Держа с обеих сторон за
руки, они усадили меня в кресло.
Я не сопротивлялся. Какое-то жестокое удивление, смешанное с
восхищением, охватило меня. Я видел, как лейтенант и доктор о чем-то
негромко разговаривают, а остальные моряки слушают их разговор. Я знал,
что говорит Консардайн: лицо лейтенанта смягчилось, он и его люди
поглядывали на меня с жалостью, а на девушку - с сочувствием. Лейтенант
задал какой-то вопрос, Консардайн кивнул в знак согласия, и они
направились к нам.
- Старина, - успокаивающе заговорил со мной лейтенант, - конечно, я
выполню вашу просьбу. Мы выходим у Моста, и я тут же позвоню. Клуб
Первооткрывателей, вы сказали?
Все было бы прекрасно, но я знал, что он думает, будто успокаивает
сумасшедшего.
Я устало кивнул.
- Расскажите это своей бабушке. Конечно, вы этого не сделаете. Но
если каким-то чудесным образом искорка интеллекта осветит ваш разум
сегодня вечером или хотя бы завтра, пожалуйста, позвоните, как я просил.
- О Гарри! Пожалуйста, успокойся! - умоляла девушка. Она обратила
свой взор, красноречиво благодарный, к лейтенанту. - Я уверена, лейтенант
выполнит свое обещание.
- Конечно, выполню, - заверил он меня - и при этом полуподмигнул ей.
Я открыто рассмеялся, не смог сдержаться. Ни у одного моряка, офицера
или рядового, сердце не устояло бы перед таким взглядом - таким умоляющим,
таким благодарным, таким задумчиво признательным.
- Ну, ладно, лейтенант, - сказал я. - Я вас нисколько не виню. Я сам
бился об заклад, что невозможно похитить человека в Нью-Йорке на глазах у
полицейских. Но я проиграл. Потом я готов был спорить, что нельзя похитить
в вагоне метро. И опять проиграл. Тем не менее если вы все-таки будете
гадать, сумасшедший я или нет, воспользуйтесь возможностью и позвоните в
клуб.
- О брат! - выдохнула Ева и снова заплакала.
Я сел в кресло, ожидая другой возможности. Девушка держала меня за
руку, время от времени взглядывая на лейтенанта. Консардайн сел справа от
меня. Уолтер - рядом с Евой.
У Бруклинского моста моряки вышли, неоднократно оглядываясь на нас. Я
сардонически отсалютовал лейтенанту; девушка послала ему прекрасную
благодарную улыбку. Если что-то еще нужно было, чтобы он забыл о моей
просьбе, то именно это.
На Мосту в вагон вошло много народа. Я с надеждой смотрел на
рассаживавшихся в креслах пассажиров. Но по мере того как я разглядывал их
лица, надежда гасла. С печалью я понял, что старик Вандербильт ошибался,
сказав: "Проклятая толпа". Нужно было сказать "Тупая толпа".
Здесь была еврейская делегация в полдюжины человек на своем пути
домой в Бронкс, запоздавшая стенографистка, которая тут же принялась
красить губы, три кроликолицых юных хулигана, итальянка с четырьмя
неугомонными детьми, почтенный старый джентльмен, подозрительно глядевший
на возню детей, хорошо одетый негр, мужчина средних лет и приятной
наружности с женщиной, которая могла бы быть школьной учительницей, две
хихикающие девчонки, которые тут же принялись флиртовать с хулиганами, три
возможных клерка и примерно с дюжину других неприметных слабоумных.
Типичное население вагона нью-йоркской подземки. Взгляд направо и налево
привел меня к выводу, что о богатом интеллекте тут говорить не приходится.
Бессмысленно обращаться к этим людям. Мои три охранника намного
опережали тут всех в сером веществе и в изобретательности. Они любую мою
попытку сделают неудавшейся раньше, чем я кончу. Но все же я должен
попытаться, чтобы кто-нибудь позвонил в клуб. У кого-нибудь может быть
развито любопытство, и он в конце концов позвонит. Я устремил взгляд на
почтенного старого джентльмена - он похож на человека, который не
успокоится, пока не выяснит, в чем дело.
И только я собрался открыть рот и заговорить, девушка потрепала меня
по руке и наклонилась к человеку в накидке.
- Доктор, - голос ее звучал четко и был слышен по всему вагону. -
Доктор, Гарри намного лучше. Можно, я дам ему - вы знаете что?
- Прекрасная мысль, мисс Уолтон, - ответил тот. - Дайте ему ее.
