Она до сих пор не могла поверить в то, как быстро все изменилось. Ее ожидало ничто. Жизнь рухнула, как карточный домик. Она не знала, желать ли ей, чтобы шевалье де Рассак уехал, так и не выполнив приказ короля. Тогда ей останется только одно: бедные кварталы Парижа. Мысль вернуться в Тру-сюр-Лэнн она отбросила в тот самый момент, когда та пришла ей в голову. Такая перспектива была не лучше, чем побираться на улицах или продавать свое тело.
Мари обхватила себя руками и перекатилась на бок. Мысль о том, чтобы выйти замуж за шевалье де Рассака, заставляла стыть в жилах кровь. Теперь-то уж он позаботится о том, чтобы она сполна заплатила за свою выходку, в этом можно было не сомневаться. Ни один мужчина, получивший возможность отплатить за такое унижение, не упустит ее. К тому же молодая женщина видела холод и презрение в глазах, когда он смотрел на нее.
Как супруг, шевалье получит на нее все права, и никому не будет дела, если однажды ночью он прикует ее цепью к сырой стене в темнице или просто перережет ей горло. Слезы, которые катились по щекам Мари, смачивая ее подушки, на этот раз были столь же искренними, как и отчаяние девушки.
– Я не хочу жениться на ней, – наверное, в сотый раз повторил Тристан де Рассак.
– Об этом надо было думать раньше, топ cher, – небрежно ответил Анри де Марьясс, отправляя в рот кусочек ветчины.
В утреннем халате красного шелка в китайском стиле, вышитом золотыми драконами, он сидел за богато накрытым для завтрака столом в своих апартаментах.
– Судя по твоим обрывочным рассказам, ты сам пошел в этот капкан.
Анри де Марьясс взял блюдечко с маслом и намазал бриошь. Завтрак для герцога был делом святым, и не существовало причин столь важных, чтобы он отвлекся от него или уделил ему недостаточно внимания. Он указал ножом на кувшин:
– Выпей-ка бокал горячего шоколада, Трис. Ничто так не согревает сердце и душу унылым утром.
Тристан перестал метаться по комнате и сел напротив Анри.
– От одной только мысли о том, что мне придется видеть ее каждое утро, становится не по себе…
– Ты слишком романтичен, Трис. Никто не требует от тебя завтракать со своей женой. Ты не обязан ни говорить с ней, ни вообще замечать ее. Нынче браки заключает не Амур со своими наперсниками.
– Тебе легко говорить. Это ведь не тебя касается, – Тристан тоже взял бриошь и потянулся за баночкой с малиновым мармеладом. – И ты даже не знаешь…
– О небо! Да я вовсе не желаю ничего знать! Мне довольно было тех взглядов, которыми обменивались вы с мадемуазель. Просто чудо, что мебель в зале не загорелась. А когда ты в самом превосходном настроении и нарядившись в лучшее платье, гордо выпятив грудь, отправился к мадам Дессан, я и без твоих объяснений понял, что ты встречаешься там с ней. Но, судя по тому состоянию, в котором я обнаружил тебя на следующее утро в твоих покоях, дела пошли не совсем так, как ты себе представлял.
– Можно сказать и так, – пробормотал Тристан.
Анри приподнял брови:
– Мне кажется, что она тебя одурачила, и твое мужское самолюбие было сильно уязвлено. Грустно, конечно, но это совсем не повод закрывать глаза на жестокие дела еще более жестокой жизни.
Герцог наклонился к своему другу:
– Ни одна из тех семей, которым я тебя представил, расписав как идеального зятя, даже и мысли не допускает, что ты можешь стать супругом одной из их драгоценных дочек. Твоего титула недостаточно, дабы произвести здесь на кого-то впечатление. Все, у кого достаточно денег, чтобы избавить тебя от долгов, отдают своих дочерей лишь за графский герб или герцогский стул. Не говоря уже о том, что ты упустил возможное богатство, увиваясь вокруг любовницы короля. Если смотреть с этой точки зрения, твои надежды осуществиться не могли. Я не смог помочь тебе найти богатую жену, хотя и старался. А поскольку ты по-прежнему отказываешься принять от меня деньги, то разумнее всего тебе было бы жениться на этой мадемуазель Кальер. Пять тысяч ливров – это, конечно, не состояние, но добиться пожизненного освобождения от налогов тебя и твоих потомков – удача гораздо большая, чем можно было ожидать.
