Это прежде всего Символ власти, силы, независимости, обладания, то есть всех тех качеств, которые отсутствуют у невротика, и к которым последний так экспрессивно стремится в своих фантазиях.
Что же касается «Я», то у невротика оно лишено формы подобно тому, как лишена формы речь лепечущего младенца.
На этом исследователь человеческой души снова остановился и, прихлебнув кофейку, пустился в густые дебри специфических размышлений о психодинамических силах, бушующих внутри конфликтующей с собой личности, плавными научными фразами пытаясь осторожно и деликатно нащупать момент истины. После чего он широкими мазками высветил и фигуру самого психотерапевта, которая в своем роде представляется тоже наделенной невротическим потенциалом, чье самоутверждение компенсируется за счет чужих страданий. И в силу этого сами пациенты начинают тянуться к такому человеку, смутно угадывая в нем «своего». Таким образом, в подобном альянсе каждый вырастает из своего невроза. И как только он из него вырастает, он уходит. Если уходит пациент, он просто уходит. Если уходит психотерапевт, он покидает свою профессию.
Герман отложил в сторону последний листок доклада и развел руками, как будто хотел вложить в свой жест выражение «чем богаты, тем и рады», а вслух добавил: «Вот в сущности и все». После возникшей непродолжительной паузы Николай Петрович произнес:
– Неплохая концовка: «Если уходит психотерапевт, он покидает свою профессию». А вы, Герман, не собирались уходить?
– Если честно сказать, были такие мысли.
– А у вас, Рита, были такие мысли?
– Я не так давно пришла в психотерапию, чтобы из нее уходил.
– А что скажет Матвей? Вам все понятно? Доклад несколько специфичен.
– Доклад мне понятен и даже не представляется столь уж специфичным.
– Вот как? Но тогда что же вы можете сказать о самой идее Германа?
– Он обобщает опыт профессионала и выводит его на уровень общечеловеческий.
– И даже в тех местах, где говорится о дегенерациях?
– Я не психиатр, а потому не знаю, насколько разработана эта проблема. Но мне кажется, что в нашей жизни данное явление более распространено, чем это принято считать.
Матвей замолчал и с шумом отхлебнул кофе, часто моргая и уставившись в пол.
– А знаете ли, – обратился к нему Николай Павлович, – что ваше восприятие весьма сходно со взглядами великого психиатра-антрополога Бенедикта Мореля?
– Не имею чести быть знакомым с таковым, – ответил Матве!
– Разумеется, не имеете. Потому что свой «Трактат о вырождениях» он выпустил в свет в 1857 году. И знаете, что интересно?
– Что же?
– А то, что этот позитивист, биолог отметил, что вырождающийся носит на себе как бы роковую печать, клеймо, получившее название стигмата дегенерации.
– Кажется, о таких стигматах говорилось еще в некоторых отчетах инквизиции.
– Верно. Хотя подобная организация и перегибала несколько палку, но кое-кто из ее представителей склонен был и подумать над этим явлением вместо того, чтобы перемалывать косточки смазливым девственницам.
– А что же по этому поводу говорят классики психобиологии? – спросила Рита, красиво поигрывая ногой.
– Тот же самый Морель указывает на то, что такие качества, как раздражительность, необузданность характера, накапливаясь в последующих поколениях, приводят к изменениям на качественно ином уровне.
– Ив чем же они проявляются?
– Посмотрите вокруг, и вы увидите – алкоголики, убийцы, воры, извращенцы, бродяги.
– Но они существовали всегда, – неуверенно возразил Матвеи.
– Правильно, но сейчас их больше. А пониженная жизнеспособность детей? Причем эта черта отмечается как в умственном, так и в физическом планах.
– И неужели все это так фатально?
– Фатально все, – спокойно промолвил мэтр, – другое дело, что нам дается некая сила воли, а это ни что иное, как определенная свобода выбора, которая может корректировать некоторые моменты.
– Свобода выбора… – задумчиво произнес Герман, – но выбора чего?
– Скорее всего, выбора не чего, а между чем и чем, – тихо улыбнулся Николай Павлович, – выбора между саморазрушением и самотворением. Выбора между черной и белой магией. Человек – существо подневольное. Он обязательно кому-то или чему-то служит. И каждый осознанно или неосознанно, рано или поздно делает выбор, чему служить. А середины здесь нет. Tertium non datur.
