- Ну вот, приехал домой, - разбитым, севшим голосом доложил мне Лузгин уже ночью. - Еще один такой денек, и хана мне.
- По-моему, это аварийный режим, - успокоил я, в душе сильно лукавя. - В бега они намыливаются.
- Ясное дело. Кстати, новость из прошлого, - поделился Лузгин. - На протяжении долгих лет Монин - персональный водитель Ярославцева. И помяни, Саша, мое слово он, Ярославцев, в этой игре если не ферзь, то уж не пешка. Последние встречи у Матерого сегодня какие, а? Все люди основательные, на хозяйстве. Придется призывать ОБХСС. Одну бригаду как минимум. Давай... пока! Башка разваливается по всем швам черепа. До завтра.
- Разрешите! - В кабинет вошел капитан Кровопусков из УВД, помощник Лузгина. Запыхавшийся, с выбившимся из-под кожаной, на меху куртки мохеровым комом шарфа. Вытащил конверт из кармана. - Только-только фото отпечатали. Ну, когда тот, Монин, по первому адресу приехал, мы тут же, около дома и сломались - с машиной что-то, карбюратор, час ковырялись. А человека, чтоб без дела не сидел, оставили для наблюдения - мало ли?..
- Ну-ну, - сказал я нетерпеливо.
- Вот Монин уехал вскоре, а следом буквально - этот. Капитан разложил снимки - Любуйтесь. Машина его, дверцу открывает... - Кашлянул в шарф. - Ну мы, конечно бы, за ним, но карбюратор, черт! В общем...
- Техника подвела, - резюмировал я, разглядывая снимки.
После Монина Прогонова навестил Ярославцев...
ЯРОСЛАВЦЕВ
- Миша, сердечно рад видеть тебя... - Ярославцев жестом пригласил присесть рядом с собой в машине полного, дородного мужчину с загорелым, в резких морщинах лицом. Рассказывай, как живешь, дорогой, какие проблемы...
- Все по-прежнему, - обреченно вздохнул Миша. По-прежнему нет главного: ума, здоровья и денег. Но... все завидуют, глупые люди.
- Понимаю тебя как никто, - рассеянно улыбнулся Ярославцев. - Э... Ты, конечно, удивлен нашим прямым контактом? Тогда сразу развею двусмысленность: есть срочное дело. Матерый вне его, а мне остро и быстро необходимы деньги.
Миша важно кивнул, подчеркивая полное осознание значимости слов собеседника.
Ярославцев тронул пальцем брелок, прицепленный к связке ключей, торчавших в замке зажигания.
- Знаешь, что за брелочек?
Миша, вытянув губы, мелодично посвистел. Тотчас брелок отозвался переливом мелодии свадебного марша.
- Очень хорошо, - констатировал Ярославцев. - Теперь слушай. Часть пластмассы и микросхем можно приобрести официально. Для подстраховки. Вдруг: откуда, что?..
- Азбука Буратино, - прокомментировал Миша.
- Пластмасса есть. Микросхемы есть. Макет брелока есть. Люди, задействованные на производстве - будущем, естественно, - тоже есть. Все это я готов продать. Ты цыганский барон, рынок сбыта у тебя свой, надежнее любой сицилианской мафии... По вокзалам и поездам побредут бесчисленные...
- Сколько стоит микросхема? - спросил Миша, раскуривая сигару. - Людишки твои... проверенные, а?
- Ручаться привык исключительно за себя, - мягко ответил Ярославцев. - О цене же так: много не надо, тысяч пятьдесят.
- Столько с собой не ношу... - Лицо Миши озарилось мрачноватой улыбкой. - Куда желаешь, чтобы калым принесли? Когда желаешь? Какого человека желаешь, чтобы принес? Может, симпатичного желаешь?
- Завтра. В два часа дня. У меня дома, - отчеканил Ярославцев. - С людьми к тому моменту договорюсь. Координаты их тебе передадут. Послушание гарантирую безоговорочное.
- Ох, - вздохнул Миша. - Умная у тебя голова, Хозяин. Сколько брелоков подарил этих, как спички дарил - не думал...
- Да если бы и думал. Не в брелоках деньги, а в людях. До свидания, Миша.
- Прощай, Хозяин.
Склонившись понуро над рулем, он стылым взглядом исподлобья провожал грузную, в клетчатом, модного покроя пальто фигуру цыганского барона, усаживающегося на заднее кожаное сиденье своего заграничного лимузина, фыркавшего выхлопом двухсот шестидесяти лошадиных сил.
