Валери мелькает то между балаганами, то на колесе, то на карусели.
Валери!
Вот я вижу ее на деревянной лошадке и бросаюсь туда, опьяненный вечным кружением.
Валери!
Я подпрыгиваю, хватаюсь за медный поручень ограждения, подтягиваюсь и оказываюсь на карусели.
Валери убегает через адский круг, легко проскальзывая между деревянными лошадками.
Валери!
Уносимый по кругу, я пытаюсь разглядеть ее среди ритмично двигающихся лошадок, но она уже растворилась, исчезла...
В этот момент мощная рука вылезает из коробки внутри карусели. Сжимая и разжимая пальцы, она тянется ко мне, и я, не раздумывая, отскакиваю от этой жадной руки.
Она, вытягиваясь, следует за мной. Острый указательный палец показывает мне вниз. Я бросаюсь наугад между двумя деревянными Пегасами под их угрожающее ржание... и оказываюсь на краю платформы. И тут понимаю, что это - край лотерейного колеса с номерами, и я только что обеими ногами вскочил на цифру пять.
Могучая рука съеживается и исчезает в коробке под звуки скрипучей шарманки, а движение карусели замедляется.
Вот тут, за гранью страха и рассудка, я начинаю понимать смысл этой игры.
Огромный, просто гигантский рот, напоминающий очертаниями рот Валери, только что появился на земле возле карусели.
По мере того как карусель замедляет свое движение, рот улыбается мне. Затем он раскрывается во всю ширь, как у голодного животного.
Да, я понимаю, что меня ожидает, если цифра пять остановится перед этой пастью.
Я вскакиваю и пытаюсь бежать, но уже поздно, невозможно... Невозможно, потому что меня окружает невидимый барьер, который я не могу преодолеть никакими силами.
Тогда я начинаю высчитывать, пытаюсь предугадать фатальную цифру. Нет, только не пять... восемь... нет... осторожно... Скорее девять...
Как шарик рулетки, я перескакиваю с одной цифры на другую. Я становлюсь вдруг шариком ужаса в этом пространстве.
Семь... один... четыре...
Цифра восемь выигрывает. Этого только и не хватало!
Боже мой! Неужели это возможно!
Рот хихикает и исчезает, одновременно исчезает и энергетический барьер, а я прыгаю вниз с остановившейся платформы.
Я несусь, вопя от ужаса на все ярмарочное поле, которое просто-напросто еще одна из ловушек, расставленных хозяевами этого мира.
Но вот я вижу Валери. Она, как и я, сломя голову несется через опустевшую поляну.
И когда я хватаю ее, мы оба падаем на землю, побежденные и задыхающиеся.
Наши ужас и безумие объединились.
Глава 10
Когда я открываю глаза, Валери еще здесь, рядом со мной, она лежит на мягкой траве, бездумно глядя в облачное небо.
Ярмарочного поля нет и в помине. Вокруг нас бесконечная пустота, насквозь продуваемая легким ветерком.
Ни шума, ни шороха... Ничего... Словно вся тишина мира собрана на этой поляне.
Валери наконец оборачивается и смотрит на меня своими светлыми глазами, в которых бьются темные волны боли.
Грудь ее ритмично вздымается при дыхании, а теплота, исходящая от ее тела, доводит меня до головокружения.
Мы находимся за пределами слов, разговоров, правил и принципов, вне времени и пространства, вне человеческих условностей... Вне жизни и вне смерти...
Мы всего-навсего два человеческих существа, затерявшихся в вихре безумия!
- Как это все ужасно, правда? - прошептала она.
- Почему ты убегала от меня? Почему?
- Я пыталась бежать от себя, но ничего не получилось.
- Если бы ты попыталась понять...
- Но ты ничего не можешь сделать для меня, Роберт, ничего... ничего... Ты же видел, на что они способны? Я навечно принадлежу им. Все уже слишком поздно.
- Но если мы начнем с нуля? Если ты согласишься немного помочь мне? Может быть, мы и смогли бы...
- Ты хочешь знать, почему я убила своего мужа?
На губах ее мелькнула бледная усмешка, а глаза поднялись к небу.
- Я стала орудием Грега. Обыкновенным инструментом. Не чем иным, как зондом бессознательного, входом в неизвестное измерение, которое он открыл внутри себя. Но у него была слишком малая доля эмоционального. Поэтому ему нужно было существо, имеющее более податливую и гибкую психическую природу, которое могло бы найти свое наиболее полное выражение в гиппологических эффектах. А поскольку я и была именно такой, Грег сделал меня единственным объектом своих опытов. Это жестоко. Жестоко, потому что труд Грега был трудом безумца.