– В прошлом веке, – заметил Герман, – де Трела выпустил труд «О сознательном помешательстве», где выделяет класс так называемых «полупомешанных», куда он относит эротоманов, ревнивцев и иже с ними: растратчиков, авантюристов, ленивцев, запойных пьяниц. Кто они – сбившиеся с пути или дегенераты?
– Сбившиеся с пути дегенераты, – намекая на саркастическую нотку, скаламбурил Матвей.
– Среди них есть и те и другие, – невозмутимо сказал Николай Павлович, – но первым еще дается возможность выбора, вторым – нет, так как последние выбор сделали, а потому такую возможность потеряли.
– А может ли здоровый человек заразиться дегенерацией?
– Дегенерация, как и психические болезни, заразна. Вспомните роман «Ночь нежна» Фицджеральда. Там главный герой, сам психиатр, женится на своей душевнобольной пациентке. Что же происходит в дальнейшем? А то, что его личность начинает распадаться. Вы, конечно, знаете, что в основу коллизии романа автор положил отношения со своей собственной женой, так же больной психически, но и участь самого Фицджеральда оказалась печальной.
Другое дело, что дегенераты исподволь, подсознательно тянутся друг к другу, словно их ведет в одном направлении одна общая и мощная сила. Многие тайные общества, партии представляют собой когорту опять все тех же дегенератов. Революционные вожди, по сути своей, фанатики, психопаты и, соответственно, дегенераты, увлекают за собой легион единомышленников и таких же вырожденцев. Но, впрочем, оставим пока социальные проблемы в покое и возвратимся к нашим частностям, хотя познание этих частностей невозможно без изучения вопросов социальных. И сколь бы не говорили о неповторимом своеобразии каждого индивида, о его уникальном внутреннем мире, человек – существо прежде всего социальное. С одной стороны, каждый из нас одинок, каждый приходит в этот мир и умирает в одиночку, с другой – обиталище нашего одиночества есть социум. Однако здесь почувствуйте разницу – о социальности человека я говорю отнюдь не в марксистском смысле, а в смысле психологическом. Людьми движет страх. И страх заставил дикарей собираться в племена, страх зажег первый огонь в пещере, страх двигал развитием цивилизации. Рождение такого образования, как общество, обязано страху. Но одновременно в человеческих душах действует еще одна, и не менее мощная сила – агрессия. Агрессия создана, чтобы преодолеть страх. Здесь мы упираемся в один из Парадоксов Человека – человек обречен на одиночество и одновременно боится одиночества. Он тянется к другому человеку, чтобы снизить, заглушить свой страх, и в то же время готов уничтожить этого другого. Таковы неотвратимые и неизбежные импульсы нашего бытия. Если бы мне пришлось давать определение «я», то формула получилась бы следующей: «Я – это другие и немного себя».
Уже давно я прошу рассказывать своих клиентов не столько о, себе, сколько о тех людях, с которыми они общались или общаются, и тогда пациент начинает оплетать себя информационной паутиной, представляющей собой ясную картину того, в каком положении он находится, заражен ли он дегенерацией и какова степень его заражения, а также, какова степень распада его личности. Дело в том, что одни люди исподволь способствуют разрушению нашей личности, другие же влияют на нее благотворно. Отсюда вытекает и стратегия лечебного, а скорее, коррекционного процесса… Что ж, теперь, я думаю, настало время представить вам нашего подопечного.
Николай Павлович не спеша поднялся, словно обдумывая про себя какое-то решение, и направился в кабинет. Вся компания оставалась в полном молчании, из глубины которого, как пузыри из воды, всплывали редкие вздохи Матвея Голобородько. Вскоре, однако, на пороге гостиной появились хозяин дома и Лукин.
– Проходите, пожалуйста, – участливо сказал Николай Павлович, кивком указывая гостю на свободное место.
Лукин бегло осмотрел комнату и присутствующих в ней, собравшись решительно направиться к своему креслу, но внезапно застыл и лишь едва слышно прошептал: «О господи». Однако никто не придал значения мигу его замешательства. Только Ритино лицо наполнилось розоватым оттенком, а ставшие почти детскими губы очаровательного психолога, словно эхом, столь же беззвучным и растерянным, отозвались «о господи» и слегка побледнели.
