их аббатик, в военной форме, спокойно сидит и ждет, когда его возьмут в плен, и, возможно, завтра его уже не будет в живых. «Пьерсон», – повторил он про себя. И снова с удивлением посмотрел на него. В эту минуту Пьерсон поднял голову и улыбнулся Майа своей пьерсоновской улыбкой. А когда он заговорит, то заговорит своим пьерсоновским голосом. И скажет то, что обычно говорит он, Пьерсон. И это он, их Пьерсон, сидит напротив, у ограды санатория, и такими знакомыми движениями пальцев набивает трубочку, уминает в чашечке волокна табака, чтобы и крошки не просыпалось. А Майа его не узнает. «Но это же Пьерсон, – твердил он себе, – это наш старик Пьерсон, ты же прекрасно знаешь! И он набивает трубочку, как и всегда!» Но глядел на него Майа с удивлением, словно с трудом пробуждаясь ото сна.
– Что с тобой? – сказал с улыбкой Пьерсон.
– Ничего.
– А вид у тебя странный. Кстати, что это у тебя с физиономией? Вроде бы следы ногтей.
– Нет, это ничего.
Майа провел ладонью по лицу.
– А где остальные?
– Верно, ты и не знаешь, – сказал Пьерсон. – Есть хочешь?
– Александр оставил тебе твою порцию. Не беспокойся, тебя не обойдут.
Пьерсон поднялся, открыл дверцу фургона и торжественно вручил Майа его порцию.
– Цыпленок! Ну, что скажешь? Как это тебе понравится? Цыпленок! Понимаешь, цыпленок. Это же роскошь! Цыпленок для будущих военнопленных!
– Дьери?
– Ну, а кто же еще? Кстати, знаешь, он от нас уходит.
– А-а!
– Решил все-таки попытать счастья, переодеться в штатское и спрятаться где-нибудь на ферме, когда придут фрицы.
– А когда уходит?
– Уже ушел. Только что попрощался с нами. А цыпленок, – с улыбкой добавил Пьерсон, – это его прощальный подарок. Дьери очень жалел, что тебя нет.
Майа сидел, согнувшись над котелком, и не поднял головы.
– Неправда, – спокойно сказал он. – Ничего он не жалел. Плевать ему на нас.
– Да нет же, почему ты так говоришь?
– Потому что это правда.
– Не верю.
– А я вот верю. И хочешь доказательство – я тоже плевать на него хотел.
Наступило молчание, и Пьерсон снова заговорил:
– Пино тоже уходит от нас.
– Что? – сказал Майа и перестал жевать. – И этот тоже уходит?
– Он встретил своих земляков. И теперь будет столоваться с ними.
– Ах он, сволочуга!
Говорил Майа бесцветным голосом, говорил машинально, не чувствуя злости. Вдруг чья-то тень заслонила от него солнце. Он вскинул голову.
– Смотрите-ка, – сказал Александр, – значит, аббат, ты еще здесь?
Тут только он заметил Майа.
– И ты здесь, щучий сын! Здесь, так тебя так, щучий сын! Здесь, так тебя, разэтак, щучий сын! Здесь, так тебя, переэтак, щучий сын!
Пьерсон с видом знатока слушал, склонив голову к плечу.
– Недурно! – одобрил он своим нежным голоском. – Совсем неплохо. Разве что не мешало бы чуточку поцветистее…
Александр поглядел на Майа, и его гнев сразу остыл.
– Да что это с тобой такое? Весь исцарапан. Ну и рожа у тебя. Что стряслось?
– Ничего, – сказал Майа.
И вдруг закричал:
– Ничего! Слышишь! Ничего!
– Ну, ладно, хочешь молчать – молчи, никто тебя не неволит, – сказал Александр. – Черт бы тебя побрал! С чего это ты на целый час опаздываешь? Мы уже думали, тебе каюк. Да говори же, черт, отвечай! – И добавил, помолчав: – Отвечай, когда с тобой разговаривают!
– Я ем!
– Ладно, – сказал Александр.
Он поставил флягу на землю у ног, закурил сигарету и сел, демонстративно повернувшись спиной к Майа.
– Тебя, аббат, руганью не прошибешь, ты у нас в этом отношении свободомыслящий какой-то.
