Никого для нас не существует. И что бы ни случилось с нами завтра, Паола, этих минут я никогда не забуду.
Паола зажмурилась, ей будто кислотой плеснули в глаза. Горло перехватило, застучало в висках. Роберто сказал ей те же самые слова всего несколько часов назад. Какие-то несколько часов, какие-то жалкие сотни минут, тысячи секунд. Человек, который танцевал с ней сейчас, обнимая все крепче, был совсем чужой и ненужный. А тот, любимый и родной, сейчас был уже недосягаем. А не послать ли все к черту? Что толку изводить себя? Чушь какая!
Забыть, все поскорее забыть. Паола откинула голову назад, пытаясь расслабиться. Андрей целовал ее шею, плечи, грудь. Музыка и полумрак обволакивали их.
Застыв в дверях, как изваяние, Роберто смотрел на них не в силах оторвать глаз. Паола, его Паола, его ослепительная возлюбленная, танцует с другим мужчиной. Они тесно прижались друг к другу. Ее глаза закрыты, накрашенные губы, такие незнакомые, ярко выделяются на бледном лице. Он целует ее, целует так, как может целовать только страстный любовник. Глаза Роберто сузились, руки непроизвольно сжались в кулаки.
Когда ему принесли записку Паолы, он уже собирался спускаться в холл, как и было условлено. Его немного удивило, что она просит его остаться в номере и дать ей возможность встретиться с Гольвезе наедине. Странная записка. Могла бы, наверное, и позвонить. Он не очень понимал, чем он может помешать, тем более, что она сама просила его пойти. Но раз она так хочет, пусть так и будет.
Роберто уютно устроился в кресле и от нечего делать включил телевизор. Прошелся по всем каналам туда и обратно. Ничего интересного не нашел и совсем уже собрался выключить телевизор, как вдруг увидел на экране знакомое лицо. Роскошная пышногрудая блондинка с голубыми кукольными глазами и пикантной родинкой на правой щеке пыталась отгадать какое-то слово в очередной телеигре. Ну кто еще на всем белом свете имел такой великолепный бюст и умел гак шикарно выставлять его напоказ, как Карла. Карла… Как же ее фамилия? Забыл. А ведь это было сногсшибательное сексуальное приключение.
Их рекламный агент буквально сбился с ног, разыскивая подходящую девушку для участия в их видеоклипе. Она должна была максимально походить на Мерилин Монро, чтобы изобразить ту самую знаменитую сцену из одного ее фильма, когда Мерилин стоит на вентиляционной решетке метро и юбка взлетает над ее головой. Он поставил на уши всю Италию, перерыл все картотеки фотоагентств, но безрезультатно. Однажды, когда Роберто ехал на репетицию, он заметил краем глаза в толпе девушку с потрясающей фигурой. Платье просто-таки лопалось на ней. Высоченные каблуки, знакомая, слегка нетвердая походка, копна платиновых волос. Он долго шел за ней, оценивая. Потом догнал, представился, предложил участвовать в клипе. Она не заставила долго себя уговаривать ни насчет съемок, ни насчет всего остального.
Она была неутомима в постели и совершенно невыносима вне ее. Она обожала Мерилин Монро и во всем стремилась подражать ей, копировала ее походку, манеру говорить и капризно надувать губки. Но копия выходила слегка комичной, просто потому, что Карлы во всем было слишком много и это быстро утомляло. Вот и теперь, кокетливо поводя глазами и приподняв брови, как Монро в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок», Карла одновременно пыталась отгадать, как называется столица Турции, и страшно удивилась, узнав, что это не Стамбул. На мгновение глаза ее стали круглыми, как блюдца, но она быстро спохватилась, что вышла из роли, и, полуприкрыв глаза, послала ведущему воздушный поцелуй.
Роберто шутливо застонал и выключил телевизор. Внезапная тишина странно подействовала на него. Он вдруг явственно ощутил присутствие Паолы. Ее теплота, аромат ее кожи, сладость дыхания обволакивали его. Она уже стала частью меня, подумал Роберто. Как точно поет Синатра: «Ты у меня под кожей». Ему вдруг ужасно захотелось увидеть ее. Увидел. Лучше бы не видел, вообще никогда…
Роберто с трудом подавил желание подойти и заглянуть ей в глаза, лживые, прекрасные, единственные глаза. Он круто развернулся и вышел. Уже через полчаса он гнал свою машину в Милан. Его спортивная «альфа-ромео», как хорошая скаковая лошадь, шутя брала крутые повороты. Он не сбрасывал скорость, покрышки визжали от чудовищного трения об асфальт, и этот звук отдавался в его душе дьявольской музыкой.