Девушка сунула руку в свое длинное спортивного кроя пальто и вытащила
небольшой сверток.
- Вот, Гарри, - она протянула сверток мне. - Вот твой дружок, ему
было так одиноко без тебя.
Автоматически я взял сверток и развернул его.
В моих руках была грязная отвратительная старая тряпичная кукла.
Я тупо смотрел на нее и начал понимать всю дьявольскую изощренность
подготовленной мне ловушки. В самой смехотворности этой куклы был какой-то
ужас. И после слов девушки весь вагон смотрел на меня. Я видел, как
пожилой джентльмен, как бы не веря своим глазам, смотрел на меня над
стеклами очков, видел, как Консардайн поймал его взгляд и многозначительно
постучал себя по лбу - и все это видели. Грубый смех негра внезапно стих.
Группа евреев застыла и смотрела на меня; стенографистка уронила свою
косметичку; итальянские дети очарованно уставились на куклу. Пара средних
лет смущенно отвела взгляд.
Я вдруг осознал, что стою, сжимая куклу в руках, как будто боюсь, что
у меня ее отберут.
- Дьявол! - выругался я и собрался швырнуть куклу на пол. И понял,
что дальнейшее сопротивление, дальнейшая борьба бессмысленны.
Игра против меня фальсифицирована с начала и до конца. Я вполне могу
сдаваться. И пойду, как и сказал Консардайн, туда, куда хочет "грандиозный
мозг", хочу я того или не хочу. И тогда, когда ему нужно. То есть сейчас.
Что ж, они достаточно долго играли мною. Придется поднять руки, но,
садясь обратно, я решил получить маленькое развлечение.
Я сел и сунул куклу в верхний карман пальто, откуда нелепо торчала ее
голова. Пожилой джентльмен издавал сочувствующие звуки и понимающе кивал
Консардайну. Один из кроликолицых юношей сказал "чокнутый", и девчонки
нервно захихикали. Негр торопливо встал и отправился в соседний вагон.
Один из итальянских мальчишек заныл, указывая на куклу: "Дай мне".
Я взял руку девушки в свои.
- Ева, дорогая, - сказал я так же громко и отчетливо, как и она, - ты
знаешь, я убежал из-за этого Уолтера. Он мне не нравится.
Я обнял ее за талию.
- Уолтер, - склонился я над нею, - человек, который, подобно вам,
только что вышел из тюрьмы, где отбывал заслуженное наказание, недостоин
моей Евы. Хоть я и сумасшедший, вы знаете, что я прав.
Пожилой джентльмен прервал свое раздражающее причмокиванье и
вздрогнул. Все остальные в вагоне, подобно ему, перенесли свое внимание на
Уолтера. Я почувствовал удовлетворение, видя, как он медленно краснеет.
- Доктор Консардайн, - обратился я к нему, - как медик вы знакомы с
клеймом, я имею в виду признаки прирожденного преступника. Посмотрите на
Уолтера. Глаза маленькие и слишком близко посаженные, рот расслаблен из-за
дурных привычек, недоразвитые мочки ушей. Если меня нельзя выпускать на
свободу, то его тем более, не правда ли, доктор?
Теперь все в вагоне рассматривали то, на что я указывал, и взвешивали
мои слова. И все это было почти правдой. Лицо Уолтера приобрело
кирпично-красный цвет. Консардайн невозмутимо смотрел на меня.
- Нет, - продолжал я, - он вовсе тебя не достоин, Ева.
Я тесно прижал к себе девушку. Это мне начинало нравиться - она была
чудо как хороша.
- Ева! - воскликнул я. - Мы так долго не виделись, а ты меня даже не
поцеловала!
Я приподнял ее подбородок - и - да, поцеловал ее. Поцеловал крепко и
совсем не по-братски. Слышал, как негромко выругался Уолтер. Как это
воспринял Консардайн, не могу судить. Да мне было и все равно - рот у Евы
удивительно сладкий.
Я поцеловал ее снова и снова - под гогот хулиганов, хихиканье девиц и
восклицания пришедшего в ужас пожилого джентльмена.
Лицо девушки, покрасневшее при первом поцелуе, теперь побледнело. Она
не сопротивлялась, но между поцелуями я слышал ее шепот:
- Вы заплатите за это! О, как вы заплатите!
Я рассмеялся и отпустил ее. Больше я не беспокоился. Пойду за
доктором Консардайном, даже если он этого не захочет, - пока она идет с
нами.