Мимолетное воспоминание
Она положила телефонную трубку и откинулась в кресле. Ее тонко вибрирующая кисть поигрывала сигареткой. Было около трех часов дня и блестящее, хотя уже и не яркое солнце сентября настойчиво просачивалось сквозь шторы. Она любила это время, несущее в себе какую-то потаенную и легкую печаль. И в это же время в ней пробуждались некие странные чувства, столь же потаенные и почти неуловимые, как летящие паутинки. И в этой призрачной прозрачности находилось нечто завораживающее и щекочущее ощущения, которые выводили ее за грань обыденности.
Рита глубоко затянулась резковатым дымом, и тонко звенящие колокольчики наполнили голову, затуманивая сознание. Тело постепенно наполнялось набухающей ватой. Но ей было известно, что вслед за этой распластанной тяжестью наступит невесомость, и чувство экстатического наплыва опрокинет ее в бездну глубочайшего наслаждения, продолжением которого станут их «декадентские игры» с Лукиным.
Они экспериментировали с запредельными ощущениями, пытаясь выйти за грань, отделяющую одну реальность от другой, погружаясь в откровения секса и марихуаны. Однажды как психолог она задала вопрос, зачем она это делает, и Лукин ей сказал, что таким образом они получают оккультную силу.
До этого они несколько раз виделись на вечеринках, у нее в кабинете и дома, и каждый раз их влекло друг к другу все больше и больше. Их сближало то, что они вели двойную жизнь – внешне благополучные и благопристойные, они занимали место, которое в обществе принято называть респектабельным, но внутри они находились на дне и даже за гранью общества. И эта игра их будоражила, наполняла ощущением власти и свободы. Разница их полюсов, внешнего и внутреннего, вызывала огромное напряжение и силу.
Краешком сознания она скользила по этим мыслям, погружаясь, как в теплую ванну, в волны таинственного дыма, пока до нее не донесся звук дверного звонка, приплывший словно откуда-то издалека по ставшему замысловатым и искривленным коридору восприятия. Она отделилась от кресла, и ей показалось, что в следующую секунду она уже была у входной двери.
Очертания Лукина мерцали в полумраке прихожей.
– Ну что, – растягивая губы, спросил он, – побалуемся декадансом?
Из глубины ее живота вырвалось ядро хохота.
– Пошли.
На ходу она сбросила легкий халат и, голая, села на стул. Мелкие иголочки прыгали по всему ее телу, щекоча и возбуждая.
– Дай мне сигаретку, – сказал он холодно и резко.
Потягиваясь и изгибая спину, она протянула руку и достала полки кожаный портсигар с сигаретами, набитыми марихуаной.
Он медленно затягивался и подолгу держал дым в легких. Затем докурив, быстро разделся и коротко бросил:
– На колени.
Оно покорно и грациозно опустилась на колени, скользя по eе телу увеличенным и увлажненным взглядом.
– А теперь, сука, подползи ко мне.
Переместившись на четвереньки, сотрудница центра психического здоровья подползла к возвышающейся над ней фигуре и, хрипловато шепнув «слушаюсь, мой повелитель», спрятала лицо в его паху.
– Давай, давай, грязная похотливая стерва, старайся. Я же вижу тебе это нравится. – Сопя и покряхтывая, Рита самозабвенно копошилась у его ног.
– Кури, кури мою дивную сигару, – покачивая тазом, повторяв он, и ее звучные причмокивания ускорились.
– Ах, какая у тебя задница, белая и роскошная. Сейчас мы на ней чуть-чуть порисуем, – ив следующий миг тонкий кожаный хлыст мелькнул в воздухе, скользнул по красивой ягодице и оставил на ней розовую полосочку. И в это же время он почувствовал, что взрывается изнутри, а она ощутила, как содержимое этого взрыва наполняет ее рот.
А примерно через полчаса, после тихой передышки, подкрепленной новой сигареткой, они поменялись ролями. Рита облачилась в высокие ботфорты и взяла в руку плетку, а Лукин превратился в лакея, ползающего вокруг своей госпожи и, скуля вымаливающего у нее прощения, пока эта полногрудая и роскошная амазонка таскала его на поводке по всей квартире, заставляя лизать свои сапоги.