Песня кончилась, а с ней как-то сразу кончилось и желание играть. Что я здесь делаю, недоуменно подумала Паола. Этот человек мне даже не неприятен, он мне безразличен, а это еще хуже. Давно пора уезжать отсюда. Андрей попытался еще раз поцеловать ее, но она спокойно отстранилась и пошла к выходу. У лифта она повернулась к нему.
– Все. Прощайте.
– Но, Паола, вы не можете так уйти. – Он был в полном смятении. – Позвольте мне остаться с вами. Я без ума от вас, я теряю рассудок.
– Ничего. Это быстро проходит. Знаете, как-то у нас с вами все не очень симпатично получается. Прощайте.
Она вошла в лифт, зеркальные двери закрылись, и она унеслась куда-то вверх, как казалось Андрею, на недосягаемую высоту, а он остался внизу, раздираемый желанием и стыдом, желанием побежать за ней, вернуть во что бы то ни стало, и стыдом за свой поступок, за эти глупые записки, которые, кажется, наделали серьезных дел.
Паола молниеносно побросала свои вещи в сумку, расплатилась за номер и бросилась на стоянку, где, как верный рыцарь, ее ждал мотоцикл. Ночной ветер ударил в лицо. Он унесет осколки моей любви, подумала Паола и нажала на газ.
Мотоцикл мчался по шоссе, разрезая ночную тьму острым клинком света. Рычание мотора было созвучно настрою ее души. Все внутри клокотало, жгло, горело. Мимо проносились силуэты домов с одинокими горящими глазницами окон. Шоссе было абсолютно пусто. Все уже мирно спят или собираются сделать это, подумала Паола. Одна я, как бесприютный странник, маюсь в дороге и не знаю, где найти приют. Ей никуда не хотелось приезжать. Хотелось просто ехать, бездумно нажимая на газ и не заботиться о направлении. Ветер трепал ее волосы, холодил лицо, и от этого становилось легче. Она слилась с мчащейся машиной. Она кричала ветру:
– Эй, ветер, поддай сильнее!
Она была ветер. Внезапно она услышала приближающийся гул мотора. Вернее, не одного, а нескольких. Судя по звуку, ее нагоняли мотоциклисты. Паола прибавила скорости. Звук все приближался. Она максимально выжала газ. Так быстро она еще не ездила. На мгновение ей стало страшно, но это скоро прошло. Остался только азарт. Уйти от погони во что бы то ни стало. Однако частые повороты дороги вынуждали ее сбрасывать скорость. Те, кто ехали за ней, похоже, ни о чем таком не задумывались. Расстояние между ними все сокращалось. Паола уже видела свет их фар в зеркальце заднего вида. Они неуклонно приближались. Не прошло и пяти минут, как ее плотно окружили мотоциклы.
Их было штук пятнадцать, а на них длинноволосые парни и девушки в кожаных куртках. Летящие ангелы тьмы. Или демоны. Они ехали, вроде не обращая внимания на Паолу, но она не могла ни свернуть, ни отстать, ни вырваться вперед. Они вели ее за собой, окружив плотным кольцом. Паола не могла понять, была ли это просто игра или она попала в серьезную переделку. Ладно, решила она про себя. Будь что будет. Побеспокоюсь об этом позже, когда все станет ясно.
Через несколько минут вся группа, снизив скорость, свернула под какой-то мост и остановилась. Паола кинула быстрый взгляд направо, налево. Пустынная забетонированная площадка. Кричи, не кричи, никто не услышит. Здесь и днем-то никто не появляется. Полное запустение, кучи мусора и строительных обломков. Значит, можно рассчитывать только на себя. Вокруг ухмыляющиеся лица, выжидательно уставились на нее, ждут, что она будет делать.
Паола пошире расставила ноги, уперлась ботинками в бетонное покрытие площадки, сжала пальцами руль мотоцикла и бесстрашно посмотрела перед собой. Она точно знала, что стоит ей проявить слабость, и пощады не жди. Рокеры – особая порода людей. Всегда шальные от скорости и рева моторов, от сознания собственной неуязвимости в стае таких же волков. Никогда нельзя предугадать, что им взбредет в голову: обобрать до нитки, изнасиловать, убить или отпустить с миром.
Взгляд ее уперся в высокого парня с платком на голове и с массивной цепью на волосатой груди. По виду явно вожак. На заднем сиденье его мотоцикла, крепко обхватив его руками за талию, сидела худенькая девица с морковного цвета волосами и крошечной золотой булавкой в правой ноздре. Изумительная парочка, ничего не скажешь.
