В конце концов, спешить ему было некуда.
- Вы, люди, - странные системы, - начала Пифия. - Может быть, вследствие асимметричности вы пытаетесь проявить себя не только в своем физическом измерении, а еще и устремляетесь в какой-то выдуманный, призрачный мир. Это я считаю несовершенством конструкции, просчетом природы.
- Наоборот, Пифия, в этом глубокая мудрость. Возможность роста сознания, развития...
- Но ведь мое сознание тоже развивается, а я остаюсь при этом на реальной почве.
- Знание и сознание - это разные вещи... Твои знания пополняются, Пифия, увеличивается объем памяти. А у нас... Человеческая жизнь, Пифия, - такой феномен...
Никифор умолк, склонив голову, и Пифия некоторое время тоже молчала. Наконец напомнила:
- Так что же такое - человеческая жизнь?
- Один мой друг, тонкая поэтическая натура, считает так: жизнь - это загадка, облаченная в тайну.
- В этих словах нет никакой информации.
- Наоборот, Пифия, эта фраза содержит бездну информации! Столько же, сколько древнее изречение: "Я знаю то, что я ничего не знаю".
- Подобные изречения только подтверждают относительность уровня познания.
- Эх, Пифия! Ты лучше скажи: почему я ее люблю? Ну почему?
- Это таинство, облаченное в загадку... - иронически произнесла Пифия и выключилась.
Успокоив Клару и вежливо посочувствовав ей, соседи разъехались, и на вилле снова воцарилась тишина. Девушка вошла в голубую комнату и устало опустилась на диван. Провела ладонями по лицу, вздохнула и легла, положив руки под голову. Ну и денек! И что с ним случилось, с этим Ником? Такой был застенчивый, такой скромный и вдруг... Атавизм, психологический атавизм! Кларе было стыдно за него и больно, и в глубине души пробивался ручеек жалости. Они встретились в горном пансионате в Крыму. Там и Вера была. Они познакомились возле мраморной беседки, он что-то рассказывал, все смеялись. Потом уговорил побывать в Дельфиний и чем-то так задобрил одного дельфина, что тот высунулся из воды и пропищал: "Вы уд-ив-вительные экземпляры!" "Хорошо, хоть дельфины говорят нам комплименты!" - смеялась Вера. Никифор провел тогда с нами все каникулы. А этим летом явился сюда. Как снег на голову... Пожалуй, пора возвращаться в свою Антарктиду, наотдыхалась, хватит...
Клара смотрела в потолок, стараясь не думать о Никифоре, но не могла. Бешеный взгляд, лицо перекошено, пальцы - как когти.
- Дайте музыку, - прошептала она. - Симфонию покоя...
И комната заполнилась тихими, прозрачными звуками. Клара закрыла глаза, предаваясь этим чарующим волнам. Пусть несут ее, пусть укачивают, только бы забыть этот кошмарный день. Начинает скрипка, ведет тоненько-тоненько волшебную шелковистую паутину. За нею - виолончель: стелется под ветром трава. Потом отзывается арфа: полевые колокольчики роняют лепестки, ветер подхватывает их, поднимает в воздух, и метет метелица, легкая, нежная... И вот уже поет все кругом, звенит и вызванивает: голубые реки, темные леса, розоватые облака. Клара не ощущает тела, словно соткана она из лучей, из неуловимой дымки, и летит, порхает над музыкой, как тень. Летит и тонет, летит и утопает в океане света.
И откуда-то из дальней дали долетает до нее приглушенный голос:
- Клара, Клара...
Так это ведь мама, мама ее зовет!
- Кларочка, доченька, ты меня слышишь?
- Слышу, мамочка, слышу!
- Плохо тебе?
- Ой, нет же, нет, мамочка, мне хорошо!
- Открой глаза!
Клара смотрит и видит мать - ласковая улыбка в глазах, седая прядь над левым ухом. Мама протягивает к ней руки, но дотронуться не может. Клара поднимается, говорит пенатам:
- Спасибо за музыку.
Симфония постепенно утихает... утихает... и - замерла...
- Я давно смотрю, как ты спишь, - говорит мама. - Отдохнула?
- Да. Эта музыка, мама, завораживает.
- Ты долго еще будешь здесь? Не заедешь ли к нам?
- Обязательно. Побуду с вами недельки две перед Антарктидой.
- Отец по тебе соскучился.
- И я по нему тоже. Как там ваш заповедник?
- Все хорошо. Такие бизоны...