Тристан в негодовании фыркнул:
– Король не делает подарков. Я просто должен избавить его от этой девки. Причем, как можно быстрее. Кроме того, это менее затратно для него.
– Значит, за этим что-то кроется, – заметил Анри. – Болтают, что Луиза Лавальер ему прискучила и Людовик ищет ей замену. Новая звезда, которая поднимется на версальском небосводе, будет зваться Атенаис де Монтеспан, хотя у нее имеется супруг, невозможный ханжа и собственник. Он может стать причиной определенных проблем. Конечно, теперь король заинтересован в том, чтобы элегантно устранить всех свидетелей своих прежних плотских удовольствий.
Тристан пожал плечами:
– Мне сие более чем безразлично, но это хотя бы объясняет, почему он поставил мне такой ультиматум. Значит, король не исключает возможности, что она носит его ребенка.
– Ничего страшного, – прагматично возразил Анри. – Воспитывая королевского бастарда, ты всегда можешь быть упорен в расположении его величества.
– Ах, Анри, ты меня не понимаешь! Речь идет о чести. О моих убеждениях. Если я соглашусь на это, то продам и то, и другое. За горсть ливров.
– А если не согласишься, то потеряешь все имущество, и честь в придачу. Конечно, у тебя еще останутся твои убеждения, но они не прокормят, не оденут и не согреют холодной зимней ночью. Ни тебя, ни твоего погрязшего в унынии и выпивке брата.
– Трой – это мой брат, а значит – моя проблема, – решительно оборвал герцога Тристан. – И я не желаю иметь под боком эту шлюху!
– Ты повторяешься, Трис. Мне все равно. Если ты в самом деле потеряешь все состояние, в любое время можешь прийти ко мне. То же относится и к Трою, хотя мне известно, что он находит мои склонности столь же достойными порицания, как и нашу дружбу, топ cher. Я дам тебе любую сумму, в которой ты будешь нуждаться, но никаких денег в мире не хватит, чтобы отплатить тебе за то, что ты сделал для Жислен. Когда вы встретились, она была мертва и душой, и телом. – Герцог взглянул на Тристана глазами, полными искренней признательности, потом его лицо помрачнело: – Если в аду я встречу того ублюдка, который меня зачал, он заплатит за то, что сделал с ней. Моя прекрасная, умная, светская сестра замужем за таким кретином, как Плесси-Ферток!
– Ты говоришь так, будто я принес себя в жертву на алтарь любви к ближнему, – Тристан вытянул ноги. – Мне нравится Жислен, ее манеры, ее шутки и, не в последнюю очередь, ее тело. Я наслаждаюсь нашими отношениями также, как и она.
– Возможно. Для меня важно то, что ты делаешь ее счастливой. Что она снова смеется, что выезжает в свет, интересуется происходящим вокруг. И что она часто гостит у меня вместо того, чтобы заживо хоронить себя в собственном доме.
Герцог добавил немного тертого шоколада в горячее молоко и одарил своего визави долгим взглядом:
– Никого бы я не назвал своим зятем с таким удовольствием, как тебя, Трис.
– Ты ведь знаешь…
– Да, знаю, – раздраженно прервал его Анри. – И Плесси-Ферток давно был бы мертв, если бы я не был уверен, что Жислен этому совсем не обрадуется. Она ясно дала мне понять, что не простит меня, если у нее мелькнет хоть тень подозрения, что я причастен к кончине ее супруга. Моя сестра верит в божественную справедливость, вечное проклятие и во все эти жалкие проповеди, – добавил он, качая головой. – Если бы не ты, то рано или поздно я отправил бы его на тот свет, какими бы ни оказались для меня последствия.
– Тут я верю тебе, Анри. Тебе не скрыть своего отношения к нему ни перьями, ни париками. По крайней мере, от меня.
Герцог провел ладонью по своим коротко остриженным волосам:
– Благодарю за доверие. Хотя мое геройство не простирается до такой степени, чтобы вызвать на дуэль человека, неважно, слабоумный он или нет. Мне, скорее, ближе гибель и результате несчастного случая.
Он взял чашку и настолько преувеличенно жеманно отпел в сторону мизинец, что Тристан рассмеялся:
– Так и вижу, как ты ночью роешь заступом яму и заполняешь ее навозной жижей, помахивая своим надушенным платком.