Паола выжидала. Молчание нарушил тощий невысокий парень с длинными сальными волосами до плеч.
– Долго мы тут будем в гляделки играть? Я сегодня один, значит, она моя.
– Я тоже один, – перебил его другой. – Вечно ты лезешь, когда не просят.
– Разыграем ее, и делу конец. Тут всем хватит, – предложил первый.
– Баста, братаны. Кончай перепалку, – властно бросил вожак и обратился к Паоле. – Ты откуда такая, чика? Из какой тусовки?
Паола вспомнила рассказы Луиджи, своего друга, который был заядлым рокером.
– Скампи, – произнесла она как можно увереннее. Только бы они не заметили обмана.
– Ага, – вожак удовлетворенно кивнул. – Я сразу понял, что ты из наших. Больно лихо рулишь. Отбой, ребята. Она своя.
Напряжение сразу спало. На Паолу со всех сторон посыпались вопросы. Откуда едет, куда, почему одна. Она еле успевала отвечать.
– Покатаешься с нами? – спросил вожак. – Мы тоже в Милан.
Паола кивнула. Взревели моторы, и они помчались. Рассвет встретили у Палаццо Сфорца. Зубчатые стены зловеще выделялись на фоне стремительно розовеющего неба. Усталости никто не чувствовал. Как будто с утра никому не надо на лекции или на работу. Паола больше не чувствовала грызущего одиночества. Крылатое дорожное братство помогло ей пережить эту ночь.
– Спасибо, ребята, – сказала она им на прощанье, отсалютовала рукой и поехала навстречу солнцу в новый день.
Стол был завален грудой бумаг. И все срочные, с отчаянием подумала Симона.
С уходом Паолы работы у Симоны Коломбо заметно прибавилось. Вообще ситуация складывалась странная. На место Паолы никого не брали. Никаких перестановок в штате не делали. А тем временем в фирме только и разговоров было, что об этом, но только тс-с-с, тс-с-с, тс-с-с.
Мамма Фьори стала самым популярным человеком фирмы. Все наперебой расспрашивали ее по углам о том, что произошло в тот день. Ведь она как всегда сидела на своем «капитанском мостике» в приемной Риджини, когда дверь распахнулась и в комнату стремительно вошла Паола.
– Детки мои, я ее даже не сразу узнала. Вернее, и узнала, и не узнала, все сразу. Вроде точно она, наша красотуля, но глаза, глаза! Прямо две зеленые ледышки. Вся белая, губы сжаты. Мне даже не улыбнулась. А ведь у нее-то улыбка всегда была наготове, да какая! Ох, Мария Пресвятая Дева, – запричитала Мамма. – Шмыг мимо меня, только кивнула и спросила: «Мамма, он там?» У меня аж язык прилип к гортани. Голос, что твоя бритва. Я только киваю. Она в кабинет, без стука. Только что не ногой дверь открыла, ей-Богу. А там у него Марио и еще один чужой. Как она вошла, там тишина настала, мышь прошмыгнет, и то услышишь.
Ну, я и не утерпела. Дверь-то была открыта. Как тут одним глазком не посмотреть. Вижу, Марио как-то странно ерзает в кресле, будто руку левую за спину спрятать хочет. Вы помните, он давеча приехал с перевязанной рукой, все рассказывал, что собака его укусила. Девочка наша к нему и за руку – хвать! Так вот, говорит, кого я пометила. Его аж перекосило всего. А Риджини – гостю, мол, извините, синьор, семейное дело. Семейное, это уж точно, это Паола сказала и засмеялась, да так, что у меня от этого смеха аж под ложечкой заломило. Что же, думаю, сделали они с девочкой, если у нее смех хуже плача. И пса, говорит, своего уберите. Так и сказала, пса, сами понимаете, про кого.
Еле я успела к столу отскочить, а они уже выходят. Я, конечно, вся в делах, на них и не взглянула. Телефон, бумаги, туда-сюда. Но дверь они за собой прикрыли, и я больше ни словечка не слышала. А минут через пятнадцать выходит Паола и говорит мне, передай, мол, Симоне, что я вечером жду ее дома. Прощай, Мамма. Поцеловала меня вот в эту самую щеку и вышла. Вот и все. И будь я трижды неладна, если я хоть что-нибудь понимаю в этом деле.
Симоне в эти дни пришлось туго. Все пытались прямо или косвенно выведать у нее, что произошло, а Паола ей строго-настрого запретила говорить об этом.
