Они тоже считали, что «Кавказ-Нефтегазодобыча» – безобразное лицо безобразного бизнеса, и большую часть своего пленения проводили, уча детей и леча стариков в изолированных абхазских поселках северных предгорий. Они хотели вернуться домой, но были готовы подождать заключения благоприятной сделки. Мой вклад этой сделке явно не способствовал. Они избегали со мной разговаривать, а вместо этого занялись развешиванием фонарей и устройством спальных мест на тот неизвестный период времени, который еще проведут в грязном сарае, в сырой глуши, в пятистах милях от ближайшего приличного ресторана.
Эллен снизошла до разговора, но совсем не того, какой мне бы хотелось вести.
– Вы недотепа, Бассет.
– Не я же отдал ему документы.
– Не я же купила три миллиона акций.
– Меня подставили, Эллен. Как вы не понимаете? Подставили. Я не знал, что владею этими акциями. Знай я…
– Да? Значит, кому-то нужно, чтобы вас взяли в заложники?
– Да. Нет. Я хочу сказать, не знаю. Я…
– Вы недотепа, Бассет.
Разумеется, я попробовал позвонить. Часами пытался, но в ответ слышал только длинное объявление на шести различных языках, из которого понял, что никто не берет трубку, и которое предлагало оставить сообщение на автоответчике. Я оставил сообщение, потом второе и третье, каждое следующее отчаяннее предыдущего. Я попытался дозвониться до Люка. Попытался дозвониться до матери. Даже до Линн. Но всякий раз натыкался на автоответчик или звонок не проходил, потому что я ошибался, набирая длинные международные коды. Когда я позвонил Дженни в Женеву, мне ответила голосовая почта, и я получил лишь сообщение, которое всего несколько дней назад казалось таким утешительным. Теперь ее спокойный размеренный тон привел меня в ярость, ведь говорила женщина, которой не было дела до моих затруднений. Наконец я сдался, боясь посадить батарейку, ведь тогда никто не сможет со мной связаться.
Когда наступили сумерки и зажгли фонари, от которых по полу разлились озерца света, а углах древнего строения собрались кожистые черные тени, открыли ящики Красного Креста. Каждому выдали по небольшой, обернутой в целлофан упаковке размером с малоформатную книжку. На упаковке стояли опять-таки значок Красного Креста и надпись «Экстренный энергетический рацион». Я жадно вскрыл свою и тут же уронил на посыпанный соломой пол, а потом сел на корточки и закрыл глаза руками, чтобы спрятать ужас.
– Не дотягивает до вашего гастрономического стандарта, да, Бассет? – спросила с полным ртом Эллен.
– Это шоколад.
– А вы на что рассчитывали? На жареного лебедя?
– Я не могу есть шоколад.
– Господи помилуй, Бассет, сейчас не время привередничать!
– Я не привередничаю. У меня аллергия на шоколад. Должно же быть в ящике еще что-нибудь. Умираю с голоду. Должно же быть еще что-нибудь…
Но ничего больше не было.
Я ушел в угол с одеялом и на нем свернулся, обхватив руками издевательскую пустоту в желудке. Каким-то образом мне удалось заснуть.
Проснулся я перед рассветом, разбуженный низким уханьем, от которого содрогался земляной пол. Как раз когда я продирал глаза, за первой последовала вторая череда толчков, потом третья. Эллен уже проснулась и сидела недалеко от меня, вытянувшись в струнку, вглядываясь в темноту: подбородок задран, рот приоткрыт, кончик языка прижат к нижней губе – точь-в-точь настороженно принюхивающаяся кошка. Я подполз к ней поближе и прошептал:
– Гроза? – и посмотрел на огромные дыры в потолке, через которые мог полить дождь.
Мотнув головой, она так же шепотом ответила:
– Нет. Не гроза.
Раздался новый грохот, от которого в желудке у меня опять все подпрыгнуло, но на сей раз он был громче и ближе, и, невольно снова подняв глаза к полотку, я увидел внезапную вспышку в темноте.
– Снаряды, – сказала она.
– Бомбы?
Она кивнула.
– Надо думать, воздушные.
Раздался рев, это низко над нами пролетел реактивный самолет. Элен повернулась ко мне с таким выражением, которое я привык видеть только на лицах знатоков вин, когда они верно определили виноградник и год.
– Видите? – сказала она, будто теперь все наладится.
