Пес скулил и упирался. Смарти твердо знал, что мадам нельзя отпускать без охраны, так что он поднял свою бригаду (в ней были, кроме него, еще двое), и они рванули следом за Нелл; как позже выяснилось, в Миннесоту.
Вторым событием было исчезновение агента ФБР Грэга — сейчас же после ареста чернокожего джентльмена, подкупившего месяц назад испытателя автомобилей Майка Уоррена, (Арест этот нельзя причислять к событиям, поскольку джентльмен ровно ни в чем не признался.)
Третье событие — встреча президента «Дженерал карз» с автомобильными магнатами, состоявшаяся, как и предполагалось, в отеле «Плаза». Сам Си-Джи отнюдь не считал эту встречу событием: магнаты дружно отказались от участия в «сомнительном предприятии», как выразился один из них (компания «Форд мотор») Но диски с технологической информации взяли,
И слухи после этого — поползли. Пошли публикации в газетах: и подготовленные отделом прессы «Джи Си», и спонтанные.
В инспирированных статьях суть предмета особо не открывалась, но непременно присутствовали намек и на связь между новым изобретением, и зрывом на заводе Детройге. И через два раза на третий аккуратно показалась мысль о том, кому был нужен террористический акт.
Из спонтанных статей самой заметной разразилась почему-то христианская газета, бостонская «Крисчен саиеыс монитор», — на первой полосе и под кричащим заголовком. Автор был неплохо информирован о параметрах эй-воновского генератора и усматривал в невероятных его качествах не что-нибудь, а промысел Божий, Как можно было понять, незыблемость физических законов сохранения энергии, материи и прочего автор считал гнусным вымыслом атеистов и полагал, что изобретение эти законы опровергло.
Клем Гилберт отказывался от каких-либо интервью и вообще избегал разговоров на больную тему. Он только собрал совет директоров, чтобы доложить, наконец-то, об истории с Эпохальным Изобретением, попавшим к нему в руки.
Пожалуй, этот совет тоже можно считать событием: впервые за несколько лет директора ополчились на своего президента, некоторые даже повышали голос, чего Си-Джи совершенно не терпел. Они говорили, что тайность действий господина президента есть оскорбление для них, его соратников, что они, руководители корпорации с полумиллионным персоналом, заслужили его доверие, — услышав такие слова, Си-Джи оскалился и ласково перебил оппонента. Попросил подождать несколько дней и убедиться в утечке информации с нынешнего совета. Но это не охладило важных господ, сидевших в овальном зале за длинным столом, под элегантными люстрами двадцать первого века и старыми картинами века девятнадцатого, украшавшими изогнутые стены.
Один директор даже заявил, что он не сомневается — президента компании хитроумно и злонамеренно ввели в заблуждение, и вот вам результат — компания понесла огромные убытки, утрачены испытательные устройства, столь необходимые именно сейчас, в период испытаний моделей будущего года.
Когда насчет убытков высказался уже третий человек, Си-Джи снова изобразил улыбку и объяснил, что поскольку решение об испытаниях электромобиля он принял в одиночку, ту часть убытков, которую не покроют страховки, он взял на себя, В ответ кто-то прокричал: «Ну зачем же так, Клем, дружище, это дело фирмы!» Си Джи только дернул плечом. Лишь двое не нападали на него: Фаина Рубинстайн, директор по рекламе, и Жак Мабен. Фаина — тощая, морщинистая, умная, как сам дьявол, — сидела в напряженной позе, поводя горбатым носом, и постоянно поглядывала на Си-Джи со странным выражением на лице — то ли сочувствия, то ли насмешки. Она в отличие от остальных кое-что знала. После совещания Фаина подошла к изобиженному президенту и сказала: «Мой дорогой, какую можно развернуть рекламную кампанию! Восторг!»
Са-Джи не разрешил Мабену выступить на Совете как свидетелю (надо полагать, из гордости), однако до отрешения президента от должности дело не дошло. Может быть, потому, что Клем заставил себя произнести короткую защитительную речь, сосредоточив огонь на том, что его, по мнению некоторых из присутствующих, ввели в заблуждение. «Если члены Совета полагают, что в таком деле вашего президента мог обмануть шарлатан, то этого президента следует лишить докторской степени по физической химии. Впрочем, предположите, что я и впрямь никудьшшый физхимик, но тогда задумайтесь о другой стороне вопроса: разве послали бы негодяев взрывать наш испытательный цех, если бы на стенде было жульническое устройство, дамы и господа?» Более того, Си-Джи добился от совета разрешения на передачу технологии конкурирующим компаниям — о встрече с конкурентами мы уже говорили.