Когда дверь за Марио закрылась, в кабинете некоторое время висело тяжелое молчание. Под пристальным взглядом Паолы Риджини чувствовал себя неловко, несколько раз пригладил волосы, переложил какие-то бумаги с места на место. Наконец не выдержал и предложил ей сесть.
– Благодарю вас, господин Риджини, садиться мне ни к чему, я не займу у вас много времени. Я пришла, чтобы сообщить вам, что больше не работаю в вашей фирме и не хочу иметь ничего общего ни с ней, ни с вами. Никогда не думала, что человек, которого я уважала как профессионала и сильную личность, сможет унизиться до вульгарной уголовщины.
Паола никак не отреагировала на протестующий жест Риджини и продолжала:
– Все, что произошло в Тремеццо, известно в подробностях господину Гольвезе и не только ему, и если со мной или с кем-то из моих близких что-нибудь случится, это немедленно станет достоянием гласности со всеми неприятными для вас последствиями.
– Синьорина Контини. – Голос Риджини звучал с неподдельной искренностью. – Боюсь, что здесь какое-то недоразумение. Я ошеломлен тем, что вы сейчас сказали. Я вовсе не хочу, чтобы вы уходили из фирмы, и готов обсудить любые условия.
Паола невольно восхитилась его самообладанием.
– Мне кажется, я достаточно ясно выразила свою мысль и вы все прекрасно поняли. Не буду вас более задерживать. Прощайте.
Больше Паола в конторе не появлялась. Все необходимые бумаги и расчеты для нее подготовила Симона.
Они по-прежнему жили вместе, но былая безоблачность исчезла. Паола очень переменилась, стала более жесткой и сдержанной. О своем пребывании в Тремеццо рассказывала скупо. Симоне никак не удавалось пробить стену отчуждения, которой, казалось, окружила себя Паола. Она догадывалась, что подруга пережила какое-то сильное потрясение, но боялась расспрашивать ее, предпочитая подождать, пока Паола не захочет сама ей все рассказать. Попытка изнасилования это, конечно, серьезно, но Паола не из тех, кто будет изводить себя такими вещами. А это означает только одно: было еще что-то, о чем она молчит, гораздо более серьезное.
Теперь Паола часто и надолго уходила из дома одна, ничего не объясняя. Симона не раз пыталась растормошить подругу, уговаривала пойти куда-нибудь вместе или пригласить друзей, как в добрые старые времена, но Паола каждый раз отказывалась и вновь замыкалась в себе.
Паола наконец не выдержала бездействия и позвонила Гольвезе. Только новое увлекательное дело может спасти ее от мрачных воспоминаний. Есть еще одно проверенное лекарство – новая любовь, но как она может полюбить кого-то, если образ Роберто неотступно преследует ее. Ей постоянно кажется, что она видит его в толпе на улице, она хватает трубку зазвонившего телефона в безумной надежде услышать снова его голос, просыпается ночью от прикосновения его рук. Она не задумывалась над тем, как поступит, если встретит его вновь. Просто ее тело вышло из-под контроля, отказывалось подчиняться разуму, жаждало его и только его.
Нет, Гольвезе сейчас ее единственная надежда. Если он действительно предложит что-то стоящее, она спасена.
Как только она назвала свое имя, ее моментально с ним соединили.
– Синьорина Контини? Рад слышать ваш голос. Должен ли я понимать ваш звонок так, что вы решили обсудить мое предложение?
– Вы, как всегда, правы. Если это, конечно, еще возможно.
– Вы помните, я тогда в Тремеццо сказал, что место для вас у меня всегда, подчеркиваю, всегда найдется.
– Благодарю вас. Где и когда?
– Завтра в десять утра в моем кабинете. Виа Марджента, 25.
– Буду ровно в десять.
– До завтра.
– До завтра, синьор Гольвезе.
Приняв какое-то решение, Паола уже не отступала от задуманного и, как правило, добивалась цели. Предложение Гольвезе было достаточно абстрактным. Ей еще предстояло узнать, что именно он имеет в виду под «достойным ее местом», если не знает, что она собой представляет как специалист.
Тем не менее Паола шла на встречу с Гольвезе с легким сердцем, насколько вообще у нее на сердце могло быть легко. Она была готова выполнять любую работу, лишь бы быть занятой чем-нибудь и не вспоминать поминутно о прошлом.
