Ее родителям посчастливилось бежать из сотрясаемой пертурбациями империи в период между февральской и октябрьской революциями. Ее отец, дальновидный прагматик, незадолго до начала Первой мировой войны разместил в американских банках капиталы. Он принципиально не доверял европейским финансистам и справедливо полагал, что Старый Свет рано или поздно падет под мощными ударами тевтонской армады. Он оказался прав в одном: банковский хаос поразил все страны – и победителей, и побежденных.
Зато в Америке царили сытое спокойствие и легкое недоумение. Семья Новако обустроилась в Филадельфии, там на свет и появилась Елена Григорьевна. С самого детства ее воспитывали в атмосфере ненависти к коммунистам, одновременно прививая любовь к старой монархической России.
Отец Елены Григорьевны преуспел на бирже, что было редчайшим исключением из правил – чужаков, тем более русских, там не терпели. Они смогли жить, как привыкли, на широкую ногу, коллекционировать квартиры, мебель и прочие осколки прежней жизни. Мать Елены Григорьевны, урожденная баронесса Шейнина, стала законодательницей мод и хорошего тона в филадельфийском обществе.
Семья Новако постепенно привыкала к новому существованию. Леночка говорила по-английски лучше, чем по-русски, чем огорчала родителей. Ей специально наняли бонну, которая до этого, по крайней мере по ее собственным утверждениям, работала у князей Юсуповых.
Крах размеренной и богатой жизни наступил внезапно, в самом конце октября двадцать девятого года, незадолго до четвертого дня рождения Леночки. Разразилась паника на нью-йоркской бирже, началась Великая депрессия, тысячи, если не сотни тысяч бизнесменов по всей стране разорялись в одночасье.
Увы, но семья Новако стала одной из жертв экономического спада. Отец Лены за какие-то полчаса потерял почти все, чем обладал. Американские банки, которым он так верил, лопались подобно мыльным пузырям. Над ними нависла тень нищеты.
Прекрасный особняк, в который мать Елены Григорьевны вложила душу, великолепные вещи, редкие картины, драгоценности, меха, подобранная со вкусом библиотека – все пошло с молотка. Бывшие друзья или отворачивались, или в лучшем случае выражали искреннее сочувствие и отходили в сторону. Впрочем, упрекать их было нельзя – судьбы многих в те месяцы оказались разбиты вдребезги.
В самый канун православного Рождества, в начале тысяча девятьсот тридцатого года, семья Новако оказалась на улице. Какое-то время они могли снимать меблированный чердак в районе, где жили ирландцы, но вскоре и это жилище оказалось им не по карману.
Елене Григорьевне врезалось в память, как они с матерью ходили по улице и попрошайничали. Отец наотрез отказался принимать в этом участие, заявив, что предпочтет умереть голодной смертью, чем унижаться перед янки. Однако эмигранты – поляки, ирландцы, евреи – оказывались щедрее, чем обеспеченные буржуа. Мать Елены Григорьевны, еще недавно блиставшая новыми нарядами из Парижа и драгоценностями от Картье, устроилась работать прачкой. Помимо Лены у нее на руках был восьмилетний Сережа и трехлетняя Ольга.
Грязное белье было при любом режиме, при любом экономическом и политическом кризисе имелись грязные подштанники, затертые манжеты и залитые соусом галстуки. Работа в прачечной позволила семье Новако перебиваться с воды на хлеб. Они жили рядом с китайским кварталом, откуда доносились аппетитные запахи диковинных блюд и слышалась мелодичная гортанная речь. Зато по ночам из трущоб выползали крысы – огромные твари серого цвета, некоторые размером с кошку, с длинными голыми хвостами. Лена научилась ловко перебивать им хребет железным совком.
Зато отец Лены, который так гордился тем, что в отличие от многих сумел стать в Америке подлинным бизнесменом, впал в ступор. Он во всем винил коммунистов, полагая, что именно они тщательно спланировали и организовали подрыв американской экономики.
Однажды вечером, вернувшись из школы, Лена обнаружила, что дверь в их каморку распахнута. Заплаканная мать стояла рядом с полицейским и пыталась что-то ему объяснить. Тот кивал головой.
– Леночка, папы больше с нами нет, – сказала ей мама. – Он ушел на небо. Ему там будет хорошо, поверь мне.