К вечеру они завершили игры и, выйдя из состояния туманной экзальтации, поговорили за чашечкой кофе о соблазнах и мистической значимости садомазохизма, который в конечном итоге приводит; к душевному просветлению. При этом сексуальные союзники ссылались на Достоевского, утверждавшего, что высшее наслаждение находится на кончике кнута.
– Причем заметь, – убежденно говорил Лукин, – что все великие люди так или иначе являлись садомазохистами. В этом-то и заключается оккультная тайна: только пройдя через унижение, можно обрести истинное величие и силу. Только смешавшись с грязью сможешь познать истинный вкус земли. А земля тебе даст силу, с помошью которой ты сможешь преодолеть ее собственное притяжение Вот почему великие мира сего начинали свой путь в недрах страдания и унижения. Наполеон, Достоевский, Гитлер – в жизни вели себя как самые настоящие мазохисты.
Относительно Гитлера Рита несколько смутилась:
– А что, фюрера ты считаешь тоже великим?
– Безусловно. Он был воплощением абсолютного зла. И в мире существует не только великое добро, но и великое зло, я имею в виду ту силу, заряд которой оно в себе несет. Мир наполнен злом, и его пророки обладают несомненной властью.
– Ты хочешь власти?
– Я хочу быть сильным. А ты?
– Я тоже.
– А зачем тебе сила? Ради каких амбиций ты хочешь ее получить? Ты вынашиваешь далеко идущие планы?
– А ты свои планы знаешь? Мне, например, понятно одно – когда я тебя луплю и унижаю, мне приятно. Я получаю удовольствие.
– И оргазм сотрясает твое холодное надменное существо… понимаю… но что дальше? Секс только ради секса – это телячье удовольствие. Он таит в себе гораздо большие глубины, сокровенные мистические глубины.
– Меня мало интересуют эти глубины. Меня интересует только мое удовольствие.
– Но и карьера ведь тоже?
– Разумеется. Конечно, я предпочитаю заниматься интеллектуально-изысканным трудом, чем какой-нибудь потной нюрой водить переполненные трамваи.
– Но когда мы с тобой занимаемся нашими играми, ты, становясь на четвереньки, сравниваешься с этой самой нюрой. Вы обе – всего лишь текущие самки.
– Да, но затем я стремительно превращаюсь в повелительницу, властную и сильную. Эта траектория взлета и является пиком морального наслаждения. Это – мощный душевный оргазм.
– Ну а с другими мужчинами ты пробовала заниматься тем же, что и со мной?
– Кое с кем занималась, но не с такой силой.
– Как это понимать?
– Очень просто. Дело в том, что ты являешься довольно своеобразным субъектом, и твое своеобразие заключается в твоей откровенности. Ты не скрываешь свою внутреннюю грязь, свою внутреннюю патологию, которая, безусловно, таится в каждом человеческом существе. Ты выплескиваешь содержание своего дна и любуешься им. В этом смысле ты страшный человек, и это меня к тебе влечет. Ты совершенно открыто демонстрируешь свои пороки и кричишь: «Вот посмотрите, какой я злой, порочный, гадкий!», и тут же добавляешь: «Но как я прекрасен». Ты навалишь кучу дерьма и все предлагаешь полюбоваться твоим дерьмом.
– Да, я люблю красоту порока. В этом даже есть и какое-то чисто эстетическое наслаждение. Но ведь ты также порочна, и еще как порочна. Я пробовал экспериментировать со многими женщинами, и многие из этих многих просто с ужасом принимали мои предложения. Просто залезть в постельку – пожалуйста, это мы с удовольствием. Но когда дело доходило до игр, они начинали выглядеть ошарашенными и чуть ли не шокированными.
– А ты бы попытался хоть одну из этих многих расшевелит своими теориями о мистической силе неординарного секса…
– В том то и дело, что пытался, но из этого ничего не получилось.
– Значит, плохо пытался.
– Это как?
– А так, что внутри почти каждого человека находятся не се всем обычные переживания, которые он, сам того не ведая, хотел 6i реализовать. Ты слишком фиксирован на себе и своем эксцентричном эгоцентризме, а потому ты плохо наблюдаешь за людьми И вследствие этого тебе, наверное, неведом тот факт, что если женщине очень нравится какой-нибудь мужчина, то она ради него может пойти на многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Что же касается «Я», то у невротика оно лишено формы подобно тому, как лишена формы речь лепечущего младенца.
