Глава 8
В понедельник утром я готовилась к выходу на работу. Села за туалетный столик и слой за слоем нанесла на лицо крем. От слез кожа высохла и покраснела, став наощупь как потрескавшаяся оберточная бумага.
Солнечный свет в спальне не скрывал ничего: пронзительно-синяя вена на ноге от переживаний – темные круги под глазами, а ведь когда-то все было безукоризненным. Минутку. В зеркале – какая-то другая женщина. На самом деле я молода и счастлива.
Я выбрала летнюю футболку, льняной брючный костюм и черные лодочки без каблуков. Накрасила ресницы, провела по губам красной помадой и причесала волосы, все еще блестящие и послушные. Затем, пока Петрушка колонизировала мои колени, накрасила ногти воинственно-красным лаком. Это было мое обмундирование, лучшее, что у меня имелось, но когда я поднялась и Петрушка, протестуя, соскользнула на пол, я обнаружила на невысохшем лаке прилипшую кошачью шерсть.
– Ну ты и негодяйка, Петрушка.
Зеленые глаза воззрились на меня. «А ты дура, Роуз», – казалось, говорили они.
Отодрав с ногтей шерсть, я спустилась на кухню. Дотронулась до кофейника, но передумала пить кофе; попыталась съесть банан, но не смогла.
Погода на улице обещала быть славной, и, как консьержка или смотритель музея, я обошла все комнаты, раздвинула шторы, взбила подушки, вытерла пыль, ища утешение в обыденных, привычных действиях. В неподвижной тишине тиканье часов в гостиной казалось необычно громким.
Сумка с книгами была там, где я ее оставила. Я проверила, все ли на месте: статья, которую я должна была отредактировать; пара писем, которые следовало прочесть; роман, кулинарная книга и биография – обычно я просматривала книги, прежде чем отправить их на рецензию.
Перекинув сумку через плечо, я вышла, оставив за дверью прохладную гостиную с тикающими часами; сад с каплями легкого дождика на траве; супружескую спальню, где когда-то давно Натан шептал мне, как ему повезло, какой он счастливчик, что у него есть я, и в ответ на его слова я с благодарностью вздыхала в ночи.
Я вышла из офисного лифта, заставляя себя успокоиться и быть естественной. Дженни из отдела кадров ждала лифт. При взгляде на меня выражение ее лица сменилось легкой паникой, и я подумала: надо же, как быстро все стало известно. Правда, я и не надеялась, что сплетни минуют нас с Натаном. Давая Дженни возможность собраться с мыслями, я сделала вид, будто перекидываю тяжелую сумку с одной руки на другую.
– Доброе утро, Дженни.
– Послушай, – пробормотала она, – я хочу, чтобы ты знала…
В офисе над Дженни жестоко подшучивали: хотя на бумаге она была специалистом по персоналу, в реальности общение с людьми у нее не выходило, и она никогда не могла закончить предложение. На этот раз она попросту влетела в лифт; двери, щелкнув, закрылись.
Не очень хорошее начало. По пути к рабочему месту я призывала на помощь самообладание и чувство юмора: они мне понадобятся, чтобы пережить долгий день. Затем я с потрясением осознала, что мне даже не хочется, чтобы наступил вечер. Ощущая тошноту и дрожь, я рухнула в кресло, и на глаза мне попалась фотография.
Лицо Натана улыбалось мне, и я попробовала мысленно переключиться. По мнению Ианты, в этом мире мы проходим испытание. Я всегда смеялась при этих ее словах, говорила, что она слишком старомодна, слишком предана Новому Завету. Я возражала маме, даже когда понимала, что она права.
Автомат с кофе щелкнул и выплеснул струю. Ксерокс выплевывал горячие листы бумаги с едким запахом. Трескотня и шум офисной жизни окутали обитателей здания, изолировав их толстыми полистироловыми стенами привычки.
Зазвонил телефон – это был автор, чей роман получил плохую рецензию. Я вежливо выслушала поток желчи, который завершился словами: «Вы все на меня ополчились».
– Вовсе нет. Суть рецензии в том, что книга будет прекрасно продаваться. Мне жаль, что рецензенту не понравился роман.
Он огрызнулся:
– Вам не понравилось то, что я заработал кучу денег.
– Как мило с вашей стороны.
Краем глаза я увидела Натана… в сером костюме, он направлялся в кабинет Таймона. Он не посмотрел ни направо, ни налево. Застигнутая врасплох, я бросила трубку и спрятала лицо в ладонях.