– Он больше не сможет со мной играть? – спросила Лена.
– Не сможет. Поверь, так лучше. Мы будем за него молиться.
Затем была тягостная процедура похорон, мать Лены упорно убеждала в чем-то полного священника, который говорил монотонно и постоянно поглаживал окладистую седую бороду. Только годы спустя Елена Григорьевна узнала, что тем днем мама, вернувшись после ночной смены в прачечной, обнаружила, что ее муж повесился.
Его похоронили в общей могиле, так как на отдельную у них не было денег. Русская община выделила им мизерную сумму, которой едва хватило, чтобы сделать процедуру погребения более-менее достойной.
Затем было долгое путешествие на пароходе, в каюте третьего класса, под ватерлинией. Они вернулись в Европу. Мама сказал, что так будет лучше и там она сумеет найти хорошую работу.
На самом деле жизнь в Европе была ничуть не лучше, чем в Америке. Сплошная безработица, отчаяние в глазах людей, голодные вечера в холодной квартирке на Монмартре. Затем мама снова вышла замуж. Ее новый супруг, родом из Австрии, оказался обеспеченным фабрикантом пуговиц и пряжек. Скоро выяснилась, что ему требовалась безропотная рабочая сила, экономка и рабыня в одном лице. Взрослеющая Лена наблюдала, как отчим бьет ее маму, а та, глотая слезы, едва сдерживается, чтобы не разрыдаться.
– Если хочешь, чтобы твои отпрыски жили в достатке, то ты должна терпеть, – не раз слышала она любимую фразу отчима.
Мама умерла от чахотки пять лет спустя. Надвигалась новая война. Лена помнила, как ее родной отец настороженно относился к немцам. Когда войска Гитлера лихо промаршировали по улицам Вены, она не верила своим глазам. Неужели такое возможно? Отчим же радовался тому, что нашелся человек, который железной рукой наведет в Европе порядок. Кроме того, он значительно обогатился на военных заказах.
Как барышня из приличной семьи, Лена выходила в свет. Ею интересовались нацистские офицеры, Лена же не могла пересилить себя. Они напоминали ей крыс, которых она когда-то ловко убивала ударом железного совка для угля.
Она была вовсю увлечена идеями подпольного движения. В университете, где она изучала историю, образовался кружок патриотов, которые поставили своей целью способствовать падению ненавистной фашистской диктатуры. Без опаски пропагандировались левые взгляды. Именно тогда Лена влюбилась в первый раз. Покойный отец явно не одобрил бы ее выбор – молодой человек из пролетарской среды, притом с еврейскими корнями, который только и делает, что ведет разговоры о правильности учения Маркса и Ленина, открыто восхищается политикой Сталина и боготворит Советский Союз.
Именно он, Макс Розенблюм, стал ее первым мужчиной. Они провели изумительную ночь в крестьянском домике, любили друг друга до зари, а потом он ушел. Как оказалось, навсегда. В их подпольной организации оказался предатель, практически всех, кто участвовал в Сопротивлении, арестовали. Лене чудом повезло. Впрочем, отчим популярно разъяснил ей, что это никакое не чудо.
– Дура и потаскуха! – визжал он, размахивая перед ее носом ремнем. – Ты знаешь, чего мне стоило добиться, чтобы твое имя не упоминалось в числе тех, кто ведет подрывную деятельность в Третьем рейхе? Их всех повесят, и тебя бы тоже вздернули, если бы не я. Только почитая память твоей усопшей матери…
Лена знала, что отчим никогда не любил ее мать, а использовал в собственных интересах. Ему, фермерскому сыну, который в детстве пас коров, доставляло скрытое садистское удовольствие мучить русскую дворянку.
Как бы то ни было, но, опасаясь за собственную шкуру и гешефты, отчим, заплатив изрядную сумму, сделал так, чтобы Лена проходила по делу только свидетельницей.
– И учти, мне не нужно самоотверженных поступков, – сказал он. – Твоя сестра и брат находятся на моем иждивении, и если не хочешь, чтобы с ними произошло что-нибудь ужасное, то советую тебе на суде говорить только то, что я велю. Ты поняла?