На этом исследователь человеческой души снова остановился и, прихлебнув кофейку, пустился в густые дебри специфических размышлений о психодинамических силах, бушующих внутри конфликтующей с собой личности, плавными научными фразами пытаясь осторожно и деликатно нащупать момент истины. После чего он широкими мазками высветил и фигуру самого психотерапевта, которая в своем роде представляется тоже наделенной невротическим потенциалом, чье самоутверждение компенсируется за счет чужих страданий. И в силу этого сами пациенты начинают тянуться к такому человеку, смутно угадывая в нем «своего». Таким образом, в подобном альянсе каждый вырастает из своего невроза. И как только он из него вырастает, он уходит. Если уходит пациент, он просто уходит. Если уходит психотерапевт, он покидает свою профессию.
Герман отложил в сторону последний листок доклада и развел руками, как будто хотел вложить в свой жест выражение «чем богаты, тем и рады», а вслух добавил: «Вот в сущности и все». После возникшей непродолжительной паузы Николай Петрович произнес:
– Неплохая концовка: «Если уходит психотерапевт, он покидает свою профессию». А вы, Герман, не собирались уходить?
– Если честно сказать, были такие мысли.
– А у вас, Рита, были такие мысли?
– Я не так давно пришла в психотерапию, чтобы из нее уходил.
– А что скажет Матвей? Вам все понятно? Доклад несколько специфичен.
– Доклад мне понятен и даже не представляется столь уж специфичным.
– Вот как? Но тогда что же вы можете сказать о самой идее Германа?
– Он обобщает опыт профессионала и выводит его на уровень общечеловеческий.
– И даже в тех местах, где говорится о дегенерациях?
– Я не психиатр, а потому не знаю, насколько разработана эта проблема. Но мне кажется, что в нашей жизни данное явление более распространено, чем это принято считать.
Матвей замолчал и с шумом отхлебнул кофе, часто моргая и уставившись в пол.
– А знаете ли, – обратился к нему Николай Павлович, – что ваше восприятие весьма сходно со взглядами великого психиатра-антрополога Бенедикта Мореля?
– Не имею чести быть знакомым с таковым, – ответил Матве!
– Разумеется, не имеете. Потому что свой «Трактат о вырождениях» он выпустил в свет в 1857 году. И знаете, что интересно?
– Что же?
– А то, что этот позитивист, биолог отметил, что вырождающийся носит на себе как бы роковую печать, клеймо, получившее название стигмата дегенерации.
– Кажется, о таких стигматах говорилось еще в некоторых отчетах инквизиции.
– Верно. Хотя подобная организация и перегибала несколько палку, но кое-кто из ее представителей склонен был и подумать над этим явлением вместо того, чтобы перемалывать косточки смазливым девственницам.
– А что же по этому поводу говорят классики психобиологии? – спросила Рита, красиво поигрывая ногой.
– Тот же самый Морель указывает на то, что такие качества, как раздражительность, необузданность характера, накапливаясь в последующих поколениях, приводят к изменениям на качественно ином уровне.
– Ив чем же они проявляются?
– Посмотрите вокруг, и вы увидите – алкоголики, убийцы, воры, извращенцы, бродяги.
– Но они существовали всегда, – неуверенно возразил Матвеи.
– Правильно, но сейчас их больше. А пониженная жизнеспособность детей? Причем эта черта отмечается как в умственном, так и в физическом планах.
– И неужели все это так фатально?
– Фатально все, – спокойно промолвил мэтр, – другое дело, что нам дается некая сила воли, а это ни что иное, как определенная свобода выбора, которая может корректировать некоторые моменты.
– Свобода выбора… – задумчиво произнес Герман, – но выбора чего?
– Скорее всего, выбора не чего, а между чем и чем, – тихо улыбнулся Николай Павлович, – выбора между саморазрушением и самотворением. Выбора между черной и белой магией. Человек – существо подневольное. Он обязательно кому-то или чему-то служит. И каждый осознанно или неосознанно, рано или поздно делает выбор, чему служить. А середины здесь нет. Tertium non datur.