Все. С мелочами сегодняшнего дня он покончил. Теперь предстояло главное: предстояло совершить насилие над собой... Впрочем, не было ли насилием над собой то, что совершено им сегодня? Да, но он ни перед кем не играл, никого не обманывал, действовал открыто, а вот сейчас начиналось тягостное и порочное...
Анна. Женщина, существующая как некий объект... чрезвычайного стратегического назначения. Объект, требующий неусыпного контроля и вклада средств.
Операция "Анна" началась год назад, когда он впервые ощутил приближающуюся грозу и начал жить ожиданием катастрофы.
Однажды заставил себя встать ранним утром, поехать на противоположный конец города, дождаться, когда из подъезда жилого дома выйдет малопривлекательная сорокалетняя женщина, сядет в "Жигули" и отправится на службу. А он последует за ней и на очередном перекрестке "неловко" перестроится из ряда в ряд, покорежив бампером крыло ее автомобиля.
С этого началось "знакомство". С ее истерических упреков, желания немедленно вызвать ГАИ, сильного душевного волнения, вызывавшего в нем едва сдерживаемый смех...
- Как вы думаете... во сколько обойдется ремонт? терпеливо спросил он, выслушав ее возмущенные причитания.
- Да тут... на двести рублей...
- Очень хорошо. Вот двести рублей. За моральные издержки. Расход по ремонту тоже беру на себя. Через три часа подъезжайте на станцию в Нагатино и там заберете свою машину.
- Я не могу через три... только вечером!
- Как скажете. А пока моя машина к вашим услугам. Техпаспорт в вещевом ящике.
Вечером, получив обратно идеально отремонтированный автомобиль с попутно устраненными дефектами, дама позволила себе, наконец, представиться Ярославцеву, как Анна, смущенно возвратив двести рублей. Тот долго отказывался, а после весело предложил:
- Данный конфликт заслуживает того, чтобы его отметить где-нибудь, скажем, в "Арагви". Деньги мои, платите вы... Идет?
Отметили. Познакомились.
Так и появился объект... стратегического назначения.
Анна отличалась вздорным характером, благодаря которому растеряла все былые способности привязывать к себе мужчин и замкнулась в работе, обретя в ней смысл и опору. Занимала Анна ответственную должность в финансовом ведомстве Внешторга, связанную с крупными валютными суммами.
Отношения с любовницей развивались именно так, как Ярославцев и предполагал: в Анне все крепла привязанность к нему, и все острее желалось ей женского, обычного: надежного мужа, детей, - при полном, впрочем, понимании неосуществимости такого желания: возлюбленный имел семью, устоявшийся быт, прочный достаток и ничего, помимо тайной связи, не мыслил. Но и тем дорожила увядающая Анна.
С блистательной небрежностью преподносились им сногсшибательные по ценам подарки, играючи разрешались острые житейские проблемки... Одно угнетало Анну не часто, как о том мечталось, навещал ее любимый, а мечталось... Да, о многом мечталось Анне! И как-то, превозмогая страх, рискнула она все-таки спросить его: могут ли они быть вместе? Как муж и жена. Ответа она ожидала любого, но услышала более чем внезапное...
- Не хочу тебе лгать, - ответил Ярославцев. - А правда же такова: в этой стране я не добился ничего. Короче. Страну я собираюсь покинуть. Ты же со мной не поедешь. Так?
Покинуть страну... Она не могла вымолвить ни слова. На том разговор и закончился. А после были бессонные ночи и какая-то деформировавшаяся реальность повседневности. Привыкла она к Ярославцеву, привыкла, как к наркотику, утрата которого, казалось, лишала жизнь всей прелести и аромата, всей радости и надежды, оставляя лишь голую, накатанную схему ее прошлого, пустенького бытия.
И разговор возобновился. И сказала она: готова идти за тобой куда угодно...
- Милая, - ответил он, - но и это не все... Я тоже еще о многом должен подумать. Ведь сломать судьбу себе - одно, а любимому человеку - другое.
...Сейчас, поднимаясь по узким лестничным пролетам типовой пятиэтажки, он старался настроить себя на бесстрастное продолжение игры, напрочь подавив какие-либо эмоции и вообще нравственность, отбросив такие понятия, как жалость, милосердие, подлость, жестокость... Он обязан воплотиться в робота.
Всю чепуху этих размышлений он оставил за дверью. Начиналась игра. В любовь и трудно скрываемую озабоченность житейскими передрягами. И то, и другое Ярославцев в течение двух часов изображал довольно-таки убедительно.
В итоге сели пить чай на кухоньке, способной по чистоте своей соперничать с операционной.
- У тебя неприятности, да? - посочувствовала она, с нежностью целуя его в шею.