Она отвела глаза от туманного неба и взглянула на меня.
- Он каждый день вовлекал меня в это сумасшествие, которому я сопротивлялась, но пленницей которого мало-помалу становилась. Тебе, Роберт, этого не понять... Ты не сможешь этого понять... Но самым ужасным было то, что убила я его не в припадке безумия. Это - ложь. Это то, о чем все в первую очередь подумали, как я полагаю. Но клянусь тебе, что это не так. Напротив... Я совершила это в полном здравии, с ясным сознанием того, что делаю. Это было просто необходимо!
У нее градом покатились слезы, как будто выплеснулся океан боли. Я дал ей возможность выплакаться, освободиться от жуткой тайны и слушал ее, как это делает опытный психотерапевт.
- С некоторых пор Грег работал над одним электронным аппаратом, который должен был подавлять любые звуковые волны. Сначала я думала, что речь идет о каком-то важном открытии. Грег искал возможность сократить время сна, воздействуя на организм спящего. Я полагала, что это сможет облегчить процессы психофизиологической регенерации. Но я ошибалась. В действительности все было не так. Если бы был использован этот аппарат, то человек или группа лиц могли бы управлять миром. Практически все было готово, и он даже объявил конкурс на должность техника, который помог бы ему в работе. Сам этот человек ничего не должен был знать о сути дела, об истинных планах. А судьбой его Грег собирался заняться позже. И вот, когда он стал проводить опыты с аппаратом в моем присутствии, я поняла, что он не блефует и его уже ничто не остановит. Но я также знала, что мне невозможно бежать, чтобы предупредить человечество об опасности, о готовящемся преступлении. Именно по этой причине я убила его и разрушила аппарат.
Она замолчала, по лицу ее бежали слезы. А я опустил голову.
- Я и есть тот самый человек, которого пригласил Грегори Ватсон.
- Из Мельбурна?
- Да. Из Мельбурна...
- Так это ты!
- К несчастью, аппарат был разрушен не полностью... и я его восстановил... Он функционирует...
- Боже мой!..
Она рывком села, но я попытался успокоить ее, говоря:
- Я никак не могу понять одну вещь. И меня она очень волнует. Неужели Грегори Ватсон был так сведущ в электронике, что сумел создать столь сложный аппарат?
- Нет, конечно.
- Но как же тогда это у него получилось?
- Не знаю...
- Но ведь получилось же в конце концов...
- Эта идея пришла ему в голову во время сна.
- Любопытно...
Она пожала плечами.
- Он приводил в качестве примеров случаи с Нильсом Бором *, создавшим во сне квантовую теорию, Тартини **, написавшим "Дьявольские трели", Кекуле ***, открывшим бензол тоже во сне...
- Но ведь Нильс Бор все же был физиком, Тартини - музыкантом, а Кекуле - химиком. Но Грегори Ватсон, он-то что понимал в электронике?
* Датский физик. Создал теорию атома, которая легла в основу квантовой механики.
** Итальянский скрипач и композитор, автор сонаты "Дьявольские трели".
*** Немецкий химик-органик. Предложил цикличную формулу бензола.
Наступило молчание. Я не решился задать еще один вопрос, который так и вертелся у меня на языке.
Мне хотелось узнать, каковы истинные причины, толкнувшие Валери укрыться в этом кошмарном мире.
Конечно, в основе лежали угрызения совести, конкретизировавшиеся в ее подсознании. Могила не что иное, как символ самонаказания.
Исходить нужно отсюда, именно отсюда. Но дальше все становится гадательным и необъяснимым. Ведь не могла же Валери сама создать это неведомое измерение. Для нее оно не более чем психологическое отступление. Отступление сознания или отступление, связанное с воздействием "психорастворяющего" наркотика? Себе я, конечно, задавал этот вопрос, но как только пытался заговорить с ней о невидимых существах, которые преследовали нас с тех пор, как мы выбрались из могилы, ее охватывал необоримый ужас. Она казалась мне пленницей этого неизвестного мира.
Самостоятельное возвращение ее к нормальной жизни было вещью совершенно невозможной, выше ее сил и воли. Но разве не то же самое происходит и со мной?