– В прошлом веке, – заметил Герман, – де Трела выпустил труд «О сознательном помешательстве», где выделяет класс так называемых «полупомешанных», куда он относит эротоманов, ревнивцев и иже с ними: растратчиков, авантюристов, ленивцев, запойных пьяниц. Кто они – сбившиеся с пути или дегенераты?
– Сбившиеся с пути дегенераты, – намекая на саркастическую нотку, скаламбурил Матвей.
– Среди них есть и те и другие, – невозмутимо сказал Николай Павлович, – но первым еще дается возможность выбора, вторым – нет, так как последние выбор сделали, а потому такую возможность потеряли.
– А может ли здоровый человек заразиться дегенерацией?
– Дегенерация, как и психические болезни, заразна. Вспомните роман «Ночь нежна» Фицджеральда. Там главный герой, сам психиатр, женится на своей душевнобольной пациентке. Что же происходит в дальнейшем? А то, что его личность начинает распадаться. Вы, конечно, знаете, что в основу коллизии романа автор положил отношения со своей собственной женой, так же больной психически, но и участь самого Фицджеральда оказалась печальной.
Другое дело, что дегенераты исподволь, подсознательно тянутся друг к другу, словно их ведет в одном направлении одна общая и мощная сила. Многие тайные общества, партии представляют собой когорту опять все тех же дегенератов. Революционные вожди, по сути своей, фанатики, психопаты и, соответственно, дегенераты, увлекают за собой легион единомышленников и таких же вырожденцев. Но, впрочем, оставим пока социальные проблемы в покое и возвратимся к нашим частностям, хотя познание этих частностей невозможно без изучения вопросов социальных. И сколь бы не говорили о неповторимом своеобразии каждого индивида, о его уникальном внутреннем мире, человек – существо прежде всего социальное. С одной стороны, каждый из нас одинок, каждый приходит в этот мир и умирает в одиночку, с другой – обиталище нашего одиночества есть социум. Однако здесь почувствуйте разницу – о социальности человека я говорю отнюдь не в марксистском смысле, а в смысле психологическом. Людьми движет страх. И страх заставил дикарей собираться в племена, страх зажег первый огонь в пещере, страх двигал развитием цивилизации. Рождение такого образования, как общество, обязано страху. Но одновременно в человеческих душах действует еще одна, и не менее мощная сила – агрессия. Агрессия создана, чтобы преодолеть страх. Здесь мы упираемся в один из Парадоксов Человека – человек обречен на одиночество и одновременно боится одиночества. Он тянется к другому человеку, чтобы снизить, заглушить свой страх, и в то же время готов уничтожить этого другого. Таковы неотвратимые и неизбежные импульсы нашего бытия. Если бы мне пришлось давать определение «я», то формула получилась бы следующей: «Я – это другие и немного себя».
Уже давно я прошу рассказывать своих клиентов не столько о, себе, сколько о тех людях, с которыми они общались или общаются, и тогда пациент начинает оплетать себя информационной паутиной, представляющей собой ясную картину того, в каком положении он находится, заражен ли он дегенерацией и какова степень его заражения, а также, какова степень распада его личности. Дело в том, что одни люди исподволь способствуют разрушению нашей личности, другие же влияют на нее благотворно. Отсюда вытекает и стратегия лечебного, а скорее, коррекционного процесса… Что ж, теперь, я думаю, настало время представить вам нашего подопечного.
Николай Павлович не спеша поднялся, словно обдумывая про себя какое-то решение, и направился в кабинет. Вся компания оставалась в полном молчании, из глубины которого, как пузыри из воды, всплывали редкие вздохи Матвея Голобородько. Вскоре, однако, на пороге гостиной появились хозяин дома и Лукин.
– Проходите, пожалуйста, – участливо сказал Николай Павлович, кивком указывая гостю на свободное место.
Лукин бегло осмотрел комнату и присутствующих в ней, собравшись решительно направиться к своему креслу, но внезапно застыл и лишь едва слышно прошептал: «О господи». Однако никто не придал значения мигу его замешательства. Только Ритино лицо наполнилось розоватым оттенком, а ставшие почти детскими губы очаровательного психолога, словно эхом, столь же беззвучным и растерянным, отозвались «о господи» и слегка побледнели.