Анри с достоинством поставил чашку на стол:
– Это не забавнее, чем твоя привычка жевать фиалковые пастилки. Настоящий мужчина жует табак.
– В таком случае, мне больше по душе, чтобы меня считали твоим любовником, чем плеваться во все стороны отвратительной зеленоватой жвачкой из травы. Не все, что доставляют из колоний, достойно нашего внимания.
– Весьма возможно. Но вернемся к нашей теме. Знаешь ли ты о том, что ребенок Жислен станет, и моим наследником? Разве это тебя не побуждает, по крайней мере, поработать в этом направлении?
Тристан взял коробочку с тертым шоколадом и отсыпал немного себе в чашку и плеснул в неё теплого молока:
– Жислен пьет какой-то таинственный настой. Она не хочет детей, боится, что Плесси-Ферток убьет родившееся дитя. А точнее, просто задушит его от любви!
– Этот кретин нарушает буквально все мои планы! – в ярости воскликнул Анри. – Когда б Господь сжалился над нами, его поразила бы молния.
– Но пока этого не случилось, тебе лучше позаботиться о другом наследнике для твоих латифундий. Если ты выберешь себе в жены дочь одного из тех семейств, которые отказали мне, непременно желая видеть зятем герцога, то мы можем пойти к алтарю одновременно.
Анри побледнел:
– Я ни разу в жизни не был в постели с женщиной, и, пока я в здравом рассудке, ничего подобного не случится! – решительно заявил он, а потом спросил: – Значит, ты все-таки женишься на мадемуазель Кальер?
Тристан вздохнул:
– Не знаю. Но после того как ты столь резко раскритиковал мои романтические представления, я, по крайней мере, подумаю над этим.
Шевалье сделал это, несмотря на то, что презирал саму мысль о такой возможности. Хотя непреодолимое желание убить Мари Кальер, которое он испытал сразу после произошедшего у мадам Дессан, немного остыло, оно тем не менее еще долго его не покидало. Его, который похвалялся своими весьма смелыми взглядами касательно того, что касалось любовных утех, так унизила шлюха! Она нащупала его больное место и безжалостно нанесла удар. Если бы речь не шла о нем лично, изобретательность и беспринципность, с которыми Мари заманила его в ловушку, вызвали бы у де Рассака известное восхищение.
Тристан проклинал день, когда обратился к ней во время игры в волан. Виновата была скука, которую он всегда испытывал, смешиваясь с гогочущей петушиной толпой, которой окружал себя Анри. А еще – смазливая мордашка с пренебрежительно наморщенным носиком. Обычно подобные оскорбления не трогали его. Если уж он показывался в свите Анри, такие замечания были обычным делом, и шевалье вовсе не обращал на них внимания.
Но ее ни на чем не основывающееся высокомерие наряду с отупляющим однообразием жизни в Версале, а также бесконечное ожидание решения короля по вопросу послабления в налогах сильно раздражали и нервировали Тристана.
Он тайком проследовал за мадемуазель Кальер и, с трудом веря своим глазам, увидел, как она раздевается и ложится в постель в самой соблазнительной позе. Это взволновало шевалье. А тогда уже было слишком поздно, потому что все здравые мысли испарились.
Предаться любовным утехам с женщиной, которая принимает его за другого, казалось ему огромным соблазном. А «представиться» после произошедшего было соблазном еще большим. Мог ли он тогда подумать, что один-единственный легкомысленный поступок в мгновение ока сломает всю его жизнь?
Тристан де Рассак с неудовольствием вспоминал, что у мадам Дессан, повинуясь необъяснимому порыву, в самом деле признался ей, что ни одна другая женщина никогда не доставляла ему такого наслаждения. Его мутило при мысли, как Мари может распорядиться этим знанием, если он на самом деле решит на ней жениться. Она была опасна, как дитя, держащее в руке оружие, о силе которого не имеет представления.
Однажды у мадемуазель Кальер получилось проникнуть ему в душу и втоптать в грязь, но во второй раз ей этого не удастся. Уж он об этом позаботится.
14
Мари расхаживала взад и вперед по капелле. Священник сидел в первом ряду и перебирая четки, бесшумно шевеля губами. Рядом с ним стоял представитель короля, пожилой человек в пышном парике, который даже не счел нужным ей представиться.