– Роуз, – ко мне подковыляла Мэйв Отли, – ты неважно выглядишь. Я принесла тебе чаю. – Она поставила чашку на мой стол. У нее были шишковатые руки, которые всегда болели. – Положи сахар. Давай, давай, он тебе понадобится.
Мэйв была очень проницательна, но скрывала это. Она мимоходом коснулась моего плеча. Ее сочувствие не было навязчивым, но я никогда бы не подумала, что принять его будет так сложно.
– Спасибо, – выдавила я.
Мэйв возилась с манжетами малинового платья: она предпочитала длинные рукава, чтобы прятать руки. Кажется, она размышляла о том, как бы не переборщить с поддержкой.
– Не позволяй им себя сломать, – наконец произнесла она и вернулась к своему столу.
Мне не хватило ни сил, ни способности сосредоточиться, чтобы понять, что она имела в виду, и я взяла первый попавшийся предмет из ближайшей корзинки на столе. Это оказалась отвергнутая рецензия на книгу Хэла. «Автор книги – мошенник», – самодовольно заявлял критик. Я держала листки между пальцев, похолодевших от шока при взгляде на Натана. Хэл писал слишком хорошо и убедительно, чтобы получать положительные рецензии. К тому же в нем всегда присутствовал специфический английский ген, притягивавший к себе самое худшее. Качество и талант, смешанные с завистью, порождали язвительность.
Я установила правило – никогда не смотреть на книги Хэла – и свято его придерживалась. Но сейчас я достала «Тысячу оливковых деревьев» из июньской стопки. Когда-то мне казалось, что лицо Хэла останется в моей памяти навеки. Но я ошибалась. Детали и резкие контуры стерлись, и остался лишь образ, расплывчатые очертания – как и с другими так называемыми неискоренимыми воспоминаниями. Словно старый камень, стертый и иссушенный непогодой. Словно песок, перемещающийся в дюнах. Я перевернула книгу и увидела Хела: он похудел, стал старше, светлые волосы поредели и выгорели на солнце, но выглядел он так, как я себе и представляла.
Натан резал цыпленка. Кухня наполнилась паром и ароматами приправ; играло радио. Я измельчала морковь соломкой. Семнадцатилетний Сэм и пятнадцатилетняя Поппи, которых с трудом растолкали ближе к полудню, нехотя одевались. Они были в том возрасте, когда принято одеваться в адаптированном к реальности стиле «анархический панк». Сэм «радовал» нас футболками, разрисованными краской из баллончика, с надписью «убей». Поппи предпочитала джинсы с отпоротыми поясами.
– Книга недели, – произнес диктор, – это рассказ о путешествии по североамериканской пустыне. «Пустыня и путник» Хэла Торна появится в магазинах в понедельник, в девять сорок пять утра…
Вода в кастрюле зашипела и вспенилась, как только морковь коснулась ее поверхности.
– Обед будет через минуту, – сказала я. – Позови детей. – Натан не двинулся с места, и я сама подошла к лестнице и позвала их. – Спасибо, – огрызнулась я, вернувшись на кухню.
– Ты читала его книгу? – Натан отрезал ломтик влажной белой мякоти.
Вопрос выпрыгнул из засады, как притаившийся охотник.
– Нет.
– Почему?
– Потому что… – Я подошла к раковине и откинула морковь на дуршлаг. Пар ударил в лицо.
– Потому что, – Натан закончил резать и разложил мясо на овальном блюде, – он все еще с тобой. По крайней мере мысли о нем.
– Вы слушали выпуск новостей, – встрял диктор.
Я переложила морковь на блюдо и поставила его в духовку, чтобы не остыло. У нас с Натаном был тяжелый период, – мы уставали и были слишком заняты, вот и все. Честно говоря, его работа мешала нашей семейной жизни, в которой и без того происходили перемены; моя работа также отнимала много сил, но нам казалось, что мы справимся с раздражителями. И все же продолжать разговор о Хэле, пожалуй, не стоило. Я мягко произнесла:
– Это неправда, Натан. Я не читаю его книги, потому что они мне неинтересны.
– Но такова твоя работа: тебе необязательно должно нравиться то, что ты читаешь.
Я занялась нарезанием петрушки.
– Не всегда.
– Рози, ты совсем не умеешь врать.
А вот и нет, подумала я. Врать я умею блестяще, в совершенстве. Но я всегда врала во благо, из лучших побуждений. Например, в постели, когда Натан прижимался ко мне и я, измученная и издерганная криками детей, проблемами на работе и необходимостью утешить мужа, думала только о сне, сне и покое. Он говорил что-то вроде: «Мы так давно этим не занимались, Роуз». И я отвечала: «Да, слишком давно», – хотя просто проваливаясь в сон. Эта ложь удавалась мне лучше всего.