– Стараюсь приспособиться.
– Да и насчет разных непристойных историй ты тоже любитель…
– Приспосабливаюсь, – повторил Пьерсон со своей девической улыбкой.
– Что это нынче с попами поделалось? Или это ты один такой?
– И они и я.
– Вот иезуит-то!
– Удивительное дело, – проговорил Пьерсон, – стоит сказать правду, и тебя сразу обзывают иезуитом.
Александр кружил вокруг Майа, как огромная встревоженная наседка вокруг своего захиревшего цыпленка.
– Да сядь ты, черт! – сказал Майа, не подымая головы.
Александр сел, положил ладони себе на колени и выпрямил стан.
– Так вот что происходит! – сказал он. – Мосье опаздывает на час, мосье пропускает свою очередь идти за водой. А когда мосье возвращается, мосье еще меня же и кроет!
Прошла минута в молчании, прежде чем Александр снова заговорил.
– Хочешь, я сварю тебе немножко кофе?
– Нет, не хочу.
– А вина хочешь?
– Пожалуйста.
Александр встал и принес свою кружку, ополоснул ее в баке с водой, налил вина и протянул Майа. Майа одним духом осушил кружку. Александр ополоснул ее и снова повесил на гвоздик, вбитый в дверь фургона.
– Все-таки сварю тебе немножко кофе.
Он взял полешко, подбросил его в костер и, опустившись на колени, стал раздувать огонь. Вокруг него тучей взлетела зола, и он закашлялся.
– Александр, – сказал Майа, – все-таки ты шикарный малый.
Александр поднял голову и оскорбленно поглядел на Майа.
– Шикарный? – буркнул он. – Да что это тебя разобрало? С ума сошел, что ли? Шикарный, говоришь? Шикарный? Сейчас я тебе покажу, какой я шикарный!
И снова стал дуть на огонь. Его курчавая борода касалась земли.
– А знаешь, что Дьери ушел?
– Знаю.
– И Пино тоже. Бедняга Пино, уж до чего ему было стыдно объявлять мне эту новость. Славный он все-таки парень, Пино. Он и его пулемет!… Нравился мне он очень, этот самый Пино: смотришь на него, и так тебе и кажется, что он не живой человек, а мультипликация.
Майа поднял голову.
– Отвяжись от меня со своим Пино и его пулеметом.
– Ладно, – сказал Александр и вдруг яростно добавил: – Значит, теперь уж запрещается здесь разговаривать?
– А на меня кофе не хватит? – спросил Пьерсон. – Я с удовольствием выпил бы чашечку.
– Через десять минут будет готово, аббат. Я на троих сварю.
– Чудесно, – сказал, Пьерсон, поднимаясь с земли. – Схожу-ка я пока, может, узнаю какие новости.
– Иди, а главное, попытайся узнать на этот раз, когда именно фрицы придут, час в час.
– И даже минута в минуту, – бросил Пьерсон через плечо.
Майа поднялся и пересел на место Пьерсона. Александр по-прежнему раздувал костер. И время от времени поглядывал на своего дружка. Майа сидел не шевелясь, упершись ладонями в колени. Он не курил. Глядел куда-то вдаль пустыми, невидящими глазами.
– Ну? – сказал Александр.
Майа так неожиданно быстро вскочил на ноги, что толкнул флягу и опрокинул ее.
– Так и есть, – сказал Александр, не трогаясь с места, – а теперь еще разлил воду для мытья посуды! Нельзя ли быть поаккуратнее, а? Значит, сам за водой пойдешь.
Майа глядел, как у его ног струйка воды медленно прочерчивает пыльную землю. Потом он снова сел, провел ладонью по лицу.
– Александр, – негромко сказал он, – я только что убил двух типов.
– Ты? – сказал Александр, приподнявшись с земли.
Майа взглянул на него с полуулыбкой.
– Да, я.
– Французов?
– А ведь верно, – сказал Майа, – я даже об этом не подумал. Единственное, что мне удалось сделать во время войны, – это убить двух французов!
Он сжал голову руками.
– Ну?
– Что? – спросил он словно спросонья.
– Почему ты их убил?
– Они хотели изнасиловать девушку.