Она не знала, явится ли шевалье де Рассак. С момента аудиенции у короля она его больше не видела. Мысль отправить ему послание Мари также отвергла. Она боялась. При этом для себя молодая женщина решила, что если шевалье явится, она выйдет за него замуж. Выбора у нее не было. Если же нет, то ей не останется ничего другого, как собрать вещи и на следующий день покинуть Версаль, держа путь в Париж. О дальнейшем Мари сейчас думать не хотелось.
Ее каблуки стучали по мраморному полу, и звук этот ужасно нервировал девушку. Но несмотря на это она не могла заставить себя сесть на одну из полированных скамей.
Мари посмотрела на разноцветные витражи церкви. Когда она вошла в капеллу, они переливались всеми цветами радуги на солнечном свете. Сейчас витражи померкли, и служки начали зажигать дополнительные свечи. Мари не знала, сколько будет ждать священник и долго ли ей еще ходить здесь туда-сюда.
Какой-то скрип отвлек ее внимание. Дверь капеллы отворилась. Мари остановилась и бросила взгляд вдоль центрального входа, непроизвольно сцепив пальцы.
Шевалье де Рассак был в том же самом костюме, что у мадам Дессан. Ни шляпы, ни парика, ни шпаги, ни перчаток. Он остановился в шаге от нее, и у Мари перехватило дыхание – на нее пахнуло перегаром. Она едва удержалась, чтобы не отшатнуться, а потом расправила плечи. Молодая женщина молча смотрела на него.
Мужчина не поклонился, не поприветствовал ее, не взял за руку. Вместо этого голосом, который глухим эхом отдавался от стен капеллы, он сказал:
– Давайте побыстрее покончим с этим, мадемуазель Кальер.
Речь его сбивалась, кожа на скулах горела, а глаза казались стеклянными. Шевалье был не просто в подпитии. Он был совершенно пьян.
Заметив ее реакцию, он скривил губы в издевательской усмешке:
– Ну что, мадемуазель, вы довольны тем, что дает вам эта сделка?
Мари отвернулась и взглянула на священника, который пристраивал четки себе на пояс. Он молча покинул свое место и направился к алтарю. Служки закончили зажигать свечи и тоже двинулись вперед.
Воспоминаний о церемонии у Мари не сохранилось. Она лишь с облегчением почувствовала, что все уже позади, и священник с представителем короля приглашают их в ризницу. Она поставила свечу и смотрела, как шевалье де Рассак быстро царапает свое имя на бумагах. Потом представитель короля подал ему другой документ:
– Это королевский указ, который освобождает вас и ваших потомков от налогов, шевалье де Рассак. Вот здесь… – Тристан подписывал бумаги, в то время как тот продолжал, – …была добавлена статья. Соблаговолите принять к сведению: «В случае, если мадам Рассак скончается, не достигнув 35-летия, указ перестанет действовать».
Мари понадобилось некоторое время, чтобы связать имя «мадам Рассак» со своей персоной. Потом она поняла, что король все же сделал ей подарок. Супруг не сможет убить ее прямо во время брачной ночи, как бы сильно того ни желал.
Новоиспеченный муж поднял голову:
– И мне придется терпеть ее шестнадцать лет?!
Представитель короля кивнул, и Мари, едва сдержавшись, чтобы не расхохотаться, ответила:
– О нет! Ближайшие шестнадцать лет вам придется не просто терпеть меня. Вам придется заботиться о том, чтобы эти шестнадцать лет я пребывала в добром здравии, шевалье де Рассак. И защищать мою жизнь ценой своей собственной.
Взгляд, которым он ее наградил, изгнал последние искорки веселья и заставил Мари похолодеть.
– Тут, мадам, вы можете проиграть свою партию!
Де Рассак бросил перо на стол, не удостоив взглядом ни священника, ни королевского представителя:
– А теперь пойдемте, мадам. Гости уже ждут нас.
– Гости? – изумленно спросила Мари. Этого она никак не ожидала. Возможно, все еще обернется к лучшему, раз он желает торжественно отпраздновать их свадьбу.
– И где же состоится это торжество?
Глаза Тристана сверкнули:
– Недалеко отсюда. Подыскать место, подобающее такому событию, было непросто, но мне это удалось. Идемте.
Мари остановилась как вкопанная. Ее охватило смутное предчувствие.
– Куда мы идем?
– Позвольте сделать вам сюрприз.
Против воли она последовала за этим ужасным человеком через капеллу к porte des titans (исполинские ворота), где их ожидал экипаж. Шевалье де Рассак (она все еще отказывалась считать его своим мужем) открыл дверцу кареты. По дороге он молчал.
