Премного благодарим за любовь и приветливость вашу!
– Приглашение самое заурядное. Мы связаны узами побратимства, так о чем говорить? Счастлив видеть вас! Благодарен, что почтили благосклонным вниманием.
Выпили по чашке чаю.
– Просим передать наше приветствие госпоже Лань, – сказали гости.
– К сожалению, уважаемая тетя еще не исцелилась от болезни. Не может лицезреть вас и поговорить с вами.
– Пусть примет наши наилучшие пожелания. Не смеем беспокоить ее.
В тот миг прибыл паланкин с Юйин. Едва она вышла из паланкина, тотчас скользнула на женскую половину. Сестры были ей рады и повели к госпоже Лань, а потом все пошли смотреть на певичек. Те снова чинно расселись. Поговорили о погоде – или, как принято говорить, о «тепле и холодах». Услышав, как в большом зале зашумели и заиграли музыканты, красавицы-певички поднялись, намереваясь выйти к гостям. А тем временем в зале шли приготовления – накрывали на столы, прикидывали, как рассадить гостей. Решили каждого посадить со своей подружкой: Цю Чуня с Фан Паньпань, Ван Шичуня – с Мю десятой, а студента – с Фэн Хаохао во главе стола.
Едва гости расселись, секретарь госпожи Лань и слуги стали вносить закуски и разливать вино. Тут же внесли светильники и засветили перед каждым из гостей. Место, где пировали, отгородили от остального пространства парчовыми ширмами и занавесями с нитями из жемчужин. Вот в этой уютной и прелестной зале и собрались знаменитые своей красотой певички и их молодые поклонники. Уже зазвучала песня, и в лад ей согласно полилась мелодия свирели и губного органчика – шэна. Высоко и звучно лилась песня, и, кажется, остановили свое шествие облака и скрылась за тучами луна в восхищении перед исполнителями. Вино пошло по кругу. Гости веселились, шутили, и их голоса становились все громче.
Цю Чунь и Ван Шичунь достали листки бумаги с оттиснутыми на них разводами наподобие лучей заката, на них были написаны арии Ли Юя и Чжан Лижун – знаменитые стихи о любви. Замечу, что назначение этих листков в том, чтобы понять, о чем говорят и поют актеры, ибо в каждой провинции свой диалект, не понятный жителю иных земель. И едва только актеры вступили в залу, чтобы дать небольшое представление, тотчас зазвучали кастаньеты из слоновой кости – им ответили золотые колокольчики, и барабанная дробь ознаменовала начало праздника. Звуки и ритмы взывали к веселью, а песни пели об изысканной любви.
Чжэньнян и сестры, а также и Юйин с Пань Жолань собрались за занавеской, наблюдая за гостями. За столом вино текло рекой, звучал смех вослед нескончаемым шуткам. Музыканты вдохновенно дули в свои свирели, трещали кастаньетами, струнные вторили им, и подхватывал мелодию органчик. Актеры представили сцену, где опьяневшей от вина и шума Чжан Лижун стало плохо. Она села, склонив голову на плечо Ли Юя, который утешал ее и пел о своей любви. Хаохао, смотревшая представление, рассмеялась:
– До чего чувствительный молодой человек! Поистине красавец, думающий только о своей возлюбленной.
Сестрам, стоявшим за занавеской, представление понравилось, и они замерли от восхищения. А между тем три певички за столом уже овладели сердцами своих обожателей. Молодые люди развеселились, и бокалы с вином пошли по кругу. Шум, визг, хохот. Вот Паньпань подняла бокал и радостно передала его Ван Шичуню. Тот встал, принял его и выпил. Вот уже Хаохао, высоко подняв нефритовый бокал, передала его Цю Чуню. Цю Чунь тоже принял его и выпил. Мю десятая поднялась и передала бокал студенту:
– Затрудняю вас, благоуханная моя! – сказал ей студент.
Мю десятая давно уже разглядела в студенте большого знатока «прогулок при луне». Одной рукой протягивая ему бокал, она коснулась его запястья другой. При этом она тайно улыбнулась ему, поведав о своих заветных желаниях. Но ни для Чжэньнян, ни для остальных девушек, которые наблюдали за пирующими из-за занавески, этот знак телесного общения не остался незамеченным. В сердце каждой заползла ревность. Яонян не сдержалась:
– Старшая сестрица! А ты видела, как эта Мю приторговывает себе красавчика? Только что, подавая бокал старшему брату, она коснулась его запястья! А он-то какой бесстыдник! Истинный «похититель ароматов»!
– Да наш братец, похоже, сделан из снегов Великой зимы! Увидел женщину и уже тает.
