OCR Busya
«Гилберт Адэр «Ход Роджера Мургатройда», серия «Классический детектив»»: ACT, ACT МОСКВА, ХРАНИТЕЛЬ; Москва; 2007
ISBN 5-17-040875-7
Аннотация
Перед вами – удивительный роман.
Роман, в котором причудливо переплетаются мотивы самых известных детективов Агаты Кристи, а на их основе создается новая, увлекательная криминальная интрига!
…Совершено загадочное убийство.
Подозреваются все обитатели и гости уединенного, занесенного снегом особняка.
Расследование ведет… сама Королева Английского Детектива!
Гилберт Адэр
Ход Роджера Мургатройда
Посвящается Майклу Маару

* * *
Реальный мир – не более чем общая сумма путей, ведущих никуда.
Рауль Руис


Глава первая
– Просто невообразимо, чтобы такое произошло на самом деле, а не в книге! – Трясущейся рукой полковник закурил сигару, а затем добавил: – Ч**т побери, Эвадна, ну, прямо как в какой-нибудь этой вашей!
– Ха! – презрительно профырчала названная дама, поправляя пенсне, криво оседлавшее ее переносицу. – Вот и подтвердилось мое давнее подозрение.
– О чем вы?
– О том, что вы беспардонно привирали, когда говорили мне, до чего вам нравятся мои романы.
– Привирал? Ну, это надо же…
– Если бы вы их правда читали, а не притворялись, так знали бы, что я не опускаюсь до запертых комнат. Я предоставляю их Джону Диксону Карру.
Полковник прикидывал, как лучше выбраться из неловкой ситуации, в которую он себя вверг, но тут его дочь Селина, до этой секунды прятавшая лицо в ладонях, сидя на диване рядом с матерью, внезапно заставила их обоих вздрогнуть.
– Бога ради! – вскричала она. – Прекратите, вы оба! Вы отвратительны донельзя! Ведете себя так, будто мы играем в «Ищи убийцу»! Рей лежит мертвый, – она театрально взмахнула рукой примерно в направлении чердака, – убитый выстрелом в сердце. Неужели вам все равно?!
Последние четыре слова были выкрикнуты исключительно заглавными буквами: «НЕУЖЕЛИ ВАМ ВСЕ РАВНО?!» Правда, решив изучать искусство вместо того, чтобы выбрать сцену, Селина могла и ошибиться в своем призвании, но в данном случае никто не усомнился в ее искренности. Рыдать она перестала только-только, а ведь после обнаружения трупа миновало добрых полчаса! И хотя полковник и его супруга делали все, что было в их силах, чтобы ее успокоить, он в горячке смятения после этого открытия успел уже забыть глубину чувств дочери к жертве. И теперь его румяно-багровое лицо выразило некоторое смущение.
– Извини, деточка, извини мою нечаянную черствость. Дело в том… ну, просто это убийство настолько необычно, что я все еще никак не приду в себя! – Он обнял ее за плечи. – Прости меня, прости!
Затем, как обычно, его мысли вновь отвлеклись.
– Ни разу не слышал, чтобы убийство в запертой комнате случалось на самом деле, – пробормотал он себе под нос. – Пожалуй, стоит написать в «Таймс».
– Ах-х-х, папа!
Пока супруга полковника продолжала без толку поглаживать колени дочери, Дональд, молодой американец, с которым Селина познакомилась в художественной школе, сочувственно над ней наклонился. (Точнее говоря – Дональд Дакуорт, не слишком удачное сочетание имени и фамилии, хотя его родители никак не могли предвидеть эту мультипликационную ассоциацию, когда крестили его в 1915 году.) Но он был слишком застенчив, чтобы сделать то, что ему, конечно же, хотелось, то есть заключить ее в объятия.
Честно говоря, полковник отнюдь не был единственным, кто проявил бессердечие. Хотя следует указать, что хотя все присутствующие сочувствовали Селине, кто вслух, кто молча, факт оставался фактом: только она одна среди хозяев и гостей этого званого вечера искренне оплакивала покойного. Даже если их мысли не были бы заняты поразительными обстоятельствами преступления, все остальные без единого исключения имели собственные сугубо личные причины не тратить лишнее время на формулирование общепринятых выражений сожаления из-за того, что Реймонд Джентри безвременно покинул этот мир. Короче: никто не был готов проливать крокодиловы слезы, а искренние – только Селина Ффолкс.