Мари смотрела в окно. Фонари около домов уже были зажжены и разгоняли темноту. Когда экипаж остановился, шевалье вышел из него, даже не потрудившись помочь жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Мари обхватила себя руками и перекатилась на бок. Мысль о том, чтобы выйти замуж за шевалье де Рассака, заставляла стыть в жилах кровь. Теперь-то уж он позаботится о том, чтобы она сполна заплатила за свою выходку, в этом можно было не сомневаться. Ни один мужчина, получивший возможность отплатить за такое унижение, не упустит ее. К тому же молодая женщина видела холод и презрение в глазах, когда он смотрел на нее.
Как супруг, шевалье получит на нее все права, и никому не будет дела, если однажды ночью он прикует ее цепью к сырой стене в темнице или просто перережет ей горло. Слезы, которые катились по щекам Мари, смачивая ее подушки, на этот раз были столь же искренними, как и отчаяние девушки.
– Я не хочу жениться на ней, – наверное, в сотый раз повторил Тристан де Рассак.
– Об этом надо было думать раньше, топ cher, – небрежно ответил Анри де Марьясс, отправляя в рот кусочек ветчины.
В утреннем халате красного шелка в китайском стиле, вышитом золотыми драконами, он сидел за богато накрытым для завтрака столом в своих апартаментах.
– Судя по твоим обрывочным рассказам, ты сам пошел в этот капкан.
Анри де Марьясс взял блюдечко с маслом и намазал бриошь. Завтрак для герцога был делом святым, и не существовало причин столь важных, чтобы он отвлекся от него или уделил ему недостаточно внимания. Он указал ножом на кувшин:
– Выпей-ка бокал горячего шоколада, Трис. Ничто так не согревает сердце и душу унылым утром.
Тристан перестал метаться по комнате и сел напротив Анри.
– От одной только мысли о том, что мне придется видеть ее каждое утро, становится не по себе…
– Ты слишком романтичен, Трис. Никто не требует от тебя завтракать со своей женой. Ты не обязан ни говорить с ней, ни вообще замечать ее. Нынче браки заключает не Амур со своими наперсниками.
– Тебе легко говорить. Это ведь не тебя касается, – Тристан тоже взял бриошь и потянулся за баночкой с малиновым мармеладом. – И ты даже не знаешь…
– О небо! Да я вовсе не желаю ничего знать! Мне довольно было тех взглядов, которыми обменивались вы с мадемуазель. Просто чудо, что мебель в зале не загорелась. А когда ты в самом превосходном настроении и нарядившись в лучшее платье, гордо выпятив грудь, отправился к мадам Дессан, я и без твоих объяснений понял, что ты встречаешься там с ней. Но, судя по тому состоянию, в котором я обнаружил тебя на следующее утро в твоих покоях, дела пошли не совсем так, как ты себе представлял.
– Можно сказать и так, – пробормотал Тристан.
Анри приподнял брови:
– Мне кажется, что она тебя одурачила, и твое мужское самолюбие было сильно уязвлено. Грустно, конечно, но это совсем не повод закрывать глаза на жестокие дела еще более жестокой жизни.
Герцог наклонился к своему другу:
– Ни одна из тех семей, которым я тебя представил, расписав как идеального зятя, даже и мысли не допускает, что ты можешь стать супругом одной из их драгоценных дочек. Твоего титула недостаточно, дабы произвести здесь на кого-то впечатление. Все, у кого достаточно денег, чтобы избавить тебя от долгов, отдают своих дочерей лишь за графский герб или герцогский стул. Не говоря уже о том, что ты упустил возможное богатство, увиваясь вокруг любовницы короля. Если смотреть с этой точки зрения, твои надежды осуществиться не могли. Я не смог помочь тебе найти богатую жену, хотя и старался. А поскольку ты по-прежнему отказываешься принять от меня деньги, то разумнее всего тебе было бы жениться на этой мадемуазель Кальер. Пять тысяч ливров – это, конечно, не состояние, но добиться пожизненного освобождения от налогов тебя и твоих потомков – удача гораздо большая, чем можно было ожидать.
Тристан в негодовании фыркнул:
– Король не делает подарков. Я просто должен избавить его от этой девки. Причем, как можно быстрее. Кроме того, это менее затратно для него.
