– Я их заставила повесить эту бумажку, – сообщила Мишель. – Я настояла. Что тут творилось! Ты не представляешь! – Она осеклась, вспомнив, с кем разговаривает. – Хотя ты-то, наверно, как раз представляешь. Одним словом, все это нужно было прекратить! – Мишель с силой дернула молнию на сумке. С силой и злобно. – Кстати, не верь всяким ужасам про рак. Вряд ли все на самом деле так плохо. После того, что я видела…
Как я понял, Мишель неожиданно вернулась в палату прошлым вечером: перекусила в больничном кафе и решила еще раз взглянуть на Гордона, прежде чем идти домой. В палате стоял полумрак, светились только ночник да луна в окне. Сначала Мишель не заметила ничего необычного. И если бы кто-то вдруг не захихикал, она могла бы уйти, так и не сделав своего открытия.
– Господи, это было так… так… – Не найдя подходящего слова, Мишель зашипела, брызгая слюной.
– Как – так? – уточнил я.
Хорошенькое же было дельце, если даже Мишель не может подобрать слов!
– В общем… тут был мужчина. Лет пятьдесят с чем-то. Может, шестьдесят. Рак предстательной железы. Лежал тут, на полу.
Мишель кивнула на блестящий голубой линолеум за кроватью Гордона, под окном. Знакомое местечко. Когда я приходил к Гордону поздно вечером, то сам часто сидел там, прислонясь к стене. Туда попадал лунный свет; единственный уголок в палате, где можно было забыть, что ты в больнице. Как раз в прошлое полнолуние сестра Крисси помогла мне подкатить туда кровать с Гордоном, и лунный свет падал ему на лицо. Подсвеченный луной Гордон лежал как Тутанхамон двадцать первого века.
– Он… был с женщиной, Стори.
– И?
– А ты как думаешь?
– Они что, занимались любовью?
Мишель нетерпеливо втянула воздух.
– Они спаривались, Стори. Совокуплялись.
Мишель умеет найти слова, которые на корню убивают всякое чувство. Меня до сих пор шокирует ее вульгарность. Мишель непримиримый борец против «нежностей».
– Так-то вот, Стори! Они занимались сексом в больнице. На полу. При коматозном больном. – Мишель чеканила каждое слово. Ей требовалось, чтоб я проникся таким же отвращением, как и она. – Оба совершенно голые. Она тоже старая, его возраста. Вроде бы жена. Бог мой, только представить…
Она зажмурилась. Видно, освежала память.
– Все было видно. Луна светила прямо на его… Хотя тебе не интересно.
Еще как интересно!
– И что потом?
– Разумеется, я нажала экстренный вызов. И через какое-то время – кстати, очень долгое – явилась медсестра. Постарайся не попасть сюда с сердечным приступом. Эту их кнопочку я бы назвала «приду когда захочу», а не «экстренный вызов»! Пока она дошла, любовнички уже смотались. Спрятались в другой палате. Я хотела вызвать полицию, но все сговорились покрывать эту парочку. «Жертва рака». «Плохой прогноз». «Очень болен». Ля-ля-ля. Куча оправданий. Уши вянут слушать. Я им сказала: «Если ты умираешь, это еще не значит, что можно вести себя как животное. Или теперь не модно умирать достойно?» Мишель подхватила сумку.
– Я думаю, это еще не все. Женщина, которая разносит чай, кое-что мне порассказала. Похоже, вчера был не первый раз. Представляешь? – Тут Мишель остановилась, потрясла головой и поморгала, будто вдруг поняла, что всеобщая глупость заразна. – Господи, кого я спрашиваю!
Позже, в больничном кафе, Тайте сделал мне вполне приличный кофе – три четверти сливок, – и я подсел за дальний стол к Марии. Она тонула в квитанциях и кассовых чеках. Мария вечно занята бухгалтерией.
Она уже знала про ночных визитеров в палате Гордона (Мария знает все). Да, Мишель не ошиблась. Это был не первый раз.
– Каждую ночь. Иногда дважды за ночь. – Мария улыбнулась. – Всем бы так.
Судя по всему, Фатима – продавщица чая – разнесла по больнице весть про Гордонов стояк. И народ потянулся к нему в палату – увидеть чудо собственными глазами. Очевидцы заверяли, что его жезл наделен великой силой.
– Хочешь сказать, член моего брата теперь вроде как святыня? – Это не укладывалось у меня в голове. – И к нему идут паломники?
Мария перекрестилась и улыбнулась. На миг темные мешки у нее под глазами разгладились и в улыбке проглянули Неаполь, Софи Лорен, загорелые ноги, черные летящие юбки.
– Говорят, в нем сила, Арт, – шепнула она. На ее груди блеснуло золотое распятие. Она сделала большие глаза. – Люди зовут его «Лурд любви».
