– Извини, занята, – я тоже послала ей улыбку, – деловой разговор. – В трубке вновь бормотал автоответчик Гордона Сгори.
– Правда, здорово? – конспиративным шепотом вопросила Софи и уточнила: – Я про наши новости.
Я отняла трубку от уха и сунула ей под нос. Похоже, мое объяснение слишком сложно для ее понимания. Может, наглядность подействует.
– Когда Шейла сказала мне…
Боже. Только не это. Неужто явилась позлорадствовать?
– …она очень тепло ко мне отнеслась. Польщена. Шейла меня так высоко ценит.
Видите? До нее не дошло.
Телефон Гордона Стори вырубился. Надо думать, из солидарности со своим хозяином, хотя тогда я этого не знала. Я нацарапала на клочке бумаги его рабочий номер и протянула Софи:
– Будь любезна, звякни туда еще разок-другой. Если застанешь кого-нибудь, попроси перезвонить на мой сотовый.
Мне пора было уносить ноги. Я подхватила сумку и потянула свой блокнот из-под задницы Софи. Она услужливо сдвинулась, и я изобразила самую широкую улыбку, какую смогла, учитывая, что к этому моменту уже почти ослепла. Софи стала еще ярче за то время, что проторчала около меня. Ее груди под канареечной тканью буквально извергали лучи света, как мощные фары на сельской дороге.
В машину я садилась, вероятно, в тот самый момент, когда санитары везли Гордона Стори через обеденный зал «Pain et Beurre» к карете «скорой помощи». Насколько я знаю, его состояние было стабильным и он уже пришел в себя настолько, что попросил санитаров притормозить у кассы, где достал из бумажника кредитку и расписался на квитанции. Произошла небольшая задержка, пока официантка звонила и проверяла состояние счета, но вскоре каталка оказалась на улице.
Вернувшись из мужской уборной, Арт как раз успел увидеть, как его старшего брата засовывают в «скорую». Арт был в шоке. Всего минуту назад он гулял в садах Лувра с аппетитной цыпочкой, а теперь колотил в дверь микроавтобуса.
– Подвинься, парень, я с вами, – сказал он санитару. – А что это с ним? Это из-за свинины?
4
Арт
Жизнь коротка… но бог ты мой, вечер четверга нескончаем.
Бретт Уайтли
К свинине я отношусь с подозрением. Я не еврей, но очень уважаю эту нацию. Неспроста же целое племя весьма неглупых людей, многие из которых могут позволить себе любые блюда, решило воздержаться от вкуснейшего мяса! Отказаться от яичницы с беконом? От свинины под ореховым соусом? Нет, тут явно что-то кроется.
Однако в тот день, когда у брата случился инфаркт, мне не удалось развить свиную тему перед санитарами, потому что Гордон попросил меня остаться и присмотреть за его машиной. Гордон обожает свою машину.
– Отгони ее к моему офису, – сказал он слабым шепотом. – Там у меня на столе лежит органайзер. Привези его в больницу вместе с моим плащом и портфелем. И не забудь позвонить Мишель.
Мишель – жена Гордона и моя невестка. В обычной ситуации я скорее откусил бы себе ногу, чем стал ей звонить.
– И еще, Арт, – шепнул Гордон, – пообещай мне кое-что.
Я наклонился и взял его за руку. Уже много лет я касался его руки только в кратком пожатии. Его ладонь оказалась мягкой и пухлой. Как у ребенка. Я крепко сжал ее и навис над Гордоном, как мать над малышом на оживленном перекрестке. В ту минуту я был готов ради него на все: я продал бы дом (если бы он у меня был), прошел босиком через весь континент, пожертвовал бы почку.
– Все, что хочешь, Гордон. Ты только скажи.
– Не кури в моей машине.
Гордон ездит на «вольво» новейшей модели, где есть все новейшие прибамбасы: навигационный контроль, кондиционер, воздушные подушки и автоматический регулятор высоты кресла. Приборная доска оснащена всеми вообразимыми датчиками и предупреждающими сигналами, кроме одного-единственного, который был по-настоящему нужен Гордону в тот день, – «угроза инфаркта».
Я езжу на классическом, чтобы не сказать потрепанном, серебристом «ситроене» с регулируемой подвеской (иногда регулируемой, если уж начистоту).
В тот день я, как обычно, опоздал на обед – нарезал круги по кварталу в поисках места для парковки. Мимо окон «Pain et Beurre» я проезжал чуть ли не каждые пять минут и ободряюще махал Гордону, который ждал меня в кафе. Видимо, мне не удалось взбодрить его как следует.
