– Отнюдь.– Ты как ребенок. – Бертрам перехватил руку Шуберта.– Да, – сказал Шуберт, – я старый и ребячливый.– И сентиментальный.– Тебе виднее. В моем деле, во всяком случае, твоей подписи нет. Тебе вообще стоило бы больше радоваться жизни, по крайней мере когда ты на рыбалке.Бертрам отпустил руку Шуберта.– Та шлюшка, – сказал он, – которая тебя обирает… Это из-за нее ты такой счастливый?– Она не…– Она… именно что шлюшка, младше вашей Конни.Шуберт опять ударил по брезенту.– Слышь, Зевс, – позвал Бертрам и перевернулся на другой бок. Потянул край спального мешка на плечо. – А Марианна не удивляется, что ты так зачастил в Берлин? – Бертрам приподнял голову.– Нечего особенного и не было, – сказал Шуберт после некоторой заминки. Он опять просвистел пару тактов из «Yellow Submarine». С того берега донесся автомобильный гудок. – Ладно тебе, Петер, – сказал Шуберт. – Мы с тобой друг друга давно знаем. – Он пригладил себе волосы. – Может, для нас все это и не так плохо.Бертрам звонко расхохотался.– Всех ты уже так и так не поимеешь!– Ты рассуждаешь, – сказал Шуберт, – как старик. Вместо того чтобы приискать себе хорошую подружку, ты пишешь – выделяешь из своих пор – такие мерзости, что их и печатать-то никто не желает.– Ах, значит, теперь ты воспринимаешь это как мерзости?– Я имею в виду, что тебе нужно просто поискать женщину.– Теперь это мерзости?– Петер, голубчик, не надо так кипятиться…– Я только спрашиваю, неужели все, что я пишу, теперь вдруг стало для тебя мерзостью. Я припоминаю совсем другие твои реакции, настоящее воодушевление, например, – или я не прав?– Ты должен признать, что все это…– Ну?– Не совсем нормально.– Не совсем нормально? – Петер приподнялся на локтях. – Почему же тогда ты хотел купить у меня эти мерзости? Почему делал для себя ксерокопии? Почему говорил, что когда читаешь их, у тебя встает? Или все дело в том, что тебе уже и это не помогает?– Вздор, – сказал Шуберт.– Может, из нас двоих именно Зевс уже не совсем нормален? Иначе зачем бы ты стал платить этой шлюшке, которая, по твоим словам, не просит денег?– Я ценю то, что она для меня делает, – сказал Шуберт.– Сказать тебе, почему ты это ценишь и почему должен ей платить?– Я хочу ясности в отношениях, ничего больше. Она живет своей жизнью, я – своей, но мы иногда встречаемся. Потом я даю ей деньги, и мы расстаемся.– Мне бы твою фантазию, – сказал Бертрам. – На самом деле, во-первых, малышка хочет хоть что-нибудь получать за свои труды, а во-вторых, ты сам хочешь получить от нее кое-что сверх обычной программы – парочку деликатесов, которыми, насколько я тебя знаю, не прочь побаловаться, или я ошибаюсь, Зевс?Ветер толкнулся в брезентовый верх палатки. Бертрам опять поднял голову.– И что за мысли у тебя, Петер… – сказал Шуберт.– А как еще могу я о тебе думать – о человеке, который читает мерзости?– Прекрати, Петер!В следующее мгновение оба вскочили на ноги.– Быстрее! – крикнул Бертрам. Поплавок крайней удочки дернулся.Чуть позже Шуберт уже шагал – так сказать, на поводу у карпа – вверх по течению, в сторону электростанции.– Отпусти еще леску, он тянет! Ну же, ну, нуу! – кричал Бертрам, хлопая от возбуждения в ладоши. И услышал, как зажужжала, разматываясь с катушки, леска. Если не считать легкого потрескивания в электропроводах да шуршания шин редких автомобилей, одолевавших гравийную дорогу на другом берегу, вокруг царила полная тишина. Когда Бертрам обернулся, Шуберт уже шел ему навстречу.– В чем дело? Я, когда приходит мой черед, бегаю до самой электростанции… Эй, Дитер, – кричал Бертрам, – я хочу увидеть бурлящую воронку, большую! Хочу увидеть настоящее вываживание!