Мимолетное воспоминание
Она положила телефонную трубку и откинулась в кресле. Ее тонко вибрирующая кисть поигрывала сигареткой. Было около трех часов дня и блестящее, хотя уже и не яркое солнце сентября настойчиво просачивалось сквозь шторы. Она любила это время, несущее в себе какую-то потаенную и легкую печаль. И в это же время в ней пробуждались некие странные чувства, столь же потаенные и почти неуловимые, как летящие паутинки. И в этой призрачной прозрачности находилось нечто завораживающее и щекочущее ощущения, которые выводили ее за грань обыденности.
Рита глубоко затянулась резковатым дымом, и тонко звенящие колокольчики наполнили голову, затуманивая сознание. Тело постепенно наполнялось набухающей ватой. Но ей было известно, что вслед за этой распластанной тяжестью наступит невесомость, и чувство экстатического наплыва опрокинет ее в бездну глубочайшего наслаждения, продолжением которого станут их «декадентские игры» с Лукиным.
Они экспериментировали с запредельными ощущениями, пытаясь выйти за грань, отделяющую одну реальность от другой, погружаясь в откровения секса и марихуаны. Однажды как психолог она задала вопрос, зачем она это делает, и Лукин ей сказал, что таким образом они получают оккультную силу.
До этого они несколько раз виделись на вечеринках, у нее в кабинете и дома, и каждый раз их влекло друг к другу все больше и больше. Их сближало то, что они вели двойную жизнь – внешне благополучные и благопристойные, они занимали место, которое в обществе принято называть респектабельным, но внутри они находились на дне и даже за гранью общества. И эта игра их будоражила, наполняла ощущением власти и свободы. Разница их полюсов, внешнего и внутреннего, вызывала огромное напряжение и силу.
Краешком сознания она скользила по этим мыслям, погружаясь, как в теплую ванну, в волны таинственного дыма, пока до нее не донесся звук дверного звонка, приплывший словно откуда-то издалека по ставшему замысловатым и искривленным коридору восприятия. Она отделилась от кресла, и ей показалось, что в следующую секунду она уже была у входной двери.
Очертания Лукина мерцали в полумраке прихожей.
– Ну что, – растягивая губы, спросил он, – побалуемся декадансом?
Из глубины ее живота вырвалось ядро хохота.
– Пошли.
На ходу она сбросила легкий халат и, голая, села на стул. Мелкие иголочки прыгали по всему ее телу, щекоча и возбуждая.
– Дай мне сигаретку, – сказал он холодно и резко.
Потягиваясь и изгибая спину, она протянула руку и достала полки кожаный портсигар с сигаретами, набитыми марихуаной.
Он медленно затягивался и подолгу держал дым в легких. Затем докурив, быстро разделся и коротко бросил:
– На колени.
Оно покорно и грациозно опустилась на колени, скользя по eе телу увеличенным и увлажненным взглядом.
– А теперь, сука, подползи ко мне.
Переместившись на четвереньки, сотрудница центра психического здоровья подползла к возвышающейся над ней фигуре и, хрипловато шепнув «слушаюсь, мой повелитель», спрятала лицо в его паху.
– Давай, давай, грязная похотливая стерва, старайся. Я же вижу тебе это нравится. – Сопя и покряхтывая, Рита самозабвенно копошилась у его ног.
– Кури, кури мою дивную сигару, – покачивая тазом, повторяв он, и ее звучные причмокивания ускорились.
– Ах, какая у тебя задница, белая и роскошная. Сейчас мы на ней чуть-чуть порисуем, – ив следующий миг тонкий кожаный хлыст мелькнул в воздухе, скользнул по красивой ягодице и оставил на ней розовую полосочку. И в это же время он почувствовал, что взрывается изнутри, а она ощутила, как содержимое этого взрыва наполняет ее рот.
А примерно через полчаса, после тихой передышки, подкрепленной новой сигареткой, они поменялись ролями. Рита облачилась в высокие ботфорты и взяла в руку плетку, а Лукин превратился в лакея, ползающего вокруг своей госпожи и, скуля вымаливающего у нее прощения, пока эта полногрудая и роскошная амазонка таскала его на поводке по всей квартире, заставляя лизать свои сапоги.