К тому времени проснулись остальные заложники, и без особых рассуждений мы сгрудились в углу сарая, который выходил к лесу, почему-то решив, что, сбившись в кучу, будем не столь беззащитны. Сам ночной воздух вокруг потрескивал от автоматных очередей и одиночных пистолетных выстрелов, шипения и взрывов бомб и снарядов, и старая постройка подрагивала на хлипком фундаменте, от чего раскачивались фонари на гвоздях и по стенам танцевали черные тени. Вот как все кончится, подумал я: в сарае, в окружении людей, которые меня ненавидят, в подсвеченной вспышками темноте, где свистят пули, трясется земля, а в желудке у меня пусто. Вот каков будет конец.
Но рассвет все же наступил, а с ним – передышка. Взрывы сперва немного утихли, потом замерли совсем, точно гроза, которая вдруг ушла к морю. Нам остались только дребезжание очередей, за которыми вскоре последовал другой звук, такой неожиданный и резкий, что мне понадобилось полминуты, чтобы сообразить: звонит мой телефон.
Я его выхватил.
– Макс?
– За тобой приедут, малыш.
– Меня взяли в заложники, Макс!
– Знаю. За тобой приедут. Все в будет в порядке.
– У них были документы.
– Мы знаем. Они нам сказали.
– Я не знаю, откуда у них эти документы, Макс.
– Успокойся.
– Успокоиться? Меня едва не убили. Еще могут убить.
– За тобой уже едут.
– Вы знали, что у меня есть акции «Кавказа», Макс?
– Ты во многое инвестировал.
– Вы знали?
– Тебе сказали, откуда взялись эти документы, малыш?
– Эллен Питерсен им отдала.
– Питерсен с тобой?
– Ага, да. Она тут.
– Как она их получила?
– Не говорит. Ни слова не говорит.
– В колонтитуле факса что-нибудь было? Вообще хоть что-нибудь? Номер? Код?
– Нет, ничего. Там ничего не было. Пустота.
– Полная пустота?
– Сплошные нули. Факс-машину перезагрузили. Или она была новой.
– На колонтитуле дата была?
– Говорю вам, Макс, ничего. Вообще ничего. Там…
Замолчав, я тяжело сел на пол сарая, будто из меня вышибли дух. Закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, я сказал:
– Я ведь не говорил вам, что это факсы.
Он закашлялся, потом проскрипел:
– Минутку…
Я услышал, как он прочищает горло и глубоко вдыхает кислород через маску.
– Макс, я вам этого не говорил.
На другом конце провода – молчание, только свист и шорох гипермированного дыхания.
– С тобой все будет в порядке, Марк, – успокаивающе сказал он. – Постарайся не падать духом.
– Это вы дали Питерсен документы? – Я слушал вой статики, звук перебрасываемого спутниками пустого шума.
– Мы же в частном секторе работаем, Марк, – сказал он. – Столько всего надо учитывать.
– Что именно?
– Издержки.
– Какие издержки? Говорите же, Макс.
– Всегда нужно помнить о балансе. Что обойдется дешевле, компенсация или другие меры?
Я принялся ходить взад-вперед по сараю, а мои товарищи-заложники не спускали с меня глаз, и каждый смотрел на меня с отвращением.
– Вы устроили так, чтобы повстанцы не приняли мои извинения.
– Марк, последовательность решений была весьма и весьма непростой.
– Вы знали, что меня возьмут в заложники?
– Мы учитывали такую возможность. Но мы приняли меры.
– Что, если грузины перейдут в наступление?
– И русские, Марк, и русские. Сегодня утром они высадились на побережье под Сухуми. И все с одобрения ООН.
Надо думать, этим словам полагалось стать решающим доводом: если задействована Организация Объединенных Наций, значит, все по-честному, вот только ничего честного тут не было. Как что-то из случившегося могло быть честным? Но в то время, сидя в запертом сарае, я знал только, что я тоже жертва и что убедить в этом остальных окажется весьма непросто. Разумеется, Эллен Питерсен мне не поверит. Теперь я понимал, что на самом деле она не знает, кто послал ей документы, а не зная источника, ни за что не поверит в мою невиновность, как бы я ее ни доказывал. Однако в своей книге «Весьма жалкая история», опубликованной спустя девять месяцев после абхазского инцидента, она хотя бы сумела проследить последовательность событий.