– Ну вот, теперь нет времени по-человечески поесть, – простонал он, когда я наконец уселся за столик. – В два часа у меня сеанс. Новая клиентка.
Гордон терпеть не мог упускать дежурное блюдо, особенно по пятницам, когда ему не светит домашний ужин. У Мишель пунктик: готовка по пятницам – великий грех для католика.
– Грех готовить мясо в постный день, Мишель, – возражал Гордон в тех редких случаях, когда ему хватало духу постоять за себя. – Это не значит, что надо ходить голодными!
Будь он посмелей, мог бы начать с того, что Мишель вообще не католичка, но на такой довод он ни разу не отважился. Никто не смеет перечить Мишель. Кроме меня. Нельзя сказать, что я нарочно стараюсь вывести ее из себя, – она как-то сама собой выходит. Мишель меня на дух не переносит и считает неудачником, потому что у меня нет нормальной работы.
– Он скульптор, Мишель, – говорил Гордон, когда чувствовал прилив храбрости и знал, что я нахожусь в пределах слышимости. – Ты же знаешь, что он скульптор.
– Скульптор, ха! – отвечала она. – Да уж, я помню это «Будущее в руках»!
Мишель то и дело поминает «Будущее в руках» – скульптуру, которую я подарил им с Гордоном на свадьбу. Очень недурственная вещь, по моему разумению. К несчастью, Мишель не разделила моего мнения, и с тех пор отношения между нами напряженные. Она ясно дала мне понять, что мой подарок ей мерзок, поскольку она желала получить электродуховку из своего списка необходимой техники.
Короче, вы понимаете, почему я вернулся за столик и опрокинул в себя остатки красного вина, прежде чем взять мобильник Гордона и сообщить Мишель скверные новости. Гордон мог бы попросить у меня чего полегче – например, пожертвовать почку.
Когда Мишель услышала мой голос, повисла долгая пауза. Скорее всего, Мишель раздумывала, бросить трубку сразу или сперва сказать мне какую-нибудь гадость. К тому же я застал ее врасплох – определитель высветил номер Гордона, и она, конечно, рассчитывала услышать Гордона.
– С какой стати ты взял телефон моего мужа, Стори? Твой брат знает?
Мишель всех называет по фамилии. Сейчас она завхозша, заведует инвентарем в какой-то фирме, но в молодости была учительницей математики в школе для мальчиков. Видимо, там она и подцепила привычку обращаться к людям по фамилии.
Спасибо одной из официанточек – успела выдать мне полную хронику событий, поэтому я смог подробно объяснить Мишель, что случилось с Гордоном. Впрочем, некоторые детали я опустил. Ей совсем ни к чему было знать, что сам я в тот момент развлекался с аппетитными цыпочками в Париже.
– Я отгоню его машину к офису, – напоследок сказал я, – а потом схвачу такси и поеду прямиком в больницу. Встретимся там.
– Спасибо, Стори, – тихо отозвалась Мишель.
Я старался говорить как можно спокойнее, хотя это было нелегко из-за дрожи в голосе Мишель. Никогда прежде ее голос не звучал так… беззащитно. Мишель у нас женщина суровая, от ее обычного тона у любого мужика яйца могут отсохнуть. А теперь у нее был тоненький такой голосочек, и это меня напугало. Я будто снова почувствовал мягкую пухлость руки Гордона. Первый раз в жизни мы с Мишель оказались по одну сторону баррикады. На целую секунду.
– Тебе незачем ехать в больницу! – Она взяла себя в руки. – Я отвезу туда маму с папой и позвоню тебе, когда появятся новости. – Ее голос уже набрал прежнюю силу. – Да! Еще одно, Стори…
– Что?
– Мы не любим, когда курят в нашей машине.
Я отключился и закурил. Каких-то полчаса назад мой единственный брат сидел напротив меня, взвинченный и голодный (Гордон всегда голодный). Его портфель до сих пор стоял на полу, его плащ висел на стене. Но его самого не было.
Мне, конечно, стыдно за себя, но я встал и обшарил карманы его плаща в надежде откопать бумажник. Поймите, я-то не видел, как ОН оплатил счет, а сам я, увы, был на мели. Я не ограничился булочкой и заказал суп только потому, что Гордон сразу же пообещал заплатить за нас обоих.
– Возьми суп, – сказал он. – Я угощаю.
– Суп не буду.
– Будешь. Тебе непременно нужно поесть горячего.