А потому, если бы сторонний наблюдатель забрел утром на второй день этого Рождества в обшитую панелями гостиную Ффолкс-Мэнора, неизгладимо мужская аура которой, столь же бьющая в нос, как аромат сигары полковника, женственно смягчалась изящными статуэтками доултонского фаянса на каминной полке и изящной вышивкой накидок на спинках кресел, такой наблюдатель, безусловно, ощутил бы сгущающуюся атмосферу шока и даже страха. Но вдобавок его поставило бы в тупик практическое отсутствие личной скорби.
Напольные часы только что отбили четверть восьмого. Сбившаяся в кучку прислуга уже была одета в привычную форму, тогда как гости все еще оставались в халатах – то есть все, кроме Коры Резерфорд, актрисы сцены и экрана, одной из старейших подруг Мэри Ффолкс. Она щеголяла в броском лилово-золотом одеянии, которое называла «кимоно», объясняя, что это последний крик парижского «эксклюзива». Именно она и заговорила следующей:
– Почему же вы, мужчины, не предпримете что-нибудь?
Полковник резко вскинул голову.
– Возьмите себя в руки, Кора, – предостерег он ее. – Сейчас не время для истерик.
– Ради бога, Роджер, не будьте глупы! – ответила она обычным своим тоном сердечного презрения. – Нервы у меня из более закаленной стали, чем ваши.
И словно в доказательство она извлекла из кармана кимоно (отнюдь не единственного) плоский портсигар, достала сигарету, вставила в удлиненный мундштук черного дерева, закурила и сделала глубочайшую затяжку – и пальцы ее во время всех этих операций оставались настолько же твердыми, насколько у полковника они дрожали.
– Я, – продолжала она невозмутимо, – имела в виду только одно: мы не можем просто рассиживать с мертвым телом у нас над головой. Необходимо что-то предпринять.
– Да, но что? – ответил полковник. – Фаррар пытался позвонить… сколько раз, Фаррар?
– Без малого десять, сэр.
– Верно. Провода оборвало, и они, вероятно, останутся оборванными еще какое-то время. И, как вы сами прекрасно слышите, оборвавший их буран продолжает бушевать. Мы должны смотреть фактам в глаза. Мы занесены снегом. Полностью отрезаны от внешнего мира – во всяком случае, пока буран не стихнет. До ближайшего полицейского участка больше тридцати миль, и единственная ведущая туда дорога, конечно, погребена под сугробами. – Покосившись на Селину, он докончил: – И, в конце-то концов, ведь… ну, я хочу сказать, что наше празднование Рождества абсолютно испорчено и все такое прочее, и это крайне неприятно для нас всех, но тело ведь… оно никуда не денется. Боюсь, нам придется просто ждать столько времени, сколько потребуется.
И вот тут из кресла у камина, в котором уютно и бесформенно утопала в своем шерстяном халате, Эвадна Маунт, писательница, которой мы уже представлены, сказала полковнику с настойчивостью в почти мужском голосе:
– Не знаю, Роджер, можем ли мы себе это позволить.
– Что позволить?
– Ждать, сколько потребуется, как вы говорили.
Полковник бросил на нее ядовито– испытующий взгляд.
– Но почему?
– Рассмотрим, что здесь произошло. Полчаса назад Реймонд Джентри был найден мертвым на чердаке. Вам, Роджер, пришлось взломать дверь, чтобы добраться до него, – дверь, запертую изнутри, причем ключ оставался в скважине. И если этого мало, так единственное окно в помещении забрано решеткой. Таким образом, как ни взглянуть, никто не мог войти туда, и все же кто-то вошел, а неизвестно каким образом оказавшись внутри, никто не мог бы выйти наружу. И тем не менее невозможно отрицать, что кому-то удалось сделать и то, и другое.
Ну, как я уже сказала вам, Роджер, я не занимаюсь убийствами в запертых помещениях. Я написала девять романов и три пьесы – последняя из них «Не тот залог» завершает, пока мы тут разговариваем, свой четвертый триумфальный год в Вест-Энде – ну-ка, превзойди это, Агата Кристи! – и ни в романах, ни в пьесах нет ни единого убийства в запертой комнате. Так что не стану делать вид, будто я догадываюсь, как было совершено данное убийство.
Но, – продолжала она, помолчав секунду-другую, явно прибегнув к паузе, чтобы произвести на своих слушателей наибольший эффект, – Я ЗНАЮ, КТО ЕГО СОВЕРШИЛ.
Эффект действительно получился сокрушительный. В гостиной наступила мертвая тишина. На несколько секунд время словно остановилось. Прислуга перестала нервно переступать с ноги на ногу. Безупречно наманикюренные пальцы Коры Резерфорд перестали выделывать изящный пируэт по прозрачному краю стеклянной пепельницы. Даже напольные часы перестали тикать – или тик-такать, – поддакивая.