Встречей этой был доволен один Мабен: он считал, что после нее положение принципала стало значительно менее опасным.
Итак, прошли три недели, внешне почти что тихие. Рон и Умник возились в далекой Голландии, подобно деятельным муравьям, налаживая обработку капризного циркония и знакомясь со степенными голландскими рабочими. Амалия приняла под начало группу немецких «нянек» — к ее большому удовольствию, их привез Томас, человек в синей шляпе (он и приехал в этой шляпе). Только что упомянутый Мабен регулярно получал донесения от Бернаноса — утешительно-неутешительные. Не было сомнений, что рядовых сотрудников ФБР подкупают, но агенты противника действовали очень чисто, так что по их следам не удавалось добраться до главного заказчика. Очевидно, теперь эти агенты использовались по одному разу — не то что черный джентльмен из липовой адвокатской конторы «Грум и Кейни». А исполнить мечту Бернаноса — доказать причастность крупных чинов Федерального бюро к саботажу расследования — было и вовсе невозможно (до поры до времени, как надеялся Бернанос).
Почти что тихие недели — но не для Си-Джи и Мабена: они-то знали, что в тишине готовится и е ч т о. И не для господина Бабаджаняна: прошел слух, что усилены меры безопасности на танкерах-гигантах фирмы «Эксон».
Господин колобок напрасно беспокоился о танкерах: безликий человек получил от Мабена иное задание, и он это задание отрабатывал. Без спешки, но и не медля, По некоторым предположениям, он прилетел в Эль-Кувейт — не из Штатов, скорее всего, а из Тель-Авива, причем с ним был некто, говоривший по-арабски, и тоже безликий (на свой лад — не англо-саксонский, а семитический). Оттуда они перебрались в Саудовскую Аравию, в Рас-Таннуру. Далее, как потом стало известно, безликий американец перебрался в Дамаск, а безликий араб двинулся на юг, к старым нефтепромыслам.
И в аккурат когда началась четвертая неделя, там взорвалась работающая вышка. Ночью под огромными пустынными звездами резкий грохот перекрыл мерное чвака-нье насосов-качалок, и сейчас же гулко заревело пламя, и в отдалении — совсем как в Детройте месяц назад — завыли пожарные машины-пекогоны. Вышку не отбросило, она просто рухнула набок; ее фермы начало неспешно пожирать пламя. Пострадавших не было; дежурные машинисты сидели у приятелей на соседней вышке — или, может быть, на какой-нибудь другой, подальше, но кто это мог знать доподлинно, кроме Аллаха?
Гром не грянул над головой Си-Джи, как он бессознательно опасался. В мире ничего не изменилось. Никто не обратил внимания на очередное происшествие в Персидском заливе: там вечно что-то происходит… Господин президент «Дженерал карз» оказался в смешном положении — не мог же он позвонить Бабаджаняну и спросить: «Ну что, скушал, мерзавец?!» Он даже не спросил Мабена, сколько это стоило; не желал об этом упоминать. Затаился. Но тем временем постоянно нажимал на разработчиков, требуя ускорить подготовку нового образца электромобиля. Си-Джи снизошел даже до личной встречи с начальником опытного цеха Гарри Лауденом — просил сделать все возможное, и побыстрее. Гарри деликатно намекнул, что неплохо бы пригласить господина Басса, вот тогда дело закрутится как следует.
…Да, и эта еще загадка: Эйвон и его помощник. Ведь было совершенно ясно, что здесь можно обеспечить им куда большую безопасность, чем в Голландии, под охраной нескольких людей из немецкого филиала. Так почему? Почему они сидят там — после того как вложили столько трудов в опытное производство? Непонятный человек — совершенно непонятный… Клем стал часто вспоминать, как Эйвон читал его мысли. Или вроде как читал. При каждом разговоре опережал хоть на полшага. Его бесило, что Эйвон не пожелал переговорить с ним по телефону, — такое предложение было Берту передано А он — молчит
И конечно же, господина Гилберта бесило то, что реакция на кампанию в прессе, развернутую Фаиной Рубинстайн, практически отсутствовала Сама Фаина объясняла это просто. «Понимаете, шеф, — говорила она, — люди очень охотно верят в чудеса, им это необходимо. По крайней мере, многие ждут чудес. Но верят в чудеса только двух категорий: касающиеся их маленьких жизней и — или — заодно охватывающие всю Вселенную. Например, появится чудо-доктор и вылечит меня от СПИД а или от рака. Или окажется, что меня подпитывают лучи из космоса. Но не поверят в такое чудо, как ваше, — в авто без горючки — это уж увольте! Ясно, что сия сенсация — не более чем ловкое жульничество. Обмануть хотите простого человека, сэр, как и всегда обманывали…» Си-Джи спросил: «А вы не верите, Фаина?» — ока пожала плечами.