Кларе было приятно разговаривать с матерью, смотреть в ее прищуренные глаза (для передачи изображения она должна была ярко освещать себя), слышать ее ласковый голос. Мама расспрашивала обо всем, о чем угодно, а о сегодняшнем событии ни слова. Солнышко, а не мама!
- Ой, мамочка, глаза у тебя заболят, хватит. Спасибо, родная, до встречи!
- Будь здорова, доченька!
Изображение потонуло в темноте и исчезло. Клара вскочила, потянулась, выгибая руки и плечи. Спросила:
- Бассейн готов?
- Да, - ответил динамик. - Какую дать температуру?
- Дайте... - Клара по-детски прикусила губу. - Дайте шестнадцать.
- Пожалуйста.
Ах, этот бассейн! И что он только делает с человеком!
- Послушай, да тебя ведь не узнать.... - говорит Вера, поглядывая на подругу блестящими миндалевидными глазами. Если бы ты жила в двадцатом столетии, была бы... Постой, как они говорили? Ага, кинозвездой. Или у тебя все еще не прошло возбуждение после того инцидента?
- Не надо об этом, Вера.
- Почему? - В голосе подруги прозвучало искреннее удивление. - Я не считаю, что поступок Никифора причинил тебе моральный ущерб. Это же любовь, Клара!
- Дикость, а не любовь.
Они сидели, точнее, полулежали на диванах верхней террасы.
- Эх, Клара, Клара... Как часто человек сам уходит от своего счастья! Недавно мы реставрировали старый киношный примитив: две девушки влюбляются в одного юношу...
- Сейчас не то время, - сказала Клара.
- А что мы знаем о том времени? - сказала Вера, задумчиво глядя в черные сумерки.
Плыли перед ее взглядом и тени, и серп луны, и алая заря. Вспомнились стихи поэтов двадцатого века о любви.
Продолжая рассказ о реставрированном фильме, Вера все вздыхала, выражая симпатии к далекой и невозвратимой поре бурных человеческих чувств. Подруги разговаривали, не включая света. Густой вечерний сумрак импонировал беседе, придавал ей интимную задушевность. Время от времени девушки замолкали, думая о своем.
Электронный голос нарушил молчание:
- Никифор Ярковой просит разрешения сказать несколько слов.
Клара растерялась, замахала руками, словно пенаты могли увидеть ее жесты.
- Нет-нет! Это невозможно!
Подруга настороженно встала, решительно произнесла:
- Скажите, с ним хочет поговорить Вера. Соедините с розовым залом, я сейчас спущусь.
И она быстрым шагом направилась к лифту, а Клара вышла на балюстраду и бездумно смотрела в ночную мглу. Все в голове у нее смешалось. Она попыталась упорядочить свои мысли, но не смогла. Это ведь только подумать: после всего, что было, он хочет "сказать несколько слов"! Клару передернуло.
Вернулась Вера. Клара не спросила ее, какой был разговор. Вера сказала:
- Он тебя любит, слышишь? Очень любит!
"Что со мной происходит? - думал Никифор, бродя по саду перед началом заседания "Калейдоскопа". - Воспринимаю мир по-иному... Нервы оголились, что ли?" Его как бы переполняло радостью и воодушевлением. И зеленое пламя травы, и деревья, устремившие свои ветви в прозрачное небо, и птицы, и солнце, уже зазолотившееся в молоке тумана, - все стало каким-то созвучным, понятным, близким. Все излучает красоту, мир утопает в красоте, и душа ощущает ее, потому что настроена на ту же волну.
Какой-то жук переползал тропинку. Никифор остановился, присел, чтобы лучше его рассмотреть. Терракотовый, состоящий из овалов, треугольников и трапеций, он выставил свои антенны - и получает информацию об окружающей среде. Ну двигайся же, двигайся, наверно, и у тебя свои хлопоты. Заметил на яблоне птицу - маленькая такая, желтозеленая жакеточка, черный воротничок на шее, - поводит головкой, попискивает. Жалуется на одиночество... "Ну эти уж мне сантименты, попалась небось горьковатая личинка, и все тут, вот и пищит. А одиночество здесь ни при чем. - И мгновенно возникло в сознании: - Не хитри сам с собой. Птичье одиночество - всего-навсего ассоциация, ты ведь все время ощущаешь собственное одиночество... Ну и что? А ничего!" Оглянулся вокруг - и уже ничего особенного не увидел.
Сад как сад, утро как утро. Пора на заседание "Калейдоскопа"...