Лена прекрасно его поняла. На суде ей пришлось выступать всего несколько минут, ответить на ничего не значащие вопросы государственного обвинителя. Ее возлюбленный, Макс, держался стойко, произносил обличительные речи, клеймил человеконенавистническую суть нацизма…
Отчим оказался прав – всех участников подобного объединения, пятерых молодых людей и трех девушек, приговорили к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение час спустя после окончания рассмотрения дела. Судьи почти не совещались, они только достали заранее отпечатанный текст, увенчанный орлом со свастикой, и коротко прочли страшные слова. Лена, присутствовавшая все дни в зале суда и не сводившая глаз с Макса, упала в обморок.
Она отдала немногочисленные драгоценности, которые у нее были, чтобы увидеться с Максом в последний раз. Тюремщик нехотя согласился.
– Три минуты, – произнес он, впуская Лену в сырой подвал, где раньше, в Средние века, инквизиция выбивала из людей признания в сотрудничестве с нечистой силой.
– Ты пришла, – произнес Макс, и только вблизи Лена увидела тщательно замазанные синяки, обескровленные губы и безумные глаза возлюбленного. Его пытали! Он страдал!
– Мне тебе нечего сказать, – произнес он и отвернулся. Их разделяла прочная решетка. Минуты утекали, как песок сквозь пальцы.
– Макс, я тебя очень люблю, – произнесла Лена.
Казнь в назидание всем предателям проводилась при большом стечении народа. Лена заперлась в своей комнате, но ей казалось, что до нее доносятся мерная барабанная дробь и гортанные слова, которые выкрикивает одетый в черное офицер.
С этого момента она стала пламенной коммунисткой. Коммунисткой вынужденной, а не по призванию, как Макс. Война окончилась, она переехала во Францию, вышла замуж за владельца крупного издательства, который вскоре умер и оставил ей многомиллионное состояние. Затем еще одно замужество, всемирно известный дирижер. Лена не любила ни первого, ни второго супруга. В ее сердце осталось место только для Макса.
Кто бы мог поверить, что Елена Григорьевна Новако, русская аристократка, владелица огромного состояния, на самом деле сотрудничает с Советами. Ей не требовались деньги, она пыталась читать многочисленные произведения коммунистических лидеров и находила их абсолютно идеалистическими. Она делала это ради памяти Макса. Своего единственного сына она назвала в честь возлюбленного.
– Игорь, я не могу поверить, мы в Швейцарии! – воскликнула Таня.
Взятый напрокат быстроходный автомобиль мчал их по гористой трассе. Всего полчаса назад они миновали границу, у них не возникло никаких проблем, их документы даже не проверили.
Он делает это ради нее? Таня искоса взглянула на Игоря, который вел машину. Погруженный в себя, он размышлял о чем-то.
– Все в порядке? – спросила Таня.
Игорь вздрогнул:
– Конечно, Таня, все в порядке.
Он взглянул на часы. Все идет по графику. Они вернутся в Бертран поздно ночью. Ему нужно взять флакон с «Шанель № 5» и микрочипом, на котором находятся фотографии чертежей одной из самых мощных в мире торпед нового поколения.
Они проезжали мимо уютных шале, зеленых лугов и журчащих ручьев. Таня чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Игорь рядом с ней!
Они прибыли в небольшой городок, где наскоро перекусили в крошечном ресторанчике.
– Может быть, мы немного прогуляемся? – спросила Таня.
Ей так хотелось забраться по узкой тропке в горы. Игорь нервничал.
– Не в этот раз, – сказал он. – Хорошо, Танюша?
Она покорно согласилась. Почему он так ведет себя? Игорь не походил на себя прежнего.
В Цюрихе они заехали в гостиницу, где пообедали. За соседним столиком в полном одиночестве смаковала бокал красного вина пожилая дама с горделивой осанкой, облаченная в клетчатый наряд. Когда Игорь с Таней выходили из ресторана отеля, они в дверях столкнулись с этой дамой. Миниатюрная сумочка выпала у нее из рук, рассыпались тюбики с губной помадой, мелкие монеты.
– Прошу прощения, это моя вина, – произнес Игорь по-немецки.
Дама в ответ улыбнулась:
– Ничего страшного. Вы не поможете мне собрать, понимаете, у меня артрит.