– У-у, сволочи!
Майа пожал плечами.
– И я так сначала думал. Но потом я тоже…
– Не может быть…
– Может. Впрочем, не совсем. Сначала она сама предложила.
– Значит, ничего общего.
– Не знаю…
Он снова провел ладонью по лицу.
– Все это так запутано. Возможно, она и не предложила бы, не будь сначала тех двух сволочей.
Александр сидел, положив руки на колени, раздвинув локти.
– Возможно, что и так.
– Но не в этом дело. Она боится за свой дом,
– А где ее дом-то?
– В Брэй-Дюне.
– Эх, черт! – сказал Александр. – Лучше бы ей уехать оттуда!
– Да что ты, ничего не выйдет! Она сирота, и дом – единственное, что у нее есть.
Он поднял с земли щепку и стал вертеть ее в пальцах.
– Она хотела, чтобы я с ней остался.
– Ого! – сказал Александр. – И ты думаешь, из-за этого она и…
– Сам не знаю.
– И что же ты собираешься делать? – живо спросил Александр.
– Да ничего не собираюсь! Ровно ничего! Ничего! А что, по-твоему, я должен делать? Я здесь, понял? В нашей столовке у санатория. В столовке у санатория на Зюдкоте вместе с Александром и Пьерсоном… Я здесь, понятно? Здесь я, Жюльен Майа, будущий военнопленный, в столовке санатория на Зюдкоте вместе с двумя моими дружками!
– Заткнись.
Александр подбросил несколько дощечек в огонь.
– А ты пробовал уговорить ее уехать?
– Еще как пробовал…
– Посидит одна, может, и решится.
– Нет. Умрет от страха, но останется.
– Значит, ничего сделать нельзя?
– Нельзя.
Наступило молчание. Потом Александр заговорил!
– Ты туда еще пойдешь?
– Нет.
– Это было бы чистое безумие.
– Да, – сказал Майа, – чистое безумие.
И неожиданно для Александра добавил каким-то несвойственным ему вульгарным тоном:
– А я, слава богу, не сумасшедший.
Он хихикнул, и Александр отвернулся.
– Можно было бы сложить поучительную басню, – сказал Майа. – Два мерзавца пытаются изнасиловать девицу. Я, человек добродетельный, убиваю этих двух мерзавцев. А потом сам насилую девицу.
Он снова рассмеялся каким-то неестественным скрипучим смехом.
– Смешно, а?
– Да не думай ты об этом больше. Так получилось, и все…
– Но, черт возьми, именно этого-то я и понять не могу, – сказал Майа, подымаясь. – Ведь не подлец же я, в самом деле.
– Конечно, нет, – сказал Александр.
Майа уставился на него.
– Александр, значит, ты так считаешь? Веришь? Так вот, слушай, когда я хлопнул того верзилу, который меня избил… Словом, потом расскажу… После остался только один, хулиган, низенький такой… И как, по-твоему, что я сделал? Что я, по-твоему, думал? Махнул ему рукой, уходи, мол? Он, этот парень, от страха трясся. Забился в угол, как крыса. Как вонючий затравленный крысенок. А я пошел на него. Я был до того слаб, что сам за стену держался, чтобы не упасть. А он, он мотал головой: «Нет, мол, нет!» Вот так… с отчаяния… Глядел на меня глазами обезумевшего животного и все время головой мотал: «Нет»!
– Ну и что дальше?
Майа утер рот носовым платком.
– А дальше я выстрелил. Вот и все.
– Ясно, – сказал, помолчав, Александр.
Он опустился на одно колено и подул на огонь.
– Не думай ты больше об этом. Так получилось, и все тут.
– Да, – возбужденно сказал Майа, – ты прав, так получилось, и все тут. А ведь я бы мог махнуть этому пареньку, уходи, мол. Правда, я об этом как-то не подумал. Просто не подумал. Я уже убил первого. И должен был также убить второго. Вот как это получилось.
Он рассеянно сунул в рот сигарету. Потом взглянул на Александра, и в глазах его промелькнуло какое-то детское умоляющее выражение.
– Я никого не хотел убивать.
Александр сделал шаг вперед и положил ему руку на плечо:
– Эх ты, бедняга, бедняга!