В зал Никифор вошел не так, как раньше, - твердо ступая по серому пластику, весело и иронически посматривая на товарищей: а ну, что за мудрецы здесь собрались? Нет, сегодня даже после прогулки он поеживался, ощущая непонятный страх, и не мог его преодолеть; опустив глаза, шагал неуверенно, как по скользкому льду. Давно, когда Никифора еще и на свете не было, в этом зале действительно стоял подсвеченный цилиндр калейдоскопа, который демонстрировал все новые и новые формы и сочетания красок. Точно так же и ученые, собиравшиеся здесь, должны были подавать новые и новые идеи. В конце концов кто-то заметил, что калейдоскоп отвлекает внимание, и подал идею: убрать его отсюда. "Коллективный мозг", то есть весь ученый консилиум, согласился, и калейдоскоп, квалифицированный как игрушка, был отправлен в какое-то детское учреждение. Но научное общество по-прежнему носит его имя.
Никифор не прислушивался к приглушенным разговорам. Он был уверен в себе. Ведь есть у него оригинальная, достаточно абсурдная идея. Он давно готовился к ее обсуждению. И скажет: магнитное поле земли создается неведомой до сих пор материей; в Антарктиде, в районе геомагнитного полюса, действует постоянный естественный генератор магнитного поля. Вот пускай и подискутируют! Пусть даже высмеют, но ведь в "аналитический циклотрон" идея так или иначе будет передана. Всем станет ясно, что ни о каком таянии антарктического льда не может быть и речи. Это ведь своеобразный панцирь, кожух магнитного генератора.
Как это пришло ему в голову? Просматривал какой-то научный фильм (Земля сфотографирована из космоса через разнообразные фильтры) и обратил внимание на то, что слишком уж густо сконцентрированы, так сказать, гипертрофированы ледяные нагромождения в Антарктиде. И ни одна из существующих схем возникновения такого мощного ледяного покрова не представлялась убедительной.
Мелодично прозвенели часы, и шум-гам в "Калейдоскопе" начал затихать. Очередной председательствующий, подойдя к большому, во всю стену, экрану, сказал:
- Внимание! Антарктида и перспективы ее использования.
Название темы, дублируя слова председательствующего, белыми наклонными буквами прорезало середину экрана.
Некоторое время слышалось только покашливание. Кто начнет? Никифора подмывало первым бросить свою идею на экран, уже и слова вертелись на языке, но его опередил известный остряк Микола Макодзеб, который на сей раз был подчеркнуто серьезен, так что невозможно было понять, то ли он, по своему обыкновению, шутит, то ли действительно предлагает нечто стоящее:
- Предлагаю прорезать в толще льда туннели, залы, галереи самой разнообразной формы и величины, воссоздать там самые известные архитектурные сооружения от древности до наших дней, одним словом, соорудить КЭР - Континент экскурсий и развлечений!
Как только электронный преобразователь начал фиксировать на экране мысли Миколы, название темы поплыло вверх и остановилось под верхней кромкой. Там оно и оставалось на протяжении всего семинара, а текст провозглашаемой идеи стоял перед глазами присутствующих до следующего предложения. С экрана их переписывал так называемый аккумулятор идей, которым пользовались ученые из "аналитического циклотрона". Предложения так и сыпались:
- Использовать как холодильник для рыбы.
- Отправить лед на Луну.
- Перебросить на Марс.
- Сохранить статус-кво, чтобы не нарушить биосферу.
- Уровень Мирового океана понизился, целесообразно растопить весь лет Антарктиды.
"Растопить, растопить..." Только это слово и бросалось Никифору в глаза, только оно, казалось, и ложилось на черный экран: "Растопить, растопить..." И он заговорил, нервно дыша на серую сеточку своего электронного преобразователя:
- Антарктиду следует рассматривать в комплексе с магнитным полем Земли. Это поле создается неизвестной материей, залежи которой скрыты под толщей льда. Точка, где находится магнитный полюс...
Он бросил взгляд на черный экран. Что это? Там не его высказывание, а предыдущее: "Растопить весь лед Антарктиды..." В чем дело? Может быть, его преобразователь вышел из строя? Никифор окинул взглядом зал. Все сидят, не глядя в его сторону, ни одна голова не повернута к нему! И лицо обдало жаром. Надо же, и здесь тоже - игнорирование. Никто не хочет его слушать, аппарат отключен... Никифору хотелось закричать, бросить всем им в лицо что-нибудь оскорбительное, выплеснуть на все эти головы свою жгучую обиду. Но он только стиснул зубы и промолчал. Рука, в которой держал он трубку преобразователя, дернулась непроизвольно, провод оборвался. Он швырнул трубку под ноги и опрометью бросился к выходу. Никто из его товарищей не произнес ни звука, словно это был не он, а привидение, которого никто и не видел. И Микола... Он - тоже! Ну ничего, ничего, вы еще услышите о Никифоре Ярковом!