Нельзя сказать, что он был деморализован. Скорее растерян — мир людей сопротивлялся, не пускал его двигаться дальше. Он стал разрешать себе странные поступки — странные для него. Однажды вечером добрых полчаса говорил с отцом, потом еще с матерью; по телефону было слышно, как в парке орут павлины, и он вдруг ощутил на губах жаркий, соленый воздух Майами и увидел родительскую виллу — на круглом острове между материковым городом и полосой Майами-бич — белый дворец, сияющий в голубом свете фонарей, черные тени собак, снующих без устали по парку, два белых катера у причала, что позади дома, и вдалеке — небоскребы центра Майами и золотая россыпь огнен у их подножья. В другой раз он велел Джорджу проехать на Сгейтен-Айленд — внезапно, среди бела дня, — чтобы посмотреть на мост Верразано: вспомнил, как Эйвон говорил, что в каждую свою побывку в Нью-Йорке он непременно проезжает через этот мост. И — странное дело: Клем Гилберт, всю жизнь проведший в этом городе, увидел Верразано словно свежими глазами, и поразился его легкости и красоте, и долго еще оглядывался, когда они съехали с моста. Да, Си-Джи был растерян, он впадал в тоску и от растерянности внял просьбам Энн и разрешил ей с детьми вернуться.
Это было прекрасно — увидеть Энн и мальчишек. Клем-второй с разбега бросился к нему на шею и повис, а Энн сияла своими глазищами и гладила Клема старшего по щеке. Мальчики выросли, они были золотистые от загара, как… «Как персики, — подумал Си-Джи. — Энн уж точно, как персик».
Они вернулись домой, и с этого дня жизнь Клемента Гилберта стала вроде бы легче.
— Начали, — сказал Умник. — Пусть девочка остается, она — толковая обезьянка, Рон. Ей надо знать.
Снова была суббота, как в день их переезда сюда, на заводик Эйвона. Они втроем стояли в сборочном отделении, смотрели на машинку, лежавшую на верстаке, — небольшой блок, размером в сигарную коробку, отливающий льдистой синевой циркония. С узкой стороны машинки имелось что-то похожее на пультик для дистанционного управления дверцами автомобиля; черная пластмасса, шесть кнопок, лампочка. Такой же черный пультик Берт сжимал в толстой руке.
Амалия знала, что эти штуки Берт соорудил именно из пультиков для «мерседеса». Ей дозволялось быть рядом с Умником, когда он работал за верстаком; обычно она сидела на вертящемся табурете и курила. В Голландии она начала курить, потому что Умник за работой курил без конца, изо рта у него несло табаком, и Амалии это мешало.
— Интересно, — пробурчал Рон, Он безоговорочно верил в гений Умника, но на этот раз как будто усомнился.
— Начали, — повторил гений и нажал на кнопку.
Ничего, однако, не произошло, но Рональд присел на корточки и заглянул под машинку. Амалия тоже заглянула, ничего интересного не увидела и покосилась на Берта. Тот самодовольно ухмылялся.
— Ага! — с некоторым удивлением объявил Рон. Придерживая циркониевый блочок одной рукой, он запустил под него вторую. — Ага! Есть!
— Ну то-то, — сказал Умник. — Бросай.
— Прямо и бросать?
— Давай-давай…
Рон выпрямился и разжал пальцы. Машинка упала на пол, вымощенный стальными плитами. Упала беззвучно, как ватная, и скользнула в сторону — дюйма на два-три. Рон удивленно свистнул, однако тут же проговорил:
— Все правильно. Ну?
— Испытываем, — ответил Умник. — Запускай молот-Рональд повернулся и пошел в соседнее отделение. Амалия робко спросила:
— А почему она падает бесшумно?