Стоящие рядом с Чжэньнян Пань Жолань и Юйин только усмехнулись.
Любезный читатель! Замечу здесь от себя:
В то время, как любовь
крутил нефрит с благоуханным ароматом,
глядели из-за ширмы десять глаз,
следя ревниво за любезным братом.
Но скоро лицедейство и пение закончились. Гости стали расходиться. Со светильником в руках Фынлу провожал гостей. Цю Чунь и Ван Шичунь уже натягивали поводья. Хаохао и ее подруги садились в паланкины. Вот уже сказаны последние слова, вот уже слышен топот коней – гости отбыли.
Студент воротился в дом, вошел в жилые комнаты, где собрались сестры и их гостьи. Его встретило напряженное молчание. Не обратив на это внимание, он ушел к себе в библиотеку и лег спать.
На следующее утро, едва наложив румяна, девушки поспешили к госпоже Лань. Студент тоже пришел к ней справиться о здоровье. Он вежливо поклонился ей и спросил:
– Вчера вечером мои гости не потревожили ли сон и покой почтенной госпожи?
– Ничего не слыхала, – ответила та.
– Но, похоже, я затруднил сестриц, – заметил студент.
– Ничем вы нас не затруднили. Мы смотрели представление. Так что никого вы не обеспокоили, – промолвила Чжэньнян.
Едва проснувшись на следующее утро, Мю десятая предалась мыслям о том, как хорош собой студент и, видно по всему, отменный повеса. Эта певичка, хотя и была далеко не юной, все же была до того мягка и нежна кожей, что всякий, однажды разделив с ней ложе, уже не мог ни забыть ее, ни оставить. «И как удачно, – думала она, – что Ван Шичунь сегодня не придет. Надо как-нибудь дать знать господину Фыну, будто Ван Шичунь хочет уговориться с ним о встрече. А уж как я утешу свое сердце – избудет оно вечную печаль!» Задумано – решено, и, кликнув служанку Суйлю, она посвятила ее в свой замысел.
Прошло совсем немного времени, и Суйлю уже стучалась в ворота госпожи Лань. Увидев слугу студента Фынлу, она сказала ему:
– Любезный господин! Меня прислал господин Ван. У него дело к господину Фыну – хотел бы переговорить с ним.
Фынлу пошел в библиотеку и, встретив служанку Гуйпин, сказал ей, что пришла посыльная от господина Вана. Студент простился с госпожой Лань и вышел к воротам. Увидел Суйлю.
– Кто вы? – спросил он.
– Я служанка барышни Мю десятой. Барышня просит вас сегодня навестить ее.
Студент замер душой. Тотчас велел слуге принести ему зонт и пошел с Суйлю. Скоро путники достигли Парчового переулка, остановились возле заведения «Сад наслаждений». Тут он сказал своей провожатой:
– Суйлю, мне неудобно входить через центральные ворота. У вас есть какая-нибудь другая калитка? Ведь и Хаохао может меня увидеть.
– Есть, – и она провела его через другой вход. Через минуту они уже подошли к задней калитке и постучались в нее. Мю спросила, что за люди стучат у ворот. И, услыхав ответ, послала служанку отпереть их. Студент вошел в садик. Навстречу ему уже спешила Мю десятая, улыбающаяся и довольная.
– Душа вашей наложницы отлетела, – сказала она, – едва вчера увидела вас. Так хотела повидать вас, что не сдержалась и послала вам визитную карточку.
Молодые люди улыбнулись, обнялись и совершили друг перед другом церемонный поклон. Девочка-служанка подлила в курильницу благоуханное масло под названием «слюна дракона» и зажгла фитиль, потом открыла южное окно, и в комнате повеяло свежим ветром. Тут же она накрыла стол, расставила блюда с закусками и бокалы с вином. Молодые люди принялись пить вино. Лица их раскраснелись, в желудках появилась приятная теплота сытости. Мю все чаще останавливала на студенте взор, в котором горело желание отдаться ему. Студент уже пылал, точно костер. Он и раньше едва сдерживал свою плоть, а тут и вовсе был не в силах укротить ее. Они сплели объятия и двинулись к ложу. Он простер к ней руки и скрестил их на запястьях, коснулся сандалового рта и ощутил лицом, как на него сыплется пудра. Студент торопливо снял с нее плахту и тонкую, точно облако, нижнюю юбку. Певичка помогла ему скинуть платье. Подошла к кровати и опрокинулась навзничь. Подняла «золотые лотосы». Студент поиграл с ней, а потом воздел свой жезл и вошел за нефритовые врата. Мю была вся в ожидании, а он работал своим пестом, точно рушил рис в ступке. Когда он почувствовал, что лоно увлажнилось, он стал играть с «черепашьей головкой», то буравя ее плоть, то будто протыкая пикой. Мю была ублаготворена.