Разве не точно так же оборваны все мои связи с внешним миром?
Однако мне кажется, что теперь, при моей поддержке, она обрела и силу, и волю. Точно я не могу сказать, но интуитивно чувствую это. Ну и что же дальше?
Я опять вынужден возвратиться к мысли, что Валери, сама того не сознавая, остается инструментом материализации, свидетелем которой я был перед своим переходом сюда. Однако мне следует быть очень осторожным, прежде чем внушить ей эту мысль.
- Но ведь должно же существовать некое средство для связи и контакта с этими существами? - мягко спросил я.
- Это невозможно, они держат нас под контролем, а мы ничего не может поделать с ними...
- А может, это просто потому, что мы никогда и не пытались. Мы только отбивали их атаки.
- Роберт, попытайся понять... Мы в мире, который не ощутим для наших чувств, и восприятие его невозможно. Мы можем ощущать только ловушки и обман. Мы никогда не сможем понять, что питает этот мир. Ведь если взять мышь, которая грызет сыр, то для нее сыр существует, и она принимает его таким, какой он есть, но уж никак не может познать природу этого сыра и те действия, которые необходимо было произвести, чтобы его создать. А паук, который ткет свою паутину в углу? Есть ли у него концепция по поводу стены? А разве сознает комар что-либо, когда кусает человека?
- Да просто у них нет причин познавать это. Но ведь для нас-то дело обстоит совершенно иначе, Валери. Мы ведь способны на интеллектуальный контакт с любым разумным существом!
Она вздохнула, не в силах объяснить мне свою мысль.
- Это будет нашим концом, нашей гибелью, нашей смертью.
- Ну а если бы на карту была поставлена судьба человечества, то тогда как, Валери?
- Почему ты так говоришь?
Я уже было хотел сказать ей правду, ту правду, о которой догадывался... Рассказать о той опасности, которую видел.
Но нет, мне нужны были все ментальные способности Валери, все ее мужество, все остатки ее морального и физического сопротивления. А потом, какие доказательства я мог ей представить?
Единственное, что мне оставалось, - и я сказал ей об этом - вступить в контакт с этими существами и выяснить, что они собираются с нами сделать. Ну а в остальном я как-нибудь, может быть, и сам разберусь.
Я поймал взгляд Валери, которая, кажется, проникла мне в душу и читала мои мысли. Я увидел, что она побледнела, поняв мою решимость.
В этот момент у меня возникло ощущение, что мы знакомы с ней давным-давно, всю жизнь, как будто жили вдвоем с самого начала времен.
Я смотрел на нее, лежащую на траве, которая вдруг начала желтеть и сохнуть на глазах.
Надо же! Это выглядело так, как если бы осень неожиданно стала наступать на окружающий весенний сон.
Исчезли краски. Небо над нашими головами приняло свинцовый оттенок. Далекий лес рисовался теперь только в черных и белых тонах, как гигантский набросок углем на белом полотне.
Ничего вокруг... Только черное и белое... Немного серого...
Весь мир окрасился в три этих цвета.
- Роберт...
Я как-то разом качнулся вперед, чтобы удержать Валери. Я целовал ее губы, ни о чем больше не думая... Это было совершенно бессознательно...
Мир переворачивался... опрокидывался... рушился...
Глава 11
Валери больше нет со мной.
Она рассеялась с остатками этого мира. Руки мои обнимают пустоту и темноту. Меня обволакивает чернильно-черная ночь, и я плаваю во мраке и пустоте, в каком-то абсурдном небытие. Я пытаюсь пошевелиться, но все мои движения не имеют никакого смысла и значения.
Где же я? На этот раз я решил собрать все свое спокойствие и хладнокровие, стараясь не впасть в состояние ужаса.
Мне были необходимы весь мой ум и память, чтобы противостоять этой новой ловушке, ибо я понимал, что речь идет об еще одной попытке таинственных существ подвергнуть испытанию мои рефлексы и человеческие способности.
Но вдруг темноту пронзил как бы луч прожектора, упавший сверху. В столбе света, который лился из пустоты, возникла шахматная доска с расставленными на ней фигурами.
Из ничего появились две руки на краю доски. Две костлявые руки с длинными пальцами, унизанными золотыми кольцами и перстнями с изумрудами.
Острый палец указал мне на белые фигуры.
- Начинайте, господин Милланд!
Голос ниоткуда, с ледяным звучанием, безжизненной тональности.