– Не смей меня трогать! – злобно крикнул Майа.
И снова рассмеялся своим скрипучим смешком.
– Знаешь, что я почувствовал, когда те двое упали? Да нет, откуда же тебе знать… Ну, угадай же, угадай.
– Да брось ты…
– Почувствовал на мгновение радость, чистую радость. Пойми, эти два типа вдруг мне разом подчинились.
Он замолчал и прибавил вполголоса:
– Они упали, и вдруг оба стали ужасно послушные.
– Сволочь ты!
– Ага, понял, – сказал Майа, – понял! Впрочем, длилось это не больше секунды. А потом сразу прошло. Я только позже почувствовал себя дерьмом.
– Почему?
– Сам не знаю.
– Ну и брось, значит.
– Нет, – возбужденно продолжал Майа. – Так оно именно и происходило, как ты говоришь. Именно так и происходило. И теперь я знаю, что чувствует убийца. Сначала подъем. Потом это проходит. И чувствуешь себя дерьмом.
Он закурил сигарету и добавил тихо, невнятно:
– Или же изволь продолжать…
Александр тупо уставился на него.
– Черт! – сказал он, качая своей кудрявой головой, словно отгоняя рой мошкары. – Я и сам могу спятить вроде тебя, слушая твою ерунду.
Он поднялся, взял ручку от лопаты и начал мешать кофе. Коричневая пленка, покрывавшая воду в котелке, вздымалась изнутри маленькими, тут же лопавшимися, пузырьками, словно раскаленная лава. Александр рассеянно смотрел на эту лаву. «Бедняга, – думал он, – плохо ему приходится из-за этих двух мерзавцев. И хуже всего, что в каком-то смысле это очень на него похоже. Конечно, этого я ему не скажу, но ужасно похоже».
– Смешно, ей-богу, – произнес он вслух, – но все это ужасно на тебя похоже, все похоже.
– Что «все»? – спросил Майа, быстрым движением вскинув голову.
«Эх, черт!» – подумал Александр.
– Все… все, что с тобой происходит.
Майа пристально поглядел на него.
– Похоже на меня… то, что я двух мерзавцев убил?
– Нет, – неуверенно сказал Александр, – не это… не это именно… А все, что с тобой случается вообще. Похоже на тебя то, что случается.
– Так про всякого можно сказать.
– Не уверен, – сказал Александр.
И тут же подумал: «Да замолчи ты, замолчи немедленно! А главное, не говори ему!»
Майа не спускал с него глаз.
– Ты совсем с ума сошел, – яростно крикнул он. – Что же тут, по-твоему, похоже на меня?…
– Да все, все… Все, что с тобой происходит с тех пор, как мы здесь. История с крысой… с полькой… все эти типы, которые тебе попадаются… Это судно, которое горит… парни, которых ты вытаскиваешь из воды… другие, которых ты убиваешь… Эта девушка… словом, все!
– Значит, – с горечью сказал Майа, – ты считаешь, что все это могло произойти только со мной. Глупость какая.
Александр отвернулся.
– Ты прав, глупость.
«Заткнись! – приказал он сам себе. – Да заткнись же, идиот». И в тот же миг снова заговорил.
– Верно, я чепуху несу, – сказал он. – Конечно же, все это чепуха. Но я так чувствую. Считаю, что это на тебя похоже, все, что с тобой случается… и все, что случится.
Майа принужденно рассмеялся.
– Все, что со мной случится!
– Ну, как, кофе готов? – раздался голос Пьерсона.
– Готов! – ответил Александр своим обычным веселым баском. – Готов!
Пьерсон кинул взгляд на Майа, живо обернулся к Александру и поднял брови. Александр отвел глаза. Казалось, Пьерсон хотел что-то спросить, но сдержался. Александр разлил кофе.
– Хороший! – сказал Пьерсон, нарушая общее молчание.
Он зажал горячую кружку между колен, вытащил свою трубочку и стал ее набивать. Снова наступила тишина. Майа отхлебывал кофе и ни на кого не глядел.
– Пьерсон, – сказал Александр, – а что ты будешь делать после войны?
– Я? Выучусь на инженера по керамике. А ты?
