Уоррен МЭРФИ
Ричард СЭПИР
ЩИТ УБИЙЦЫ


1
Перл Уилсон, больше известный как Большой Перл, велел белой лисичке
принести из спальни пару пачек баксов. Его ноги в
стовосьмидесятипятидолларовых шлепанцах от Гуччи утопали по щиколотку в
густом ворсе белого ковра, застилавшего середину комнаты. Плотно
зашторенные окна отделяли роскошное гнездышко от смердящих, кишащих всяким
сбродом гapлемских улиц - этакий райский уголок в Аду. Одни только
огнестойкие и звуконепроницаемые шторы обошлись ему в 2200 долларов.
Наличными.
- Выпьете чего-нибудь, начальник? - спросил Большой Перл, с
неторопливой величавостью направляясь к бару. Эта величавая походка
буквально сводила с ума белых лисичек.
- Нет, спасибо, - ответил полицейский и посмотрел на часы.
- А как насчет понюхать? - снова спросил Большой Перл, коснувшись
пальцами носа.
От кокаина полицейский тоже отказался.
- Сам-то я не употребляю кокаин, - сказал Большой Перл. - А те, кто
употребляют, раз к разу укорачивают себе жизнь. Эти уличные коты держатся
на плаву максимум год, а потом или прогорают, или погибают, или куда-то
надолго исчезают, пока снова не встанут на ноги. Они безбожно
эксплуатируют своих баб, а потом одна из них не выдерживает, и все летит в
тартарары. Им нравится всякая показуха. Обожают, например, раскатывать в
шикарных машинах. Я не такой дурак. Я плачу моим женщинам, моим
полицейским, моим судьям, моим политикам и спокойно делаю деньги. И вот
уже десять лет у меня нет никаких проблем с полицией.
В комнату торопливо вбежала девушка, прижимая к груди объемистый
пакет из плотной бумаги. Большой Перл снисходительно взглянул внутрь.
- Добавь еще, - сказал он и, покосившись на полицейского, понял, что
допустил оплошность. Тот сидел на краешке глубокого кожаного кресла и при
появлении девушки быстро встал. Судя по всему, он был бы рад
довольствоваться и этим, лишь бы поскорее убраться отсюда.
- Еще немного лично для вас, - поясню Большой Перл.
Полисмен сдержанно кивнул.
- Вы в этом участке недавно, - продолжал Большой Перл. - Обычно в
подобных случаях новичков не посылают. Не возражаете, если я для верности
позвоню в участок?
- Не возражаю. Звоните, - спокойно ответил полицейский.
Большой Перл одарил его широкой белозубой улыбкой:
- Вы, может быть, не вполне осознаете, что вам поручено самое важное
из всех дел, которые предстоят в этот вечер нью-йоркскому департаменту
полиции. Сунув руку под стойку бара, Большой Перл достал телефонный
аппарат. На телефонной трубке, с внутренней стороны, был закреплен с
помощью клейкой ленты миниатюрный револьвер системы "деррингер", и когда
Большой Перл стал набирать номер, револьвер незаметно скользнул в его
широкую ладонь.
- Алло, инспектор, - заговорил Большой Перл вдруг на манер
деревенского парня. - Это - я, Большой Перл. Надо тут кой-чего проверить.
А вот полицейский, которого ты ко мне послал... Он какой с лица? - Большой
Перл внимательно выслушал ответ, глядя при этом в упор на сидящего перед
ним полицейского. Время от времени он кивал головой, бормоча: "Ага, ага.
Ага. Да, сэр. О'кей. Премного благодарен". Большой Перл вернул аппарат
вместе с "деррингером" на прежнее место под стойкой.
- А вы побледнели, - сказал он, осклабившись и прикидывая, что этот
белый мог понять из его телефонного разговора. - Успокойтесь. Похоже, вы
нервничаете.
- Все нормально, - возразил полицейский. Взяв пакет с деньгами, он
спросил: - Через кого вы осуществляете связь с домашними хозяйками в
Лонг-Айленде? Мы знаем, что это - белая женщина, проживающая в Грейт Неке.
Назовите ее.
Большой Перл улыбнулся:
- Что, добавить баксов? Пожалуйста Только редкостное самообладание
позволило Большому Перлу продолжать улыбаться как ни в чем не бывало,
когда белый полицейский выхватил револьвер 38-го калибра и нацелил его
прямо в голову Перлу.