В конце концов тишине патетически положил конец взрыв гнусавых причитаний, которыми разразилась младшая горничная с намасленными пальцами – Аделаида, «аденоидная Адди», как прозвали ее остальные горничные, всегда готовая расплакаться, стоило упасть булавке – ну, во всяком случае, фарфоровой чашке. Однако оглушительным «Т-ш-ш, дуреха!» миссис Варли, кухарка, заставила ее умолкнуть, и все вновь повернулись к Эвадне Маунт.
Неизбежный вопрос задал полковник:
– Ах, так вы знаете! Ну так скажите нам, кто это сделал?
– Кто-то из нас.
Как ни странно, никаких негодующих протестов, которые она, вероятно, ожидала вслед за таким драматическим заявлением, не последовало. Напротив, его логичность словно бы сразу и одновременно показалась всем неоспоримой.
– Мне известно, что этот дом расположен прямо на краю Дартмура, – продолжала она, – и, полагаю, у всех вас возникли фантазии о сбежавших заключенных. И, да, действительно, из-за обрыва телефонных проводов мы не можем исключить возможность, что какой-нибудь сбежавший заключенный рыскает сейчас по окрестностям. Но я это отбрасываю. Как заверила Алису Королева Червей, перед завтраком я способна поверить в шесть невозможностей… то есть, скажем, ПОСЛ Е завтрака, – поправилась она, – я ничто, пока не выпью мой утренний кофе. И как жадная читательница детективных загадок моего дорогого друга Джона Диксона Kappa, я, кроме того способна поверить, что некто умудрился материализоваться а потом дематериализоваться в этом запертом чердачном помещении, в промежутке убив Реймонда Джентри, причем без всякого вмешательства сверхъестественного. Боги, я вынуждена этому верить, поскольку это случилось!
Но никто никогда не заставит меня поверить, будто заключенный сбежал из своей камеры в Дартмуре, сбежал из самой застрахованной от побегов тюрьмы в стране, прошел через вереск в бушующем буране, проник в этот дом так, что никто из нас его не услышал, заманил беднягу Джентри на чердак, прикончил его, вышел, оставив окно и дверь прочно запертыми, и ускользнул в буран! Нет, и в жизни, и в литературе я отрицаю подобную возможность. С какой стороны ни взглянуть, убийство это было внутренней работой, говоря на языке полиции.
Вновь наступила тишина, пока ее слова вновь просачивались в их сознание. Даже Селина отняла ладони от залитого слезами лица и наблюдала, как все остальные воспринимают их. И вновь заговорил полковник, стоявший, уперев руки в боки, перед огромным пылающим камином в позе, очень напоминавшей актера Чарльза Лафтона в роли Генриха VIII.
– Ну, Эвадна, должен сказать, хорошенькую бомбочку вы на нас уронили.
– Мне пришлось говорить без обиняков, – ответила она нераскаянно. – Ведь вы же сами сказали, что мы должны смотреть фактам в глаза.
– Вы сейчас предложили не факт, а теорию.
– Возможно, и так. Но если кто-нибудь еще… – ее взгляд обшарил комнату, – если кто-нибудь еще сумеет вывести более правдоподобное заключение из имеющихся у нас улик, я была бы рада его послушать.
Мэри Ффолкс, которая до сих пор не проронила ни слова, внезапно обернулась к ней и вскричала:
– Ах, Эви, ты, конечно, ошибаешься, конечно же! Будь это правдой, то… то… даже подумать жутко!
– Прости, старушка, но именно потому, что это жутко, мы и должны об этом думать. Вот почему я сказала, что мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока стихнет буран. Самая мысль о том, что мы все сидим здесь и прикидываем, кто из нас… Договаривать мне не обязательно, ведь верно? Я знаю, к какому хаосу способны привести взаимные подозрения.
Как раз тема моего первого романа, «Тайны зеленого пингвина», как вы помните, в котором женщина настолько одержима убеждением, будто соседка медленно отравляет своего мужа-инвалида, что ее собственный муж, доведенный до исступления ее маниакальным подглядыванием, вынюхиванием и выслеживанием, в конце концов в припадке неудержимого бешенства раскраивает ей голову медной бенаресской статуэткой. А соседка, разумеется, оказывается абсолютно ни в чем не повинной.
Ну, я не хочу сказать, будто тут должно произойти что-либо похожее. Но предпринять что-то необходимо. И побыстрее.