За десять дней до моего прибытия в Зугдиди русские, выступая как от своего имени, так и от имени Грузии, тайно распространили в Совете Безопасности ООН проект резолюции. Резолюция санкционировала решительные меры против военных формирований абхазских сепаратистов в том случае, если моя миссия обернется провалом и заложников не отпустят, хотя все считали, что примут ее только в том случае, если мне будет грозить непосредственная опасность. Иными словами, русские получат поддержку только в том случае, если я тоже окажусь среди заложников. Что я больше не Верховный Извиняющийся ООН, значения не имело. Как выразилась Питерсен, я «еще оставался членом семьи» и фигурой настолько известной, что мировая общественность быстро одобрит применение силы. Моя слава, которую Макс так уговаривал меня признать, станет прекрасным предлогом для развязывания небольшой войны.
В этой сделке выигрывали все, кроме меня и абхазцев. При помощи более крупных и лучше организованных военных подразделений России Грузия раз и навсегда вернет себе контроль над Абхазией. Россия взамен получит приток местной дешевой нефти. А «Кавказ-Нефтегазодобыча» благодаря связям своих дружащих с Кремлем владельцев втихомолку субсидировали часть расходов на вторжение, тем самым став первой частной корпорацией в этой области. Их вклад в итоговые затраты на военные действия, хотя и огромный, оказывался много меньшим любой компенсации, которую им пришлось бы заплатить, если бы мое извинение было принято. А если «ОРБ» устроит так, чтобы меня взяли в заложники, но само при этом никак не подставится и при неблагоприятном исходе сможет оспорить свою причастность, тем лучше, ведь тогда стоимость всей операции упадет, а в результате возрастет гонорар агентства, иными словами – мой собственный.
Но в тот момент никаких подробностей мне Макс не сообщил. Он сказал просто:
– Наш гонорар будет гораздо выше, Марк.
– Мне не нужны деньги, Макс. И вам они не нужны. Вы умираете.
– Вспомни, Марк. Только неудачники умирают бедными. – Он смеялся, пока не зашелся кашлем и не начал задыхаться в трубку. – Подожди-ка еще.
– Макс? Макс?!!
– Я здесь, Марк.
– Моя репутация – это единственное, что у меня есть, Макс. Единственное, что у меня есть. Вы разрушили мою репутацию. Репортаж Эллен меня уничтожит, как только она его опубликует.
– Не волнуйся, мой мальчик. Ответственность я возьму на себя. Скажу, это я во всем виноват. Что мне следовало вспомнить про твои акции. Оплошность больного старика. Как только мы тебя вытащим, я уйду из агентства, выступлю с заявлением. – Он еще покашлял, и звук был такой, будто его легкие рвутся на волю из тела. – И о Питерсен тоже не беспокойся. Я устроил кое-что, чтобы ее отвлечь. Историю с «Кавказом» она бросит. Положись на меня.
– Что вы сделали?
– Положись на меня, Марк. Все будет хорошо.
Теперь я уже кричал в телефон, звал его по имени, просил ничего больше не предпринимать, твердил, что он сделал уже достаточно, но Макс уже отключился. Сарай теперь подрагивал от другого звука. Вскочив, все смотрели на дверь, а тишину заполнил рык дизельных грузовиков. Кто-то приближался.
Глава тридцать четвертая
Мы услышали крик «Ложись» и подчинились как один, бросившись ничком на прохладный земляной пол. Последовали вспышка, грохот, клубы белого дыма, дверь сарая ввалилась внутрь, и в образовавшийся проем полился бледный утренний свет, но его сразу же снова заслонили тела людей в черных комбинезонах и выпуклых очках ночного видения, которые тут же наставили винтовки в темные углы и стали на нас кричать. Прикрыв голову руками, я уткнулся носом в пыль.
Лежащая рядом со мной Эллен крикнула:
– Тут все без оружия, мы заложники! – точно уже проделывала это раньше. И еще раз и еще: – Тут только заложники!
Но хаос еще не изжил себя. Мужчины нас окружили, заполняя сарай экономными движениями, оружием и рявканьем приказов. Только я начал привыкать к кутерьме и шуму вокруг, как послышался крик: «Сверху!», и воздух взорвался бьющими по ушам выстрелами из винтовок, а за ними последовала череда глухих ударов, отдавшихся в полу сарая, на каждый мои товарищи по несчастью взвизгивали. Когда шум стал замирать, я медленно открыл глаза. Прямо перед моим носом лежал жирный лесной голубь, вместо головы – кровавый обрубок. Весь пол был усеян мертвыми птицами.
Повисла смущенная тишина. Эллен встала.