– Что за славное у вас орудие, господин Фын! Ничто не может сравниться с ним. И как оное твердо! Может и колоть, и само по себе двигаться. Право, душа моя рассеялась, и вот уже нет меня на бренной земле.
– Маленькая благоуханная врунья! Ты ведь в квартале Пинкан – первая из первейших. Благоуханные прелести твоих телес способны воодушевить всякого.
Мю достигла полного ублаготворения. В сердце ее царило ликование, не менее, чем он, она радовалась его плоти. И, получив все, чего желала, она сказала студенту:
– Господин Фын! Много бывало у меня постояльцев, но такого, как вы, – владеющего волшебным мастерством, не было. Вы умеете шевелить своим орудием, когда сами недвижны, вы один такой на белом свете. Потому трудно с вами расстаться, хотела бы всегда быть при вас. И если есть у вас свой дом, то хотела бы рядом во флигеле прилепиться к вам и служить, как говорится, с «совком и метелкой».
– Благоуханная моя! – ответил ей студент. – Дивное то чувство, когда я прижимаюсь к твоему роскошному телу и приникаю к губам, – ни с чем не сравнимо. Трудно это объяснить и описать словами. Если красавица хочет следовать за мной, то не противлюсь ее желанию. Одного опасаюсь: как сможешь одна охранять ложе за пологом, когда я за один раз могу управиться с десятью красавицами, ибо не ведаю усталости? Но сегодня мы так счастливо встретились, так удачно узнали друг друга до предела возможного.
Вот уже наступила четвертая стража. Студент до того заиграл Мю, что та телом словно бы размякла: руки и ноги ее ослабели, а тем временем студент своей плотью испил содержимое ее лона, не позволив и малой толике упасть на простыни. Он будто приклеился к ней. Но вот уже светлело на горизонте, и лучи солнца позолотили окна. А они все еще лежали в постели – так жаждали соединения, что не в силах были оторваться друг от друга. Не разнять их и не оторвать, точно склеены смолой.
Вошла служанка разбудить их, опасаясь, как бы не пришел господин Ван. Она попросила Мю подняться с резного изголовья и одеться. Но Мю была не в силах расстаться со студентом. Она подумала: «Оттого мне печально, что не знаю, когда еще окажусь, как говорится, на его мужской террасе».
Скажу здесь, любезный читатель, так:
Когда тысячное войско
приходит в движение разом,
одному генералу едва ль удержать его,
ибо здесь нужен вовсе не разум.
Мю десятая простилась со студентом и предалась печали, можно сказать, места себе не находила, так чаяла быть вечно со студентом.
Юэшэн воротился в дом госпожи Лань в полном ублаготворении. Но едва он вошел, к нему подбежал слуга и сообщил, что госпожа Лань вот-вот оставит белый свет. Вошла Гуйпин и передала, что госпожа Лань хочет поговорить со студентом. Студент без отлагательств пошел в спальню к тетке. Дочери, Юйин и Пань Жолань собрались вокруг ее постели. Лица были в слезах. Юэшэн приблизился к больной, наклонился к ней и тихонько позвал:
– Тетушка! Тетушка!
Но госпожа Лань была уже в полусознании. Наконец она пришла в себя. Ей показалось, что вокруг темно, и она попросила принести светильники. Видя, что сознание ее прояснилось, студент обратился к ней:
– Тетушка! Ваш племянник вернулся служить вам.
– Скоро покину вас, «уйду на запад». Вовремя пришел проститься со мной. Все большие и малые дела дома препоручаю тебе. А после моей смерти устройте брачные дела младших дочерей. Вы сами еще не женаты. Не бегите от брачных уз. Я и ваш отец – из одного рода, но у дочерей другая фамилия, и они могут выйти за вас замуж. Женитесь на любой из них. Заключите союз ныне же, утром или вечером. Поднесите моей душе жертвы – сожгите бумажные деньги, и я, спокойно закрыв глаза, удалюсь к Желтому источнику. – Затем она обратилась к дочерям: – Едва минет сто дней траура, вы, оставшиеся сиротами, выходите тотчас замуж. И слушайтесь во всем старшего брата. Иссякает нить моей жизни – не смогу более быть при вас и видеть вас замужними.
Выслушав последние распоряжения госпожи Лань, все преисполнились глубокой скорби. Юэшэн еще сказал несколько утешительных слов, но госпожа Лань уже отошла. Все в голос зарыдали. В великой скорби он положил руку ей на лицо – оно было точно лед.