Берт стремительным движением притянул ее к себе, обхватил своей железной лапой и продекламировал:
— Потерпи, ты все узнаешь, обезьяне любопытной оборвали длинный хвост…
За окном затарахтел мотоцикл — один из Томасовых парней выезжал осмотреть окрестности и заодно в магазин, в ближайшую деревню. Словно отвечая мотоциклу, за стеной отбил звонкую дробь электрический молот.
По-прежнему ничего не понимая, Амалия смотрела, как Берт с Роном уложили машинку в железную коробочку и подсунули эту упаковку под молот. Рон оглянулся и жестом показал Амалии: отойди. Она осталась, где была. Бабам! — дважды ударил толстый масляно блестящий стальной боек, стремительно, почти незаметно для глаза выскакивая из своего толстого вертикального кожуха. «Похоже на огромный микроскоп, — подумала Амалия. — Бедная маленькая машинка…»
— Выключи! — рявкнул Берт, потому что Рональд сунулся к коробке, не выключив двигатель молота.
И тут Амалия начала что-то понимать. Коробочка лежала на наковальне целехонькая, словно не по ней дважды ударил беспощадный, хищно блестящий цилиндр. Затем Рон попытался вынуть машинку из коробки, почему-то не смог и выругался, а Умник захохотал, хлопая себя по брюху, и вопросил;
— Ну, убедился?
Более того, оказалось, что коробку нельзя снять с наковальни. Рона это совсем добило: он стоял, выкатив глаза и приоткрыв рот. Пробормотал:
— Ну и мощность…
— А малость я обсчитался, — самодовольно сказал Умник. — Ну как, папаша, пробуем на живом объекте?
Он поднял руку с пультиком, навел на машинку и затем как нечего делать вынул ее из коробки. Амалия села, огромными глазами глядя на своего мужчину: всякие у нее были, но ни один не умел творить чудеса. Видимо, именно в этот момент рыжая Амми, охотница, поняла, что попалась, что угодила в ловушку, что нипочем с этим мужчиной не расстанется.
Чудеса, однако же, продолжались. Берт передал пультик Рону, сел на табурет около верстака, расстегнул брючный ремень и приторочил машинку к поясу — Рон при этом делал странные жесты, как бы порываясь ему помочь. Или предостеречь — непонятно. Затем Амалия увидела то, что до нее видели только Нелл и Лойер. Умник всей тяжестью рухнул на пол с высокого табурета, причем рухнул бесшумно, как до того машинка, и реакция Амми была такой же, как у Нелл: Боже, как же он расшибся! А он — заржал, как жеребец.
— Совсем не больно?! — вскрикнул Рональд.
— Ты же видел расчеты, балда… — величественно сказал Умник (если слово «величественно» применимо к человеку, лежащему плашмя на полу). — Отключи игрушку.
Рон щелкнул пультиком и, глядя, как Умник встает, опираясь на табурет, выдавил из себя длинную фразу:
— Подошвы у тебя резиновые, а если голыми ногами на металлическом полу… — и стал разуваться.
Амалия на всякий случай отошла в сторону и села, ухватившись за край верстака. Ее поразили глаза Берта — она таких еще не видывала: остановившиеся, словно повернутые внутрь.
— А пробуй! — вдруг пробасил он и стал поспешно перестегивать машинку на пояс Рону. — Включаю!
— Пол… холодный… — ответил Рон и осторожно пошел. Когда он проходил мимо Амалии, она ощутила, как под нею шевельнулся табурет.
— Идешь! — даже не сказал, а прорычал Умник. — Умничка ты моя косолапая!! Гениально! А я-то! Не допер!
Рон счастливо улыбался. Дошел до верстака электриков и там внезапно грянулся на пол — во весь рост, причем вместе с ковриком, который словно прилип к его пяткам.
Надо отдать должное Амалии; она вскрикнула только теперь. Но с Роном ничего не случилось, он спокойно прокомментировал :
— Нормально — коврик… Резиновый.
— Вставай, обувайся! — приказал Умник, — Пошли в тир, живоглоты.
Сказал он это весело и живо, но она видела, что он все еще погружен в себя, в свои соображения какие-то, ей абсолютно недоступные. И вдруг — наверное, впервые в жизни — Амалня ощутила свою малость, свое ничтожество, что ли, и ощушение это было невыносимо сильное, так что пришлось его прогнать и сказать себе строго: слушай, Амми, ты даешь ему такое, чего у него, старого бабника, никогда еще не было, — это он сам говорит и не врет, он в жизни не унизится до такой лжи, гордый Берт, ему невозможно признать над собою чью-то власть, а еслион все-таки унизился, солгал — и не раз уже солгал, — то забрало его крепко, это ты его забрала, Амми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Вторым событием было исчезновение агента ФБР Грэга — сейчас же после ареста чернокожего джентльмена, подкупившего месяц назад испытателя автомобилей Майка Уоррена, (Арест этот нельзя причислять к событиям, поскольку джентльмен ровно ни в чем не признался.)