На помощь подоспел официант. Таня тоже наклонилась и подала даме небольшую темную коробочку. Духи «Шанель № 5». Настоящие, произведенные в Париже, а не дешевая подделка.
– Спасибо, милая, – сказала дама. – Оставьте это себе в качестве моей признательности за вашу помощь.
– Не обращай внимания, – шепнул ей Игорь. – В Швейцарии много эксцентричных старух, у которых из-за обилия денег поехала крыша.
Таня покрутила в руках флакон с духами. Что ей с ним делать? Дама уже вышла из стеклянных дверей отеля и усаживалась в серебристый «Роллс-Ройс», похожий на тот, в котором перемещается английская королева.
– Разреши, я возьму, – флакон оказался в руках Игоря. Таня почувствовала прикосновение его ладоней. – Я потом тебе его отдам, хорошо?
Инцидент выпал из памяти Тани почти мгновенно. На обратном пути Игорь разительно переменился: сыпал шутками, рассказывал забавные истории из дипломатической жизни и даже один раз нежно поцеловал Таню.
В Бертран они прибыли около полуночи. Никто не задал лишних вопросов – Виктор Викторович был в Москве, Аллочка, пользуясь тем, что муж отлучился, ездила в Неаполь, чтобы заказать себе четыре новых костюма и бальное платье. В последнее время, после конфуза на приеме у великого князя, мачеха налегла на иностранные языки и гордилась тем, что может по-французски поддержать беседу о творчестве Пикассо и романах Айрис Мердок.
– Ты подарила мне незабываемый день, Танюша, – произнес Игорь.
Таня ждала, что он снова поцелует ее, но этого не произошло.
– Мне пора, завтра рано вставать, – сказал он и скрылся в своей комнате.
Однако вместо того чтобы лечь в кровать, Игорь надел резиновые перчатки, вооружился крошечным пинцетом и извлек из матового флакона микрочип, обернутый в водонепроницаемую ткань. Вот он, финал операции «Рыжая лиса».
Тем же вечером, пользуясь тем, что у него было право беспрепятственно покидать посольство в любое время дня и ночи, Игорь выскользнул в Бертран. Он оказался в казино «Сезам-палас», здании, выстроенном в пышном восточном стиле. Княжество в основном зарабатывало деньги на азартных играх и подозрительных финансовых операциях.
В казино царило оживление, ночь была излюбленным временем для того, чтобы сделать ставку, проиграть или выиграть состояние. Игорь смешался с разношерстной толпой туристов, которые оккупировали все столы для игры в рулетку.
Он подошел к телефону, нашел в справочнике нужную фамилию, набрал новый номер.
– Я сегодня задержусь в казино, мне необычайно везет, выиграл три тысячи франков, – сказал он. – Предупредите маму, чтобы не беспокоилась.
И повесил трубку. В Москве теперь знали, что операция «Рыжая лиса», которая разрабатывалась в течение почти трех лет, увенчалась успехом. Микрочип находится в посольстве Бертрана. Теперь дело за малым – переправить его в Москву.
Именно для этой роли и была выбрана Татьяна Полесская, дочь Чрезвычайного и Полномочного посла Советского Союза в Великом княжестве Бертранском. Она должна улететь домой через неделю. Впрочем, Виктор Викторович получил в Москве недвусмысленное приказание отправить домой дочь как можно быстрее.
– Не нужно, чтобы дети сотрудников за государственный счет находились слишком долго за рубежом, – сказали ему. – Виктор Викторович, вы как государственный человек это прекрасно понимаете. Увидите дочку через полгода, она у вас умница и отличница, сдаст сессию и снова приедет к вам.
Виктор Викторович расстроился, однако не посмел возражать. Ну что же, если кому-то наверху так необходимо, чтобы его дочь уехала на неделю раньше, то что поделаешь.
Он вернулся в Бертран утром следующего дня. Таня, всласть выспавшись после швейцарских приключений, встретила его у ворот посольства.
– Дочка, – произнес Полесский, – обстоятельства так складываются, ты должна завтра отправиться в Москву.
– Папа, но почему? – изумилась Таня. – У меня ведь еще целая неделя каникул.
Ей так не хотелось покидать Бертран. Она привыкла к крошечному княжеству, она знала, что Игорь находится рядом. И вот – ей нужно отправляться обратно.