Студент вышел из спальни госпожи Лань, чтобы отдать распоряжения по поводу похорон. Он приказал слуге Фынлу и секретарю купить гроб и привезти его в усадьбу. Со всем тщанием совершили положение тела в гроб, и скоро дом огласился рыданиями. На воротах усадьбы были вывешены скорбные полосы, домашние надели траурное платье и с горестными вздохами совершали моление пред поминальной табличкой, они рыдали и стенали. Выразить соболезнование семье усопшей пришли Ван Шичунь, Цю Чунь и певички. Они прибывали в паланкинах и, войдя во внутренние комнаты, преклоняли колени пред алтарем. Студент стоял подле алтаря и с поклоном благодарил их. Потом, выйдя в залу, прибывшие рассеялись, и Ван Шичунь сказал:
– Ныне нет с нами госпожи Лань, но, к счастью, ее племянник здесь. Он член этой семьи, и не иначе как само небо прислало его в этот дом. Вижу в том знак судьбы. Скажите, – обратился он к студенту, – как у госпожи Лань было со здоровьем? Она болела?
– Она была совершенно здорова. Только вот в четвертую луну неожиданно занемогла. Слегла и более не встала. Как хорошо, что мои побратимы пришли выразить мне соболезнование. Я так растроган вашим поступком!
Тем временем Фынлу принес чаю. Гости выпили по пике чаю, поднялись и стали прощаться. Студент проводил их до ворот, те сели на коней и отбыли. На другой день настоятель храма Лунхуасы прибыл выразить словесное соболезнование. Расстелили циновки, расставили утварь и совершили обряд подношения еды и питья бесприютным душам. Наставник клал поклоны, и, похоже, где-то гремел гром. Он совершил моление к владыкам темного мира, прося отвратить от усопшей беды и моля о вознесении на небеса. Он провел целый день в молениях. Потом разбрасывал на алтаре цветы. Служба длилась семь дней и ночей. Бянь Юйин, выразив соболезнование сестрам, более в доме не появлялась.
Когда настал день поминок, певички – Мю десятая, Фын Хаохао и Фан Паньпань – велели носильщикам нести подношения для жертвенной церемонии, а сами, прибыв вослед ему, преклонили колени перед поминальным столиком. Цю Чунь и Ван Шичунь совершили возлияние жертвенного вина и велели святому даосу осветить огнем дом и прочесть молитвы. Трижды мужчины и женщины огласили жалобными воплями жертвенное помещение, воскурили благовония и в обилии сожгли бумажные деньги. Чжэньнян и сестры вышли благодарить их за визит. Сестры совершили перед гостями обычное приветствие и расселись. Гуйпин обнесла всех чаем.
– Не предавайтесь глубокой скорби, – обратилась к сестрам Мю десятая. – Ваша матушка была немолода годами, да и не такого уж прочного здоровья. Судьба распорядилась так, что она ушла в свое «странствие на запад». Самое тяжкое, что вы остались без опоры. Как вы намерены жить дальше?
– Мы теперь сироты горемычные. Дом наш остался без хозяина. К счастью, наш старший брат с нами, – ответила Чжэньнян.
– Попросите старшего брата уладить все дела, – подсказала Мю сестрам, – а после он может вернуться в Гуанлин.
– Рассчитываем только на его помощь, – молвила Чжэньнян.
Тут внесли вино, расставили закуску. Ван Шичунь занял место, кое обычно принадлежит гостю. Сестры расселись, во главе стола сел Юэшэн. Его слуга и секретарь госпожи Лань обнесли гостей чаем. Разговор за столом был полон скорби. Добрым словом помянули усопшую.
На том поминки кончились. Ван Шичунь и Цю Чунь простились, сели на коней и отбыли. Певички тоже сели в паланкины. Студент проводил их и вернулся к себе. Он нашел сестер в зале: лица в слезах, глаза полны скорби. Юэшэн был удручен и душевно истерзан. Сколько забот разом свалилось на него! Чтобы облегчить страдания сестер, ласковым и добрым словом он утешал их, как мог. А едва те удалились в свои комнаты, за каждым пологом послышались стоны и рыдания. Так говорят в подобных случаях:
За пологом – будто стон обезьян,
печалью объят старый дом.
Глава VIII
В изукрашенных покоях заключен счастливый союз,
а за парчовым пологом расписной опочивальни
Цветы обретают неистовую страсть студента
Время летит быстро – точно стрела в полете, а дни и луны сменяют друг друга так споро, будто их гонит ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Приглашение самое заурядное. Мы связаны узами побратимства, так о чем говорить? Счастлив видеть вас! Благодарен, что почтили благосклонным вниманием.