- Присядь... - Он легонько отстранил ее. Выдержал паузу, напряженно и искательно глядя в глаза напротив: преданно-испуганные, как у собачки. - Я начал собирать чемоданы, - сказал, отвернувшись.
- А я?.. - вырвалось у нее растерянно.
- А тебе предстоит решить.
- Но я же решила... Я... Да, но каким образом? озадачилась она. - Но... я не подавала никаких заявлений...
- И слава богу. - Ярославцев невольно усмехнулся. "Заявлений"! - Аня... Заявлений просто не примут. А билет и паспорт ты получишь... в неофициальном порядке. Это как раз несложно. Сложность в ином: нужны деньги. Уезжать туда голым смысла не имеет.
- Я все продам... - пробормотала она.
- Это пустая трата времени, - урезонил ее Ярославцев. Золото и деньги не вывезешь. Но имеющимися у тебя под рукой валютными документами ты воспользоваться в состоянии... Он помедлил. - Да, это очень некрасиво с точки зрения закона и морали... от которых ты уедешь...
Ее глаза были стеклянно-безумны от страха, сомнений и тысяч вопросов.
- Я понимаю, - кивнул Ярославцев. - Те бумажки, что проходят через твои руки каждодневно, не более чем бумажки. И только усилием изощренной фантазии они представляются воплощенными в жизнь: в дом, машины, путешествия, прислугу... Но та, слишком другая для твоего понимания жизнь есть. И тебе в ней тоже найдется место.
Он замолчал. Он мог еще убеждать, живописать, давить, но муторный осадок всех предыдущих встреч неожиданно поднялся, комом встав в горле.
"Что ты делаешь?! - вырвалась обжигающая стыдом и болью мысль. - Опутал бабу, перевернул ей мозги, держишь ее под гипнозом, как удав мышку... Зачем? Это твое падение, не увлекай других. Если бы ты ее убил, и то было бы менее страшно..."
- Я пойду. - Ярославцев встал. - Тебе надо остаться одной и подумать.
Она не ответила, замерев оглушенно.
- Это горько и нехорошо, Аня, - вымолвил он на прощание. - Но все иное... нецелесообразно. Пойми.
СЛЕДСТВИЕ
Надомник Ваня Лямзин усматривался в происходящем фигурой проходной, мелкой, но, несомненно, колоритной. Связь его как с Мониным, так и с Ярославцевым мы установили легко, единодушно придя к мнению, что в их делах он напрямую не участвует, хотя косвенное отношение к ним и имеет. Квартиру Лямзина, судя по всему, Монин-Матерый использовал как запасное убежище. А вообще-то зацепиться за что-нибудь в бытие Лямзина было затруднительным: жил он тихо, шил ушанки, с законом фамильярностей не допускал - разве, как сообщили, увлекался видео, приторговывал вроде бы сомнительными кассетами, а также ошивался возле магазинов "Березка". Но "ошиваться" никому не возбраняется... Тем не менее работа с Ваней представлялась перспективной в разбухавшем, как на дрожжах, деле. Я работал уже в составе бригады следователей прокуратуры; большая группа из ОБХСС взяла в свои руки контакты Ярославцева, Монина и покойного Колечицкого - гения по сбыту. Удивительные открытия следовали одно за другим. Вчера, например, мы посетили скромный кооператив по выращиванию свеклы, оказавшийся при глубоком изучении водочным заводом с собственным сырьем и высокопроизводительной технологией... Организатором кооператива, судя по документам, санкционирующим его создание, выступал тот же Ярославцев, хотя ни одной подписи его на документах не было, да и быть не могло... Санкцию давали высокопоставленные друзья консультанта министра... Техническое руководство осуществлял все тот же неугомонный Матерый...
Итак, мне удалось отойти от руководства следствием, возглавляемым ныне лично заместителем начальника управления. Круг моих задач резко сузился на генеральных фигурах и их ближайшем окружении, в которое входил и Лямзин.
- Прижать его надо, змея, - убеждал меня Лузгин. Наверняка есть за ним что-то: такая боевая биография и чтобы после тишь да гладь? Расскажите тому, кто не знает!