Зато Аллочка, узнав о том, что Таня завтра же вылетает в Москву, едва ли не ринулась собственноручно укладывать чемоданы.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4 5 6
Зато в Америке царили сытое спокойствие и легкое недоумение. Семья Новако обустроилась в Филадельфии, там на свет и появилась Елена Григорьевна. С самого детства ее воспитывали в атмосфере ненависти к коммунистам, одновременно прививая любовь к старой монархической России.
Отец Елены Григорьевны преуспел на бирже, что было редчайшим исключением из правил – чужаков, тем более русских, там не терпели. Они смогли жить, как привыкли, на широкую ногу, коллекционировать квартиры, мебель и прочие осколки прежней жизни. Мать Елены Григорьевны, урожденная баронесса Шейнина, стала законодательницей мод и хорошего тона в филадельфийском обществе.
Семья Новако постепенно привыкала к новому существованию. Леночка говорила по-английски лучше, чем по-русски, чем огорчала родителей. Ей специально наняли бонну, которая до этого, по крайней мере по ее собственным утверждениям, работала у князей Юсуповых.
Крах размеренной и богатой жизни наступил внезапно, в самом конце октября двадцать девятого года, незадолго до четвертого дня рождения Леночки. Разразилась паника на нью-йоркской бирже, началась Великая депрессия, тысячи, если не сотни тысяч бизнесменов по всей стране разорялись в одночасье.
Увы, но семья Новако стала одной из жертв экономического спада. Отец Лены за какие-то полчаса потерял почти все, чем обладал. Американские банки, которым он так верил, лопались подобно мыльным пузырям. Над ними нависла тень нищеты.
Прекрасный особняк, в который мать Елены Григорьевны вложила душу, великолепные вещи, редкие картины, драгоценности, меха, подобранная со вкусом библиотека – все пошло с молотка. Бывшие друзья или отворачивались, или в лучшем случае выражали искреннее сочувствие и отходили в сторону. Впрочем, упрекать их было нельзя – судьбы многих в те месяцы оказались разбиты вдребезги.
В самый канун православного Рождества, в начале тысяча девятьсот тридцатого года, семья Новако оказалась на улице. Какое-то время они могли снимать меблированный чердак в районе, где жили ирландцы, но вскоре и это жилище оказалось им не по карману.
Елене Григорьевне врезалось в память, как они с матерью ходили по улице и попрошайничали. Отец наотрез отказался принимать в этом участие, заявив, что предпочтет умереть голодной смертью, чем унижаться перед янки. Однако эмигранты – поляки, ирландцы, евреи – оказывались щедрее, чем обеспеченные буржуа. Мать Елены Григорьевны, еще недавно блиставшая новыми нарядами из Парижа и драгоценностями от Картье, устроилась работать прачкой. Помимо Лены у нее на руках был восьмилетний Сережа и трехлетняя Ольга.
Грязное белье было при любом режиме, при любом экономическом и политическом кризисе имелись грязные подштанники, затертые манжеты и залитые соусом галстуки. Работа в прачечной позволила семье Новако перебиваться с воды на хлеб. Они жили рядом с китайским кварталом, откуда доносились аппетитные запахи диковинных блюд и слышалась мелодичная гортанная речь. Зато по ночам из трущоб выползали крысы – огромные твари серого цвета, некоторые размером с кошку, с длинными голыми хвостами. Лена научилась ловко перебивать им хребет железным совком.
Зато отец Лены, который так гордился тем, что в отличие от многих сумел стать в Америке подлинным бизнесменом, впал в ступор. Он во всем винил коммунистов, полагая, что именно они тщательно спланировали и организовали подрыв американской экономики.
Однажды вечером, вернувшись из школы, Лена обнаружила, что дверь в их каморку распахнута. Заплаканная мать стояла рядом с полицейским и пыталась что-то ему объяснить. Тот кивал головой.
– Леночка, папы больше с нами нет, – сказала ей мама. – Он ушел на небо. Ему там будет хорошо, поверь мне.
– Он больше не сможет со мной играть? – спросила Лена.
– Не сможет. Поверь, так лучше. Мы будем за него молиться.