– Натан, зачем ты сейчас об этом заговорил? Все в прошлом, все кончено. Я вышла за тебя, забыл? Мы счастливы. – Я повернулась к плите и быстро взбила соус. – Я никогда не была так счастлива.
Натан продолжал, будто ничего не слышал:
– Разве ты не собиралась путешествовать с ним по пустыне?
– Как-то мы об этом говорили, но разговор так ни к чему и не привел. Это было очень давно. Пожалуйста, сходи позови детей еще раз, а то обед остынет.
Натан с лязгом швырнул нож и вилку: резкий звук перекрыл бормотание радио.
– Сама их позови. – И муж развернулся на каблуках и вышел из кухни.
Я знала, где его искать: в кабинете. Сложив руки на коленях, Натан сидел за столом, уставившись на аккуратную стопку счетов и семейных документов. В его глазах стояли слезы; слезы, виной которым была я, но я не понимала, почему он плачет.
Я стояла, упершись руками в бока.
– Натан, даже я никогда не думала о Хэле так много, как ты. У тебя это превратилось в привычку, в оправдание. Тебе прекрасно известно, что Хэл для меня более чем мертв.
Натан повел плечами. Этим жестом он словно молил утешить его, успокоить. Я встала перед ним на колени, взяла его ладони в свои и поцеловала.
– Натан, ты глубоко заблуждаешься.
Какое-то шестое чувство заставило меня поднять голову. Навстречу мне шла Минти – решительно, насколько позволяли ее тонкие каблучки. У моего стула она остановилась.
Сначала мне не хотелось смотреть на нее. Потом я все же взглянула.
Она вся светилась торжеством и тайным удовольствием: по крайней мере, так показалось мне, Роуз, у которой появилось новое видение. Трусить было не в духе Минти, и я всегда восхищалась ее храбростью. И еще ее стройной фигурой под белой маечкой и крошечной черной юбкой. Минти выставляла напоказ свою красоту и стройность… но как? С уверенностью женщины, чье поколение не понимает, зачем нужен феминизм.
– Пожалуйста, уходи, – произнесла я. – Я попросила, чтобы тебя перевели в другой отдел, а не уволили. Таймон тебе звонил?
– Да. – Она подошла к своему столу и включила монитор. – Я хотела вообще не появляться, но потом подумала, что должна столкнуться с тобой лицом к лицу, чтобы ты могла назвать меня как хочешь. Вскоре ты меня не увидишь, но прежде чем я исчезну с поля боя, хочу проверить свою почту. – Минти невозмутимо и расторопно ввела пароль.
– Почему? – спросила я. – Мы же были подругами.
– Разумеется. – Она нажала пару кнопок, вгляделась в экран и вышла из системы.
– Я дала тебе шанс сделать хорошую карьеру.
– И я сказала тебе спасибо, Роуз, и не раз. Мне что, нужно благодарить тебя до конца жизни? – Минти открыла ящик, достала адресную книгу и ежедневник и бросила их в сумку. – Почему бы нам не поговорить о деле, которое нас действительно заботит? Я лишь взяла то, что плохо лежало, Роуз. Спроси Натана.
– Натан был со мной абсолютно счастлив. Ее это нисколько не смутило.
– А он считает иначе. Он говорит, что ему нужно внимание. И я даю ему это внимание.
Я вдруг испугалась за Минти.
– И ты ему поверила? Я считала тебя циничной.
Минти поднялась.
– Можешь говорить все, что хочешь, Роуз, это ничего не изменит.
Мне хотелось, чтобы разговор прекратился, хотелось милосердной тишины. Хотелось отдаться на волю отчаяния, отползти подальше, лечь и умереть, и лежать словно трупик бродячей собаки на солнце. Но если бы я это сделала, я бы уступила Минти все преимущества. Мы с Натаном не отдалились друг от друга окончательно, нас еще кое-что связывало. Мы вовсе не стали чужими. У меня остались теплые и радостные воспоминания о хорошей, счастливой семье, которую мы с ним построили – кирпичик за кирпичиком. Добрые, крепкие свершения, за которые стоит бороться.
Я устало выпрямилась.
– Ты вмешиваешься в то, о чем не имеешь понятия. Тебе неизвестна правда о нашем браке, что бы Натан тебе ни рассказал. – Минти облокотилась о стол и начертила стройной ножкой круг на ковре. Я пришла в ярость и ужас и добавила: – Все, что он тебе наговорил, было сказано по очевидными причинам.