Третье событие — встреча президента «Дженерал карз» с автомобильными магнатами, состоявшаяся, как и предполагалось, в отеле «Плаза». Сам Си-Джи отнюдь не считал эту встречу событием: магнаты дружно отказались от участия в «сомнительном предприятии», как выразился один из них (компания «Форд мотор») Но диски с технологической информации взяли,
И слухи после этого — поползли. Пошли публикации в газетах: и подготовленные отделом прессы «Джи Си», и спонтанные.
В инспирированных статьях суть предмета особо не открывалась, но непременно присутствовали намек и на связь между новым изобретением, и зрывом на заводе Детройге. И через два раза на третий аккуратно показалась мысль о том, кому был нужен террористический акт.
Из спонтанных статей самой заметной разразилась почему-то христианская газета, бостонская «Крисчен саиеыс монитор», — на первой полосе и под кричащим заголовком. Автор был неплохо информирован о параметрах эй-воновского генератора и усматривал в невероятных его качествах не что-нибудь, а промысел Божий, Как можно было понять, незыблемость физических законов сохранения энергии, материи и прочего автор считал гнусным вымыслом атеистов и полагал, что изобретение эти законы опровергло.
Клем Гилберт отказывался от каких-либо интервью и вообще избегал разговоров на больную тему. Он только собрал совет директоров, чтобы доложить, наконец-то, об истории с Эпохальным Изобретением, попавшим к нему в руки.
Пожалуй, этот совет тоже можно считать событием: впервые за несколько лет директора ополчились на своего президента, некоторые даже повышали голос, чего Си-Джи совершенно не терпел. Они говорили, что тайность действий господина президента есть оскорбление для них, его соратников, что они, руководители корпорации с полумиллионным персоналом, заслужили его доверие, — услышав такие слова, Си-Джи оскалился и ласково перебил оппонента. Попросил подождать несколько дней и убедиться в утечке информации с нынешнего совета. Но это не охладило важных господ, сидевших в овальном зале за длинным столом, под элегантными люстрами двадцать первого века и старыми картинами века девятнадцатого, украшавшими изогнутые стены.
Один директор даже заявил, что он не сомневается — президента компании хитроумно и злонамеренно ввели в заблуждение, и вот вам результат — компания понесла огромные убытки, утрачены испытательные устройства, столь необходимые именно сейчас, в период испытаний моделей будущего года.
Когда насчет убытков высказался уже третий человек, Си-Джи снова изобразил улыбку и объяснил, что поскольку решение об испытаниях электромобиля он принял в одиночку, ту часть убытков, которую не покроют страховки, он взял на себя, В ответ кто-то прокричал: «Ну зачем же так, Клем, дружище, это дело фирмы!» Си Джи только дернул плечом. Лишь двое не нападали на него: Фаина Рубинстайн, директор по рекламе, и Жак Мабен. Фаина — тощая, морщинистая, умная, как сам дьявол, — сидела в напряженной позе, поводя горбатым носом, и постоянно поглядывала на Си-Джи со странным выражением на лице — то ли сочувствия, то ли насмешки. Она в отличие от остальных кое-что знала. После совещания Фаина подошла к изобиженному президенту и сказала: «Мой дорогой, какую можно развернуть рекламную кампанию! Восторг!»
Са-Джи не разрешил Мабену выступить на Совете как свидетелю (надо полагать, из гордости), однако до отрешения президента от должности дело не дошло. Может быть, потому, что Клем заставил себя произнести короткую защитительную речь, сосредоточив огонь на том, что его, по мнению некоторых из присутствующих, ввели в заблуждение. «Если члены Совета полагают, что в таком деле вашего президента мог обмануть шарлатан, то этого президента следует лишить докторской степени по физической химии. Впрочем, предположите, что я и впрямь никудьшшый физхимик, но тогда задумайтесь о другой стороне вопроса: разве послали бы негодяев взрывать наш испытательный цех, если бы на стенде было жульническое устройство, дамы и господа?» Более того, Си-Джи добился от совета разрешения на передачу технологии конкурирующим компаниям — о встрече с конкурентами мы уже говорили.