– Ладно, ребята, теперь, когда вы перестреляли местную фауну, не хотели бы вы нас спасти или нам лучше остаться и ощипать голубей?
Я неуверенно поднялся на колени, потом встал на ноги. Мужчина передо мной, через очки ночного видения глядевший на голубя у себя под ногами, тронул его носком черного сапога, точно проверяя, действительно ли он больше не представляет собой опасности.
– Поверьте, он мертв, – сказал я, переняв некую долю неуклюжего сарказма Эллен.
Так и не сняв прибора ночного видения, мужчина поглядел на меня вопросительно. Теперь он все-таки сдвинул очки на лоб, а с ними и черную хлопчатую шапочку. Я воззрился на него, точно неожиданно заметил собственное отражение в зеркале на другом конце комнаты и задумался, что же это за знакомое лицо.
– Стефан?
Он нахмурился и, не желая встречаться со мной взглядом, оглядел сарай, точно заметил на вечеринке бывшую подружку, по которой не собирался убиваться. Он смотрел на что угодно, только не на меня.
– Привет, Марк.
– Глазам своим не верю. Ты здесь. Спасаешь…
– Этим я и занимаюсь. Мне за это платят.
– Ты знал, что я…
– Нет, мне не сказали. Просто рядовой контракт. Пересчитайте их, джентльмены. Должно быть четырнадцать заложников и еще двое, всего шестнадцать. – Он повыше закинул винтовку на плечо.
– Я хочу сказать, просто изумительно, что ты здесь.
– Проверьте, нет ли раненых. И по машинам.
– Все целы, Стефан. Никто не пострадал. Мы просто… Я так рад тебя видеть. Честное слово.
У моего плеча, задыхаясь от возбуждения, возникла Эллен Питерсен.
– Это он? Тот парень?
– Да, мой старый друг Стефан. Э… Стефан Лэнгли, познакомься с…
– Эллен Питерсен, журнал «Тайм», страшно рада с вами познакомиться. Я столько про вас слышала. Да нет, что я, мы все слышали. Правда? – Она протянула ему для пожатия руку, но он только поглядел на нее, потом на меня.
– Так это ты для заработка ешь какой-то там хлеб и пироги с сойками?
Я ободряюще улыбнулся.
– Хлеб, сойки, как тебе больше нравится.
Глянув себе под ноги, он пинком подтолкнул ко мне дохлого голубя.
– Тогда вот его попробуй. – На том он повернулся и направился к разбитой в щепы двери.
Я остался смотреть на птицу.
– Это голубь! – крикнул я ему вслед.
– Гурман хренов, – пробормотал он и ушел в солнечный свет с таким видом, будто он ему принадлежал.
Эллен нацарапала что-то в блокноте.
– Ощущается некая враждебность, – сказала она.
– Много воды утекло, – сказал я. – Он, вероятно, не ожидал меня здесь увидеть. Уж я-то точно не ожидал.
На прогалине стояли три серых бронированных грузовика с работающими вхолостую моторами. Заложников сажали в кузовы, но я знал, что не могу сидеть вместе с остальным стадом, изображая пассажира, поэтому забрался на сиденье рядом со Стефаном в головной машине. Когда я закрывал дверь, ее рывком дернула на себя Эллен.
– Еще одно место найдется? – спросила она и, не дожидаясь ответа, залезла к нам.
Стефан открыл было рот, но передумал и только сжал челюсти так, как делал это, когда мы были детьми. Взревел мотор, Стефан переключил передачу и крикнул:
– Пристегните ремни. Будет тряско.
На большой скорости мы двинулись по проселку через лес, бронетранспортеры рычали и подпрыгивали на колеях и камнях, точно ничто не могло сбить их с пути.
– Это опасно? – спросил я.
– Самый большой риск – дружеский огонь, – холодно ответил Стефан. – Да, кстати… – Из отделеньица в двери он достал тяжелую рацию. – Едем, – рявкнул он в динамик, и в ответ что-то заскрипело.
– Значит, у нас все в порядке? – спросил я.
– Это у них все в порядке, – сказал он, кивком указывая на тех, кто сидел позади нас и тянул шеи, чтобы заглянуть нам через плечо, точно дети, стремящиеся первыми увидеть море. – Конечно, всегда есть шанс, что кому-нибудь захочется пристрелить именно тебя. – Его губы тронула саркастическая улыбка, которая исчезла так же быстро, как и появилась.
– Значит, ты видел мои извинения перед тобой и Габи, и вообще… – сказал я.