Лурд любви? Палата 417 – храм? Мой брат – монах-чудотворец?
Многое встало на свои места. Я вспомнил, сколько раз заходил к Гордону и заставал там парочки студентов-медиков – опустив головы, они нервно листали его карточку. Как-то вечером там ковырялись медсестрички – шарили под кроватью, якобы искали пропавший градусник. И еще я вспомнил кое-что про Сандру и Тони.
Всего пару дней назад я застал их практически в шкафу с одеждой Гордона. В тот момент я слегка удивился, но Сандра только улыбнулась и прошмыгнула мимо меня за сумочкой. Тони провел пальцами по притолоке, будто проверял, нет ли пыли.
– Наводим чистоту, Артур! Эти больничные халтурщики дня не продержались бы у меня на фирме.
Я прокрутил в памяти ту сценку. Мне показалось – или Тони в дверях и правда потрепал Сандру по прикрытому юбкой тощему заду? И разве в ее улыбке не было чего-то такого, чего я никогда раньше не замечал?
На другой день я сидел в кабинете Гордона. Я раньше времени приехал на пятый сеанс с Джули (что странно для меня), а она опаздывала (совсем уж странно для нее). Меня слегка поташнивало от шестой – за неполный час – сигареты. Пора бросать.
Приступ никотиновой тошноты свалил меня на пол, где я лежал, набираясь сил для предстоящего объяснения. Настал момент истины. Я собирался объявить Джули, что она может заполучить Гордона и Арта в одной роскошной упаковке.
Я планировал провести последний вдохновенный сеанс (возможно, лучший из всех). Напомнить ей, какую работу мы проделали вместе, как далеко она шагнула вперед (и, без слов, – как хорошо нам было вместе). А потом выложить всю правду и надеяться на лучшее. У меня были основания думать, что, несмотря на обман, Джули не будет слишком жестока к старому доброму Горди. Она столько всего хорошего наговорила о нем в нашей предлюбовной беседе! Этот парень явно произвел на нее большое впечатление.
– А, солнышко! – Я отскреб себя от пола при виде ножек Джули на пороге комнаты. – Классно смотритесь!
– Вы тут? – Она сконфузилась, будто это ее застали врасплох. – Я думала… Я так опоздала, думала, вы уже ушли… Я хотела оставить записку. Дело в том, что… Гордон, я сегодня не могу.
Она смотрела куда угодно, только не на меня.
– Сеанса не будет?
– Простите, нет. У меня работа… Мне надо… Работа?
Меня бросили. Сирена не желала видеть старого доброго Горди. (Зато я точно знал, что она хочет видеть Арта – у них тем же вечером было назначено свидание.)
Джули роскошно выглядела – что делало пилюлю только горше. В ней еще пульсировала память о нашей первой гонке. С одной стороны, мне надо бы радоваться, но почему-то я почувствовал себя обкраденным.
– Боюсь, придется пропустить всю неделю. Очень жаль.
– Да ничего вам не жаль, солнышко.
Она слегка оторопела.
– Ну что вы, Гордон! Мне правда очень жаль.
Я заметил, что Джули тоскливо смотрит на свою сумочку. Она положила ее на стол, когда вошла, и теперь раздумывала – когда можно ее подхватить, не потеряв скорбную мину. Ей не терпелось убраться из кабинета (и добраться до Арта).
– Что нового, солнышко? – спросил я. – Что за секреты?
Она первый раз посмотрела мне прямо в глаза.
– Ничего. Работа. Мама. Как всегда.
Как сказал один умный человек (по-моему, я), истина порождает истину, а брехня – брехню. Правда, я не думал, что она порождает ее так быстро. Брехня уже порождала брехню. И очень успешно. Сейчас Джули врала явно лучше, чем за всю предыдущую жизнь.
Но неужто она всерьез надеялась обмануть меня ? Да слепой Фредди и тот бы почуял, что она завела любовника!
– Вы кого-то уложили в постель, так ведь? – спросил я страшным шепотом.
Глаза у нее стали огромные. Ага! Теперь-то она была вся внимание.
– Я все понял, еще когда вы вошли, солнышко. Видно за добрую милю. У вас уже и походка далеко не пай-девочки.
Джули оглядела свое тело, словно оно было не ее собственное, а какой-нибудь вихлястой оторвы на субботней дискотеке.
– Можете не темнить, я и так все знаю. Кровь не водица. Он мне рассказал.
Вот он, миг триумфа!
– Кто? – выдохнула Джули.
– Сами знаете.
– Он же обещал ничего не говорить!
– Ну что я могу сказать? Он врун. И первый это признает. Но у вас ведь тоже рыльце в пушку, правда?