- Эй, мужик, ты что?
Белая девушка охнула и зажала рот ладонями. Большой Перл поднял руки,
показывая, что у него нет оружия. Да у него и в мыслях не было убивать
полицейского из-за какой-то бледнолицей в Грейт Неке. Есть другие пути,
причем такие, которые не таят угрозы твоей собственной жизни.
- Послушай, мужик, я не могу ее выдать. Да и зачем она вам? Вы в
Нью-Йорке, а она откупается в Грейт Неке!
- Мне необходимо это знать.
- Тогда тебе необходимо знать и то, что если этот источник в Грейт
Неке иссякнет, то захиреет весь этот медовый промысел. Больше не будет тех
классно белых дамочек из Вавилона, Хемптона и других подобных им мест,
откуда я получаю первосортный товар. Если же медок перестанет поступить ко
мне, то он перестанет поступать и к вам. Смекаешь, малыш?
- Как ее зовут?
- Ты уверен, что инспектору и в самом деле необходимо это знать?
- Это необходимо знать лично мне. Даю тебе три секунды, и не пытайся
меня обманывать, иначе я вернусь и сотру тебя в порошок вместе с твоей
конурой.
- Что мне делать? - обратился Большой Перл к перепуганной девушке. -
Ну, ну, не волнуйся, миленькая. Все обойдется. Ну, перестань же плакать.
Помедлив еще секунду, Большой Перл спросил снова, не столкуются ли
они с полицейским на трех тысячах долларов.
Полицейский ответил, что не столкуются. И тогда Большой Перл сказал:
- Миссис Джанет Брейчдон. Миссис Джанет Брейчдон, проживающая по
адресу: Седар Гроув Лейн, дом 311, муж которой отнюдь не преуспевает на
поприще рекламы. Дайте мне знать, на сколько ей придется раскошелиться.
Ведь счет она все равно представит мне, и я буду вынужден его оплатить, но
мне не хотелось бы переплачивать лишку. Короче, вы поедете в Грейт Нек
затем, чтобы получить то, что она посылает мне сюда. Так какой же в этом
смысл?
Большой Перл был явно раздражен. "Упаси, Господи, меня от этих
несусветных идиотов", - мысленно шептал он.
- Итак, Джанет Брейчдон, Седар Гроув Лейн, 311, - повторил
полицейский.
- Так точно, - подтвердил Большой Перл. Грянул выстрел, и на черном
лице Большого Перла, между глаз, появилась дыра, быстро наполнившаяся
кровью. Из отвисшей челюсти вывалился язык Большой Перл покачнулся, стал
медленно падать, и тогда полицейский выстрелил еще раз ему в лицо. Девушка
охнула, и пуля тут же прошила ее грудь. Сделав как бы кувырок она упала
навзничь. Полицейский подошел вплотную к корчившемуся в предсмертной
агонии черному сутенеру, выстрелил для верности еще раз в висок, а потом
прикончил недвижимо лежавшую на полу девушку. Из груди у нее все еще
струилась кровь. Он выстрелил и ей в висок. Полицейский покинул уютное
гнездышко Большого Перла. Белый пушистый ковер набухал обильной
человеческой кровью.
В тот же день, в 8.45 вечера, миссис Джанет Брейчдон раскладывала по
тарелкам жаркое, приготовленное по рецепту Джулии Чайлд. Служившее
гарниром картофельное пюре, как и рекомендовала Джулия в телевизионном
шоу, было сдобрено пряными травами с собственного огорода. Внезапно в
столовую вошли двое незнакомцев, белый и черный, и прямо на глазах у мужа
и старшего сына миссис Брейчдон вышибли ее мозги в это экзотическое пюре.
Визитеры извинились перед мальчиком, а затем пристрелили и его и отца.