В то же мгновение удилище из модного углеволокна изогнулось, будто вдруг ожило. Шуберт вытянул обе руки вперед, и леска опять стала с жужжанием разматываться.– Не корчи из себя невесть какого профи!Бертрам мигом притащил сачок. Шуберт присел на корточки, по-прежнему держа в вытянутых руках удочку, верхним концом почти касавшуюся воды. Теперь он сматывал леску.– Такого просто не может быть! Так легко карпы не ловятся. Или твой сорвался? – Шуберт поднялся на ноги и опять потащился за рыбиной вдоль реки, на сей раз вниз по течению. Было уже не так холодно. Постепенно становились видны очертания противоположного берега, разделительные полосы на шоссе и фары автомобилей.Внезапно леска натянулась, кончик удочки нырнул в воду. Шуберт сжал зубы. На лбу и висках у него набухли вены, под подбородком резко обозначились сухожилия.– Этот карп – та еще штучка! – крикнул Бертрам. – То есть без борьбы тут не обойдется! Ты должен его окрестить!– Биг-Бен, – выдавил из себя Шуберт и попытался мелкими шажками отступить от берега. Карп заметался в разные стороны, но Шуберт умело водил его, и пружинистое удилище чутко реагировало на мощные рывки.– Биг-Бен уже был. Назови его Биг-Бэнгом Big Bang – большой взрыв (англ.).
– посоветовал Бертрам, не отрывая глаз от воды. – Биг-Бэнг хорошо звучит, правда? Пусть будет Биг-Бэнгом.Тут рыбина вынырнула на поверхность.– Эй! – окликнул Шуберт своего спутника.– Вижу, Дитер! – завопил Бертрам. – Он уже готовенький. Ты тоже готовься!Казалось, карп решил отказаться от всякого сопротивления. Маленькие волны плескались о берег.Шуберт вытащил карпа. Попытался отбросить волосы со вспотевшего лба, но вдруг ткнулся носом в чешую.– Мм, – поморщился он. В голове молниевидно сверкнуло.– Что с тобой? – удивился Бертрам. – Чего скорчил такую рожу?Шуберт не ответил. Карп плюхнулся на весы.– Сто пятьдесят точка пять – нет, точка шесть, – прочитал Шуберт и шагнул в сторону, чтобы дать посмотреть Бертраму. Он видел, как тот наклонился над шкалой, потом приподнял карпа, заглянул под него и положил обратно.– Сто пятьдесят точка пять, – сказал Бертрам. – Это еще ничего не доказывает. Сто пятьдесят точка шесть.Они стояли рядышком и смотрели на карпа. Бертрам сделал шаг вперед.– Сто пятьдесят точка пять. Не настолько же он глуп, чтобы дважды попасться на одном и том же месте! Да такого и быть не может, Биг-Мак!– Мне что-то нехорошо, – сказал Шуберт. – Он воняет…– Не болтай глупости, – одернул его Бертрам. – Давай, приходи в чувство. – Он растянул над карпом сантиметр. – Девяносто четыре. Ты не хочешь хотя бы разок его сфотографировать? Сорок восемь. Да что с тобой? – Бертрам достал заживляющую мазь. – Мы забыли про воду. – Он показал на жабры. И засунул палец в рыбий рот.Шуберт массировал свое сердце. В левой руке он держал фотоаппарат.– Тебе никто не поверит, Дитер, держу пари. Любой, кто увидит снимок, подумает, что ты его позаимствовал, позаимствовал у меня.– Или наоборот.– Как так?– Аппарат ведь не проставляет время. – Лицо Шуберта вдруг перекосилось, и он отвернулся, пробормотав: – Какая гадость…– Ты имеешь в виду…Шуберт присел на корточки.– Что? Что случилось, Дитер? Тебе плохо?Шуберт качнулся вперед, ; ничком упал в траву.– Я должен полежать, – сказал он и перевернулся на спину. – Вот тут покалываеет…– Что? – Бертрам оттащил карпа в сторону. – Что покалывает?– Неважно. – Шуберт прикусил нижнюю губу. Его рука поглаживала грудь под рубашкой. – Убери его, Петер, прошу тебя. Он так воняет…Бертрам, схватив карпа, стал поспешно спускаться к берегу. Пару раз спотыкался, но оба раза сумел удержаться на ногах.