Он не ответил. Эллен поспешно карябала в блокноте, все ее тело напряглось от стараний записать наш разговор, пока грузовик трясся по дороге.
– Знаешь, я искренне говорил. О том, что тогда сделал. Каждое слово было искренним.
Ответом мне было все то же молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Эллен снизошла до разговора, но совсем не того, какой мне бы хотелось вести.
– Вы недотепа, Бассет.
– Не я же отдал ему документы.
– Не я же купила три миллиона акций.
– Меня подставили, Эллен. Как вы не понимаете? Подставили. Я не знал, что владею этими акциями. Знай я…
– Да? Значит, кому-то нужно, чтобы вас взяли в заложники?
– Да. Нет. Я хочу сказать, не знаю. Я…
– Вы недотепа, Бассет.
Разумеется, я попробовал позвонить. Часами пытался, но в ответ слышал только длинное объявление на шести различных языках, из которого понял, что никто не берет трубку, и которое предлагало оставить сообщение на автоответчике. Я оставил сообщение, потом второе и третье, каждое следующее отчаяннее предыдущего. Я попытался дозвониться до Люка. Попытался дозвониться до матери. Даже до Линн. Но всякий раз натыкался на автоответчик или звонок не проходил, потому что я ошибался, набирая длинные международные коды. Когда я позвонил Дженни в Женеву, мне ответила голосовая почта, и я получил лишь сообщение, которое всего несколько дней назад казалось таким утешительным. Теперь ее спокойный размеренный тон привел меня в ярость, ведь говорила женщина, которой не было дела до моих затруднений. Наконец я сдался, боясь посадить батарейку, ведь тогда никто не сможет со мной связаться.
Когда наступили сумерки и зажгли фонари, от которых по полу разлились озерца света, а углах древнего строения собрались кожистые черные тени, открыли ящики Красного Креста. Каждому выдали по небольшой, обернутой в целлофан упаковке размером с малоформатную книжку. На упаковке стояли опять-таки значок Красного Креста и надпись «Экстренный энергетический рацион». Я жадно вскрыл свою и тут же уронил на посыпанный соломой пол, а потом сел на корточки и закрыл глаза руками, чтобы спрятать ужас.
– Не дотягивает до вашего гастрономического стандарта, да, Бассет? – спросила с полным ртом Эллен.
– Это шоколад.
– А вы на что рассчитывали? На жареного лебедя?
– Я не могу есть шоколад.
– Господи помилуй, Бассет, сейчас не время привередничать!
– Я не привередничаю. У меня аллергия на шоколад. Должно же быть в ящике еще что-нибудь. Умираю с голоду. Должно же быть еще что-нибудь…
Но ничего больше не было.
Я ушел в угол с одеялом и на нем свернулся, обхватив руками издевательскую пустоту в желудке. Каким-то образом мне удалось заснуть.
Проснулся я перед рассветом, разбуженный низким уханьем, от которого содрогался земляной пол. Как раз когда я продирал глаза, за первой последовала вторая череда толчков, потом третья. Эллен уже проснулась и сидела недалеко от меня, вытянувшись в струнку, вглядываясь в темноту: подбородок задран, рот приоткрыт, кончик языка прижат к нижней губе – точь-в-точь настороженно принюхивающаяся кошка. Я подполз к ней поближе и прошептал:
– Гроза? – и посмотрел на огромные дыры в потолке, через которые мог полить дождь.
Мотнув головой, она так же шепотом ответила:
– Нет. Не гроза.
Раздался новый грохот, от которого в желудке у меня опять все подпрыгнуло, но на сей раз он был громче и ближе, и, невольно снова подняв глаза к полотку, я увидел внезапную вспышку в темноте.
– Снаряды, – сказала она.
– Бомбы?
Она кивнула.
– Надо думать, воздушные.
Раздался рев, это низко над нами пролетел реактивный самолет. Элен повернулась ко мне с таким выражением, которое я привык видеть только на лицах знатоков вин, когда они верно определили виноградник и год.
– Видите? – сказала она, будто теперь все наладится.
К тому времени проснулись остальные заложники, и без особых рассуждений мы сгрудились в углу сарая, который выходил к лесу, почему-то решив, что, сбившись в кучу, будем не столь беззащитны. Сам ночной воздух вокруг потрескивал от автоматных очередей и одиночных пистолетных выстрелов, шипения и взрывов бомб и снарядов, и старая постройка подрагивала на хлипком фундаменте, от чего раскачивались фонари на гвоздях и по стенам танцевали черные тени. Вот как все кончится, подумал я: в сарае, в окружении людей, которые меня ненавидят, в подсвеченной вспышками темноте, где свистят пули, трясется земля, а в желудке у меня пусто. Вот каков будет конец.