У нее в сумке зазвонил мобильник.
– Мне нечего стыдиться, – буркнула Джули, даже не пытаясь добраться до телефона.
Он еще позвонил, смолк, но тут же затрезвонил снова – громко и настырно.
– Возьмите-ка трубку. А вдруг это он? – поддразнил я.
Изрядно выждав, Джули выудила телефон из сумки, отвернулась и с кем-то тихо заговорила. Когда она повернулась обратно, то чуть не плакала.
– Мне надо идти. Что-то с мамой. Джули схватила сумочку и ринулась в дверь. В коридоре она чуть не сбила кого-то с ног.
– Ой, прости, Томас! – услышал я. Томас? О черт. Томас Корелли.
Не знаю уж, сколько времени он проторчал там, у открытой двери. И сколько успел услышать. Но явно достаточно, чтобы откреститься от меня раз и навсегда. Видимо, я разочаровал его до глубины души. Мое поведение было недостойно высокого звания психотерапевта. Позор!
– Ну зачем, зачем ты это сделал? – вздохнул Томас и прошел к столу.
– Что конкретно?
Томас достал бумажник и вытряхнул оттуда наши новые визитки.
– Эти были лучше всех, – сказал он и отправил их в урну.
– Попробуй влезть в мою шкуру, старик. Не так уж много я прошу.
Томас подкатил к себе вертящийся табурет, подкрутил его под свой рост и запрыгнул на сиденье. Вот чего у него не отнимешь: он всегда готов выслушать. Это очень ценно.
– Так вот, представь: я жду Джули, собираюсь устроить последний сеанс. Готовлю что-нибудь ударное, финальный аккорд – как в той книжке, что ты мне дал. Отличная, кстати, книжка! Джули, понятно, не знала, что это будет последний сеанс. Но я-то знал, что пора прикрывать лавочку. Я хотел все ей рассказать.
Томас скептически хмыкнул и покрутился туда-сюда на своем табурете. Если я что-то понимаю в языке тела, это был плохой знак.
– Да, хотел! Но она не дала мне ни малейшей возможности это сделать. Она впорхнула сюда – причем опоздала – и давай врать, почему не может остаться. Старик, я же чувствую, когда меня отшивают. А меня именно что отшили. Ей-богу. И это после всего, что я для нее сделал. Она же сама признала, что я ей очень помог. И после этого больше не желает меня видеть. Я столько времени убил на ее проблемы! Сделал всю черную работу. А теперь ей подай что-нибудь получше. Теперь она только и думает, с кем бы переспать. И цепляется за первого подвернувшегося сопляка! А я-то надрывался! И ты тоже, не забывай.
– Да ты сам и велел ей с кем-нибудь переспать, забыл? Цель ей поставил! Хочешь сказать, что теперь ревнуешь?
Ревную? Я?
– Да, блин! Ревную! И ты бы тоже ревновал на моем месте.
– Не думаю.
– Ревновал бы! Представь, если б это был твой брат.
Томас и глазом не моргнул – как будто каждый день слушал скорбные саги о предательстве в семье.
– Ты сам и есть твой брат, – сухо напомнил он. – Или ты забыл, что она спала именно с тобой?
– Ну и что? Это неважно, раз она не знает, что спала со мной. Вот что самое паршивое, Томас. Джули думает, что спала с ним. И даже просила его не говорить мне, можешь себе представить? Я ничего не придумал. Она хотела, чтобы родной брат мне соврал. Давай пока оставим в покое мои грехи и подумаем, что все это говорит о ней. По-моему, это гадко, как ни посмотри.
– Так ты спал с клиенткой или нет? Законник несчастный!
– Я не сторож брату своему. Я за него не отвечаю. Ты даже не знаешь, что это за тип. Раздолбай недоделанный. Воспользовался нашими отношениями, чтобы добраться до Джули. И добрался. Поверить не могу, что она так продешевила.
– И все-таки, Арт, как ни крути, а ты получил, что хотел.
Да?
– Ты про секс? – Господи, он безнадежен! – Старик, секс – ничто. И тело ничто без головы. Ну да, конечно, это было здорово – но ведь она могла получить настолько больше!
– Ты чувствуешь себя обманутым?
Обманутым? Господи! Ну не знаю я!
– Раз так, – Томас спрыгнул с табурета, – представь, каково будет ей, когда она узнает, что Гордон и Арт едины в двух лицах.
Он полез под пиджак и отцепил от рубашки серебряную звездочку помощника шерифа.
– Запуталась в двух братьях, – горько сказал Томас. – В точности как Мэрилин. А ты в курсе, чем там дело кончилось.
Он швырнул звездочку мне на стол, сгреб ключи от машины и вышел.