Затем была тягостная процедура похорон, мать Лены упорно убеждала в чем-то полного священника, который говорил монотонно и постоянно поглаживал окладистую седую бороду. Только годы спустя Елена Григорьевна узнала, что тем днем мама, вернувшись после ночной смены в прачечной, обнаружила, что ее муж повесился.
Его похоронили в общей могиле, так как на отдельную у них не было денег. Русская община выделила им мизерную сумму, которой едва хватило, чтобы сделать процедуру погребения более-менее достойной.
Затем было долгое путешествие на пароходе, в каюте третьего класса, под ватерлинией. Они вернулись в Европу. Мама сказал, что так будет лучше и там она сумеет найти хорошую работу.
На самом деле жизнь в Европе была ничуть не лучше, чем в Америке. Сплошная безработица, отчаяние в глазах людей, голодные вечера в холодной квартирке на Монмартре. Затем мама снова вышла замуж. Ее новый супруг, родом из Австрии, оказался обеспеченным фабрикантом пуговиц и пряжек. Скоро выяснилась, что ему требовалась безропотная рабочая сила, экономка и рабыня в одном лице. Взрослеющая Лена наблюдала, как отчим бьет ее маму, а та, глотая слезы, едва сдерживается, чтобы не разрыдаться.
– Если хочешь, чтобы твои отпрыски жили в достатке, то ты должна терпеть, – не раз слышала она любимую фразу отчима.
Мама умерла от чахотки пять лет спустя. Надвигалась новая война. Лена помнила, как ее родной отец настороженно относился к немцам. Когда войска Гитлера лихо промаршировали по улицам Вены, она не верила своим глазам. Неужели такое возможно? Отчим же радовался тому, что нашелся человек, который железной рукой наведет в Европе порядок. Кроме того, он значительно обогатился на военных заказах.
Как барышня из приличной семьи, Лена выходила в свет. Ею интересовались нацистские офицеры, Лена же не могла пересилить себя. Они напоминали ей крыс, которых она когда-то ловко убивала ударом железного совка для угля.
Она была вовсю увлечена идеями подпольного движения. В университете, где она изучала историю, образовался кружок патриотов, которые поставили своей целью способствовать падению ненавистной фашистской диктатуры. Без опаски пропагандировались левые взгляды. Именно тогда Лена влюбилась в первый раз. Покойный отец явно не одобрил бы ее выбор – молодой человек из пролетарской среды, притом с еврейскими корнями, который только и делает, что ведет разговоры о правильности учения Маркса и Ленина, открыто восхищается политикой Сталина и боготворит Советский Союз.
Именно он, Макс Розенблюм, стал ее первым мужчиной. Они провели изумительную ночь в крестьянском домике, любили друг друга до зари, а потом он ушел. Как оказалось, навсегда. В их подпольной организации оказался предатель, практически всех, кто участвовал в Сопротивлении, арестовали. Лене чудом повезло. Впрочем, отчим популярно разъяснил ей, что это никакое не чудо.
– Дура и потаскуха! – визжал он, размахивая перед ее носом ремнем. – Ты знаешь, чего мне стоило добиться, чтобы твое имя не упоминалось в числе тех, кто ведет подрывную деятельность в Третьем рейхе? Их всех повесят, и тебя бы тоже вздернули, если бы не я. Только почитая память твоей усопшей матери…
Лена знала, что отчим никогда не любил ее мать, а использовал в собственных интересах. Ему, фермерскому сыну, который в детстве пас коров, доставляло скрытое садистское удовольствие мучить русскую дворянку.
Как бы то ни было, но, опасаясь за собственную шкуру и гешефты, отчим, заплатив изрядную сумму, сделал так, чтобы Лена проходила по делу только свидетельницей.
– И учти, мне не нужно самоотверженных поступков, – сказал он. – Твоя сестра и брат находятся на моем иждивении, и если не хочешь, чтобы с ними произошло что-нибудь ужасное, то советую тебе на суде говорить только то, что я велю. Ты поняла?