В Харрисбурге, штат Пенсильвания, один из столпов общества готовился
выступить в Торговой палате по поводу целенаправленного финансирования
социальных программ и более эффективного решения проблем гетто. Его машина
взлетела на воздух, когда он повернул ключ в замке зажигания. На следующий
день в редакцию местной газеты поступило необычное сообщение для печати. В
нем подробно рассказывалось как раз о "целенаправленной деятельности"
этого столпа общества. И в частности, отмечалось, что ему ничем не стоило
раскошелиться на строительство приюта для наркоманов поскольку связанные с
этим расходы он с лихвой покрывал за счет торговли героином. В штате
Коннектикут двое мужчин с револьверами в руках явились в дом местного
судьи, известного редкостной терпимостью по отношению к мафии, и
препроводили его к бассейну на заднем дворе. Там, под страхом смерти,
судье было предложено продемонстрировать свое мастерство в плавании. Но
это предложение было заведомо невыполнимо, поскольку к цепи, обвитой
вокруг шеи судьи, был привязан его переносной цветной телевизор. Так,
вместе с телевизором, его и выудили парни из местного полицейского участка
тремя часами полке.
Об этих убийствах и о полдюжине им подобных было доложено
председателю соответствующего подкомитета Конгресса, который однажды
осенним ясным днем пришел к твердому убеждению, что смерть этих людей -
отнюдь не результат разборок между мафиозными группировками. Здесь что-то
другое, гораздо более зловещее. Он сообщил генеральному прокурору США, что
намерен провести расследование по линии Конгресса, и запросил помощи
Министерства юстиции. Его заверили, что помощь будет обеспечена. Тем не
менее он не испытывал уверенности в успехе. Он чувствовал, что эта затея
ему не по зубам. Выйдя из Министерства юстиции на тихую вашингтонскую
улицу, член палаты представителей от 13-го избирательного округа Нью-Йорка
Френсис К.Даффи вдруг вспомнил о том страхе, который он испытал во время
Второй мировой войны, когда как агент Бюро стратегических служб был
заброшен во Францию.
Его желудок тогда вдруг как бы замер, послав в мозг сигнал отсекать
все прочие мысли, не касавшиеся того, что происходило вокруг. Иных из тех,
кто находился тогда вместе с ним, страх повергал в полную растерянность, и
они теряли чувство реальности. Даффи, наоборот, подавил в себе все эмоции.
Именно поэтому он вернулся после войны домой, тогда как многие его коллеги
погибли. Эта способность Даффи сосредоточиться на главном не являлась
некой добродетелью, какую он сумел развить в себе. Нет, она была присуща
ему от рождения.
Этот известный многим людям страх - сродни сосущей боли под ложечкой
- он испытывал и потом: когда возникли сложности с сыном, а также на
выборах, когда его соперник чуть ни опередил его по количеству голосов и
когда его жене предстояла операция в клинике Святого Винсента. В этих
случаях на него накатывала дурнота, ладони становились влажными, и он с
трудом сохранял самообладание. Но смерть - это совсем другое дело.
Вот она, Даффи, совсем рядом. Он стоял перед зданием Министерства
юстиции - пятидесятипятилетний респектабельный мужчина. Редкие, а сединой,
аккуратно причесанные волосы, изрезанное морщинами лицо - печать прожитых
лет. В руке - дипломат, набитый документами, которыми, как он понимал, уже
не удастся воспользоваться. То, что его тело ничего не забыло и сейчас
предупреждает его о реальности скорой смерти, глубоко потрясло его.
Он подошел к скамейке, усыпанной красными, желтыми и коричневыми
листьями, смахнул их на тротуар и сел. Видимо, листья набросала детвора,
поскольку такого сильного листопада не бывает вообще, а тем более в
Вашингтоне, да еще в конце октября. Какие дела нужно успеть сделать?
Первое - завещание. Тут вроде все в порядке. Второе - сказать Мэри Пэт,
что он любил ее. Третье - сказать сыну, что жизнь хорошая штука и что
Америка - хорошая страна, может, даже лучшая из всех, и жить в ней хорошо.
При этом надо избежать как излишней сентиментальности, так и
нравоучительности. Может быть, просто пожать ему руку и сказать, что он
всегда им гордился? Четвертое - исповедь. Это необходимо, но как найти
достойный путь обретения согласия с Господом, если, не желая иметь больше
детей, он прибегал к средствам, осуждаемым церковью?
Придется пообещать исправиться, но разве честно давать обещание,
которое уже не имеет никакого значения? Он прекрасно знал, что больше у
него не будет детей, даже если бы он и хотел, так что подобное обещание
было бы ложью, а ему не хотелось лгать Господу, по крайней мере сейчас.