Выпили по чашке чаю.
– Просим передать наше приветствие госпоже Лань, – сказали гости.
– К сожалению, уважаемая тетя еще не исцелилась от болезни. Не может лицезреть вас и поговорить с вами.
– Пусть примет наши наилучшие пожелания. Не смеем беспокоить ее.
В тот миг прибыл паланкин с Юйин. Едва она вышла из паланкина, тотчас скользнула на женскую половину. Сестры были ей рады и повели к госпоже Лань, а потом все пошли смотреть на певичек. Те снова чинно расселись. Поговорили о погоде – или, как принято говорить, о «тепле и холодах». Услышав, как в большом зале зашумели и заиграли музыканты, красавицы-певички поднялись, намереваясь выйти к гостям. А тем временем в зале шли приготовления – накрывали на столы, прикидывали, как рассадить гостей. Решили каждого посадить со своей подружкой: Цю Чуня с Фан Паньпань, Ван Шичуня – с Мю десятой, а студента – с Фэн Хаохао во главе стола.
Едва гости расселись, секретарь госпожи Лань и слуги стали вносить закуски и разливать вино. Тут же внесли светильники и засветили перед каждым из гостей. Место, где пировали, отгородили от остального пространства парчовыми ширмами и занавесями с нитями из жемчужин. Вот в этой уютной и прелестной зале и собрались знаменитые своей красотой певички и их молодые поклонники. Уже зазвучала песня, и в лад ей согласно полилась мелодия свирели и губного органчика – шэна. Высоко и звучно лилась песня, и, кажется, остановили свое шествие облака и скрылась за тучами луна в восхищении перед исполнителями. Вино пошло по кругу. Гости веселились, шутили, и их голоса становились все громче.
Цю Чунь и Ван Шичунь достали листки бумаги с оттиснутыми на них разводами наподобие лучей заката, на них были написаны арии Ли Юя и Чжан Лижун – знаменитые стихи о любви. Замечу, что назначение этих листков в том, чтобы понять, о чем говорят и поют актеры, ибо в каждой провинции свой диалект, не понятный жителю иных земель. И едва только актеры вступили в залу, чтобы дать небольшое представление, тотчас зазвучали кастаньеты из слоновой кости – им ответили золотые колокольчики, и барабанная дробь ознаменовала начало праздника. Звуки и ритмы взывали к веселью, а песни пели об изысканной любви.
Чжэньнян и сестры, а также и Юйин с Пань Жолань собрались за занавеской, наблюдая за гостями. За столом вино текло рекой, звучал смех вослед нескончаемым шуткам. Музыканты вдохновенно дули в свои свирели, трещали кастаньетами, струнные вторили им, и подхватывал мелодию органчик. Актеры представили сцену, где опьяневшей от вина и шума Чжан Лижун стало плохо. Она села, склонив голову на плечо Ли Юя, который утешал ее и пел о своей любви. Хаохао, смотревшая представление, рассмеялась:
– До чего чувствительный молодой человек! Поистине красавец, думающий только о своей возлюбленной.
Сестрам, стоявшим за занавеской, представление понравилось, и они замерли от восхищения. А между тем три певички за столом уже овладели сердцами своих обожателей. Молодые люди развеселились, и бокалы с вином пошли по кругу. Шум, визг, хохот. Вот Паньпань подняла бокал и радостно передала его Ван Шичуню. Тот встал, принял его и выпил. Вот уже Хаохао, высоко подняв нефритовый бокал, передала его Цю Чуню. Цю Чунь тоже принял его и выпил. Мю десятая поднялась и передала бокал студенту:
– Затрудняю вас, благоуханная моя! – сказал ей студент.
Мю десятая давно уже разглядела в студенте большого знатока «прогулок при луне». Одной рукой протягивая ему бокал, она коснулась его запястья другой. При этом она тайно улыбнулась ему, поведав о своих заветных желаниях. Но ни для Чжэньнян, ни для остальных девушек, которые наблюдали за пирующими из-за занавески, этот знак телесного общения не остался незамеченным. В сердце каждой заползла ревность. Яонян не сдержалась:
– Старшая сестрица! А ты видела, как эта Мю приторговывает себе красавчика? Только что, подавая бокал старшему брату, она коснулась его запястья! А он-то какой бесстыдник! Истинный «похититель ароматов»!
– Да наш братец, похоже, сделан из снегов Великой зимы! Увидел женщину и уже тает.