Встречей этой был доволен один Мабен: он считал, что после нее положение принципала стало значительно менее опасным.
Итак, прошли три недели, внешне почти что тихие. Рон и Умник возились в далекой Голландии, подобно деятельным муравьям, налаживая обработку капризного циркония и знакомясь со степенными голландскими рабочими. Амалия приняла под начало группу немецких «нянек» — к ее большому удовольствию, их привез Томас, человек в синей шляпе (он и приехал в этой шляпе). Только что упомянутый Мабен регулярно получал донесения от Бернаноса — утешительно-неутешительные. Не было сомнений, что рядовых сотрудников ФБР подкупают, но агенты противника действовали очень чисто, так что по их следам не удавалось добраться до главного заказчика. Очевидно, теперь эти агенты использовались по одному разу — не то что черный джентльмен из липовой адвокатской конторы «Грум и Кейни». А исполнить мечту Бернаноса — доказать причастность крупных чинов Федерального бюро к саботажу расследования — было и вовсе невозможно (до поры до времени, как надеялся Бернанос).
Почти что тихие недели — но не для Си-Джи и Мабена: они-то знали, что в тишине готовится и е ч т о. И не для господина Бабаджаняна: прошел слух, что усилены меры безопасности на танкерах-гигантах фирмы «Эксон».
Господин колобок напрасно беспокоился о танкерах: безликий человек получил от Мабена иное задание, и он это задание отрабатывал. Без спешки, но и не медля, По некоторым предположениям, он прилетел в Эль-Кувейт — не из Штатов, скорее всего, а из Тель-Авива, причем с ним был некто, говоривший по-арабски, и тоже безликий (на свой лад — не англо-саксонский, а семитический). Оттуда они перебрались в Саудовскую Аравию, в Рас-Таннуру. Далее, как потом стало известно, безликий американец перебрался в Дамаск, а безликий араб двинулся на юг, к старым нефтепромыслам.
И в аккурат когда началась четвертая неделя, там взорвалась работающая вышка. Ночью под огромными пустынными звездами резкий грохот перекрыл мерное чвака-нье насосов-качалок, и сейчас же гулко заревело пламя, и в отдалении — совсем как в Детройте месяц назад — завыли пожарные машины-пекогоны. Вышку не отбросило, она просто рухнула набок; ее фермы начало неспешно пожирать пламя. Пострадавших не было; дежурные машинисты сидели у приятелей на соседней вышке — или, может быть, на какой-нибудь другой, подальше, но кто это мог знать доподлинно, кроме Аллаха?
Гром не грянул над головой Си-Джи, как он бессознательно опасался. В мире ничего не изменилось. Никто не обратил внимания на очередное происшествие в Персидском заливе: там вечно что-то происходит… Господин президент «Дженерал карз» оказался в смешном положении — не мог же он позвонить Бабаджаняну и спросить: «Ну что, скушал, мерзавец?!» Он даже не спросил Мабена, сколько это стоило; не желал об этом упоминать. Затаился. Но тем временем постоянно нажимал на разработчиков, требуя ускорить подготовку нового образца электромобиля. Си-Джи снизошел даже до личной встречи с начальником опытного цеха Гарри Лауденом — просил сделать все возможное, и побыстрее. Гарри деликатно намекнул, что неплохо бы пригласить господина Басса, вот тогда дело закрутится как следует.
…Да, и эта еще загадка: Эйвон и его помощник. Ведь было совершенно ясно, что здесь можно обеспечить им куда большую безопасность, чем в Голландии, под охраной нескольких людей из немецкого филиала. Так почему? Почему они сидят там — после того как вложили столько трудов в опытное производство? Непонятный человек — совершенно непонятный… Клем стал часто вспоминать, как Эйвон читал его мысли. Или вроде как читал. При каждом разговоре опережал хоть на полшага. Его бесило, что Эйвон не пожелал переговорить с ним по телефону, — такое предложение было Берту передано А он — молчит
И конечно же, господина Гилберта бесило то, что реакция на кампанию в прессе, развернутую Фаиной Рубинстайн, практически отсутствовала Сама Фаина объясняла это просто. «Понимаете, шеф, — говорила она, — люди очень охотно верят в чудеса, им это необходимо. По крайней мере, многие ждут чудес. Но верят в чудеса только двух категорий: касающиеся их маленьких жизней и — или — заодно охватывающие всю Вселенную. Например, появится чудо-доктор и вылечит меня от СПИД а или от рака. Или окажется, что меня подпитывают лучи из космоса. Но не поверят в такое чудо, как ваше, — в авто без горючки — это уж увольте! Ясно, что сия сенсация — не более чем ловкое жульничество. Обмануть хотите простого человека, сэр, как и всегда обманывали…» Си-Джи спросил: «А вы не верите, Фаина?» — ока пожала плечами.