Но рассвет все же наступил, а с ним – передышка. Взрывы сперва немного утихли, потом замерли совсем, точно гроза, которая вдруг ушла к морю. Нам остались только дребезжание очередей, за которыми вскоре последовал другой звук, такой неожиданный и резкий, что мне понадобилось полминуты, чтобы сообразить: звонит мой телефон.
Я его выхватил.
– Макс?
– За тобой приедут, малыш.
– Меня взяли в заложники, Макс!
– Знаю. За тобой приедут. Все в будет в порядке.
– У них были документы.
– Мы знаем. Они нам сказали.
– Я не знаю, откуда у них эти документы, Макс.
– Успокойся.
– Успокоиться? Меня едва не убили. Еще могут убить.
– За тобой уже едут.
– Вы знали, что у меня есть акции «Кавказа», Макс?
– Ты во многое инвестировал.
– Вы знали?
– Тебе сказали, откуда взялись эти документы, малыш?
– Эллен Питерсен им отдала.
– Питерсен с тобой?
– Ага, да. Она тут.
– Как она их получила?
– Не говорит. Ни слова не говорит.
– В колонтитуле факса что-нибудь было? Вообще хоть что-нибудь? Номер? Код?
– Нет, ничего. Там ничего не было. Пустота.
– Полная пустота?
– Сплошные нули. Факс-машину перезагрузили. Или она была новой.
– На колонтитуле дата была?
– Говорю вам, Макс, ничего. Вообще ничего. Там…
Замолчав, я тяжело сел на пол сарая, будто из меня вышибли дух. Закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, я сказал:
– Я ведь не говорил вам, что это факсы.
Он закашлялся, потом проскрипел:
– Минутку…
Я услышал, как он прочищает горло и глубоко вдыхает кислород через маску.
– Макс, я вам этого не говорил.
На другом конце провода – молчание, только свист и шорох гипермированного дыхания.
– С тобой все будет в порядке, Марк, – успокаивающе сказал он. – Постарайся не падать духом.
– Это вы дали Питерсен документы? – Я слушал вой статики, звук перебрасываемого спутниками пустого шума.
– Мы же в частном секторе работаем, Марк, – сказал он. – Столько всего надо учитывать.
– Что именно?
– Издержки.
– Какие издержки? Говорите же, Макс.
– Всегда нужно помнить о балансе. Что обойдется дешевле, компенсация или другие меры?
Я принялся ходить взад-вперед по сараю, а мои товарищи-заложники не спускали с меня глаз, и каждый смотрел на меня с отвращением.
– Вы устроили так, чтобы повстанцы не приняли мои извинения.
– Марк, последовательность решений была весьма и весьма непростой.
– Вы знали, что меня возьмут в заложники?
– Мы учитывали такую возможность. Но мы приняли меры.
– Что, если грузины перейдут в наступление?
– И русские, Марк, и русские. Сегодня утром они высадились на побережье под Сухуми. И все с одобрения ООН.
Надо думать, этим словам полагалось стать решающим доводом: если задействована Организация Объединенных Наций, значит, все по-честному, вот только ничего честного тут не было. Как что-то из случившегося могло быть честным? Но в то время, сидя в запертом сарае, я знал только, что я тоже жертва и что убедить в этом остальных окажется весьма непросто. Разумеется, Эллен Питерсен мне не поверит. Теперь я понимал, что на самом деле она не знает, кто послал ей документы, а не зная источника, ни за что не поверит в мою невиновность, как бы я ее ни доказывал. Однако в своей книге «Весьма жалкая история», опубликованной спустя девять месяцев после абхазского инцидента, она хотя бы сумела проследить последовательность событий.
За десять дней до моего прибытия в Зугдиди русские, выступая как от своего имени, так и от имени Грузии, тайно распространили в Совете Безопасности ООН проект резолюции. Резолюция санкционировала решительные меры против военных формирований абхазских сепаратистов в том случае, если моя миссия обернется провалом и заложников не отпустят, хотя все считали, что примут ее только в том случае, если мне будет грозить непосредственная опасность. Иными словами, русские получат поддержку только в том случае, если я тоже окажусь среди заложников. Что я больше не Верховный Извиняющийся ООН, значения не имело. Как выразилась Питерсен, я «еще оставался членом семьи» и фигурой настолько известной, что мировая общественность быстро одобрит применение силы. Моя слава, которую Макс так уговаривал меня признать, станет прекрасным предлогом для развязывания небольшой войны.