Она с детства привыкла быть всегда в центре каких-либо событий, не простаивать ни минуты. Поэтому нынешнее неопределенное положение особенно выводило ее из себя, нервировало и выбивало почву из-под ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Паола зажмурилась, ей будто кислотой плеснули в глаза. Горло перехватило, застучало в висках. Роберто сказал ей те же самые слова всего несколько часов назад. Какие-то несколько часов, какие-то жалкие сотни минут, тысячи секунд. Человек, который танцевал с ней сейчас, обнимая все крепче, был совсем чужой и ненужный. А тот, любимый и родной, сейчас был уже недосягаем. А не послать ли все к черту? Что толку изводить себя? Чушь какая!
Забыть, все поскорее забыть. Паола откинула голову назад, пытаясь расслабиться. Андрей целовал ее шею, плечи, грудь. Музыка и полумрак обволакивали их.
Застыв в дверях, как изваяние, Роберто смотрел на них не в силах оторвать глаз. Паола, его Паола, его ослепительная возлюбленная, танцует с другим мужчиной. Они тесно прижались друг к другу. Ее глаза закрыты, накрашенные губы, такие незнакомые, ярко выделяются на бледном лице. Он целует ее, целует так, как может целовать только страстный любовник. Глаза Роберто сузились, руки непроизвольно сжались в кулаки.
Когда ему принесли записку Паолы, он уже собирался спускаться в холл, как и было условлено. Его немного удивило, что она просит его остаться в номере и дать ей возможность встретиться с Гольвезе наедине. Странная записка. Могла бы, наверное, и позвонить. Он не очень понимал, чем он может помешать, тем более, что она сама просила его пойти. Но раз она так хочет, пусть так и будет.
Роберто уютно устроился в кресле и от нечего делать включил телевизор. Прошелся по всем каналам туда и обратно. Ничего интересного не нашел и совсем уже собрался выключить телевизор, как вдруг увидел на экране знакомое лицо. Роскошная пышногрудая блондинка с голубыми кукольными глазами и пикантной родинкой на правой щеке пыталась отгадать какое-то слово в очередной телеигре. Ну кто еще на всем белом свете имел такой великолепный бюст и умел гак шикарно выставлять его напоказ, как Карла. Карла… Как же ее фамилия? Забыл. А ведь это было сногсшибательное сексуальное приключение.
Их рекламный агент буквально сбился с ног, разыскивая подходящую девушку для участия в их видеоклипе. Она должна была максимально походить на Мерилин Монро, чтобы изобразить ту самую знаменитую сцену из одного ее фильма, когда Мерилин стоит на вентиляционной решетке метро и юбка взлетает над ее головой. Он поставил на уши всю Италию, перерыл все картотеки фотоагентств, но безрезультатно. Однажды, когда Роберто ехал на репетицию, он заметил краем глаза в толпе девушку с потрясающей фигурой. Платье просто-таки лопалось на ней. Высоченные каблуки, знакомая, слегка нетвердая походка, копна платиновых волос. Он долго шел за ней, оценивая. Потом догнал, представился, предложил участвовать в клипе. Она не заставила долго себя уговаривать ни насчет съемок, ни насчет всего остального.
Она была неутомима в постели и совершенно невыносима вне ее. Она обожала Мерилин Монро и во всем стремилась подражать ей, копировала ее походку, манеру говорить и капризно надувать губки. Но копия выходила слегка комичной, просто потому, что Карлы во всем было слишком много и это быстро утомляло. Вот и теперь, кокетливо поводя глазами и приподняв брови, как Монро в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок», Карла одновременно пыталась отгадать, как называется столица Турции, и страшно удивилась, узнав, что это не Стамбул. На мгновение глаза ее стали круглыми, как блюдца, но она быстро спохватилась, что вышла из роли, и, полуприкрыв глаза, послала ведущему воздушный поцелуй.
Роберто шутливо застонал и выключил телевизор. Внезапная тишина странно подействовала на него. Он вдруг явственно ощутил присутствие Паолы. Ее теплота, аромат ее кожи, сладость дыхания обволакивали его. Она уже стала частью меня, подумал Роберто. Как точно поет Синатра: «Ты у меня под кожей». Ему вдруг ужасно захотелось увидеть ее. Увидел. Лучше бы не видел, вообще никогда…
Роберто с трудом подавил желание подойти и заглянуть ей в глаза, лживые, прекрасные, единственные глаза. Он круто развернулся и вышел. Уже через полчаса он гнал свою машину в Милан. Его спортивная «альфа-ромео», как хорошая скаковая лошадь, шутя брала крутые повороты. Он не сбрасывал скорость, покрышки визжали от чудовищного трения об асфальт, и этот звук отдавался в его душе дьявольской музыкой.