Мой невидимый противник скрыт в темной пустоте, частью которой он сам и является. В резком свете видны только его псевдочеловеческие руки, держащиеся за доску.
- На что мы играем?
- На вашу жизнь, господин Милланд.
- Но я - средний игрок...
Из пустоты донесся смешок, как бы свидетельствуя о противном.
- Напротив, вы очень сильны... Великолепный игрок...
Хитрость не удалась. Такое ощущение, что существо порылось в моей памяти и поспешило добавить:
- Шансы равные... Нужно, чтобы игра была равная... Впрочем, она и будет такой, поскольку мне нужна ваша жизнь.
- А не проще ли заполучить ее иным способом?
- Но я даю вам шанс выиграть, а сам могу проиграть. Если я не выиграю вашу жизнь, она не будет иметь для меня никакой ценности. Итак, господин Милланд, ваш ход...
Я двинул вперед пешку, потом слона, а затем развил атаку. Странная игра, впрочем, если речь идет о жизни человека, когда его можно прищелкнуть одним пальцем.
Четвертым ходом он взял моего слона и напал на ладью.
- И что же, вы все проблемы решаете с помощью игры, отдаетесь на волю случая?
Я попал в точку, ибо голос мне ответил:
- Да, все.
- Если я правильно понял, событие происходит в зависимости от того, выигрываете вы или проигрываете.
- Да, это универсальное правило, господин Милланд. Однако ваш ход. Должен сказать, что атаку вы провели превосходно. А возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что мы рассматриваем игру во всех ее формах, как универсальное решение всех вопросов во Вселенной, а случайностей не существует. Случай - следствие множества условий и событий. Создавать случай с помощью игры кажется нам единственно справедливой возможностью бороться против самой универсализации игры. Выиграть или проиграть свою жизнь даже в шахматной партии означает предварительное признание своих прошлых ошибок.
- Какой же, в таком случае шанс у меня и мне подобных? Разыгрывать свою жизнь в шахматной партии!
Тут я беру у него слона, развивая атаку на королевском фланге.
Тишина. Потом прозвучал ответ:
- Возможность выиграть у нас или проиграть нам...
- Но к чему это все в конце концов? На что вы рассчитываете?
- Захватить ваш мир... ваше измерение... Ввести наши принципы и правила. Это универсальный закон, и в нем нет ничего сверхъестественного. Достаточно было найти путь в ваш мир. И мы нашли его. Так что ваша судьба предрешена.
Я ужаснулся такому откровенному цинизму.
Для этих существ завоевание нашего мира было простой игрой! Игрой по их правилам, со своей тактикой и зависящей не столько от ума, сколько от умения или слабой подготовки партнера. Все точь-в-точь, как на шахматной доске.
Хотя мой слон и контратаковал, меня не покидала мысль, что я поставил свою жизнь на кон при игре с дьяволом. Пока он защищался, моя мысль металась в поисках решения.
- Бог и Дьявол находятся в вечной оппозиции, господин Милланд. Как и в нашей партии, один из них должен проиграть.
- Ну и что же, по-вашему, в таком случае произойдет?
- Тогда шах и мат решат судьбу небесного трона.
- А как же быть с понятием всемогущества Бога?
В темноте прозвучал ледяной смех.
- Термин "всемогущество" совершенно несостоятелен. Уже само существование Сатаны противоречит понятию всемогущества. Я не согласен с этим. Силы у них равны и сталкиваются в игре добра и зла. А ставкой в этой игре является не что иное, как человечество.
Смех стал еще более циничным и грубым.
- Но это не должно, господин Милланд, мешать нашей игре. Если игра является постоянным противопоставлением порока и добродетели, то мы никак не можем от нее отказаться. Разве мы не подобие наших создателей?
Доводы его приводили меня в ужас, но, пользуясь беседой, я постепенно разбирался в его сильных и слабых сторонах, во всем их хитросплетении.
Я понял, что невидимка играет прекрасно. В ходе защитных комбинаций его рука одну за другой сняла мои пешки, и я почувствовал, что по спине у меня потек ледяной пот.
Проигрыш стоил потери моей души, судьба которой разыгрывалась в последних ходах, и в то же время у меня перед глазами возникала жалкая судьба человечества.
Делая ответный ход, я вдруг представил себе Бога, играющего с Сатаной на небесной шахматной доске, не обращая внимания на законы времени и пространства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10