– Значит, за этим что-то кроется, – заметил Анри. – Болтают, что Луиза Лавальер ему прискучила и Людовик ищет ей замену. Новая звезда, которая поднимется на версальском небосводе, будет зваться Атенаис де Монтеспан, хотя у нее имеется супруг, невозможный ханжа и собственник. Он может стать причиной определенных проблем. Конечно, теперь король заинтересован в том, чтобы элегантно устранить всех свидетелей своих прежних плотских удовольствий.
Тристан пожал плечами:
– Мне сие более чем безразлично, но это хотя бы объясняет, почему он поставил мне такой ультиматум. Значит, король не исключает возможности, что она носит его ребенка.
– Ничего страшного, – прагматично возразил Анри. – Воспитывая королевского бастарда, ты всегда можешь быть упорен в расположении его величества.
– Ах, Анри, ты меня не понимаешь! Речь идет о чести. О моих убеждениях. Если я соглашусь на это, то продам и то, и другое. За горсть ливров.
– А если не согласишься, то потеряешь все имущество, и честь в придачу. Конечно, у тебя еще останутся твои убеждения, но они не прокормят, не оденут и не согреют холодной зимней ночью. Ни тебя, ни твоего погрязшего в унынии и выпивке брата.
– Трой – это мой брат, а значит – моя проблема, – решительно оборвал герцога Тристан. – И я не желаю иметь под боком эту шлюху!
– Ты повторяешься, Трис. Мне все равно. Если ты в самом деле потеряешь все состояние, в любое время можешь прийти ко мне. То же относится и к Трою, хотя мне известно, что он находит мои склонности столь же достойными порицания, как и нашу дружбу, топ cher. Я дам тебе любую сумму, в которой ты будешь нуждаться, но никаких денег в мире не хватит, чтобы отплатить тебе за то, что ты сделал для Жислен. Когда вы встретились, она была мертва и душой, и телом. – Герцог взглянул на Тристана глазами, полными искренней признательности, потом его лицо помрачнело: – Если в аду я встречу того ублюдка, который меня зачал, он заплатит за то, что сделал с ней. Моя прекрасная, умная, светская сестра замужем за таким кретином, как Плесси-Ферток!
– Ты говоришь так, будто я принес себя в жертву на алтарь любви к ближнему, – Тристан вытянул ноги. – Мне нравится Жислен, ее манеры, ее шутки и, не в последнюю очередь, ее тело. Я наслаждаюсь нашими отношениями также, как и она.
– Возможно. Для меня важно то, что ты делаешь ее счастливой. Что она снова смеется, что выезжает в свет, интересуется происходящим вокруг. И что она часто гостит у меня вместо того, чтобы заживо хоронить себя в собственном доме.
Герцог добавил немного тертого шоколада в горячее молоко и одарил своего визави долгим взглядом:
– Никого бы я не назвал своим зятем с таким удовольствием, как тебя, Трис.
– Ты ведь знаешь…
– Да, знаю, – раздраженно прервал его Анри. – И Плесси-Ферток давно был бы мертв, если бы я не был уверен, что Жислен этому совсем не обрадуется. Она ясно дала мне понять, что не простит меня, если у нее мелькнет хоть тень подозрения, что я причастен к кончине ее супруга. Моя сестра верит в божественную справедливость, вечное проклятие и во все эти жалкие проповеди, – добавил он, качая головой. – Если бы не ты, то рано или поздно я отправил бы его на тот свет, какими бы ни оказались для меня последствия.
– Тут я верю тебе, Анри. Тебе не скрыть своего отношения к нему ни перьями, ни париками. По крайней мере, от меня.
Герцог провел ладонью по своим коротко остриженным волосам:
– Благодарю за доверие. Хотя мое геройство не простирается до такой степени, чтобы вызвать на дуэль человека, неважно, слабоумный он или нет. Мне, скорее, ближе гибель и результате несчастного случая.
Он взял чашку и настолько преувеличенно жеманно отпел в сторону мизинец, что Тристан рассмеялся:
– Так и вижу, как ты ночью роешь заступом яму и заполняешь ее навозной жижей, помахивая своим надушенным платком.
Анри с достоинством поставил чашку на стол:
– Это не забавнее, чем твоя привычка жевать фиалковые пастилки. Настоящий мужчина жует табак.
– В таком случае, мне больше по душе, чтобы меня считали твоим любовником, чем плеваться во все стороны отвратительной зеленоватой жвачкой из травы. Не все, что доставляют из колоний, достойно нашего внимания.