Стоящие рядом с Чжэньнян Пань Жолань и Юйин только усмехнулись.
Любезный читатель! Замечу здесь от себя:
В то время, как любовь
крутил нефрит с благоуханным ароматом,
глядели из-за ширмы десять глаз,
следя ревниво за любезным братом.
Но скоро лицедейство и пение закончились. Гости стали расходиться. Со светильником в руках Фынлу провожал гостей. Цю Чунь и Ван Шичунь уже натягивали поводья. Хаохао и ее подруги садились в паланкины. Вот уже сказаны последние слова, вот уже слышен топот коней – гости отбыли.
Студент воротился в дом, вошел в жилые комнаты, где собрались сестры и их гостьи. Его встретило напряженное молчание. Не обратив на это внимание, он ушел к себе в библиотеку и лег спать.
На следующее утро, едва наложив румяна, девушки поспешили к госпоже Лань. Студент тоже пришел к ней справиться о здоровье. Он вежливо поклонился ей и спросил:
– Вчера вечером мои гости не потревожили ли сон и покой почтенной госпожи?
– Ничего не слыхала, – ответила та.
– Но, похоже, я затруднил сестриц, – заметил студент.
– Ничем вы нас не затруднили. Мы смотрели представление. Так что никого вы не обеспокоили, – промолвила Чжэньнян.
Едва проснувшись на следующее утро, Мю десятая предалась мыслям о том, как хорош собой студент и, видно по всему, отменный повеса. Эта певичка, хотя и была далеко не юной, все же была до того мягка и нежна кожей, что всякий, однажды разделив с ней ложе, уже не мог ни забыть ее, ни оставить. «И как удачно, – думала она, – что Ван Шичунь сегодня не придет. Надо как-нибудь дать знать господину Фыну, будто Ван Шичунь хочет уговориться с ним о встрече. А уж как я утешу свое сердце – избудет оно вечную печаль!» Задумано – решено, и, кликнув служанку Суйлю, она посвятила ее в свой замысел.
Прошло совсем немного времени, и Суйлю уже стучалась в ворота госпожи Лань. Увидев слугу студента Фынлу, она сказала ему:
– Любезный господин! Меня прислал господин Ван. У него дело к господину Фыну – хотел бы переговорить с ним.
Фынлу пошел в библиотеку и, встретив служанку Гуйпин, сказал ей, что пришла посыльная от господина Вана. Студент простился с госпожой Лань и вышел к воротам. Увидел Суйлю.
– Кто вы? – спросил он.
– Я служанка барышни Мю десятой. Барышня просит вас сегодня навестить ее.
Студент замер душой. Тотчас велел слуге принести ему зонт и пошел с Суйлю. Скоро путники достигли Парчового переулка, остановились возле заведения «Сад наслаждений». Тут он сказал своей провожатой:
– Суйлю, мне неудобно входить через центральные ворота. У вас есть какая-нибудь другая калитка? Ведь и Хаохао может меня увидеть.
– Есть, – и она провела его через другой вход. Через минуту они уже подошли к задней калитке и постучались в нее. Мю спросила, что за люди стучат у ворот. И, услыхав ответ, послала служанку отпереть их. Студент вошел в садик. Навстречу ему уже спешила Мю десятая, улыбающаяся и довольная.
– Душа вашей наложницы отлетела, – сказала она, – едва вчера увидела вас. Так хотела повидать вас, что не сдержалась и послала вам визитную карточку.
Молодые люди улыбнулись, обнялись и совершили друг перед другом церемонный поклон. Девочка-служанка подлила в курильницу благоуханное масло под названием «слюна дракона» и зажгла фитиль, потом открыла южное окно, и в комнате повеяло свежим ветром. Тут же она накрыла стол, расставила блюда с закусками и бокалы с вином. Молодые люди принялись пить вино. Лица их раскраснелись, в желудках появилась приятная теплота сытости. Мю все чаще останавливала на студенте взор, в котором горело желание отдаться ему. Студент уже пылал, точно костер. Он и раньше едва сдерживал свою плоть, а тут и вовсе был не в силах укротить ее. Они сплели объятия и двинулись к ложу. Он простер к ней руки и скрестил их на запястьях, коснулся сандалового рта и ощутил лицом, как на него сыплется пудра. Студент торопливо снял с нее плахту и тонкую, точно облако, нижнюю юбку. Певичка помогла ему скинуть платье. Подошла к кровати и опрокинулась навзничь. Подняла «золотые лотосы». Студент поиграл с ней, а потом воздел свой жезл и вошел за нефритовые врата. Мю была вся в ожидании, а он работал своим пестом, точно рушил рис в ступке. Когда он почувствовал, что лоно увлажнилось, он стал играть с «черепашьей головкой», то буравя ее плоть, то будто протыкая пикой. Мю была ублаготворена.