Бумажника в его плаще не оказалось. И в портфеле тоже. Там была газета, шариковый дезодорант (Гордон ведет вечный бой с потом) и освежитель дыхания в бутылочке (то же самое с запахом изо рта). Под всем этим лежала папка, приготовленная для новой клиентки.
Должен сказать, что парень я, как правило, непрошибаемый. Наподобие боксерской груши: тресни меня – отскочу и тут же вернусь на прежнее место. Но у каждого бывают такие дни, когда все словно объединяются, чтобы послать вас в нокаут: один… два… три… КОНЕЦ!
Похоже, у меня как раз выдался такой день. Один – я провел утро в адвокатской конторе, бичуемый моей бывшей женой Марлен. Два – умирает мой старший брат (пусть и ненадолго). Три – мне нечем заплатить за обед. А еще предстоял финальный удар: перегнав машину Гордона, я должен был встретиться с агентом по недвижимости, который давно угрожал сменить замки в моей студии, если я не заплачу за аренду.
– Жаль, что так вышло с вашим другом, – сказала официантка, наклоняясь, чтобы забрать пустую винную бутылку.
Я не стал просвещать ее насчет нас с Гордоном. Но должен признаться, что мне порой бывает грустно и даже одиноко из-за того, что никто не признает в нас братьев. Я часто жалел, что мы не похожи. Ну не круто ли: входишь в какой-нибудь бар со старшим (хорошо бы красивым) братом, и все сразу понимают, что вы родня. Это как будто подтверждает твое право на существование. Понимаете, один человек всегда может оказаться генетической ошибкой, но если вы похожи на кого-то, а кто-то похож на вас, значит, ваш генетический код одобрен мирозданием. Вы – часть Великого Плана!
У нас с Гордоном не вышло. Прежде всего, он старше меня на восемь лет. Я тощий, а он плотный. Я брюнет, он почти блондин. У меня волосы густые и вьются, а у него… хм… постепенно исчезают.
– Ой, чуть не забыла его квитанцию! – спохватилась официантка и полезла в карман передника. – Простите. Такая суматоха поднялась.
Выпучив глаза на бумажку, я представил себе, как Гордон одной рукой отпихивает старуху с косой, а другой расплачивается за суп, съеденный младшим братом. Он умудрился даже высчитать чаевые. Ровно десять процентов – не больше, не меньше. Даже по пути в палату интенсивной терапии Гордон не позволил себе безалаберности в расчетах.
Я был спасен, но какой ценой! Не сиди я в «Pain et Beurre», где сострадание не в ходу, я наверняка всплакнул бы.
5
Джули
Прямая – это точка, которая вышла прогуляться.
Пол Кли
Я сидела за рулем своей машины и ела раскисший салат из лоточка, когда мой мобильник наконец-то подал голос. Звонила Софи да Лука, чтобы сообщить мне рабочий адрес Гордона Стори. Она нашла тот затерявшийся клочок.
– Ни за что не угадаешь, где он был! – хихикнула она. – Приклеился мне на попу! Ребята из спортивного отдела сказали. Я на нем сидела, представляешь!
Какая радость. Я вовсе не пришла в восторг от того, что мои рабочие материалы красовались на корме Софи. Это выглядело дурным предзнаменованием. Но переживать мне было некогда, и я внесла задницу Софи в мысленную памятку, чтобы попереживать позже, на досуге. Мне требовалось собрать мысли в кучку и в темпе двигать на встречу с мистером Стори.
Его «школа» помещалась в небольшом здании офисного типа, где раньше обитали налоговые инспектора и педикюрши, а теперь свили гнездо всяческие специалисты по личностному росту. Кабинет оказался на втором этаже, в дальнем торце коридора. Добираясь туда, я миновала двери консультанта по бизнесу, консультанта по отношениям, консультанта по саморазвитию, имиджмейкера и собрата мистера Стори – психотерапевта Далласа Улога. Его заведение именовалось «Центром творческого подхода к жизни».
Светящееся табло с логотипом над дверью Гордона Стори гласило:
УСТАЛ ОТ ЖИЗНИ ВО ТЬМЕ? СДЕЛАЙ РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАГ К СВЕТУ!
Сделать шаг, однако, не удалось, поскольку помещение было заперто, что могло значить одно из двух: либо Гордон опаздывал еще больше, чем я, либо он уже махнул на меня рукой и ушел. Сквозь тонированное стекло двери мало что можно было рассмотреть, вдобавок в офисе было темно (вот вам и девиз!). К счастью, из соседней, приоткрытой, двери мистера Улога доносилась очень занятная беседа, что и помогло мне скоротать время.