Зайдя по колени в воду, он выпустил карпа, и тот сразу Ушел на дно. Бертрам подтолкнул его ногой. Наклонился, но тотчас выпрямился. И кликнул:– Ди-и-тер!Он видел только палатку с натянутой рядом леской, на которой сушилась его мокрая одежда.– Зе-е-евс!Ниже по течению реки сквозь туман проглянуло солнце. Теперь можно было различить цвета автомобилей на другом берегу.– Эй! Альпинист! – звал Бертрам. – Альпини-ист! – Внезапно он опять наклонился и обеими руками направил карпа вперед, как направляют игрушечный кораблик. Увязая ногами в иле и мелких камушках, внезапно почувствовал на своих бедрах цепкую хватку воды – и от неожиданности аж вскрикнул.Течение подхватило карпа. Бертрам повернулся кругом и, раскинув руки, потопал к берегу. Когда до земли оставались считанные метры, он оглянулся, и ему показалось, что среди ярких бликов утреннего солнца еще раз мелькнуло белое рыбье брюхо.Бертрам насухо вытер ладони о свитер, зашлепал по гальке к удочкам – его банные тапочки слегка поскрипывали – и уже оттуда поднялся к кромке обрыва.Он долго стоял на коленях рядом с распростертым в траве телом Шуберта. Под конец ему удалось уложить голову Дитера к себе на колени, закрыть его настоящий глаз и рот. На нижней губе умершего остались отпечатки зубов.– Как же так, Зевс! – монотонно повторял Бертрам. Одной рукой он снова и снова гладил его по лбу и щеке, другой – прикрывал не имеющий века стеклянный глаз. Глава 16 – Жестянки О том, как сестра-стажер Женни и пациентка Марианна Шуберт встретились неподалеку от берлинской клиники Вирхова и разговаривали об одном умершем мужчине. Как Майк, молодой кельнер, их обслуживал. Как Женнина недокуренная сигарета осталась лежать в пепельнице. О вечных и преходящих ценностях. – Зачем вы мне об этом рассказываете?– Подумала, если вы узнаете…– Я вам не верю.– Ваше право, – сказала Женни.Они сидели рядом у стойки бара. Молодой кельнер за стойкой приготовил им кофе, для Женни еще джин-тоник, и потом стал расставлять стулья вокруг столиков. Пройдя через занавешенный дверной проем, он исчез где-то в задней части помещения и лишь изредка появлялся, чтобы вытряхнуть их пепельницу. У него были густые рыжевато-русые волосы, из-за своей бледности он казался расстроенным или просто очень усталым. Свет едва просачивался в окно, потому что к фасаду примыкали строительные леса, с которых свисали концы длинных досок. Было около девяти утра.– Все же вы сами наверняка знали… – продолжает Женни.– Что именно?– Что то, о чем я рассказываю, – правда.– Нет.– Он говорил, что между вами…– Послушайте…– Уже не было физической близости. – Женни потушила наполовину выкуренную сигарету. – Потому я и рассказала, чтобы вы не думали, будто это связано с вашей…– Я не хочу больше это слушать. Я никогда в жизни не говорила о таких вещах. Ни с кем. Это никого кроме меня не касается. Вы очень самонадеянны.Женни выпила джин. И сказала:– Простите. – В стакане остались только кубики льда. – Я просто думала…– Вы тут себе напридумывали всякого…– Тогда зачем вы мне позвонили? Вы могли просто бросить письмо в почтовый ящик, и дело с концом.Женщина на мгновение прикрыла глаза и потом оглянулась через плечо на пустое помещение.– Полиция отдала мне его вещи, это во-первых. – Она подняла большой палец на правой руке. – Во-вторых, я нашла в его сумке письмо, без почтовой марки. Я не знала никакой Женни Риттер из Берлина. Адрес мне ничего не говорил. Я взяла телефонную книгу и позвонила вам.