– Что за славное у вас орудие, господин Фын! Ничто не может сравниться с ним. И как оное твердо! Может и колоть, и само по себе двигаться. Право, душа моя рассеялась, и вот уже нет меня на бренной земле.
– Маленькая благоуханная врунья! Ты ведь в квартале Пинкан – первая из первейших. Благоуханные прелести твоих телес способны воодушевить всякого.
Мю достигла полного ублаготворения. В сердце ее царило ликование, не менее, чем он, она радовалась его плоти. И, получив все, чего желала, она сказала студенту:
– Господин Фын! Много бывало у меня постояльцев, но такого, как вы, – владеющего волшебным мастерством, не было. Вы умеете шевелить своим орудием, когда сами недвижны, вы один такой на белом свете. Потому трудно с вами расстаться, хотела бы всегда быть при вас. И если есть у вас свой дом, то хотела бы рядом во флигеле прилепиться к вам и служить, как говорится, с «совком и метелкой».
– Благоуханная моя! – ответил ей студент. – Дивное то чувство, когда я прижимаюсь к твоему роскошному телу и приникаю к губам, – ни с чем не сравнимо. Трудно это объяснить и описать словами. Если красавица хочет следовать за мной, то не противлюсь ее желанию. Одного опасаюсь: как сможешь одна охранять ложе за пологом, когда я за один раз могу управиться с десятью красавицами, ибо не ведаю усталости? Но сегодня мы так счастливо встретились, так удачно узнали друг друга до предела возможного.
Вот уже наступила четвертая стража. Студент до того заиграл Мю, что та телом словно бы размякла: руки и ноги ее ослабели, а тем временем студент своей плотью испил содержимое ее лона, не позволив и малой толике упасть на простыни. Он будто приклеился к ней. Но вот уже светлело на горизонте, и лучи солнца позолотили окна. А они все еще лежали в постели – так жаждали соединения, что не в силах были оторваться друг от друга. Не разнять их и не оторвать, точно склеены смолой.
Вошла служанка разбудить их, опасаясь, как бы не пришел господин Ван. Она попросила Мю подняться с резного изголовья и одеться. Но Мю была не в силах расстаться со студентом. Она подумала: «Оттого мне печально, что не знаю, когда еще окажусь, как говорится, на его мужской террасе».
Скажу здесь, любезный читатель, так:
Когда тысячное войско
приходит в движение разом,
одному генералу едва ль удержать его,
ибо здесь нужен вовсе не разум.
Мю десятая простилась со студентом и предалась печали, можно сказать, места себе не находила, так чаяла быть вечно со студентом.
Юэшэн воротился в дом госпожи Лань в полном ублаготворении. Но едва он вошел, к нему подбежал слуга и сообщил, что госпожа Лань вот-вот оставит белый свет. Вошла Гуйпин и передала, что госпожа Лань хочет поговорить со студентом. Студент без отлагательств пошел в спальню к тетке. Дочери, Юйин и Пань Жолань собрались вокруг ее постели. Лица были в слезах. Юэшэн приблизился к больной, наклонился к ней и тихонько позвал:
– Тетушка! Тетушка!
Но госпожа Лань была уже в полусознании. Наконец она пришла в себя. Ей показалось, что вокруг темно, и она попросила принести светильники. Видя, что сознание ее прояснилось, студент обратился к ней:
– Тетушка! Ваш племянник вернулся служить вам.
– Скоро покину вас, «уйду на запад». Вовремя пришел проститься со мной. Все большие и малые дела дома препоручаю тебе. А после моей смерти устройте брачные дела младших дочерей. Вы сами еще не женаты. Не бегите от брачных уз. Я и ваш отец – из одного рода, но у дочерей другая фамилия, и они могут выйти за вас замуж. Женитесь на любой из них. Заключите союз ныне же, утром или вечером. Поднесите моей душе жертвы – сожгите бумажные деньги, и я, спокойно закрыв глаза, удалюсь к Желтому источнику. – Затем она обратилась к дочерям: – Едва минет сто дней траура, вы, оставшиеся сиротами, выходите тотчас замуж. И слушайтесь во всем старшего брата. Иссякает нить моей жизни – не смогу более быть при вас и видеть вас замужними.
Выслушав последние распоряжения госпожи Лань, все преисполнились глубокой скорби. Юэшэн еще сказал несколько утешительных слов, но госпожа Лань уже отошла. Все в голос зарыдали. В великой скорби он положил руку ей на лицо – оно было точно лед.