Психотерапевт заканчивал сеанс, изрекая все, что можно ожидать в подобном случае. У него был глубокий, хорошо поставленный голос диктора, и все свои фразы он разделял долгими доверительными паузами. Такая манера речи вызывает невольное почтение.
– У нас с вами большие планы на эту неделю. Мы определили наши цели и способы их достижения. Мы стоим на пороге великого прорыва, который изменит всю вашу жизнь.
Ответа клиента я не услышала – скорее всего, он беспрестанно кивал. Как игрушечный песик на приборной доске машины.
– Видимо, – увещевал мистер Улог, – нам предстоит великая неделя. Мы обязаны сделать ее великой. Это в ваших силах, я точно знаю. Вы меня понимаете?
Наверное, клиент уже не кивал, а мелко тряс головой.
– Я верю, вы достаточно велики для этого. Вы гигант, и вы непременно сделаете гигантский шаг вперед.
Я еле успела отскочить от двери, когда мистер Улог распахнул ее. Его клиент был прямо у него за спиной, хотя сперва я этого не заметила. «Гигант» оказался малогабаритный – почти кукольный, но идеально сложенный человечек в двубортном пиджаке, смахивающий на одного из тех пажей, что держат кольца во время венчания. Его макушка не доходила и до средней пуговицы рубашки психотерапевта.
На Улоге бросались в глаза синий костюм, красный галстук и дорогой загар. Едва увидев меня, он отработанным движением выбросил руку для пожатия и принялся источать радушие. Я объяснила, что жду его коллегу. Улог сник, но свою визитку мне все же всучил:
ДАЛЛАС УЛОГ,
Психотерапевт
Каждый человек – это жизнь, которая жаждет сбыться!
Затем он повернулся и эдак деликатно подтолкнул вперед своего клиента. Человеку среднего роста достался бы тычок в спину, но клиент был настолько мал, что ладонь мистера Улога опустилась на его затылок, – можно сказать, «гигант» получил затрещину. Однако человечек понял намек и представился, тоже снабдив меня визиткой:
ТОМАС КОРЕЛЛИ,
Театральный агент
Зажигаю звезды!
Визитку я взяла, точно зная, что она мне не понадобится. Моя мать Дебора – театральный агент, причем очень известный. (Да-да, та самая Дебора Тринкер.)
– Видите? Проще простого! – сказал Улог, провожая клиента до лестницы. – Каждая встреча – это шанс.
В эту самую минуту из-за угла коридора вывернул долговязый, худющий парень и рванул вперед, едва не опрокинув Улога и «гиганта». Тогда я не знала, что это Арт, и приняла его за Гордона Стори. Вполне логичный вывод, между прочим, учитывая, что я стояла возле кабинета Гордона Стори, а долговязый скакал к двери, звеня ключами.
Правда, его видок слегка сбил меня с толку. Футболка, джинсы, ковбойские сапоги и «конский хвост» как-то не вязались с моим представлением о психотерапевтах вообще и мистере Стори в частности. После нашего единственного телефонного разговора я почему-то воображала человека постарше, в костюме, с тщательно прикрытой лысиной. Долговязый ни капельки не походил на психотерапевта. Он выглядел полной противоположностью Улога.
В кабинет он ворвался, даже не глянув на меня. Я вошла следом и представилась:
– Джули Тринкер.
Он либо понятия не имел, кто я такая, либо плевать хотел на клиентов.
Меня здорово подмывало развернуться и сию же секунду уйти. Я бы так и сделала, будь у меня сил побольше. Но утренняя встреча с Шейлой меня подкосила. К тому же я понимала, что, если откажусь от этого терапевта, придется искать другого, а значит, снова звонить, договариваться, еще и оправдываться перед Шейлой. Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания так напрягаться. Это на меня не похоже, понимаю, но в тот момент я подумала: что толку лезть из кожи вон, если тебя все равно никто не оценит?
Вот почему, вместо того чтобы продемонстрировать Арту Стори свою спину, я топталась у него за спиной, пока он шарил на столе, что-то выискивая. Через какое-то время я решила напомнить о себе:
– Я – Джули Тринкер.
Одна стена большой комнаты, отделанной в серых и бледно-розовых тонах, пестрела дипломами в рамочках и жизнеутверждающими изречениями, другую занимала доска вроде школьной и репродукция кого-то из фламандцев. Минимум мебели: серый пластиковый стол в углу, у окна; рядом картотека; в центре, друг напротив друга, две кожаные банкетки. И огромное неиспользованное пространство голого пола.
Грохнул задвинутый ящик стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26