– Вы хотели знать, кто такая Женни Риттер…– Нет. – Женщина смотрела на свои ногти. – Просто мне показалось нелепым, чтобы письма от уже умершего человека приходили по почте.– Да, но потом…– О таких вещах по телефону не говорят. Это вы, как медсестра, должны знать. Я хотела поставить вас в известность о том, что произошло с моим мужем.– И мой голос не показался вам знакомым?– А хоть бы и показался… Кто на моем месте заподозрил бы что-то подобное? Тем более, что я не знала вашей фамилии.– И вам нисколько не любопытно, что там внутри? – Женни вынула из кармана своей кожаной куртки серый конверт, положила его между кофейными чашками. – Я бы наверняка захотела это узнать. Я всегда хочу знать правду. – Она зажгла еще одну сигарету и, дунув, погасила спичку.– А я уже нет, – сказала женщина и отвернулась, когда к ним подошел кельнер.– Еще один, – попросила Женни и подтолкнула вперед свой пустой стакан.– А вам? – спросил кельнер. – Кофе?– Нет, спасибо. Если можно, стакан воды, простой воды, из-под крана, хорошо?– Ну конечно, – улыбнулся кельнер. На мгновение его лицо просветлело. Они молчали, пока он не поставил перед Женни джин-тоник и не пошел со стаканом в заднюю часть помещения.– Что еще вы обо мне знаете? – тихо спросила женщина.– Ну, ваше имя… Марианна.– Вам это нравилось – мужчина со стеклянным глазом? Мне легко представить себе, что вы… если бы захотели…– Дитер вообще не привлек бы мое внимание… вы что-то хотели сказать?– Нет, ничего. Он, значит, не привлек бы ваше внимание…– Но он чуть не поломал себе кости, когда пробирался между тремя стульями к окну, вместо того чтобы отодвинуть один стул. Сев, он тут же опять вскочил, вспомнив о пальто. Пальто он скомкал у себя на коленях, а когда принесли меню, никак не мог сообразить, что делать дальше. Он постоянно вертелся – совершая массу лишних движений, вы понимаете? Кроме того, говорил слишком тихо, и кельнерше приходилось переспрашивать. Ел он аккуратно и смотрел, не отрываясь, в свою тарелку, чтобы не встретиться взглядом со мной. Когда поел, расплатился у стойки и был таков.– Вот, пожалуйста, – сказал кельнер. – Только она не ледяная, а просто холодная. – Он говорил с едва заметным швабским акцентом.– Спасибо, – сказала женщина.– Больше ничего?– Вы очень любезны. – Она стала рыться в сумочке. Кельнер постоял минутку в нерешительности, потом сменил пепельницу и отошел от них.Женни обхватила себя за локти.– В следующую среду мы встретились снова. Я подумала, что он часто сюда захаживает, и он тоже решил, что я здесь завсегдатай. Он меня «снял». Это получилось чисто случайно. – Женни вертела своим левым запястьем, пока ее часы не стукнулись о стакан с джином. – Стоило мне достать сигарету, и он сразу же подносил зажигалку. Если я чересчур увлекалась разговором, сигарета гасла, и он ждал следующей возможности дать мне прикурить. И уже одно то, что он подал мне куртку, а потом придержал дверь… Когда я сообразила, к чему все идет, я сказала ему, что выросла во Фридрихсхайне, то есть в Восточном Берлине.– Идет к чему – и что?– Он думал, раз мы сидим здесь, на Западе, то и все вокруг должны быть западными немцами. Потому я и упомянула о месте своего рождения. Но он либо не знал, где находится Фридрихсхайн, либо…– Он не любил Берлин. Мы туда никогда не ездили, даже в Сан-Суси. Дрезден нравился ему больше, там много итальянского барокко. И еще он обожал горы, Эльбские песчаниковые горы. Он ведь вам наверняка рассказывал, что увлекается альпинизмом. – Она пододвинула к себе стакан и, достав упаковку аспирина, бросила одну таблетку в воду.