Сложности во взаимоотношениях с церковью возникли у Даффи после
диспута с сестрами монастыря Святого Ксавье и постоянно давали себя знать
на протяжении всей длительной процедуры вступления в общество "Рыцари
Колумба", членство в котором он считал для себя обязательным, поскольку
все имевшие какой-либо политический вес ирландцы-католики 13-го
избирательного округа принадлежали именно к этому ордену, точь-в-точь как
евреи аккумулируются главным образом на поприще медицины и культуры.
Человеку нужна опора в жизни, и он находит ее в религии. Даффи наслаждался
великолепием осеннего Вашингтона. Он всей душой любил этот город - кишащий
преступниками бордель на берегах Потомака, где в муках рождалась и крепла
система, о которой может только мечтать человечество, система, при которой
люди будут жить в мире и согласии, где сын ирландского контрабандиста
может стать конгрессменом и участвовать в выборах наравне с сыновьями
нефтяных магнатов, нищих фермеров, сапожников, рэкетиров, священников,
прохиндеев и профессоров. Вот такая она, Америка. Но именно этот
американский гуманизм и ненавистен радикалам, как левым, так и правым,
провозглашающим некий принцип абстрактной чистоты, которой никогда не было
в природе, нет и не будет. Правые при этом цепляются за прошлое, а левые -
за отдаленное будущее.
Даффи взглянул на свой дипломат. В нем были докладные записки о
гибели сутенера, женщины вербовщицы проституток, торговца героином и
судьи, явно разбогатевшего на взятках за оправдание преступников, которым
место в тюрьме. В дипломате были также документы, свидетельствующие о том,
что его прекрасной стране действительно грозит серьезная опасность. Что же
делать? Конечно, он правильно поступил, обратившись прежде всего к
генеральному прокурору, но не ступил ли он на опасную стезю? Можно ли
доверять Министерству юстиции или ФБР? Как далеко зашло дело? По-видимому,
достаточно далеко, если убита кряду полдюжина людей. Распространился ли
террор на всю страну? Причастны ли к этому федеральные службы? И в какой
степени? От этого зависит, как долго продлится его жизнь. Возможно, его
враги и сами пока не знают, но в случае необходимости они не остановятся
перед убийством конгрессмена. Как, впрочем, и любого другого человека. Они
утратили чувство реальности и теперь будут уничтожать то, что прежде
стремились сохранить.
Что теперь делать? Для начала, пожалуй, следует позаботиться о
собственной безопасности. Нужен человек, которому он может довериться.
Самый крутой из всех, кого он знал. Может быть, даже самый крутой во всем
мире. С крепкими мускулами и крепкими нервами.
В тот же день конгрессмен Даффи, расположившись в кабинке
телефона-автомат и выложив перед собой стопку монет, набрал номер телефона
в другом городе.
- Хелло, ленивый сукин сын, как дела? Это Даффи.
- Ты еще жив? - послышалось в ответ. - Твоя трусость давно должна
была свести тебя в могилу.
- Случись такое, ты бы непременно узнал об этом по национальному
телевидению или из "Нью-Йорк таймс". Я ведь не какой-нибудь ничтожный
полицейский инспектор!
- Из тебя, Френки, не получился бы полицейский - тебе недостает
решительности. С твоим слезливо-сопливым вестсайдским либерализмом больше
трех минут ты не продержался бы.
- Именно поэтому я тебе и звоню, Билл. Ты ведь не думаешь, что я
звоню для того, чтобы сказать тебе "хэлло!", не так ли?
- Да уж вряд ли можно было ожидать звонка от такой важной персоны,
как ты. Что случилось, Френки?
- Я хочу, чтобы ты умер за меня, Билл.
- Я готов, лишь бы никогда больше не слышать твоей политической
трепотни. Так в чем дело?
- Сдается мне, что не сегодня-завтра меня настигнет пуля. Как насчет
того, чтобы встретиться в нашем обычном месте?
- Когда?
- Сегодня вечером.
- О'кей, я немедленно выезжаю. И послушай, старая задница, сделай
одолжение.
- А именно?
- Постарайся, чтобы тебя не укокошили до нашей встречи. Они сделают
из тебя еще одного героя-мученика, а их и так уже более чем достаточно.
- Хорошо, Билл, только не двигай губами, когда будешь уточнять по
карте маршрут.
После этого разговора Френк Даффи решил пока не говорить жене, что он
ее любит, а сыну, что гордится им, и не каяться перед Богом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17