– Весьма возможно. Но вернемся к нашей теме. Знаешь ли ты о том, что ребенок Жислен станет, и моим наследником? Разве это тебя не побуждает, по крайней мере, поработать в этом направлении?
Тристан взял коробочку с тертым шоколадом и отсыпал немного себе в чашку и плеснул в неё теплого молока:
– Жислен пьет какой-то таинственный настой. Она не хочет детей, боится, что Плесси-Ферток убьет родившееся дитя. А точнее, просто задушит его от любви!
– Этот кретин нарушает буквально все мои планы! – в ярости воскликнул Анри. – Когда б Господь сжалился над нами, его поразила бы молния.
– Но пока этого не случилось, тебе лучше позаботиться о другом наследнике для твоих латифундий. Если ты выберешь себе в жены дочь одного из тех семейств, которые отказали мне, непременно желая видеть зятем герцога, то мы можем пойти к алтарю одновременно.
Анри побледнел:
– Я ни разу в жизни не был в постели с женщиной, и, пока я в здравом рассудке, ничего подобного не случится! – решительно заявил он, а потом спросил: – Значит, ты все-таки женишься на мадемуазель Кальер?
Тристан вздохнул:
– Не знаю. Но после того как ты столь резко раскритиковал мои романтические представления, я, по крайней мере, подумаю над этим.
Шевалье сделал это, несмотря на то, что презирал саму мысль о такой возможности. Хотя непреодолимое желание убить Мари Кальер, которое он испытал сразу после произошедшего у мадам Дессан, немного остыло, оно тем не менее еще долго его не покидало. Его, который похвалялся своими весьма смелыми взглядами касательно того, что касалось любовных утех, так унизила шлюха! Она нащупала его больное место и безжалостно нанесла удар. Если бы речь не шла о нем лично, изобретательность и беспринципность, с которыми Мари заманила его в ловушку, вызвали бы у де Рассака известное восхищение.
Тристан проклинал день, когда обратился к ней во время игры в волан. Виновата была скука, которую он всегда испытывал, смешиваясь с гогочущей петушиной толпой, которой окружал себя Анри. А еще – смазливая мордашка с пренебрежительно наморщенным носиком. Обычно подобные оскорбления не трогали его. Если уж он показывался в свите Анри, такие замечания были обычным делом, и шевалье вовсе не обращал на них внимания.
Но ее ни на чем не основывающееся высокомерие наряду с отупляющим однообразием жизни в Версале, а также бесконечное ожидание решения короля по вопросу послабления в налогах сильно раздражали и нервировали Тристана.
Он тайком проследовал за мадемуазель Кальер и, с трудом веря своим глазам, увидел, как она раздевается и ложится в постель в самой соблазнительной позе. Это взволновало шевалье. А тогда уже было слишком поздно, потому что все здравые мысли испарились.
Предаться любовным утехам с женщиной, которая принимает его за другого, казалось ему огромным соблазном. А «представиться» после произошедшего было соблазном еще большим. Мог ли он тогда подумать, что один-единственный легкомысленный поступок в мгновение ока сломает всю его жизнь?
Тристан де Рассак с неудовольствием вспоминал, что у мадам Дессан, повинуясь необъяснимому порыву, в самом деле признался ей, что ни одна другая женщина никогда не доставляла ему такого наслаждения. Его мутило при мысли, как Мари может распорядиться этим знанием, если он на самом деле решит на ней жениться. Она была опасна, как дитя, держащее в руке оружие, о силе которого не имеет представления.
Однажды у мадемуазель Кальер получилось проникнуть ему в душу и втоптать в грязь, но во второй раз ей этого не удастся. Уж он об этом позаботится.
14
Мари расхаживала взад и вперед по капелле. Священник сидел в первом ряду и перебирая четки, бесшумно шевеля губами. Рядом с ним стоял представитель короля, пожилой человек в пышном парике, который даже не счел нужным ей представиться.
Она не знала, явится ли шевалье де Рассак. С момента аудиенции у короля она его больше не видела. Мысль отправить ему послание Мари также отвергла. Она боялась. При этом для себя молодая женщина решила, что если шевалье явится, она выйдет за него замуж. Выбора у нее не было. Если же нет, то ей не останется ничего другого, как собрать вещи и на следующий день покинуть Версаль, держа путь в Париж. О дальнейшем Мари сейчас думать не хотелось.