- Гарри, - его голос прервал мои мысли. - Идемте. Вот и наша станция.
Поезд подходил к станции Четырнадцатая улица. Консардайн встал.
Взглядом дал сигнал девушке. Опустив глаза, она взяла меня за руку. Рука
ее была ледяной. Продолжая смеяться, я тоже встал. Между девушкой и
Консардайном - Уолтер шел за нами - я вышел на платформу и поднялся на
улицу. Однажды я оглянулся, и сердце мое согрелось при виде выражения
Уолтера.
Во всяком случае это было туше для них двоих - и в их собственной
игре.
Шофер в ливрее стоял у подножия ступеней. Он бросил на меня быстрый
любопытный взгляд и приветствовал Консардайна.
- Сюда, Киркхем! - коротко сказал тот.
Итак, я снова Киркхем. И что бы это значило? Мощная машина стояла у
обочины. Консардайн показал на нее. По-прежнему крепко держа Еву за руку,
я сел и увлек ее за собой. Уолтер сел впереди, Консардайн за ним. Шофер
закрыл дверцу. В машине был еще один человек в ливрее. Автомобиль
двинулся.
Консардайн коснулся рычажка, и окна затянулись занавесом. Нас
окружила полутьма.
И как только он это сделал, Ева вырвала у меня руку, ударила меня по
губам и, сжавшись в углу, молча заплакала.

4
Машина, дорогая европейская модель, быстро и ровно прошла Пятую авеню
и повернула на север. Консардайн тронул другой рычажок, и непрозрачный
занавес отделил нас от шофера. Тускло загорелась скрытая лампа. В ее свете
я заметил, что девушка восстановила душевное равновесие. Она рассматривала
носки своих изящных узких туфелек. Уолтер достал портсигар. Я последовал
его примеру.
- Не возражаете, Ева? - заботливо спросил я.
Она не посмотрела на меня и не ответила. Уолтер с ледяным выражением
уставился куда-то надо мной. Я закурил и сосредоточился на нашем курсе.
Часы мои показывали без четверти десять.
Сквозь тщательно закрытые окна ничего не было видно. По остановкам
движения я знал, что мы все еще на авеню. Затем машина начала серию
поворотов и возвратов, как будто двигалась по боковым улицам. Однажды мне
показалось, что она сделала полный круг. Я потерял всякое ощущение
направления, что, несомненно, и было целью подобных перемещений.
В десять пятнадцать машина резко увеличила скорость, и я решил, что
мы миновали район с напряженным движением. Скоро через вентиляторы донесся
порыв свежего прохладного воздуха. Должно быть, мы в Вестчестере или на
Лонг Айленде. Точнее я сказать не мог.
Ровно в одиннадцать двадцать машина остановилась. После короткой
паузы мы двинулись дальше. Я слышал за нами звон тяжелых металлических
ворот. Минут десять мы двигались очень быстро, потом опять остановились.
Консардайн очнулся от раздумья и раскрыл занавеси. Шофер открыл дверцу.
Ева вышла, за ней Уолтер.
- Ну, вот мы и на месте, мистер Киркхем, - вежливо сказал Консардайн.
Он был похож на гостеприимного хозяина, приведшего домой трижды желанного
гостя, а не человека, которого он похитил при помощи возмутительных
хитростей и лжи.
Я выпрыгнул из машины. При свете луны, водянистой, как глаза
алкоголика, и предвещавшей шторм, я увидел огромное здание, похожее на
замок, перенесенный с берегов Луары. В крыльях и башенках здания ярко
сверкали огни. Девушка и Уолтер входили в его двери. Я осмотрелся. Нигде,
кроме здания, не видно было огней. У меня сложилось впечатление
отдаленности и обширного, заросшего деревьями пространства, окружающего
это место и гарантирующего его изоляцию.
Консардайн взял меня за руку, и мы миновали вход. По обе его стороны
стояли два высоких лакея. Проходя мимо, я решил, что это арабы, оба
необыкновенно мощные. Но оказавшись в большом зале, я остановился и
невольно издал восхищенное восклицание. Как будто из лучших сокровищ
средневековой Франции было отобрано все самое лучшее и собрано здесь.
Длинные галереи, на трети расстояния до высокого сводчатого потолка, были
утонченно готическими; гобелены и шпалеры, равными которым могут
похвастать немногие музеи, свисали с них, а щиты и мечи были оружием
покоренных королей.
Консардайн не дал мне времени рассматривать все это. Он взял меня за
руку, и я увидел рядом с собой безукоризненного английского лакея.