В этой сделке выигрывали все, кроме меня и абхазцев. При помощи более крупных и лучше организованных военных подразделений России Грузия раз и навсегда вернет себе контроль над Абхазией. Россия взамен получит приток местной дешевой нефти. А «Кавказ-Нефтегазодобыча» благодаря связям своих дружащих с Кремлем владельцев втихомолку субсидировали часть расходов на вторжение, тем самым став первой частной корпорацией в этой области. Их вклад в итоговые затраты на военные действия, хотя и огромный, оказывался много меньшим любой компенсации, которую им пришлось бы заплатить, если бы мое извинение было принято. А если «ОРБ» устроит так, чтобы меня взяли в заложники, но само при этом никак не подставится и при неблагоприятном исходе сможет оспорить свою причастность, тем лучше, ведь тогда стоимость всей операции упадет, а в результате возрастет гонорар агентства, иными словами – мой собственный.
Но в тот момент никаких подробностей мне Макс не сообщил. Он сказал просто:
– Наш гонорар будет гораздо выше, Марк.
– Мне не нужны деньги, Макс. И вам они не нужны. Вы умираете.
– Вспомни, Марк. Только неудачники умирают бедными. – Он смеялся, пока не зашелся кашлем и не начал задыхаться в трубку. – Подожди-ка еще.
– Макс? Макс?!!
– Я здесь, Марк.
– Моя репутация – это единственное, что у меня есть, Макс. Единственное, что у меня есть. Вы разрушили мою репутацию. Репортаж Эллен меня уничтожит, как только она его опубликует.
– Не волнуйся, мой мальчик. Ответственность я возьму на себя. Скажу, это я во всем виноват. Что мне следовало вспомнить про твои акции. Оплошность больного старика. Как только мы тебя вытащим, я уйду из агентства, выступлю с заявлением. – Он еще покашлял, и звук был такой, будто его легкие рвутся на волю из тела. – И о Питерсен тоже не беспокойся. Я устроил кое-что, чтобы ее отвлечь. Историю с «Кавказом» она бросит. Положись на меня.
– Что вы сделали?
– Положись на меня, Марк. Все будет хорошо.
Теперь я уже кричал в телефон, звал его по имени, просил ничего больше не предпринимать, твердил, что он сделал уже достаточно, но Макс уже отключился. Сарай теперь подрагивал от другого звука. Вскочив, все смотрели на дверь, а тишину заполнил рык дизельных грузовиков. Кто-то приближался.
Глава тридцать четвертая
Мы услышали крик «Ложись» и подчинились как один, бросившись ничком на прохладный земляной пол. Последовали вспышка, грохот, клубы белого дыма, дверь сарая ввалилась внутрь, и в образовавшийся проем полился бледный утренний свет, но его сразу же снова заслонили тела людей в черных комбинезонах и выпуклых очках ночного видения, которые тут же наставили винтовки в темные углы и стали на нас кричать. Прикрыв голову руками, я уткнулся носом в пыль.
Лежащая рядом со мной Эллен крикнула:
– Тут все без оружия, мы заложники! – точно уже проделывала это раньше. И еще раз и еще: – Тут только заложники!
Но хаос еще не изжил себя. Мужчины нас окружили, заполняя сарай экономными движениями, оружием и рявканьем приказов. Только я начал привыкать к кутерьме и шуму вокруг, как послышался крик: «Сверху!», и воздух взорвался бьющими по ушам выстрелами из винтовок, а за ними последовала череда глухих ударов, отдавшихся в полу сарая, на каждый мои товарищи по несчастью взвизгивали. Когда шум стал замирать, я медленно открыл глаза. Прямо перед моим носом лежал жирный лесной голубь, вместо головы – кровавый обрубок. Весь пол был усеян мертвыми птицами.
Повисла смущенная тишина. Эллен встала.
– Ладно, ребята, теперь, когда вы перестреляли местную фауну, не хотели бы вы нас спасти или нам лучше остаться и ощипать голубей?
Я неуверенно поднялся на колени, потом встал на ноги. Мужчина передо мной, через очки ночного видения глядевший на голубя у себя под ногами, тронул его носком черного сапога, точно проверяя, действительно ли он больше не представляет собой опасности.