Ее каблуки стучали по мраморному полу, и звук этот ужасно нервировал девушку. Но несмотря на это она не могла заставить себя сесть на одну из полированных скамей.
Мари посмотрела на разноцветные витражи церкви. Когда она вошла в капеллу, они переливались всеми цветами радуги на солнечном свете. Сейчас витражи померкли, и служки начали зажигать дополнительные свечи. Мари не знала, сколько будет ждать священник и долго ли ей еще ходить здесь туда-сюда.
Какой-то скрип отвлек ее внимание. Дверь капеллы отворилась. Мари остановилась и бросила взгляд вдоль центрального входа, непроизвольно сцепив пальцы.
Шевалье де Рассак был в том же самом костюме, что у мадам Дессан. Ни шляпы, ни парика, ни шпаги, ни перчаток. Он остановился в шаге от нее, и у Мари перехватило дыхание – на нее пахнуло перегаром. Она едва удержалась, чтобы не отшатнуться, а потом расправила плечи. Молодая женщина молча смотрела на него.
Мужчина не поклонился, не поприветствовал ее, не взял за руку. Вместо этого голосом, который глухим эхом отдавался от стен капеллы, он сказал:
– Давайте побыстрее покончим с этим, мадемуазель Кальер.
Речь его сбивалась, кожа на скулах горела, а глаза казались стеклянными. Шевалье был не просто в подпитии. Он был совершенно пьян.
Заметив ее реакцию, он скривил губы в издевательской усмешке:
– Ну что, мадемуазель, вы довольны тем, что дает вам эта сделка?
Мари отвернулась и взглянула на священника, который пристраивал четки себе на пояс. Он молча покинул свое место и направился к алтарю. Служки закончили зажигать свечи и тоже двинулись вперед.
Воспоминаний о церемонии у Мари не сохранилось. Она лишь с облегчением почувствовала, что все уже позади, и священник с представителем короля приглашают их в ризницу. Она поставила свечу и смотрела, как шевалье де Рассак быстро царапает свое имя на бумагах. Потом представитель короля подал ему другой документ:
– Это королевский указ, который освобождает вас и ваших потомков от налогов, шевалье де Рассак. Вот здесь… – Тристан подписывал бумаги, в то время как тот продолжал, – …была добавлена статья. Соблаговолите принять к сведению: «В случае, если мадам Рассак скончается, не достигнув 35-летия, указ перестанет действовать».
Мари понадобилось некоторое время, чтобы связать имя «мадам Рассак» со своей персоной. Потом она поняла, что король все же сделал ей подарок. Супруг не сможет убить ее прямо во время брачной ночи, как бы сильно того ни желал.
Новоиспеченный муж поднял голову:
– И мне придется терпеть ее шестнадцать лет?!
Представитель короля кивнул, и Мари, едва сдержавшись, чтобы не расхохотаться, ответила:
– О нет! Ближайшие шестнадцать лет вам придется не просто терпеть меня. Вам придется заботиться о том, чтобы эти шестнадцать лет я пребывала в добром здравии, шевалье де Рассак. И защищать мою жизнь ценой своей собственной.
Взгляд, которым он ее наградил, изгнал последние искорки веселья и заставил Мари похолодеть.
– Тут, мадам, вы можете проиграть свою партию!
Де Рассак бросил перо на стол, не удостоив взглядом ни священника, ни королевского представителя:
– А теперь пойдемте, мадам. Гости уже ждут нас.
– Гости? – изумленно спросила Мари. Этого она никак не ожидала. Возможно, все еще обернется к лучшему, раз он желает торжественно отпраздновать их свадьбу.
– И где же состоится это торжество?
Глаза Тристана сверкнули:
– Недалеко отсюда. Подыскать место, подобающее такому событию, было непросто, но мне это удалось. Идемте.
Мари остановилась как вкопанная. Ее охватило смутное предчувствие.
– Куда мы идем?
– Позвольте сделать вам сюрприз.
Против воли она последовала за этим ужасным человеком через капеллу к porte des titans (исполинские ворота), где их ожидал экипаж. Шевалье де Рассак (она все еще отказывалась считать его своим мужем) открыл дверцу кареты. По дороге он молчал.
Мари смотрела в окно. Фонари около домов уже были зажжены и разгоняли темноту. Когда экипаж остановился, шевалье вышел из него, даже не потрудившись помочь жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23