Он был возмущен до глубины души и так потрясен, что вместо того, чтобы подняться в ангар, погнал кабину лифта вниз и опомнился только где-то на километровой глубине. Добравшись наконец до своего "Электрона", никак не мог взять в толк, куда же лететь. Все стало ему безразлично. Включил аппарат, лишь бы только оторваться от земли. Долго летел над облаками, наконец увидел леса и луга и приземлился у каких-то кустов. Свой круглый летательный аппарат спрятал в зелени. Выбрался из него и пошел, вдыхая густой, настоянный на травах и на осенних листьях воздух, насыщенный всеми лесными запахами. Легко, хорошо. Раскинув руки, лег на землю. Упругие стебли пружинили под ним, обдавая душистым теплом. И сразу отлегло от сердца, все, что беспокоило, отдалилось, туманно замаячило где-то далеко-далеко на горизонте сознания. И как же тут великолепно! Лежать бы вот так вечность, вслушиваясь в неясные шорохи трав. Бежать, бежать на природу! Нет здесь никаких прописей: живи как хочешь, независимо ни от кого и ни от чего. Разве он не имеет права выбора? И кто скажет, что это худший вариант?
Клара села в геолодку у Карпат. Не останавливаясь ни на секунду, наполненный светом цилиндр подхватил пассажиров с движущейся платформы и помчался на юг. Устроившись на эластичном сиденье, которое сразу же приняло формы ее тела, девушка притронулась к сережке-транзистору, поблескивавшей в правом ухе, и зазвучала тихая музыка. Клара положила руки на колени и закрыла глаза. Хотелось вздремнуть. Бессмысленная выходка Никифора отравила ей весь отдых, настроение скверное, даже к родителям так и не заехала. Только на работе можно сбросить с сердца неприятную тяжесть, облегченно вздохнуть. Вот удивятся на Геомагнитной станции, что она так быстро вернулась! Надо было известить... А что, если выйти у древних пирамид послушать вечерний концерт? Говорят, очень торжественно и впечатляюще: пирамида освещается бледным серебристым светом, и таинственный голос провозглашает словно из глубины времен:
"Я, Пирамида великого фараона Хеопса, четыре тысячи лет вздымаюсь над Землей..." "Великий..." Смешно! Словно играли спектакль. Жестокий спектакль: человек утверждал свое "величие", проливая кровь других людей...
- Вам холодно? - спросил молодой худощавый мужчина и сел рядом. - Не включить ли обогреватель?
- Нет, благодарю, - покосилась на него Клара. Одернула на коленях юбку и сложила руки на груди, откровенно подчеркивая этим свое нежелание поддерживать разговор.
- А я подумал... Простите, быть может, вы хотите отдохнуть?
Он слегка склонил голову в ее сторону, и Клара заметила, что редкие его волосы имеют зеленоватый оттенок, глаза спокойные, кроткие, кажется желтоватые, голос какой-то сухой, как бы официальный.
- Нет, уже не хочу, - сдержанно сказала она и с досадой подумала: "Обязательно кто-нибудь пристанет..."
- Вы уже пользовались такой лодочкой?
- Нет, впервые.
- А далеко ли сейчас?
- В Антарктиду.
- По делу, конечно?
- Да, я там работаю.
"Нужно, наверно, и его о чем-нибудь спросить, - подумала Клара, - да зачем это мне?"
- А я на Космическую Пращу... Стартовый остров. Знаете, конечно?
- Слышала.
- Неужели не летали на Луну?
- Боюсь невесомости.
- А я к космическим перелетам привык. Принимал участие в экспедиции на Уран. Ну, вы же знаете, закончилась она не совсем удачно... Теперь решил заняться Землей.
Клара сочувственно посмотрела на соседа. Выходит, это один из тех, кто два года назад вернулся с Урана. Большинство погибло, так ничего особенного и не открыв на жестокой пустынной планете, а этому, значит, повезло...
- Больше не хотите на Уран?
- Новая экспедиция готовится, но я остаюсь на Земле. В конце концов, я историк и археолог.
Помолчали. Затем спутник с зеленоватым оттенком волос предложил:
- Не желаете посмотреть ландшафты?
- Из-под Земли? - удивилась Клара.
- Да, из-под Земли. Вот этот объектив нам все покажет, сказал он, поставив на стол черную шкатулку с золотистой передней стенкой.