– Поверьте, он мертв, – сказал я, переняв некую долю неуклюжего сарказма Эллен.
Так и не сняв прибора ночного видения, мужчина поглядел на меня вопросительно. Теперь он все-таки сдвинул очки на лоб, а с ними и черную хлопчатую шапочку. Я воззрился на него, точно неожиданно заметил собственное отражение в зеркале на другом конце комнаты и задумался, что же это за знакомое лицо.
– Стефан?
Он нахмурился и, не желая встречаться со мной взглядом, оглядел сарай, точно заметил на вечеринке бывшую подружку, по которой не собирался убиваться. Он смотрел на что угодно, только не на меня.
– Привет, Марк.
– Глазам своим не верю. Ты здесь. Спасаешь…
– Этим я и занимаюсь. Мне за это платят.
– Ты знал, что я…
– Нет, мне не сказали. Просто рядовой контракт. Пересчитайте их, джентльмены. Должно быть четырнадцать заложников и еще двое, всего шестнадцать. – Он повыше закинул винтовку на плечо.
– Я хочу сказать, просто изумительно, что ты здесь.
– Проверьте, нет ли раненых. И по машинам.
– Все целы, Стефан. Никто не пострадал. Мы просто… Я так рад тебя видеть. Честное слово.
У моего плеча, задыхаясь от возбуждения, возникла Эллен Питерсен.
– Это он? Тот парень?
– Да, мой старый друг Стефан. Э… Стефан Лэнгли, познакомься с…
– Эллен Питерсен, журнал «Тайм», страшно рада с вами познакомиться. Я столько про вас слышала. Да нет, что я, мы все слышали. Правда? – Она протянула ему для пожатия руку, но он только поглядел на нее, потом на меня.
– Так это ты для заработка ешь какой-то там хлеб и пироги с сойками?
Я ободряюще улыбнулся.
– Хлеб, сойки, как тебе больше нравится.
Глянув себе под ноги, он пинком подтолкнул ко мне дохлого голубя.
– Тогда вот его попробуй. – На том он повернулся и направился к разбитой в щепы двери.
Я остался смотреть на птицу.
– Это голубь! – крикнул я ему вслед.
– Гурман хренов, – пробормотал он и ушел в солнечный свет с таким видом, будто он ему принадлежал.
Эллен нацарапала что-то в блокноте.
– Ощущается некая враждебность, – сказала она.
– Много воды утекло, – сказал я. – Он, вероятно, не ожидал меня здесь увидеть. Уж я-то точно не ожидал.
На прогалине стояли три серых бронированных грузовика с работающими вхолостую моторами. Заложников сажали в кузовы, но я знал, что не могу сидеть вместе с остальным стадом, изображая пассажира, поэтому забрался на сиденье рядом со Стефаном в головной машине. Когда я закрывал дверь, ее рывком дернула на себя Эллен.
– Еще одно место найдется? – спросила она и, не дожидаясь ответа, залезла к нам.
Стефан открыл было рот, но передумал и только сжал челюсти так, как делал это, когда мы были детьми. Взревел мотор, Стефан переключил передачу и крикнул:
– Пристегните ремни. Будет тряско.
На большой скорости мы двинулись по проселку через лес, бронетранспортеры рычали и подпрыгивали на колеях и камнях, точно ничто не могло сбить их с пути.
– Это опасно? – спросил я.
– Самый большой риск – дружеский огонь, – холодно ответил Стефан. – Да, кстати… – Из отделеньица в двери он достал тяжелую рацию. – Едем, – рявкнул он в динамик, и в ответ что-то заскрипело.
– Значит, у нас все в порядке? – спросил я.
– Это у них все в порядке, – сказал он, кивком указывая на тех, кто сидел позади нас и тянул шеи, чтобы заглянуть нам через плечо, точно дети, стремящиеся первыми увидеть море. – Конечно, всегда есть шанс, что кому-нибудь захочется пристрелить именно тебя. – Его губы тронула саркастическая улыбка, которая исчезла так же быстро, как и появилась.
– Значит, ты видел мои извинения перед тобой и Габи, и вообще… – сказал я.
Он не ответил. Эллен поспешно карябала в блокноте, все ее тело напряглось от стараний записать наш разговор, пока грузовик трясся по дороге.
– Знаешь, я искренне говорил. О том, что тогда сделал. Каждое слово было искренним.
Ответом мне было все то же молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31