К вечеру они завершили игры и, выйдя из состояния туманной экзальтации, поговорили за чашечкой кофе о соблазнах и мистической значимости садомазохизма, который в конечном итоге приводит; к душевному просветлению. При этом сексуальные союзники ссылались на Достоевского, утверждавшего, что высшее наслаждение находится на кончике кнута.
– Причем заметь, – убежденно говорил Лукин, – что все великие люди так или иначе являлись садомазохистами. В этом-то и заключается оккультная тайна: только пройдя через унижение, можно обрести истинное величие и силу. Только смешавшись с грязью сможешь познать истинный вкус земли. А земля тебе даст силу, с помошью которой ты сможешь преодолеть ее собственное притяжение Вот почему великие мира сего начинали свой путь в недрах страдания и унижения. Наполеон, Достоевский, Гитлер – в жизни вели себя как самые настоящие мазохисты.
Относительно Гитлера Рита несколько смутилась:
– А что, фюрера ты считаешь тоже великим?
– Безусловно. Он был воплощением абсолютного зла. И в мире существует не только великое добро, но и великое зло, я имею в виду ту силу, заряд которой оно в себе несет. Мир наполнен злом, и его пророки обладают несомненной властью.
– Ты хочешь власти?
– Я хочу быть сильным. А ты?
– Я тоже.
– А зачем тебе сила? Ради каких амбиций ты хочешь ее получить? Ты вынашиваешь далеко идущие планы?
– А ты свои планы знаешь? Мне, например, понятно одно – когда я тебя луплю и унижаю, мне приятно. Я получаю удовольствие.
– И оргазм сотрясает твое холодное надменное существо… понимаю… но что дальше? Секс только ради секса – это телячье удовольствие. Он таит в себе гораздо большие глубины, сокровенные мистические глубины.
– Меня мало интересуют эти глубины. Меня интересует только мое удовольствие.
– Но и карьера ведь тоже?
– Разумеется. Конечно, я предпочитаю заниматься интеллектуально-изысканным трудом, чем какой-нибудь потной нюрой водить переполненные трамваи.
– Но когда мы с тобой занимаемся нашими играми, ты, становясь на четвереньки, сравниваешься с этой самой нюрой. Вы обе – всего лишь текущие самки.
– Да, но затем я стремительно превращаюсь в повелительницу, властную и сильную. Эта траектория взлета и является пиком морального наслаждения. Это – мощный душевный оргазм.
– Ну а с другими мужчинами ты пробовала заниматься тем же, что и со мной?
– Кое с кем занималась, но не с такой силой.
– Как это понимать?
– Очень просто. Дело в том, что ты являешься довольно своеобразным субъектом, и твое своеобразие заключается в твоей откровенности. Ты не скрываешь свою внутреннюю грязь, свою внутреннюю патологию, которая, безусловно, таится в каждом человеческом существе. Ты выплескиваешь содержание своего дна и любуешься им. В этом смысле ты страшный человек, и это меня к тебе влечет. Ты совершенно открыто демонстрируешь свои пороки и кричишь: «Вот посмотрите, какой я злой, порочный, гадкий!», и тут же добавляешь: «Но как я прекрасен». Ты навалишь кучу дерьма и все предлагаешь полюбоваться твоим дерьмом.
– Да, я люблю красоту порока. В этом даже есть и какое-то чисто эстетическое наслаждение. Но ведь ты также порочна, и еще как порочна. Я пробовал экспериментировать со многими женщинами, и многие из этих многих просто с ужасом принимали мои предложения. Просто залезть в постельку – пожалуйста, это мы с удовольствием. Но когда дело доходило до игр, они начинали выглядеть ошарашенными и чуть ли не шокированными.
– А ты бы попытался хоть одну из этих многих расшевелит своими теориями о мистической силе неординарного секса…
– В том то и дело, что пытался, но из этого ничего не получилось.
– Значит, плохо пытался.
– Это как?
– А так, что внутри почти каждого человека находятся не се всем обычные переживания, которые он, сам того не ведая, хотел 6i реализовать. Ты слишком фиксирован на себе и своем эксцентричном эгоцентризме, а потому ты плохо наблюдаешь за людьми И вследствие этого тебе, наверное, неведом тот факт, что если женщине очень нравится какой-нибудь мужчина, то она ради него может пойти на многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17