Нельзя сказать, что он был деморализован. Скорее растерян — мир людей сопротивлялся, не пускал его двигаться дальше. Он стал разрешать себе странные поступки — странные для него. Однажды вечером добрых полчаса говорил с отцом, потом еще с матерью; по телефону было слышно, как в парке орут павлины, и он вдруг ощутил на губах жаркий, соленый воздух Майами и увидел родительскую виллу — на круглом острове между материковым городом и полосой Майами-бич — белый дворец, сияющий в голубом свете фонарей, черные тени собак, снующих без устали по парку, два белых катера у причала, что позади дома, и вдалеке — небоскребы центра Майами и золотая россыпь огнен у их подножья. В другой раз он велел Джорджу проехать на Сгейтен-Айленд — внезапно, среди бела дня, — чтобы посмотреть на мост Верразано: вспомнил, как Эйвон говорил, что в каждую свою побывку в Нью-Йорке он непременно проезжает через этот мост. И — странное дело: Клем Гилберт, всю жизнь проведший в этом городе, увидел Верразано словно свежими глазами, и поразился его легкости и красоте, и долго еще оглядывался, когда они съехали с моста. Да, Си-Джи был растерян, он впадал в тоску и от растерянности внял просьбам Энн и разрешил ей с детьми вернуться.
Это было прекрасно — увидеть Энн и мальчишек. Клем-второй с разбега бросился к нему на шею и повис, а Энн сияла своими глазищами и гладила Клема старшего по щеке. Мальчики выросли, они были золотистые от загара, как… «Как персики, — подумал Си-Джи. — Энн уж точно, как персик».
Они вернулись домой, и с этого дня жизнь Клемента Гилберта стала вроде бы легче.
— Начали, — сказал Умник. — Пусть девочка остается, она — толковая обезьянка, Рон. Ей надо знать.
Снова была суббота, как в день их переезда сюда, на заводик Эйвона. Они втроем стояли в сборочном отделении, смотрели на машинку, лежавшую на верстаке, — небольшой блок, размером в сигарную коробку, отливающий льдистой синевой циркония. С узкой стороны машинки имелось что-то похожее на пультик для дистанционного управления дверцами автомобиля; черная пластмасса, шесть кнопок, лампочка. Такой же черный пультик Берт сжимал в толстой руке.
Амалия знала, что эти штуки Берт соорудил именно из пультиков для «мерседеса». Ей дозволялось быть рядом с Умником, когда он работал за верстаком; обычно она сидела на вертящемся табурете и курила. В Голландии она начала курить, потому что Умник за работой курил без конца, изо рта у него несло табаком, и Амалии это мешало.
— Интересно, — пробурчал Рон, Он безоговорочно верил в гений Умника, но на этот раз как будто усомнился.
— Начали, — повторил гений и нажал на кнопку.
Ничего, однако, не произошло, но Рональд присел на корточки и заглянул под машинку. Амалия тоже заглянула, ничего интересного не увидела и покосилась на Берта. Тот самодовольно ухмылялся.
— Ага! — с некоторым удивлением объявил Рон. Придерживая циркониевый блочок одной рукой, он запустил под него вторую. — Ага! Есть!
— Ну то-то, — сказал Умник. — Бросай.
— Прямо и бросать?
— Давай-давай…
Рон выпрямился и разжал пальцы. Машинка упала на пол, вымощенный стальными плитами. Упала беззвучно, как ватная, и скользнула в сторону — дюйма на два-три. Рон удивленно свистнул, однако тут же проговорил:
— Все правильно. Ну?
— Испытываем, — ответил Умник. — Запускай молот-Рональд повернулся и пошел в соседнее отделение. Амалия робко спросила:
— А почему она падает бесшумно?
Берт стремительным движением притянул ее к себе, обхватил своей железной лапой и продекламировал:
— Потерпи, ты все узнаешь, обезьяне любопытной оборвали длинный хвост…
За окном затарахтел мотоцикл — один из Томасовых парней выезжал осмотреть окрестности и заодно в магазин, в ближайшую деревню. Словно отвечая мотоциклу, за стеной отбил звонкую дробь электрический молот.