– Впрочем, я не считала, что это так уж важно, – сказала Женни. И почесала себе одновременно обе руки. – Мы слегка выпили, и тут внезапно он предложил мне три сотни. Ему ничего другого не надо, сказал он, как только полежать рядом со мной и так же – рядом – проснуться.Обе женщины наблюдали за аспириновой таблеткой, которая перемещалась по дну стакана, как камбала.– Он знал, что я скоро буду медицинской сестрой.– Мы раньше называли таких «карболовыми мышками». В больницах все девушки пахнут карболкой.– Я сказала ему, что учусь на медсестру, но он только улыбнулся, как будто не поверил.– Очевидно, так оно и было. Но вы разве не почувствовали себя оскорбленной? Как получилось, что вы ему не отказали?– Да, – признала Женни – так следовало бы сделать. – Она посмотрела на занавеску, перевела взгляд на полку с бутылками граппы и на зеркальную стенку за ней, потом – на стакан, в котором, качаясь, двигалась по кругу таблетка, на ходу вставшая на ребро, почти вертикально.– Он вам понравился?– Когда он заметил, что я мысленно взвешиваю все за и против, то предложил пятьсот. Страха я не испытывала.– Но в последний раз…– Это не имеет ничего общего со страхом. – Женнина рука потянулась за джин-тоником.– Об этом вы не хотите говорить?– Я уже говорила. Но вы мне не верите.– Вы только сказали, что он повел себя как садист. Женни отхлебнула глоток из своего стакана.– Как извращенец, а не как садист.– Простите?– Ну – как извращенец.– Что же он… Что между вами произошло?– Как брикет содовой шипучки, – Женни кивнула в сторону таблетки. – Единственное, чего я хотела, когда все закончилось, так это заглянуть ему в лицо в тот момент, когда он придет вас навестить, или когда мы с ним случайно встретимся в отделении, или когда я открою дверь вашей палаты, а он будет сидеть у вас на кровати, и я спрошу, принести ли вам на ужин колбасу или сыр. Я хотела увидеть его лицо.– Вы хотели его шантажировать?– Я заранее представляла себе, что тогда будет твориться в его голове.– И что же?– Паника.– Вы хотели…– Чтоб он ударился в панику, да.Женщина понимающе кивнула, потом качнула головой:– Карболовая мышка как… нуда.– Я не такая. И вы это прекрасно знаете.– Вы берете деньги…– Так получилось случайно. Так хотел он. Почему вы мне не верите?– Вы пять раз были вместе, по вашим же словам. Следовательно, вы брали у него деньги пять раз.– Нет, – сказала Женни. – В последний раз – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– посоветовал Бертрам, не отрывая глаз от воды. – Биг-Бэнг хорошо звучит, правда? Пусть будет Биг-Бэнгом.Тут рыбина вынырнула на поверхность.– Эй! – окликнул Шуберт своего спутника.– Вижу, Дитер! – завопил Бертрам. – Он уже готовенький. Ты тоже готовься!Казалось, карп решил отказаться от всякого сопротивления. Маленькие волны плескались о берег.Шуберт вытащил карпа. Попытался отбросить волосы со вспотевшего лба, но вдруг ткнулся носом в чешую.– Мм, – поморщился он. В голове молниевидно сверкнуло.– Что с тобой? – удивился Бертрам. – Чего скорчил такую рожу?Шуберт не ответил. Карп плюхнулся на весы.– Сто пятьдесят точка пять – нет, точка шесть, – прочитал Шуберт и шагнул в сторону, чтобы дать посмотреть Бертраму. Он видел, как тот наклонился над шкалой, потом приподнял карпа, заглянул под него и положил обратно.– Сто пятьдесят точка пять, – сказал Бертрам. – Это еще ничего не доказывает. Сто пятьдесят точка шесть.Они стояли рядышком и смотрели на карпа. Бертрам сделал шаг вперед.– Сто пятьдесят точка пять. Не настолько же он глуп, чтобы дважды попасться на одном и том же месте! Да такого и быть не может, Биг-Мак!