Песня кончилась, а с ней как-то сразу кончилось и желание играть. Что я здесь делаю, недоуменно подумала Паола. Этот человек мне даже не неприятен, он мне безразличен, а это еще хуже. Давно пора уезжать отсюда. Андрей попытался еще раз поцеловать ее, но она спокойно отстранилась и пошла к выходу. У лифта она повернулась к нему.
– Все. Прощайте.
– Но, Паола, вы не можете так уйти. – Он был в полном смятении. – Позвольте мне остаться с вами. Я без ума от вас, я теряю рассудок.
– Ничего. Это быстро проходит. Знаете, как-то у нас с вами все не очень симпатично получается. Прощайте.
Она вошла в лифт, зеркальные двери закрылись, и она унеслась куда-то вверх, как казалось Андрею, на недосягаемую высоту, а он остался внизу, раздираемый желанием и стыдом, желанием побежать за ней, вернуть во что бы то ни стало, и стыдом за свой поступок, за эти глупые записки, которые, кажется, наделали серьезных дел.
Паола молниеносно побросала свои вещи в сумку, расплатилась за номер и бросилась на стоянку, где, как верный рыцарь, ее ждал мотоцикл. Ночной ветер ударил в лицо. Он унесет осколки моей любви, подумала Паола и нажала на газ.
Мотоцикл мчался по шоссе, разрезая ночную тьму острым клинком света. Рычание мотора было созвучно настрою ее души. Все внутри клокотало, жгло, горело. Мимо проносились силуэты домов с одинокими горящими глазницами окон. Шоссе было абсолютно пусто. Все уже мирно спят или собираются сделать это, подумала Паола. Одна я, как бесприютный странник, маюсь в дороге и не знаю, где найти приют. Ей никуда не хотелось приезжать. Хотелось просто ехать, бездумно нажимая на газ и не заботиться о направлении. Ветер трепал ее волосы, холодил лицо, и от этого становилось легче. Она слилась с мчащейся машиной. Она кричала ветру:
– Эй, ветер, поддай сильнее!
Она была ветер. Внезапно она услышала приближающийся гул мотора. Вернее, не одного, а нескольких. Судя по звуку, ее нагоняли мотоциклисты. Паола прибавила скорости. Звук все приближался. Она максимально выжала газ. Так быстро она еще не ездила. На мгновение ей стало страшно, но это скоро прошло. Остался только азарт. Уйти от погони во что бы то ни стало. Однако частые повороты дороги вынуждали ее сбрасывать скорость. Те, кто ехали за ней, похоже, ни о чем таком не задумывались. Расстояние между ними все сокращалось. Паола уже видела свет их фар в зеркальце заднего вида. Они неуклонно приближались. Не прошло и пяти минут, как ее плотно окружили мотоциклы.
Их было штук пятнадцать, а на них длинноволосые парни и девушки в кожаных куртках. Летящие ангелы тьмы. Или демоны. Они ехали, вроде не обращая внимания на Паолу, но она не могла ни свернуть, ни отстать, ни вырваться вперед. Они вели ее за собой, окружив плотным кольцом. Паола не могла понять, была ли это просто игра или она попала в серьезную переделку. Ладно, решила она про себя. Будь что будет. Побеспокоюсь об этом позже, когда все станет ясно.
Через несколько минут вся группа, снизив скорость, свернула под какой-то мост и остановилась. Паола кинула быстрый взгляд направо, налево. Пустынная забетонированная площадка. Кричи, не кричи, никто не услышит. Здесь и днем-то никто не появляется. Полное запустение, кучи мусора и строительных обломков. Значит, можно рассчитывать только на себя. Вокруг ухмыляющиеся лица, выжидательно уставились на нее, ждут, что она будет делать.
Паола пошире расставила ноги, уперлась ботинками в бетонное покрытие площадки, сжала пальцами руль мотоцикла и бесстрашно посмотрела перед собой. Она точно знала, что стоит ей проявить слабость, и пощады не жди. Рокеры – особая порода людей. Всегда шальные от скорости и рева моторов, от сознания собственной неуязвимости в стае таких же волков. Никогда нельзя предугадать, что им взбредет в голову: обобрать до нитки, изнасиловать, убить или отпустить с миром.
Взгляд ее уперся в высокого парня с платком на голове и с массивной цепью на волосатой груди. По виду явно вожак. На заднем сиденье его мотоцикла, крепко обхватив его руками за талию, сидела худенькая девица с морковного цвета волосами и крошечной золотой булавкой в правой ноздре. Изумительная парочка, ничего не скажешь.