– Он и так бы получил, что хотел. Врать не к чему.
– О боже. – Я рухнула в кресло.
Надежда на то, что этот эпизод – незначительная мелочь, которую нам с Натаном удастся побороть, исчезла вмиг, и вместе с ней – проблеск надежды, что я выдержу этот… экзамен. Если бы Натан наврал с три короба, чтобы завладеть телом Минти, я бы поплакала, попереживала и простила его. Но это… Врать не к чему.
– Это ты… или он? – Я опустила глаза. – Кто был первым?
Она поняла меня.
– Я, Роуз. Мне всегда нравился Натан. Он замечательный человек, чудесный, просто котик, который при этом обладает немалой властью. Сначала это было всего лишь увлечение, о котором жене не стоило бы волноваться, я и не собиралась говорить тебе об этом. Но потом все… усложнилось и, увы, пришлось тебе рассказать.
– Он чудесный человек, – повторила я.
– Жаль, что ты ему об этом не говорила, – вздохнула Минти. – Но я – буду.
Ее высокомерие потрясало.
– И ты продолжала работать со мной…
– Никогда не следует смешивать работу и личную жизнь. Дурная привычка. – Она проверила содержимое сумки и подхватила ее. – Честное слово, Роуз, мне жаль, что под удар попала ты. Лучше бы на твоем месте был кто-то другой.
Ровно в одиннадцать тридцать я постучала в дверь кабинета Таймона – редакторам разрешалось иметь двери.
Таймон наблюдал за мной из-за своего громадного стола, между нами лежал ковер.
– Выглядишь неважно, Роуз. – Он отмел мои извинения насчет звонка в воскресенье и предложил сесть.
– Натан к тебе заходил. Как он? – спросила я.
Таймон переложил бумаги, которые на его огромном столе казались почтовыми марками.
– Нам всем нелегко. Тем не менее теперь у меня появилась возможность оценить ситуацию.
– Уверена, ты согласишься, что работать с Минти я не могу.
Таймон взял ручку и нарисовал большой круг в блокноте с ярко-розовой обложкой.
– Я хочу побыстрее со всем разобраться.
– Хорошо.
Мое внимание приковал яркий цвет, резавший по усталым глазам.
Таймон нарисовал второй, менее ровный, круг.
– Я сожалею, что ты столкнулась с неприятностями в личной жизни. Поверь, все мы через это прошли. – Он поднял голову, и в его испытующем взгляде не было ни жалости, ни понимания. – Дело в том, что мы давно и тщательно присматривались к книжной рубрике. Ее необходимо перестроить. Сама знаешь, что, будь моя воля, я бы вообще от нее отказался, так как в этом разделе никто не хочет размещать рекламу.
Я готовилась не к такому разговору, но раз Таймон того хочет, придется собраться с силами и разыграть мяч. У меня на руках были факты и цифры, но шеф меня прервал:
– Кажется, ты не понимаешь. Все меняется быстрее, чем когда-либо, и мы должны всеми силами пытаться не отставать. Понимаешь, – он поднял палец, – не отставать, а быть впереди.
Подобные речи изливал весь цивилизованный мир, и я привыкла отвечать на них:
– Понятно.
Но Таймон меня не слушал.
– Рубрика должна быть более актуальной, с сексуальным накалом. Побольше знаменитостей. Нам нужны радикальные перемены.
– Я могу это сделать. Скажи, каким бюджетом мы располагаем.
– Я не сомневаюсь в твоих способностях. Но дело в том, что я хочу взять на твое место другого человека, который мог бы применить совершенно новый подход. Это значит, что мы отпускаем тебя, Роуз. Десять лет… долгий срок на одном месте. Дженни из отдела кадров уже готовит выходное пособие. Мы о тебе позаботимся. И не стоит обращаться к нашим хорошо осведомленным друзьям, Роуз. – Он нарисовал третий, последний круг. – Разумеется, ты должна освободить рабочее место, и я хотел бы, чтобы к обеду тебя здесь не было.
– Не думаю, что ты можешь так поступить.
Выражение его лица не изменилось.
– Ты давно заглядывала в контракт?
Я попыталась говорить ровным голосом:
– Я не брошу рубрику, пока мы готовимся к печати, Таймон.
– Это очень трогательно, но рубрикой займется Минти.
– Я не хочу, чтобы она этим занималась.
Таймон тяжело поднялся.
– Поверь, мне было нелегко принять решение, но изменения в твоей личной жизни все решили за меня. Сегодня утром я вызвал Натана, чтобы сообщить ему о том, что произойдет. Сожалею, но я попросил Минти занять твое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32