– Мне что-то нехорошо, – сказал Шуберт. – Он воняет…– Не болтай глупости, – одернул его Бертрам. – Давай, приходи в чувство. – Он растянул над карпом сантиметр. – Девяносто четыре. Ты не хочешь хотя бы разок его сфотографировать? Сорок восемь. Да что с тобой? – Бертрам достал заживляющую мазь. – Мы забыли про воду. – Он показал на жабры. И засунул палец в рыбий рот.Шуберт массировал свое сердце. В левой руке он держал фотоаппарат.– Тебе никто не поверит, Дитер, держу пари. Любой, кто увидит снимок, подумает, что ты его позаимствовал, позаимствовал у меня.– Или наоборот.– Как так?– Аппарат ведь не проставляет время. – Лицо Шуберта вдруг перекосилось, и он отвернулся, пробормотав: – Какая гадость…– Ты имеешь в виду…Шуберт присел на корточки.– Что? Что случилось, Дитер? Тебе плохо?Шуберт качнулся вперед, ; ничком упал в траву.– Я должен полежать, – сказал он и перевернулся на спину. – Вот тут покалываеет…– Что? – Бертрам оттащил карпа в сторону. – Что покалывает?– Неважно. – Шуберт прикусил нижнюю губу. Его рука поглаживала грудь под рубашкой. – Убери его, Петер, прошу тебя. Он так воняет…Бертрам, схватив карпа, стал поспешно спускаться к берегу. Пару раз спотыкался, но оба раза сумел удержаться на ногах.Зайдя по колени в воду, он выпустил карпа, и тот сразу Ушел на дно. Бертрам подтолкнул его ногой. Наклонился, но тотчас выпрямился. И кликнул:– Ди-и-тер!Он видел только палатку с натянутой рядом леской, на которой сушилась его мокрая одежда.– Зе-е-евс!Ниже по течению реки сквозь туман проглянуло солнце. Теперь можно было различить цвета автомобилей на другом берегу.– Эй! Альпинист! – звал Бертрам. – Альпини-ист! – Внезапно он опять наклонился и обеими руками направил карпа вперед, как направляют игрушечный кораблик. Увязая ногами в иле и мелких камушках, внезапно почувствовал на своих бедрах цепкую хватку воды – и от неожиданности аж вскрикнул.Течение подхватило карпа. Бертрам повернулся кругом и, раскинув руки, потопал к берегу. Когда до земли оставались считанные метры, он оглянулся, и ему показалось, что среди ярких бликов утреннего солнца еще раз мелькнуло белое рыбье брюхо.Бертрам насухо вытер ладони о свитер, зашлепал по гальке к удочкам – его банные тапочки слегка поскрипывали – и уже оттуда поднялся к кромке обрыва.Он долго стоял на коленях рядом с распростертым в траве телом Шуберта. Под конец ему удалось уложить голову Дитера к себе на колени, закрыть его настоящий глаз и рот. На нижней губе умершего остались отпечатки зубов.– Как же так, Зевс! – монотонно повторял Бертрам. Одной рукой он снова и снова гладил его по лбу и щеке, другой – прикрывал не имеющий века стеклянный глаз. Глава 16 – Жестянки О том, как сестра-стажер Женни и пациентка Марианна Шуберт встретились неподалеку от берлинской клиники Вирхова и разговаривали об одном умершем мужчине. Как Майк, молодой кельнер, их обслуживал. Как Женнина недокуренная сигарета осталась лежать в пепельнице. О вечных и преходящих ценностях. – Зачем вы мне об этом рассказываете?– Подумала, если вы узнаете…– Я вам не верю.– Ваше право, – сказала Женни.Они сидели рядом у стойки бара. Молодой кельнер за стойкой приготовил им кофе, для Женни еще джин-тоник, и потом стал расставлять стулья вокруг столиков. Пройдя через занавешенный дверной проем, он исчез где-то в задней части помещения и лишь изредка появлялся, чтобы вытряхнуть их пепельницу. У него были густые рыжевато-русые волосы, из-за своей бледности он казался расстроенным или просто очень усталым. Свет едва просачивался в окно, потому что к фасаду примыкали строительные леса, с которых свисали концы длинных досок. Было около девяти утра.