1 2 3 4 5 6 7 8
- Вы, люди, - странные системы, - начала Пифия. - Может быть, вследствие асимметричности вы пытаетесь проявить себя не только в своем физическом измерении, а еще и устремляетесь в какой-то выдуманный, призрачный мир. Это я считаю несовершенством конструкции, просчетом природы.
- Наоборот, Пифия, в этом глубокая мудрость. Возможность роста сознания, развития...
- Но ведь мое сознание тоже развивается, а я остаюсь при этом на реальной почве.
- Знание и сознание - это разные вещи... Твои знания пополняются, Пифия, увеличивается объем памяти. А у нас... Человеческая жизнь, Пифия, - такой феномен...
Никифор умолк, склонив голову, и Пифия некоторое время тоже молчала. Наконец напомнила:
- Так что же такое - человеческая жизнь?
- Один мой друг, тонкая поэтическая натура, считает так: жизнь - это загадка, облаченная в тайну.
- В этих словах нет никакой информации.
- Наоборот, Пифия, эта фраза содержит бездну информации! Столько же, сколько древнее изречение: "Я знаю то, что я ничего не знаю".
- Подобные изречения только подтверждают относительность уровня познания.
- Эх, Пифия! Ты лучше скажи: почему я ее люблю? Ну почему?
- Это таинство, облаченное в загадку... - иронически произнесла Пифия и выключилась.
Успокоив Клару и вежливо посочувствовав ей, соседи разъехались, и на вилле снова воцарилась тишина. Девушка вошла в голубую комнату и устало опустилась на диван. Провела ладонями по лицу, вздохнула и легла, положив руки под голову. Ну и денек! И что с ним случилось, с этим Ником? Такой был застенчивый, такой скромный и вдруг... Атавизм, психологический атавизм! Кларе было стыдно за него и больно, и в глубине души пробивался ручеек жалости. Они встретились в горном пансионате в Крыму. Там и Вера была. Они познакомились возле мраморной беседки, он что-то рассказывал, все смеялись. Потом уговорил побывать в Дельфиний и чем-то так задобрил одного дельфина, что тот высунулся из воды и пропищал: "Вы уд-ив-вительные экземпляры!" "Хорошо, хоть дельфины говорят нам комплименты!" - смеялась Вера. Никифор провел тогда с нами все каникулы. А этим летом явился сюда. Как снег на голову... Пожалуй, пора возвращаться в свою Антарктиду, наотдыхалась, хватит...
Клара смотрела в потолок, стараясь не думать о Никифоре, но не могла. Бешеный взгляд, лицо перекошено, пальцы - как когти.
- Дайте музыку, - прошептала она. - Симфонию покоя...
И комната заполнилась тихими, прозрачными звуками. Клара закрыла глаза, предаваясь этим чарующим волнам. Пусть несут ее, пусть укачивают, только бы забыть этот кошмарный день. Начинает скрипка, ведет тоненько-тоненько волшебную шелковистую паутину. За нею - виолончель: стелется под ветром трава. Потом отзывается арфа: полевые колокольчики роняют лепестки, ветер подхватывает их, поднимает в воздух, и метет метелица, легкая, нежная... И вот уже поет все кругом, звенит и вызванивает: голубые реки, темные леса, розоватые облака. Клара не ощущает тела, словно соткана она из лучей, из неуловимой дымки, и летит, порхает над музыкой, как тень. Летит и тонет, летит и утопает в океане света.
И откуда-то из дальней дали долетает до нее приглушенный голос:
- Клара, Клара...
Так это ведь мама, мама ее зовет!
- Кларочка, доченька, ты меня слышишь?
- Слышу, мамочка, слышу!
- Плохо тебе?
- Ой, нет же, нет, мамочка, мне хорошо!
- Открой глаза!
Клара смотрит и видит мать - ласковая улыбка в глазах, седая прядь над левым ухом. Мама протягивает к ней руки, но дотронуться не может. Клара поднимается, говорит пенатам:
- Спасибо за музыку.
Симфония постепенно утихает... утихает... и - замерла...
- Я давно смотрю, как ты спишь, - говорит мама. - Отдохнула?
- Да. Эта музыка, мама, завораживает.
- Ты долго еще будешь здесь? Не заедешь ли к нам?
- Обязательно. Побуду с вами недельки две перед Антарктидой.
- Отец по тебе соскучился.
- И я по нему тоже. Как там ваш заповедник?
- Все хорошо. Такие бизоны...