Лена прекрасно его поняла. На суде ей пришлось выступать всего несколько минут, ответить на ничего не значащие вопросы государственного обвинителя. Ее возлюбленный, Макс, держался стойко, произносил обличительные речи, клеймил человеконенавистническую суть нацизма…
Отчим оказался прав – всех участников подобного объединения, пятерых молодых людей и трех девушек, приговорили к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение час спустя после окончания рассмотрения дела. Судьи почти не совещались, они только достали заранее отпечатанный текст, увенчанный орлом со свастикой, и коротко прочли страшные слова. Лена, присутствовавшая все дни в зале суда и не сводившая глаз с Макса, упала в обморок.
Она отдала немногочисленные драгоценности, которые у нее были, чтобы увидеться с Максом в последний раз. Тюремщик нехотя согласился.
– Три минуты, – произнес он, впуская Лену в сырой подвал, где раньше, в Средние века, инквизиция выбивала из людей признания в сотрудничестве с нечистой силой.
– Ты пришла, – произнес Макс, и только вблизи Лена увидела тщательно замазанные синяки, обескровленные губы и безумные глаза возлюбленного. Его пытали! Он страдал!
– Мне тебе нечего сказать, – произнес он и отвернулся. Их разделяла прочная решетка. Минуты утекали, как песок сквозь пальцы.
– Макс, я тебя очень люблю, – произнесла Лена.
Казнь в назидание всем предателям проводилась при большом стечении народа. Лена заперлась в своей комнате, но ей казалось, что до нее доносятся мерная барабанная дробь и гортанные слова, которые выкрикивает одетый в черное офицер.
С этого момента она стала пламенной коммунисткой. Коммунисткой вынужденной, а не по призванию, как Макс. Война окончилась, она переехала во Францию, вышла замуж за владельца крупного издательства, который вскоре умер и оставил ей многомиллионное состояние. Затем еще одно замужество, всемирно известный дирижер. Лена не любила ни первого, ни второго супруга. В ее сердце осталось место только для Макса.
Кто бы мог поверить, что Елена Григорьевна Новако, русская аристократка, владелица огромного состояния, на самом деле сотрудничает с Советами. Ей не требовались деньги, она пыталась читать многочисленные произведения коммунистических лидеров и находила их абсолютно идеалистическими. Она делала это ради памяти Макса. Своего единственного сына она назвала в честь возлюбленного.
– Игорь, я не могу поверить, мы в Швейцарии! – воскликнула Таня.
Взятый напрокат быстроходный автомобиль мчал их по гористой трассе. Всего полчаса назад они миновали границу, у них не возникло никаких проблем, их документы даже не проверили.
Он делает это ради нее? Таня искоса взглянула на Игоря, который вел машину. Погруженный в себя, он размышлял о чем-то.
– Все в порядке? – спросила Таня.
Игорь вздрогнул:
– Конечно, Таня, все в порядке.
Он взглянул на часы. Все идет по графику. Они вернутся в Бертран поздно ночью. Ему нужно взять флакон с «Шанель № 5» и микрочипом, на котором находятся фотографии чертежей одной из самых мощных в мире торпед нового поколения.
Они проезжали мимо уютных шале, зеленых лугов и журчащих ручьев. Таня чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Игорь рядом с ней!
Они прибыли в небольшой городок, где наскоро перекусили в крошечном ресторанчике.
– Может быть, мы немного прогуляемся? – спросила Таня.
Ей так хотелось забраться по узкой тропке в горы. Игорь нервничал.
– Не в этот раз, – сказал он. – Хорошо, Танюша?
Она покорно согласилась. Почему он так ведет себя? Игорь не походил на себя прежнего.
В Цюрихе они заехали в гостиницу, где пообедали. За соседним столиком в полном одиночестве смаковала бокал красного вина пожилая дама с горделивой осанкой, облаченная в клетчатый наряд. Когда Игорь с Таней выходили из ресторана отеля, они в дверях столкнулись с этой дамой. Миниатюрная сумочка выпала у нее из рук, рассыпались тюбики с губной помадой, мелкие монеты.
– Прошу прощения, это моя вина, – произнес Игорь по-немецки.
Дама в ответ улыбнулась:
– Ничего страшного. Вы не поможете мне собрать, понимаете, у меня артрит.
На помощь подоспел официант. Таня тоже наклонилась и подала даме небольшую темную коробочку. Духи «Шанель № 5». Настоящие, произведенные в Париже, а не дешевая подделка.