Студент вышел из спальни госпожи Лань, чтобы отдать распоряжения по поводу похорон. Он приказал слуге Фынлу и секретарю купить гроб и привезти его в усадьбу. Со всем тщанием совершили положение тела в гроб, и скоро дом огласился рыданиями. На воротах усадьбы были вывешены скорбные полосы, домашние надели траурное платье и с горестными вздохами совершали моление пред поминальной табличкой, они рыдали и стенали. Выразить соболезнование семье усопшей пришли Ван Шичунь, Цю Чунь и певички. Они прибывали в паланкинах и, войдя во внутренние комнаты, преклоняли колени пред алтарем. Студент стоял подле алтаря и с поклоном благодарил их. Потом, выйдя в залу, прибывшие рассеялись, и Ван Шичунь сказал:
– Ныне нет с нами госпожи Лань, но, к счастью, ее племянник здесь. Он член этой семьи, и не иначе как само небо прислало его в этот дом. Вижу в том знак судьбы. Скажите, – обратился он к студенту, – как у госпожи Лань было со здоровьем? Она болела?
– Она была совершенно здорова. Только вот в четвертую луну неожиданно занемогла. Слегла и более не встала. Как хорошо, что мои побратимы пришли выразить мне соболезнование. Я так растроган вашим поступком!
Тем временем Фынлу принес чаю. Гости выпили по пике чаю, поднялись и стали прощаться. Студент проводил их до ворот, те сели на коней и отбыли. На другой день настоятель храма Лунхуасы прибыл выразить словесное соболезнование. Расстелили циновки, расставили утварь и совершили обряд подношения еды и питья бесприютным душам. Наставник клал поклоны, и, похоже, где-то гремел гром. Он совершил моление к владыкам темного мира, прося отвратить от усопшей беды и моля о вознесении на небеса. Он провел целый день в молениях. Потом разбрасывал на алтаре цветы. Служба длилась семь дней и ночей. Бянь Юйин, выразив соболезнование сестрам, более в доме не появлялась.
Когда настал день поминок, певички – Мю десятая, Фын Хаохао и Фан Паньпань – велели носильщикам нести подношения для жертвенной церемонии, а сами, прибыв вослед ему, преклонили колени перед поминальным столиком. Цю Чунь и Ван Шичунь совершили возлияние жертвенного вина и велели святому даосу осветить огнем дом и прочесть молитвы. Трижды мужчины и женщины огласили жалобными воплями жертвенное помещение, воскурили благовония и в обилии сожгли бумажные деньги. Чжэньнян и сестры вышли благодарить их за визит. Сестры совершили перед гостями обычное приветствие и расселись. Гуйпин обнесла всех чаем.
– Не предавайтесь глубокой скорби, – обратилась к сестрам Мю десятая. – Ваша матушка была немолода годами, да и не такого уж прочного здоровья. Судьба распорядилась так, что она ушла в свое «странствие на запад». Самое тяжкое, что вы остались без опоры. Как вы намерены жить дальше?
– Мы теперь сироты горемычные. Дом наш остался без хозяина. К счастью, наш старший брат с нами, – ответила Чжэньнян.
– Попросите старшего брата уладить все дела, – подсказала Мю сестрам, – а после он может вернуться в Гуанлин.
– Рассчитываем только на его помощь, – молвила Чжэньнян.
Тут внесли вино, расставили закуску. Ван Шичунь занял место, кое обычно принадлежит гостю. Сестры расселись, во главе стола сел Юэшэн. Его слуга и секретарь госпожи Лань обнесли гостей чаем. Разговор за столом был полон скорби. Добрым словом помянули усопшую.
На том поминки кончились. Ван Шичунь и Цю Чунь простились, сели на коней и отбыли. Певички тоже сели в паланкины. Студент проводил их и вернулся к себе. Он нашел сестер в зале: лица в слезах, глаза полны скорби. Юэшэн был удручен и душевно истерзан. Сколько забот разом свалилось на него! Чтобы облегчить страдания сестер, ласковым и добрым словом он утешал их, как мог. А едва те удалились в свои комнаты, за каждым пологом послышались стоны и рыдания. Так говорят в подобных случаях:
За пологом – будто стон обезьян,
печалью объят старый дом.
Глава VIII
В изукрашенных покоях заключен счастливый союз,
а за парчовым пологом расписной опочивальни
Цветы обретают неистовую страсть студента
Время летит быстро – точно стрела в полете, а дни и луны сменяют друг друга так споро, будто их гонит ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20