Кларе было приятно разговаривать с матерью, смотреть в ее прищуренные глаза (для передачи изображения она должна была ярко освещать себя), слышать ее ласковый голос. Мама расспрашивала обо всем, о чем угодно, а о сегодняшнем событии ни слова. Солнышко, а не мама!
- Ой, мамочка, глаза у тебя заболят, хватит. Спасибо, родная, до встречи!
- Будь здорова, доченька!
Изображение потонуло в темноте и исчезло. Клара вскочила, потянулась, выгибая руки и плечи. Спросила:
- Бассейн готов?
- Да, - ответил динамик. - Какую дать температуру?
- Дайте... - Клара по-детски прикусила губу. - Дайте шестнадцать.
- Пожалуйста.
Ах, этот бассейн! И что он только делает с человеком!
- Послушай, да тебя ведь не узнать.... - говорит Вера, поглядывая на подругу блестящими миндалевидными глазами. Если бы ты жила в двадцатом столетии, была бы... Постой, как они говорили? Ага, кинозвездой. Или у тебя все еще не прошло возбуждение после того инцидента?
- Не надо об этом, Вера.
- Почему? - В голосе подруги прозвучало искреннее удивление. - Я не считаю, что поступок Никифора причинил тебе моральный ущерб. Это же любовь, Клара!
- Дикость, а не любовь.
Они сидели, точнее, полулежали на диванах верхней террасы.
- Эх, Клара, Клара... Как часто человек сам уходит от своего счастья! Недавно мы реставрировали старый киношный примитив: две девушки влюбляются в одного юношу...
- Сейчас не то время, - сказала Клара.
- А что мы знаем о том времени? - сказала Вера, задумчиво глядя в черные сумерки.
Плыли перед ее взглядом и тени, и серп луны, и алая заря. Вспомнились стихи поэтов двадцатого века о любви.
Продолжая рассказ о реставрированном фильме, Вера все вздыхала, выражая симпатии к далекой и невозвратимой поре бурных человеческих чувств. Подруги разговаривали, не включая света. Густой вечерний сумрак импонировал беседе, придавал ей интимную задушевность. Время от времени девушки замолкали, думая о своем.
Электронный голос нарушил молчание:
- Никифор Ярковой просит разрешения сказать несколько слов.
Клара растерялась, замахала руками, словно пенаты могли увидеть ее жесты.
- Нет-нет! Это невозможно!
Подруга настороженно встала, решительно произнесла:
- Скажите, с ним хочет поговорить Вера. Соедините с розовым залом, я сейчас спущусь.
И она быстрым шагом направилась к лифту, а Клара вышла на балюстраду и бездумно смотрела в ночную мглу. Все в голове у нее смешалось. Она попыталась упорядочить свои мысли, но не смогла. Это ведь только подумать: после всего, что было, он хочет "сказать несколько слов"! Клару передернуло.
Вернулась Вера. Клара не спросила ее, какой был разговор. Вера сказала:
- Он тебя любит, слышишь? Очень любит!
"Что со мной происходит? - думал Никифор, бродя по саду перед началом заседания "Калейдоскопа". - Воспринимаю мир по-иному... Нервы оголились, что ли?" Его как бы переполняло радостью и воодушевлением. И зеленое пламя травы, и деревья, устремившие свои ветви в прозрачное небо, и птицы, и солнце, уже зазолотившееся в молоке тумана, - все стало каким-то созвучным, понятным, близким. Все излучает красоту, мир утопает в красоте, и душа ощущает ее, потому что настроена на ту же волну.
Какой-то жук переползал тропинку. Никифор остановился, присел, чтобы лучше его рассмотреть. Терракотовый, состоящий из овалов, треугольников и трапеций, он выставил свои антенны - и получает информацию об окружающей среде. Ну двигайся же, двигайся, наверно, и у тебя свои хлопоты. Заметил на яблоне птицу - маленькая такая, желтозеленая жакеточка, черный воротничок на шее, - поводит головкой, попискивает. Жалуется на одиночество... "Ну эти уж мне сантименты, попалась небось горьковатая личинка, и все тут, вот и пищит. А одиночество здесь ни при чем. - И мгновенно возникло в сознании: - Не хитри сам с собой. Птичье одиночество - всего-навсего ассоциация, ты ведь все время ощущаешь собственное одиночество... Ну и что? А ничего!" Оглянулся вокруг - и уже ничего особенного не увидел.
Сад как сад, утро как утро. Пора на заседание "Калейдоскопа"...