И едва я успел подумать, что хуже уже некуда, как все стало еще хуже. Зазвонил мой мобильник.
– Стори? Это Мишель.
Я был совершенно не готов увидеть то, что увидел в больнице. Первая мысль: кто-то здорово обделался. Вторая: уж не я ли?
На подходах к палате Гордона передо мной вырос охранник. Шея у него была диаметром с хороший бочонок.
– Простите, – вежливо сказал я, не ожидая подвоха. – Я брат Гордона Стори.
– Кто б сомневался. – Однако туша не сдвинулась с места. Бугай лишь изволил отлепить ладонь от паха и махнуть на небольшую толпу в вестибюле: – Вот и присоединяйся к остальной родне, коли ты брат.
«Родня» оказалась разномастной и явно заграничной: на головах платки, в руках свечи. В основном испанцы и итальянцы, но мелькали французы. Затесался даже русский. Еще имелась парочка из Японии, мальчик на костылях – среднеевропейского вида – и старушка в инвалидном кресле. «Родня» явно устроилась тут надолго. Кое у кого были с собой термосы.
Все пожирали глазами дверь. И меня. Из палаты Гордона доносились возбужденные голоса.
– Слышите тот голос? – спросил я охранника. – Самый громкий? Это моя невестка. Загляните туда и вызовите ее. Это что, так сложно?
– Извини, мистер, не могу. А теперь отвали!
– Мне надо в эту палату.
– Слушай, ты, мудила… – предупредил охранник.
– Я иду туда, парень. Брысь с дороги, – сказал я. Итальянцы одобрительно загалдели.
Громила обрушился на меня, заломил руку за спину, припечатал лицом к двери и раздвинул ноги. А уж несло от него! Запах самца с бычьей шеей: приторный лосьон после бритья, пот, усиленный синтетикой, табачище (черт, правда пора бросать).
Если бы Тони не стоял у выхода из палаты и не услышал нашу возню (и итальянское улюлюканье), все могло кончиться плохо. Или даже еще хуже. Хотя, по мне, все и так получилось паршиво.
– Скверные дела творятся, Артур, – вздохнул Тони и тихонько прикрыл за нами дверь палаты. – Совсем скверные.
В палату набилось с десяток человек: Мишель, Сандра, Тони, двое врачей, заведующий больницей и личный терапевт Гордона. Сестра Крисси молча стояла у изголовья, ее рука лежала на подушке у самой щеки Гордона. Самое странное, что в углу, спиной ко мне, маячили два полицейских в форме. Они с кем-то беседовали.
– Не пугайся, – шепнул мне Тони, – с Гордоном все в порядке. Ничего плохого ему не сделали, но… Артур, сынок, не знаю, как и сказать… В общем, им… попользовались.
Я посмотрел на Гордона. По виду он и вправду был в норме: покоился себе на кровати, с безмятежностью на лице и бодрым стояком. Его волосы уже доросли до плеч и лежали густыми каштановыми волнами.
– На свете много очень больных людей, – продолжал Тони. – Особенно женщин. Они ходят по улицам и свободны как пташки. Но там, – он постучал себя по виску, – в божьем компьютере, у них разруха. Ку-ку. – Тони мотнул головой в угол палаты. – Во-он как раз одна такая. Лежала ночью в отдельной палате – ей делали томограмму или еще что-то. Сандра сказала, ее привозили и раньше. Видимо, она выбралась в коридор и забрела сюда. Мишель застала ее… ну, в процессе.
В этот момент полицейские обернулись и шагнули друг к другу, чтобы сверить записи. За ними обнаружился стул, а на нем – немолодая женщина с блаженным лицом. Она вся сияла: ярко-голубые глаза блестели, щеки раскраснелись. О боже. Дебора Тринкер.
– Она говорит, что ее сюда привели, Артур. Что ее позвала высшая сила или еще какая-то дребедень, – бубнил Тони. – Твердит, что не делала ничего плохого. Но Мишель обнаружила ее на кровати, верхом на… э-э… скажем, удлинении Гордона. Когда пришли медсестры и стали ее оттаскивать, она вцепилась в него, извиняюсь, как птичка в жердочку. Чуть не стащила Гордона с кровати вслед за собой.
Я посмотрел на мать Джули, и она мне подмигнула. Дебора совершенно не выглядела чокнутой. По крайней мере, в сравнении с тем, как она выглядела на днях в собственном саду.
Но Тони разошелся:
– Между прочим, она, судя по всему, не первая. Эта женщина, которая развозит чай, – как ее, Фатима? Кстати, мне она сразу показалась подозрительной. Когда она была поблизости, я всегда просил Сандру покрепче держаться за сумочку. Так вот, Фатима, оказывается, продавала билеты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26