в тот день дамба, лагерь на другой стороне, где вожатая Мария выставляла на стол из коробки баночки для варенья (если внимательно прислушаться, можно было даже услышать их стук). На секунду у подножия холма он увидел голову Марьоке. Эгону показалось, что она тоже на него смотрит. Он улыбнулся ей, но не мог понять, улыбнулась ли она ему в ответ. Ее голова снова исчезла за кустами.
Эгон и Вера собирали чернику молча, иногда останавливаясь, чтобы поесть ягод. Эгон не понимал, почему Аксел не пошел с ней сам. И что, интересно, она чувствует, когда тот гуляет сейчас с ее сестрой? Их нигде не было видно.
Эгон то и дело смотрел на покрытую нежным пушком верхнюю часть ее бюста, выступающего из-под свитера. А когда она наклонялась вперед, ему открывалась еще более волнующая картина. Аксел же видел эти груди обнаженными. И держал их в руках!
И, конечно же, находясь рядом с ним, соседом Аксела по палатке, так близко, она не могла об этом не вспоминать. Перед ним была девушка, которая думала о сексе и о том, как сама недавно занималась «этим».
Она посмотрела на него, держа две ягодки на кончике пальца, и ему почудилось, что она вот-вот положит их ему в рот, но она съела их сама. От всей уже съеденной черники у нее были черные губы.
– Ты ведь влюблен в Марьоке Хеффелс, правда? – спросила она. – Почему же ты не пошел с ней?
– Я не влюблен в нее.
– Нет, влюблен.
– С чего ты взяла?
– Я вижу это по твоему носу, – сказала она и, рассмеявшись, раздавила ягоду о кончик его носа. – Хорошая девчонка.
– Да.
– И влюблена в тебя.
– Нет, – сказал Эгон, глядя вниз, на подножие холма. Было уже слишком темно, чтобы пытаться разглядеть голову, торчавшую из-за кустов. Ему вдруг непонятно почему стало грустно.
– А Аксел – что он за парень? – спросила Вера.
– Псих.
– И всегда таким был?
– Не знаю. Я только здесь с ним познакомился.
– Правда? Я-то думала, вы давние друзья.
– Нет, – сказал Эгон. – А ты что, влюблена в него?
– Нет, – сказала Вера и посмотрела перед собой. – Умеешь хранить тайны? Я убью тебя, если ты ему расскажешь. Я действительно влюблена в него. Но как человек он мне не нравится. Я даже и не представляла, что такое возможно.
Они продолжали собирать ягоды, пока не стемнело окончательно и до них не донесся сигнал лагерного гонга. Все собрались у подножия холма, освещая друг друга карманными фонариками, и отправились по камням в обратный путь. В лагере ягоды ссыпали в миски. Аксел и Флорри набрали меньше всех. Все, включая Веру, смеялись над ними, но Эгону было интересно, о чем она думает на самом деле.
Получилось четыре большие миски ягод. Разведя огонь, они дружной толпой уселись вокруг костра, и Кейс, которому самому было всего лишь двадцать два года, начал разглагольствовать о сексе. Поход за черникой и проповедь на тему секса были своего рода ежегодным лагерным ритуалом. Секс, по словам Кейса, играл важную роль в жизни человека, и естественно, что сейчас, в их возрасте, каждому из них предстояло открыть его для себя. К тому же, как они уже наверняка заметили, лагерь предоставлял им достаточно свободы. И все-таки стоит прислушаться к такому опытному человеку, как он. Все рассмеялись. Потому что в жизни, продолжал он, есть нечто большее, чем просто «трахаться или не трахаться». Он прямо так и сказал, и в группе захихикали. Рука, гладящая тебя по щеке, катание вдвоем на лодке, нежданное письмо, прогулка за руку вдоль реки – подобные моменты способны придать тебе колоссальный импульс, стать наградой и остаться с тобой навсегда – пусть сейчас это и кажется невероятным. Больше, чем секс как таковой.
– На том холме, где вы собирали ягоды, есть только одна вершина. Но чтобы до нее добраться, каждый находит собственную тропинку.
Эгон вдруг заметил, что Кейс не отрывал взгляда от Аксела. Возможно, он что-то заподозрил. Аксел же не смотрел в сторону Кейса. Позже, когда костер уже стал догорать, Кейс прошелся по кругу и расспросил каждого о его планах на будущее. Амбициозные хирурги, пианисты и самолетостроители, оказавшиеся в лагере, вызвали смешки. Вера хотела стать модельером, Флорри – ветеринаром, а Марьоке – археологом.
– Геологом, – впервые сказал Эгон, отвечая на вопрос.
– А ты, Аксел, кем ты хочешь стать? – спросил Кейс.
– Неудачником, – сказал Аксел.
В группе снова засмеялись, скорее испуганно. Ответ прозвучал жестко и грубо – несправедливо по отношению к добряку Кейсу. Тот стоял, открыв рот и чуть не плача. Позже Эгон часто рассказывал эту историю, когда кто-то спрашивал его об Акселе, – и все как один говорили: «Ну, в этом он как нельзя лучше преуспел». Что-то именно в этом роде наверняка хотел сказать и Кейс, но нашел в себе силы промолчать.
Порой Эгон доставал фотографии, сделанные во время тех каникул, но никогда не признавался, что Вера и Флорри были первыми девушками, с которыми он переспал. Пока другие рассматривали Аксела, он рассматривал их – одна темная, другая светлая, обе с живыми открытыми лицами. Марьоке была лишь на одной фотографии.
В палатке Аксел рассказал, как раздевал Флорри, у которой тоже фантастические груди. Но она не рискнула делать это там, на холме. Поэтому он назначил ей свидание. Эгон не поверил. Однако стоило раздаться сигналу гонга, как Аксел засобирался. Вышел, но тут же вернулся, на секунду просунув голову в палатку, и предложил:
– Пошли вместе, тогда ты сможешь подцепить Веру. А то она лежит там совсем одна.
Эгон почувствовал себя так, будто его подвесили на веревке над пропастью. Предложение подцепить девушку только потому, что она скучает, казалось ему совершенно немыслимым, он никогда бы не решился на такое. И что значит «подцепить»? Заняться любовью?
– Давай, – позвал Аксел. – Идем вместе. Они ждут нас, я уже им сказал. Классные девочки.
Эгон не осмеливался, да и не хотел. Он даже не был влюблен в Веру. Но оставаться в палатке было невыносимо, как невыносимо сидеть на стуле, когда в доме орут сирены. Он вылез на воздух. Крошечные палатки напоминали домики из игры «монополия».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15