В зал Никифор вошел не так, как раньше, - твердо ступая по серому пластику, весело и иронически посматривая на товарищей: а ну, что за мудрецы здесь собрались? Нет, сегодня даже после прогулки он поеживался, ощущая непонятный страх, и не мог его преодолеть; опустив глаза, шагал неуверенно, как по скользкому льду. Давно, когда Никифора еще и на свете не было, в этом зале действительно стоял подсвеченный цилиндр калейдоскопа, который демонстрировал все новые и новые формы и сочетания красок. Точно так же и ученые, собиравшиеся здесь, должны были подавать новые и новые идеи. В конце концов кто-то заметил, что калейдоскоп отвлекает внимание, и подал идею: убрать его отсюда. "Коллективный мозг", то есть весь ученый консилиум, согласился, и калейдоскоп, квалифицированный как игрушка, был отправлен в какое-то детское учреждение. Но научное общество по-прежнему носит его имя.
Никифор не прислушивался к приглушенным разговорам. Он был уверен в себе. Ведь есть у него оригинальная, достаточно абсурдная идея. Он давно готовился к ее обсуждению. И скажет: магнитное поле земли создается неведомой до сих пор материей; в Антарктиде, в районе геомагнитного полюса, действует постоянный естественный генератор магнитного поля. Вот пускай и подискутируют! Пусть даже высмеют, но ведь в "аналитический циклотрон" идея так или иначе будет передана. Всем станет ясно, что ни о каком таянии антарктического льда не может быть и речи. Это ведь своеобразный панцирь, кожух магнитного генератора.
Как это пришло ему в голову? Просматривал какой-то научный фильм (Земля сфотографирована из космоса через разнообразные фильтры) и обратил внимание на то, что слишком уж густо сконцентрированы, так сказать, гипертрофированы ледяные нагромождения в Антарктиде. И ни одна из существующих схем возникновения такого мощного ледяного покрова не представлялась убедительной.
Мелодично прозвенели часы, и шум-гам в "Калейдоскопе" начал затихать. Очередной председательствующий, подойдя к большому, во всю стену, экрану, сказал:
- Внимание! Антарктида и перспективы ее использования.
Название темы, дублируя слова председательствующего, белыми наклонными буквами прорезало середину экрана.
Некоторое время слышалось только покашливание. Кто начнет? Никифора подмывало первым бросить свою идею на экран, уже и слова вертелись на языке, но его опередил известный остряк Микола Макодзеб, который на сей раз был подчеркнуто серьезен, так что невозможно было понять, то ли он, по своему обыкновению, шутит, то ли действительно предлагает нечто стоящее:
- Предлагаю прорезать в толще льда туннели, залы, галереи самой разнообразной формы и величины, воссоздать там самые известные архитектурные сооружения от древности до наших дней, одним словом, соорудить КЭР - Континент экскурсий и развлечений!
Как только электронный преобразователь начал фиксировать на экране мысли Миколы, название темы поплыло вверх и остановилось под верхней кромкой. Там оно и оставалось на протяжении всего семинара, а текст провозглашаемой идеи стоял перед глазами присутствующих до следующего предложения. С экрана их переписывал так называемый аккумулятор идей, которым пользовались ученые из "аналитического циклотрона". Предложения так и сыпались:
- Использовать как холодильник для рыбы.
- Отправить лед на Луну.
- Перебросить на Марс.
- Сохранить статус-кво, чтобы не нарушить биосферу.
- Уровень Мирового океана понизился, целесообразно растопить весь лет Антарктиды.
"Растопить, растопить..." Только это слово и бросалось Никифору в глаза, только оно, казалось, и ложилось на черный экран: "Растопить, растопить..." И он заговорил, нервно дыша на серую сеточку своего электронного преобразователя:
- Антарктиду следует рассматривать в комплексе с магнитным полем Земли. Это поле создается неизвестной материей, залежи которой скрыты под толщей льда. Точка, где находится магнитный полюс...
Он бросил взгляд на черный экран. Что это? Там не его высказывание, а предыдущее: "Растопить весь лед Антарктиды..." В чем дело? Может быть, его преобразователь вышел из строя? Никифор окинул взглядом зал. Все сидят, не глядя в его сторону, ни одна голова не повернута к нему! И лицо обдало жаром. Надо же, и здесь тоже - игнорирование. Никто не хочет его слушать, аппарат отключен... Никифору хотелось закричать, бросить всем им в лицо что-нибудь оскорбительное, выплеснуть на все эти головы свою жгучую обиду. Но он только стиснул зубы и промолчал. Рука, в которой держал он трубку преобразователя, дернулась непроизвольно, провод оборвался. Он швырнул трубку под ноги и опрометью бросился к выходу. Никто из его товарищей не произнес ни звука, словно это был не он, а привидение, которого никто и не видел. И Микола... Он - тоже! Ну ничего, ничего, вы еще услышите о Никифоре Ярковом!