– Спасибо, милая, – сказала дама. – Оставьте это себе в качестве моей признательности за вашу помощь.
– Не обращай внимания, – шепнул ей Игорь. – В Швейцарии много эксцентричных старух, у которых из-за обилия денег поехала крыша.
Таня покрутила в руках флакон с духами. Что ей с ним делать? Дама уже вышла из стеклянных дверей отеля и усаживалась в серебристый «Роллс-Ройс», похожий на тот, в котором перемещается английская королева.
– Разреши, я возьму, – флакон оказался в руках Игоря. Таня почувствовала прикосновение его ладоней. – Я потом тебе его отдам, хорошо?
Инцидент выпал из памяти Тани почти мгновенно. На обратном пути Игорь разительно переменился: сыпал шутками, рассказывал забавные истории из дипломатической жизни и даже один раз нежно поцеловал Таню.
В Бертран они прибыли около полуночи. Никто не задал лишних вопросов – Виктор Викторович был в Москве, Аллочка, пользуясь тем, что муж отлучился, ездила в Неаполь, чтобы заказать себе четыре новых костюма и бальное платье. В последнее время, после конфуза на приеме у великого князя, мачеха налегла на иностранные языки и гордилась тем, что может по-французски поддержать беседу о творчестве Пикассо и романах Айрис Мердок.
– Ты подарила мне незабываемый день, Танюша, – произнес Игорь.
Таня ждала, что он снова поцелует ее, но этого не произошло.
– Мне пора, завтра рано вставать, – сказал он и скрылся в своей комнате.
Однако вместо того чтобы лечь в кровать, Игорь надел резиновые перчатки, вооружился крошечным пинцетом и извлек из матового флакона микрочип, обернутый в водонепроницаемую ткань. Вот он, финал операции «Рыжая лиса».
Тем же вечером, пользуясь тем, что у него было право беспрепятственно покидать посольство в любое время дня и ночи, Игорь выскользнул в Бертран. Он оказался в казино «Сезам-палас», здании, выстроенном в пышном восточном стиле. Княжество в основном зарабатывало деньги на азартных играх и подозрительных финансовых операциях.
В казино царило оживление, ночь была излюбленным временем для того, чтобы сделать ставку, проиграть или выиграть состояние. Игорь смешался с разношерстной толпой туристов, которые оккупировали все столы для игры в рулетку.
Он подошел к телефону, нашел в справочнике нужную фамилию, набрал новый номер.
– Я сегодня задержусь в казино, мне необычайно везет, выиграл три тысячи франков, – сказал он. – Предупредите маму, чтобы не беспокоилась.
И повесил трубку. В Москве теперь знали, что операция «Рыжая лиса», которая разрабатывалась в течение почти трех лет, увенчалась успехом. Микрочип находится в посольстве Бертрана. Теперь дело за малым – переправить его в Москву.
Именно для этой роли и была выбрана Татьяна Полесская, дочь Чрезвычайного и Полномочного посла Советского Союза в Великом княжестве Бертранском. Она должна улететь домой через неделю. Впрочем, Виктор Викторович получил в Москве недвусмысленное приказание отправить домой дочь как можно быстрее.
– Не нужно, чтобы дети сотрудников за государственный счет находились слишком долго за рубежом, – сказали ему. – Виктор Викторович, вы как государственный человек это прекрасно понимаете. Увидите дочку через полгода, она у вас умница и отличница, сдаст сессию и снова приедет к вам.
Виктор Викторович расстроился, однако не посмел возражать. Ну что же, если кому-то наверху так необходимо, чтобы его дочь уехала на неделю раньше, то что поделаешь.
Он вернулся в Бертран утром следующего дня. Таня, всласть выспавшись после швейцарских приключений, встретила его у ворот посольства.
– Дочка, – произнес Полесский, – обстоятельства так складываются, ты должна завтра отправиться в Москву.
– Папа, но почему? – изумилась Таня. – У меня ведь еще целая неделя каникул.
Ей так не хотелось покидать Бертран. Она привыкла к крошечному княжеству, она знала, что Игорь находится рядом. И вот – ей нужно отправляться обратно.
Зато Аллочка, узнав о том, что Таня завтра же вылетает в Москву, едва ли не ринулась собственноручно укладывать чемоданы.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4 5 6