Паола выжидала. Молчание нарушил тощий невысокий парень с длинными сальными волосами до плеч.
– Долго мы тут будем в гляделки играть? Я сегодня один, значит, она моя.
– Я тоже один, – перебил его другой. – Вечно ты лезешь, когда не просят.
– Разыграем ее, и делу конец. Тут всем хватит, – предложил первый.
– Баста, братаны. Кончай перепалку, – властно бросил вожак и обратился к Паоле. – Ты откуда такая, чика? Из какой тусовки?
Паола вспомнила рассказы Луиджи, своего друга, который был заядлым рокером.
– Скампи, – произнесла она как можно увереннее. Только бы они не заметили обмана.
– Ага, – вожак удовлетворенно кивнул. – Я сразу понял, что ты из наших. Больно лихо рулишь. Отбой, ребята. Она своя.
Напряжение сразу спало. На Паолу со всех сторон посыпались вопросы. Откуда едет, куда, почему одна. Она еле успевала отвечать.
– Покатаешься с нами? – спросил вожак. – Мы тоже в Милан.
Паола кивнула. Взревели моторы, и они помчались. Рассвет встретили у Палаццо Сфорца. Зубчатые стены зловеще выделялись на фоне стремительно розовеющего неба. Усталости никто не чувствовал. Как будто с утра никому не надо на лекции или на работу. Паола больше не чувствовала грызущего одиночества. Крылатое дорожное братство помогло ей пережить эту ночь.
– Спасибо, ребята, – сказала она им на прощанье, отсалютовала рукой и поехала навстречу солнцу в новый день.
Стол был завален грудой бумаг. И все срочные, с отчаянием подумала Симона.
С уходом Паолы работы у Симоны Коломбо заметно прибавилось. Вообще ситуация складывалась странная. На место Паолы никого не брали. Никаких перестановок в штате не делали. А тем временем в фирме только и разговоров было, что об этом, но только тс-с-с, тс-с-с, тс-с-с.
Мамма Фьори стала самым популярным человеком фирмы. Все наперебой расспрашивали ее по углам о том, что произошло в тот день. Ведь она как всегда сидела на своем «капитанском мостике» в приемной Риджини, когда дверь распахнулась и в комнату стремительно вошла Паола.
– Детки мои, я ее даже не сразу узнала. Вернее, и узнала, и не узнала, все сразу. Вроде точно она, наша красотуля, но глаза, глаза! Прямо две зеленые ледышки. Вся белая, губы сжаты. Мне даже не улыбнулась. А ведь у нее-то улыбка всегда была наготове, да какая! Ох, Мария Пресвятая Дева, – запричитала Мамма. – Шмыг мимо меня, только кивнула и спросила: «Мамма, он там?» У меня аж язык прилип к гортани. Голос, что твоя бритва. Я только киваю. Она в кабинет, без стука. Только что не ногой дверь открыла, ей-Богу. А там у него Марио и еще один чужой. Как она вошла, там тишина настала, мышь прошмыгнет, и то услышишь.
Ну, я и не утерпела. Дверь-то была открыта. Как тут одним глазком не посмотреть. Вижу, Марио как-то странно ерзает в кресле, будто руку левую за спину спрятать хочет. Вы помните, он давеча приехал с перевязанной рукой, все рассказывал, что собака его укусила. Девочка наша к нему и за руку – хвать! Так вот, говорит, кого я пометила. Его аж перекосило всего. А Риджини – гостю, мол, извините, синьор, семейное дело. Семейное, это уж точно, это Паола сказала и засмеялась, да так, что у меня от этого смеха аж под ложечкой заломило. Что же, думаю, сделали они с девочкой, если у нее смех хуже плача. И пса, говорит, своего уберите. Так и сказала, пса, сами понимаете, про кого.
Еле я успела к столу отскочить, а они уже выходят. Я, конечно, вся в делах, на них и не взглянула. Телефон, бумаги, туда-сюда. Но дверь они за собой прикрыли, и я больше ни словечка не слышала. А минут через пятнадцать выходит Паола и говорит мне, передай, мол, Симоне, что я вечером жду ее дома. Прощай, Мамма. Поцеловала меня вот в эту самую щеку и вышла. Вот и все. И будь я трижды неладна, если я хоть что-нибудь понимаю в этом деле.
Симоне в эти дни пришлось туго. Все пытались прямо или косвенно выведать у нее, что произошло, а Паола ей строго-настрого запретила говорить об этом.