- Томас позаботится о вас, - сказал Консардайн. - До скорого
свидания, Киркхем.
- Сюда, сэр, - поклонился лакей и провел меня в миниатюрный придел в
углу зала. Он нажал на украшенную резьбой стену. Она скользнула в сторону,
и мы вошли в маленький лифт. Когда он остановился, сдвинулась другая
панель. Я оказался в спальне, обставленной, на свой манер, с такой же
удивительной роскошью, что и большой зал. За тяжелым занавесом находилась
ванная.
На кровати лежал вечерний костюм, рубашка, галстук и так далее. Через
несколько минут я был вымыт, гладко выбрит и одет в вечерний костюм. Он
вполне подошел мне. Когда лакей открыл дверь шкафа, мое внимание привлекло
висевшее в нем пальто. Я заглянул в шкаф.
В нем находилась точная копия всех вещей, имевшихся в моем гардеробе
в клубе. Да, они все были здесь, а когда я взглянул на ярлычки портных, то
увидел на них свое имя.
Мне показалось, что лакей, украдкой смотревший на меня, ждет
выражения удивления. Если так, я его разочаровал. Моя способность
удивляться истощилась.
- Куда теперь? - спросил я.
Вместо ответа он сдвинул панель и ждал, пока я войду в лифт. Когда
лифт остановился, я, конечно, ожидал, что мы будем в большом зале. Ничего
подобного. За сдвинувшейся панелью оказалась небольшая прихожая,
отделанная дубом, без мебели и с одной дверью темного дуба. Возле двери
стоял еще один высокий араб, очевидно, ожидавший меня, потому что лакей
поклонился, вошел обратно в лифт, и панель закрылась.
Араб приветствовал меня по-восточному. Открыв дверь, он повторил
приветствие. Я шагнул через порог. Часы начали отбивать полночь.
- Добро пожаловать, Джеймс Киркхем! Вы пунктуальны до минуты, -
сказал кто-то.
Голос был удивительно звучным и музыкальным и по своим качествам
напоминал орган. Говорящий сидел во главе длинного стола, накрытого на
троих. Все это я рассмотрел до того, как взглянул ему в глаза; после я на
некоторое время потерял способность видеть что бы то ни было. Глубочайшего
сапфирно-голубоватого цвета, это были самые живые глаза, какие мне
когда-либо приходилось видеть. Большие, слегка раскосые, они сверкали, как
будто за ними скрывался сам источник жизни. Они напоминали жемчужины по
яркости, а по твердости - алмазы. Ресниц не было, и глаза не мигали, как
глаза птицы - или змеи.
С немалым усилием я оторвал от них взор и посмотрел в лицо, на
котором они располагались. Голова необыкновенно большая, с высоким и
широким лбом, и абсолютно лысая. Поразительное полушарие, вместимостью
вдвое больше среднего. Уши длинные, узкие и отчетливо заостренные на
концах. Нос тяжелый, горбатый, подбородок круглый, но массивный. Губы
полные, классически выточенные и неподвижные, как у древнегреческой
статуи. Все огромное круглое лицо мраморно бледное, без единой морщинки
или линии и абсолютно лишенное выражения. Единственное живое место на нем
- глаза, и они были удивительно живыми - сверхъестественно, ужасающе
живыми.
Тело, та часть, что я мог видеть, необыкновенно большое, мощная грудь
указывала на огромную жизненную силу.
При первом же взгляде чувствовалось нечто необычное, радиация
нечеловеческой мощи.
- Садитесь, Джеймс Киркхем, - снова прозвучал раскатистый голос. Из
тени за его спиной появился дворецкий и выдвинул для меня стул слева.
Я поклонился удивительному хозяину и молча сел.
- Вы, должно быть, голодны после долгой поездки, - сказал он. - Очень
мило с вашей стороны, Джеймс Киркхем, что вы оказали мне честь и
удовлетворили мой каприз.
Я взглянул на него, но не заметил и следа насмешки.
- Я в долгу у вас, сэр, - вежливо ответил я, - за исключительно
занимательное путешествие. Что же касается удовлетворения вашего каприза,
как вы это называете, как я мог поступить иначе, если ваши посланники
так... убедительны?
- А, да, - он кивнул. - Доктор Консардайн действительно умеет
убеждать. Он скоро присоединится к нам. Но пейте... ешьте.
Дворецкий налил шампанского.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Семь Шагов К Сатане'


1 2 3 4