– Все же вы сами наверняка знали… – продолжает Женни.– Что именно?– Что то, о чем я рассказываю, – правда.– Нет.– Он говорил, что между вами…– Послушайте…– Уже не было физической близости. – Женни потушила наполовину выкуренную сигарету. – Потому я и рассказала, чтобы вы не думали, будто это связано с вашей…– Я не хочу больше это слушать. Я никогда в жизни не говорила о таких вещах. Ни с кем. Это никого кроме меня не касается. Вы очень самонадеянны.Женни выпила джин. И сказала:– Простите. – В стакане остались только кубики льда. – Я просто думала…– Вы тут себе напридумывали всякого…– Тогда зачем вы мне позвонили? Вы могли просто бросить письмо в почтовый ящик, и дело с концом.Женщина на мгновение прикрыла глаза и потом оглянулась через плечо на пустое помещение.– Полиция отдала мне его вещи, это во-первых. – Она подняла большой палец на правой руке. – Во-вторых, я нашла в его сумке письмо, без почтовой марки. Я не знала никакой Женни Риттер из Берлина. Адрес мне ничего не говорил. Я взяла телефонную книгу и позвонила вам.– Вы хотели знать, кто такая Женни Риттер…– Нет. – Женщина смотрела на свои ногти. – Просто мне показалось нелепым, чтобы письма от уже умершего человека приходили по почте.– Да, но потом…– О таких вещах по телефону не говорят. Это вы, как медсестра, должны знать. Я хотела поставить вас в известность о том, что произошло с моим мужем.– И мой голос не показался вам знакомым?– А хоть бы и показался… Кто на моем месте заподозрил бы что-то подобное? Тем более, что я не знала вашей фамилии.– И вам нисколько не любопытно, что там внутри? – Женни вынула из кармана своей кожаной куртки серый конверт, положила его между кофейными чашками. – Я бы наверняка захотела это узнать. Я всегда хочу знать правду. – Она зажгла еще одну сигарету и, дунув, погасила спичку.– А я уже нет, – сказала женщина и отвернулась, когда к ним подошел кельнер.– Еще один, – попросила Женни и подтолкнула вперед свой пустой стакан.– А вам? – спросил кельнер. – Кофе?– Нет, спасибо. Если можно, стакан воды, простой воды, из-под крана, хорошо?– Ну конечно, – улыбнулся кельнер. На мгновение его лицо просветлело. Они молчали, пока он не поставил перед Женни джин-тоник и не пошел со стаканом в заднюю часть помещения.– Что еще вы обо мне знаете? – тихо спросила женщина.– Ну, ваше имя… Марианна.– Вам это нравилось – мужчина со стеклянным глазом? Мне легко представить себе, что вы… если бы захотели…– Дитер вообще не привлек бы мое внимание… вы что-то хотели сказать?– Нет, ничего. Он, значит, не привлек бы ваше внимание…– Но он чуть не поломал себе кости, когда пробирался между тремя стульями к окну, вместо того чтобы отодвинуть один стул. Сев, он тут же опять вскочил, вспомнив о пальто. Пальто он скомкал у себя на коленях, а когда принесли меню, никак не мог сообразить, что делать дальше. Он постоянно вертелся – совершая массу лишних движений, вы понимаете? Кроме того, говорил слишком тихо, и кельнерше приходилось переспрашивать. Ел он аккуратно и смотрел, не отрываясь, в свою тарелку, чтобы не встретиться взглядом со мной. Когда поел, расплатился у стойки и был таков.– Вот, пожалуйста, – сказал кельнер. – Только она не ледяная, а просто холодная. – Он говорил с едва заметным швабским акцентом.– Спасибо, – сказала женщина.– Больше ничего?– Вы очень любезны. – Она стала рыться в сумочке. Кельнер постоял минутку в нерешительности, потом сменил пепельницу и отошел от них.Женни обхватила себя за локти.