В другом конце гостиной чинно стоявший среди своих подчиненных Читти – дворецкий полковника, человек, который даже в столь непотребный час умудрялся сохранить дворецкообразную невозмутимую внушительность, – сжал кулак, поднес его к губам и издал заведомо театральный кашель. Того рода звук, который драматурги в ремарках склонны изображать как «кха-кха», и в кашле Читти можно было четко расслышать два слога с «а», следующих за «кх».
– Да, Читти, – сказал полковник, – в чем дело?
– Если мне будет дозволено сказать, сэр, – тяжеловесно произнес Читти, – мне представилось, что… ну, что…
– Да-да! Говорите же!
– Так, сэр, старший инспектор Трабшо, сэр.
Лицо полковника мгновенно просветлело.
– Ну… а ведь верно! Конечно, Трабшо!
– Трабшо? Мне эта фамилия известна, – сказал Генри Ролф, местный врач. – Вышел в отставку после службы в Скотленд-Ярде? Переехал сюда месяца три назад?
– Он самый. Вдовец. Немножко отшельник. Я пригласил его провести праздники с нами, ну, по-соседски. Ответил, что предпочитает проводить Рождество в одиночестве. Но вообще довольно приятный субъект, если его разговорить, а в Ярде он числился в наилучших. Отличная мысль, Читти.
– Благодарю вас, сэр, – прожурчал Читти с явным удовлетворением, прежде чем бесшумно вернуться на свое место.
– Дело в том, – продолжал полковник, – что до коттеджа Трабшо миль шесть-семь по Постбриджской дороге. Прямо перед перекрестком. Даже и в буран можно съездить за ним и привезти сюда.
– Полковник!
– Что, Фаррар?
– Ловко ли это? В такой час. И на Рождество. И он ведь в отставке.
– Полицейский никогда по-настоящему в отставку не уходит, даже на ночь, – возразил полковник. – Почем знать, возможно, он будет только рад чем-нибудь заняться. Наверное, умирает со скуки, весь день ни с кем не разговаривая, кроме старого слепого Лабрадора. – Он тут же вышел из оцепенения и повернулся, оглядывая каждого из стоящих, сидящих или горбящихся там и сям мужчин. – Кто-нибудь из вас готов съездить?
– Я съезжу, – сказал доктор, опередив остальных. – Мой старый драндулет любую непогоду выдерживает. Он ведь привык.
– Разрешите, я поеду с вами, – столь же быстро поддержал его Дон.
– Спасибо. Мне может понадобиться мускульная помощь, если мотор заглохнет.
– Если вам мускулы требуются, доктор, – сказал Дон, с надеждой покосившись на Селину, когда (лишь наполовину в шутку) взбугрил свои бицепсы, – то я ваш человек.
– Отлично, отлично. Ну так поехали, если уж едем.
Тут Генри Ролф наклонился над креслом, в котором, поджав под себя ноги без чулок, точно кошка – лапки, сидела Мэдж, его жена, и сдержанно поцеловал ее в лоб.
– Пожалуйста, милочка, – сказал он, – не волнуйся из-за меня. Со мной все будет хорошо.
Держась с обаятельной твердостью, Мэдж Ролф, которая всегда выглядела так, словно единственной ее тревогой в жизни было опасение, сколько ей придется ждать, пока какой-нибудь влюбленный хлыщ раскурит ее следующую сигарету, отдарила мужа за поцелуй всего лишь измученной улыбкой.
Тут же он решительным шагом покинул комнату в сопровождении Дона и под всеобщие пожелания доброго пути. После чего, хлопнув в ладоши прямо-таки по-восточному и собрав столько угрюмого благодушия, сколько могло быть сочтено приличным в данных обстоятельствах, полковник спросил:
– Кто-нибудь не против присоединиться ко мне и позавтракать?
Глава вторая
Было без нескольких минут девять в то же утро, когда с переднего двора донесся шум автомобиля, подъезжающего к стеклянным дверям, и быстрый взгляд между тяжелыми бархатными занавесками подтвердил, что это машина доктора Ролфа. Выяснилось (как предстояло услышать сидящим в гостиной), что поездка – особенно туда – была сплошным кошмаром. Из рассказа доктора следовало, что «ровер» выбирался по краю гибели из одного глубокого сугроба в другой, а злополучный Дон большую часть пути не ехал в нем, а толкал его. Тем не менее они все-таки добрались до коттеджа Трабшо. К счастью, он был уже на ногах и нянчил у огня кружку горячего шоколада, а может быть, и кое-какие воспоминания, пока Тобермори, его дряхлый Лабрадор, дремал возле его обутых в шлепанцы ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23