Он был возмущен до глубины души и так потрясен, что вместо того, чтобы подняться в ангар, погнал кабину лифта вниз и опомнился только где-то на километровой глубине. Добравшись наконец до своего "Электрона", никак не мог взять в толк, куда же лететь. Все стало ему безразлично. Включил аппарат, лишь бы только оторваться от земли. Долго летел над облаками, наконец увидел леса и луга и приземлился у каких-то кустов. Свой круглый летательный аппарат спрятал в зелени. Выбрался из него и пошел, вдыхая густой, настоянный на травах и на осенних листьях воздух, насыщенный всеми лесными запахами. Легко, хорошо. Раскинув руки, лег на землю. Упругие стебли пружинили под ним, обдавая душистым теплом. И сразу отлегло от сердца, все, что беспокоило, отдалилось, туманно замаячило где-то далеко-далеко на горизонте сознания. И как же тут великолепно! Лежать бы вот так вечность, вслушиваясь в неясные шорохи трав. Бежать, бежать на природу! Нет здесь никаких прописей: живи как хочешь, независимо ни от кого и ни от чего. Разве он не имеет права выбора? И кто скажет, что это худший вариант?
Клара села в геолодку у Карпат. Не останавливаясь ни на секунду, наполненный светом цилиндр подхватил пассажиров с движущейся платформы и помчался на юг. Устроившись на эластичном сиденье, которое сразу же приняло формы ее тела, девушка притронулась к сережке-транзистору, поблескивавшей в правом ухе, и зазвучала тихая музыка. Клара положила руки на колени и закрыла глаза. Хотелось вздремнуть. Бессмысленная выходка Никифора отравила ей весь отдых, настроение скверное, даже к родителям так и не заехала. Только на работе можно сбросить с сердца неприятную тяжесть, облегченно вздохнуть. Вот удивятся на Геомагнитной станции, что она так быстро вернулась! Надо было известить... А что, если выйти у древних пирамид послушать вечерний концерт? Говорят, очень торжественно и впечатляюще: пирамида освещается бледным серебристым светом, и таинственный голос провозглашает словно из глубины времен:
"Я, Пирамида великого фараона Хеопса, четыре тысячи лет вздымаюсь над Землей..." "Великий..." Смешно! Словно играли спектакль. Жестокий спектакль: человек утверждал свое "величие", проливая кровь других людей...
- Вам холодно? - спросил молодой худощавый мужчина и сел рядом. - Не включить ли обогреватель?
- Нет, благодарю, - покосилась на него Клара. Одернула на коленях юбку и сложила руки на груди, откровенно подчеркивая этим свое нежелание поддерживать разговор.
- А я подумал... Простите, быть может, вы хотите отдохнуть?
Он слегка склонил голову в ее сторону, и Клара заметила, что редкие его волосы имеют зеленоватый оттенок, глаза спокойные, кроткие, кажется желтоватые, голос какой-то сухой, как бы официальный.
- Нет, уже не хочу, - сдержанно сказала она и с досадой подумала: "Обязательно кто-нибудь пристанет..."
- Вы уже пользовались такой лодочкой?
- Нет, впервые.
- А далеко ли сейчас?
- В Антарктиду.
- По делу, конечно?
- Да, я там работаю.
"Нужно, наверно, и его о чем-нибудь спросить, - подумала Клара, - да зачем это мне?"
- А я на Космическую Пращу... Стартовый остров. Знаете, конечно?
- Слышала.
- Неужели не летали на Луну?
- Боюсь невесомости.
- А я к космическим перелетам привык. Принимал участие в экспедиции на Уран. Ну, вы же знаете, закончилась она не совсем удачно... Теперь решил заняться Землей.
Клара сочувственно посмотрела на соседа. Выходит, это один из тех, кто два года назад вернулся с Урана. Большинство погибло, так ничего особенного и не открыв на жестокой пустынной планете, а этому, значит, повезло...
- Больше не хотите на Уран?
- Новая экспедиция готовится, но я остаюсь на Земле. В конце концов, я историк и археолог.
Помолчали. Затем спутник с зеленоватым оттенком волос предложил:
- Не желаете посмотреть ландшафты?
- Из-под Земли? - удивилась Клара.
- Да, из-под Земли. Вот этот объектив нам все покажет, сказал он, поставив на стол черную шкатулку с золотистой передней стенкой.
1 2 3 4 5 6 7 8