Лузгин оказался прав. Как вскоре выяснилось, Ваня Лямзин, отираясь среди посетителей "Березки", порою, при установлении с посетителями товарно-денежных отношений, применял специфические, полученные, очевидно, в колонии навыки... Выражаясь жаргонно, Ваня "ломал" чеки. Предприятие доходное и относительно безопасное. Суть же его сводилась к следующему: ловко прикидываясь респектабельным до вопиющей пошлости провинциалом, Ваня терпеливо выслеживал жертву, униженно представлялся ей барменом из южного города, мечтающим приобрести для родного заведения японский телевизор, и просил продать чеки... С любым коэффициентом наценки. Те из жертв, кто только прибыл из-за границы и потому нуждался в отечественных дензнаках, частенько загорались идеей заработать на хапуге из провинции и на сделку шли. Облапошивал Ваня алчных торговцев лихо, "со свистом" и всегда без скандала. Соврубли - специальная пачка, заранее, приготовленная для "слома" - перегнутая, с новенькими купюрами, поступала клиенту из рук в руки; производился пересчет, скажем, тысячи чеков за две тысячи рублей, и при пересчете этом клиент (наипростейший вариант) недосчитывался рублей пятидесяти. Ваня - само недоумение, пересчитывал деньги повторно - прямо клиенту в руки; затем, извиняясь, добавлял недостающую сумму, и с тем расходились. Пугливо и скоро. Однако при повторном пересчете продавец чеков обнаруживал в пачке ровно тысячу рублей: другая тысяча, передернутая, как из колоды, уходила Ване в рукав. Так и получалось: тысяча за тысячу. Все законно. Заявить же на Ваню - признать себя виновным в спекуляции. Побить Ваню - рискованно...
Жуликов, подобных Лямзину, крутилось возле "Березки" немало. В среде валютчиков классифицировались они как "рабочие" - нижайшая ступень иерархии.
...Лузгин, весьма правдоподобно разыгравший роль "шляпы", торговался с Лямзиным отчаянно. Несколько раз переговоры заходили в тупик, однако Ваня, чуя крупную наживу, не отставал. В итоге договорились: три тысячи чеков за семь тысяч рублей. С отчаянием - тоже вполне натурально разыгранным - Лямзин согласился.
- Ты, дядя, кремень, - сказал с уважением. - Кем за бугром прислуживал?
- Шоферю, - отозвался Лузгин неохотно.
- Ну-ну. На машине сейчас? Тогда поехали... недалеко тут. Семь штук - сам понимаешь, не наберу по кармашкам.
Одолжившись, Ваня вернулся в машину. Взяв чеки, пересчитал их. Лузгин пересчитал деньги.
- Все в норме, - кивнул он Ване. - Бывай; парень. - И сунул пачку за пазуху.
- Э, - обеспокоился Иван, - ты... пересчитай давай. Вдруг...
- Все в норме, - повторил Лузгин. - Привет. Я уехал.
- Эй! - оторопел Ваня. - Ты... считал плохо. Вообще... Кажется, лишнее я тебе...
- Все точно, - уверил Лузгин. - Вылезай на тротуар и топай.
Такого грабежа Ваня не ожидал... Клиент был явный лабух, из пожилых, к тому же дубоват, деньги должен был считать, как дни оставшейся жизни... Ничего себе посольский шофер!
- Сказано: освободи салон! - говорил Лузгин, грубо пихая Ваню в плечо. - И открылась Ване истина: его нагло "кинули".
- Назад деньги, сука! - взвыл Лямзин, пытаясь залезть "шляпе" за пазуху.
Милиционеры подоспели вовремя: в "Волге" начиналась потасовка.
Лузгин "раскололся" в содеянном грехе буквально на месте - в ближайшем отделении, куда доставили конфликтную пару. Глубоко изумленный подобными откровениями, Лямзин тут же прочел ему лекцию о юридической ответственности обстоятельную, с отступными версиями, не стесняясь...
Затем в отделение приехал я. Как полномочный представитель властей для разбора прецедентов данного типа.
- Посмотрел я ваше дело, Лямзин, - начал я без предисловий. - Опять валюта...
- Покупал один к одному! - отбивался Ваня. - Семь на семь. А он мне три тысячи всего сунул... Оттого и скандал! Мошенник он, гражданин начальник! Валютчик! Я телевизор хотел... японский бог!
А вот этакого хода мы не ожидали...
- Ничего вы так... - признал я. - Ничего... сообразили. Но суть не в сегодняшнем событии, хотя в совокупности с прошлыми вашими увлечениями...
- Прошлое я искупил, - сказал Лямзин, с нежнейшим участием взирая на меня.
Умно держался, злодей. Пришлось перейти к аргументам иного свойства...
- Должен заметить: здесь я не случайно, - начал я. Вестью о вашем задержании обескуражен, и теперь ничего не остается, как напрямик задать непосредственно интересующий меня вопрос: приобретался ли вами два дня назад в том же самом магазине "Березка", где вы побывали и сегодня, видеомагнитофон "Шарп"?
- Пауза будет бесконечной, - сказал Лямзин, заведя глаза к потолку.
- Хорошо, придадим диалогу динамизм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18