– В следующую среду мы встретились снова. Я подумала, что он часто сюда захаживает, и он тоже решил, что я здесь завсегдатай. Он меня «снял». Это получилось чисто случайно. – Женни вертела своим левым запястьем, пока ее часы не стукнулись о стакан с джином. – Стоило мне достать сигарету, и он сразу же подносил зажигалку. Если я чересчур увлекалась разговором, сигарета гасла, и он ждал следующей возможности дать мне прикурить. И уже одно то, что он подал мне куртку, а потом придержал дверь… Когда я сообразила, к чему все идет, я сказала ему, что выросла во Фридрихсхайне, то есть в Восточном Берлине.– Идет к чему – и что?– Он думал, раз мы сидим здесь, на Западе, то и все вокруг должны быть западными немцами. Потому я и упомянула о месте своего рождения. Но он либо не знал, где находится Фридрихсхайн, либо…– Он не любил Берлин. Мы туда никогда не ездили, даже в Сан-Суси. Дрезден нравился ему больше, там много итальянского барокко. И еще он обожал горы, Эльбские песчаниковые горы. Он ведь вам наверняка рассказывал, что увлекается альпинизмом. – Она пододвинула к себе стакан и, достав упаковку аспирина, бросила одну таблетку в воду.– Впрочем, я не считала, что это так уж важно, – сказала Женни. И почесала себе одновременно обе руки. – Мы слегка выпили, и тут внезапно он предложил мне три сотни. Ему ничего другого не надо, сказал он, как только полежать рядом со мной и так же – рядом – проснуться.Обе женщины наблюдали за аспириновой таблеткой, которая перемещалась по дну стакана, как камбала.– Он знал, что я скоро буду медицинской сестрой.– Мы раньше называли таких «карболовыми мышками». В больницах все девушки пахнут карболкой.– Я сказала ему, что учусь на медсестру, но он только улыбнулся, как будто не поверил.– Очевидно, так оно и было. Но вы разве не почувствовали себя оскорбленной? Как получилось, что вы ему не отказали?– Да, – признала Женни – так следовало бы сделать. – Она посмотрела на занавеску, перевела взгляд на полку с бутылками граппы и на зеркальную стенку за ней, потом – на стакан, в котором, качаясь, двигалась по кругу таблетка, на ходу вставшая на ребро, почти вертикально.– Он вам понравился?– Когда он заметил, что я мысленно взвешиваю все за и против, то предложил пятьсот. Страха я не испытывала.– Но в последний раз…– Это не имеет ничего общего со страхом. – Женнина рука потянулась за джин-тоником.– Об этом вы не хотите говорить?– Я уже говорила. Но вы мне не верите.– Вы только сказали, что он повел себя как садист. Женни отхлебнула глоток из своего стакана.– Как извращенец, а не как садист.– Простите?– Ну – как извращенец.– Что же он… Что между вами произошло?– Как брикет содовой шипучки, – Женни кивнула в сторону таблетки. – Единственное, чего я хотела, когда все закончилось, так это заглянуть ему в лицо в тот момент, когда он придет вас навестить, или когда мы с ним случайно встретимся в отделении, или когда я открою дверь вашей палаты, а он будет сидеть у вас на кровати, и я спрошу, принести ли вам на ужин колбасу или сыр. Я хотела увидеть его лицо.– Вы хотели его шантажировать?– Я заранее представляла себе, что тогда будет твориться в его голове.– И что же?– Паника.– Вы хотели…– Чтоб он ударился в панику, да.Женщина понимающе кивнула, потом качнула головой:– Карболовая мышка как… нуда.– Я не такая. И вы это прекрасно знаете.– Вы берете деньги…– Так получилось случайно. Так хотел он. Почему вы мне не верите?– Вы пять раз были вместе, по вашим же словам. Следовательно, вы брали у него деньги пять раз.– Нет, – сказала Женни. – В последний раз – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32