Когда дверь за Марио закрылась, в кабинете некоторое время висело тяжелое молчание. Под пристальным взглядом Паолы Риджини чувствовал себя неловко, несколько раз пригладил волосы, переложил какие-то бумаги с места на место. Наконец не выдержал и предложил ей сесть.
– Благодарю вас, господин Риджини, садиться мне ни к чему, я не займу у вас много времени. Я пришла, чтобы сообщить вам, что больше не работаю в вашей фирме и не хочу иметь ничего общего ни с ней, ни с вами. Никогда не думала, что человек, которого я уважала как профессионала и сильную личность, сможет унизиться до вульгарной уголовщины.
Паола никак не отреагировала на протестующий жест Риджини и продолжала:
– Все, что произошло в Тремеццо, известно в подробностях господину Гольвезе и не только ему, и если со мной или с кем-то из моих близких что-нибудь случится, это немедленно станет достоянием гласности со всеми неприятными для вас последствиями.
– Синьорина Контини. – Голос Риджини звучал с неподдельной искренностью. – Боюсь, что здесь какое-то недоразумение. Я ошеломлен тем, что вы сейчас сказали. Я вовсе не хочу, чтобы вы уходили из фирмы, и готов обсудить любые условия.
Паола невольно восхитилась его самообладанием.
– Мне кажется, я достаточно ясно выразила свою мысль и вы все прекрасно поняли. Не буду вас более задерживать. Прощайте.
Больше Паола в конторе не появлялась. Все необходимые бумаги и расчеты для нее подготовила Симона.
Они по-прежнему жили вместе, но былая безоблачность исчезла. Паола очень переменилась, стала более жесткой и сдержанной. О своем пребывании в Тремеццо рассказывала скупо. Симоне никак не удавалось пробить стену отчуждения, которой, казалось, окружила себя Паола. Она догадывалась, что подруга пережила какое-то сильное потрясение, но боялась расспрашивать ее, предпочитая подождать, пока Паола не захочет сама ей все рассказать. Попытка изнасилования это, конечно, серьезно, но Паола не из тех, кто будет изводить себя такими вещами. А это означает только одно: было еще что-то, о чем она молчит, гораздо более серьезное.
Теперь Паола часто и надолго уходила из дома одна, ничего не объясняя. Симона не раз пыталась растормошить подругу, уговаривала пойти куда-нибудь вместе или пригласить друзей, как в добрые старые времена, но Паола каждый раз отказывалась и вновь замыкалась в себе.
Паола наконец не выдержала бездействия и позвонила Гольвезе. Только новое увлекательное дело может спасти ее от мрачных воспоминаний. Есть еще одно проверенное лекарство – новая любовь, но как она может полюбить кого-то, если образ Роберто неотступно преследует ее. Ей постоянно кажется, что она видит его в толпе на улице, она хватает трубку зазвонившего телефона в безумной надежде услышать снова его голос, просыпается ночью от прикосновения его рук. Она не задумывалась над тем, как поступит, если встретит его вновь. Просто ее тело вышло из-под контроля, отказывалось подчиняться разуму, жаждало его и только его.
Нет, Гольвезе сейчас ее единственная надежда. Если он действительно предложит что-то стоящее, она спасена.
Как только она назвала свое имя, ее моментально с ним соединили.
– Синьорина Контини? Рад слышать ваш голос. Должен ли я понимать ваш звонок так, что вы решили обсудить мое предложение?
– Вы, как всегда, правы. Если это, конечно, еще возможно.
– Вы помните, я тогда в Тремеццо сказал, что место для вас у меня всегда, подчеркиваю, всегда найдется.
– Благодарю вас. Где и когда?
– Завтра в десять утра в моем кабинете. Виа Марджента, 25.
– Буду ровно в десять.
– До завтра.
– До завтра, синьор Гольвезе.
Приняв какое-то решение, Паола уже не отступала от задуманного и, как правило, добивалась цели. Предложение Гольвезе было достаточно абстрактным. Ей еще предстояло узнать, что именно он имеет в виду под «достойным ее местом», если не знает, что она собой представляет как специалист.
Тем не менее Паола шла на встречу с Гольвезе с легким сердцем, насколько вообще у нее на сердце могло быть легко. Она была готова выполнять любую работу, лишь бы быть занятой чем-нибудь и не вспоминать поминутно о прошлом.
Она с детства привыкла быть всегда в центре каких-либо событий, не простаивать ни минуты. Поэтому нынешнее неопределенное положение особенно выводило ее из себя, нервировало и выбивало почву из-под ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16