По-прежнему ничего не понимая, Амалия смотрела, как Берт с Роном уложили машинку в железную коробочку и подсунули эту упаковку под молот. Рон оглянулся и жестом показал Амалии: отойди. Она осталась, где была. Бабам! — дважды ударил толстый масляно блестящий стальной боек, стремительно, почти незаметно для глаза выскакивая из своего толстого вертикального кожуха. «Похоже на огромный микроскоп, — подумала Амалия. — Бедная маленькая машинка…»
— Выключи! — рявкнул Берт, потому что Рональд сунулся к коробке, не выключив двигатель молота.
И тут Амалия начала что-то понимать. Коробочка лежала на наковальне целехонькая, словно не по ней дважды ударил беспощадный, хищно блестящий цилиндр. Затем Рон попытался вынуть машинку из коробки, почему-то не смог и выругался, а Умник захохотал, хлопая себя по брюху, и вопросил;
— Ну, убедился?
Более того, оказалось, что коробку нельзя снять с наковальни. Рона это совсем добило: он стоял, выкатив глаза и приоткрыв рот. Пробормотал:
— Ну и мощность…
— А малость я обсчитался, — самодовольно сказал Умник. — Ну как, папаша, пробуем на живом объекте?
Он поднял руку с пультиком, навел на машинку и затем как нечего делать вынул ее из коробки. Амалия села, огромными глазами глядя на своего мужчину: всякие у нее были, но ни один не умел творить чудеса. Видимо, именно в этот момент рыжая Амми, охотница, поняла, что попалась, что угодила в ловушку, что нипочем с этим мужчиной не расстанется.
Чудеса, однако же, продолжались. Берт передал пультик Рону, сел на табурет около верстака, расстегнул брючный ремень и приторочил машинку к поясу — Рон при этом делал странные жесты, как бы порываясь ему помочь. Или предостеречь — непонятно. Затем Амалия увидела то, что до нее видели только Нелл и Лойер. Умник всей тяжестью рухнул на пол с высокого табурета, причем рухнул бесшумно, как до того машинка, и реакция Амми была такой же, как у Нелл: Боже, как же он расшибся! А он — заржал, как жеребец.
— Совсем не больно?! — вскрикнул Рональд.
— Ты же видел расчеты, балда… — величественно сказал Умник (если слово «величественно» применимо к человеку, лежащему плашмя на полу). — Отключи игрушку.
Рон щелкнул пультиком и, глядя, как Умник встает, опираясь на табурет, выдавил из себя длинную фразу:
— Подошвы у тебя резиновые, а если голыми ногами на металлическом полу… — и стал разуваться.
Амалия на всякий случай отошла в сторону и села, ухватившись за край верстака. Ее поразили глаза Берта — она таких еще не видывала: остановившиеся, словно повернутые внутрь.
— А пробуй! — вдруг пробасил он и стал поспешно перестегивать машинку на пояс Рону. — Включаю!
— Пол… холодный… — ответил Рон и осторожно пошел. Когда он проходил мимо Амалии, она ощутила, как под нею шевельнулся табурет.
— Идешь! — даже не сказал, а прорычал Умник. — Умничка ты моя косолапая!! Гениально! А я-то! Не допер!
Рон счастливо улыбался. Дошел до верстака электриков и там внезапно грянулся на пол — во весь рост, причем вместе с ковриком, который словно прилип к его пяткам.
Надо отдать должное Амалии; она вскрикнула только теперь. Но с Роном ничего не случилось, он спокойно прокомментировал :
— Нормально — коврик… Резиновый.
— Вставай, обувайся! — приказал Умник, — Пошли в тир, живоглоты.
Сказал он это весело и живо, но она видела, что он все еще погружен в себя, в свои соображения какие-то, ей абсолютно недоступные. И вдруг — наверное, впервые в жизни — Амалня ощутила свою малость, свое ничтожество, что ли, и ощушение это было невыносимо сильное, так что пришлось его прогнать и сказать себе строго: слушай, Амми, ты даешь ему такое, чего у него, старого бабника, никогда еще не было, — это он сам говорит и не врет, он в жизни не унизится до такой лжи, гордый Берт, ему невозможно признать над собою чью-то власть, а еслион все-таки унизился, солгал — и не раз уже солгал, — то забрало его крепко, это ты его забрала, Амми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37