– Я? Ясно, пойду священником в твой приход! Ну и покажу я всем твоим старым девам!
Пьерсон пососал свою трубочку:
– У нас старых дев нет. Мой квартал на все сто процентов рабочий. А старые девы – это изобретение богатых классов.
– Значит, в твоем приходе все старые девы выходят замуж?
– Да нет, – ответил Пьерсон, – но в моем приходе старые девы – это как раз те, что по-настоящему замужем.
Майа поднялся:
– Пойду принесу воды.
– Еще успеешь, – сказал Александр. – После войны, – добавил он, – я себе домик построю.
– И кроликов разведешь? – спросил Пьерсон, подняв брови.
– Ясно, кроликов! Что ж, теперь уж мне и кроликов запрещено разводить?
– Пойду за водой, – сказал Майа.
Он поднялся и взялся за ручку фляги.
– Да черт! – сказал Александр. – Дай спокойно посидеть минутку. Я с утра еще не присел, все кручусь.
Майа стоял в нерешительности, потом подумал, что для Александра это самые прекрасные минуты, единственно светлые минуты за целый день, и грешно было бы их сокращать. Он снова уселся. И неумолимо потекли минуты, одна за другой, с легким тихим металлическим скрипом, как колесо в ярмарочной лотерее.
– Дом я построю целиком из дерева, – сказал Александр. – Но не из досок, а из бревен. На манер швейцарского домика.
Пьерсон поднял голову.
– А почему из дерева?
– Сам не знаю. Нравится мне оно, дерево то есть. Тепло, уютно. И кажется, будто вокруг тебя что-то живое. Может, я сейчас глупость скажу, но дерево, оно как-то на меня успокоительно действует.
– Успокоительно?
– Да, – сказал Александр и слегка покраснел под своим загаром, – успокаивает как-то. Сам не знаю, почему успокаивает.
Пьерсон стал выбивать из трубочки пепел, осторожно постукивая ею о рант ботинка, и все косился влево. Майа не курил, сидел не шевелясь. Вид у него был хмурый, сонный.
– В моем доме, – сказал Александр,– будет комната специально для меня, верстак туда поставлю, инструмент сложу, словом, всю петрушку. Порядок, конечно, будет идеальный. Только специально моя комната. Так и буду в ней все время торчать, когда дома.
– Жена заскучает.
– Именно это она вечно и твердит, – сказал Александр, поглаживая бороду. – Считает, что я ею мало занимаюсь. Ей-богу, смешно, что бы бабы ни делали, никогда их работа не увлекает так, как нас, с головой. Вечно им требуется с кем-то болтать. Странное дело, когда я что-то мастерю, мне и говорить ни с кем неохота.
Он поднялся и стал затаптывать дымящиеся головешки своим огромным ботинком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Что с тобой? – сказал с улыбкой Пьерсон.
– Ничего.
– А вид у тебя странный. Кстати, что это у тебя с физиономией? Вроде бы следы ногтей.
– Нет, это ничего.
Майа провел ладонью по лицу.
– А где остальные?
– Верно, ты и не знаешь, – сказал Пьерсон. – Есть хочешь?
– Александр оставил тебе твою порцию. Не беспокойся, тебя не обойдут.
Пьерсон поднялся, открыл дверцу фургона и торжественно вручил Майа его порцию.
– Цыпленок! Ну, что скажешь? Как это тебе понравится? Цыпленок! Понимаешь, цыпленок. Это же роскошь! Цыпленок для будущих военнопленных!
– Дьери?
– Ну, а кто же еще? Кстати, знаешь, он от нас уходит.
– А-а!
– Решил все-таки попытать счастья, переодеться в штатское и спрятаться где-нибудь на ферме, когда придут фрицы.
– А когда уходит?
– Уже ушел. Только что попрощался с нами. А цыпленок, – с улыбкой добавил Пьерсон, – это его прощальный подарок. Дьери очень жалел, что тебя нет.
Майа сидел, согнувшись над котелком, и не поднял головы.
– Неправда, – спокойно сказал он. – Ничего он не жалел. Плевать ему на нас.
– Да нет же, почему ты так говоришь?
– Потому что это правда.
– Не верю.
– А я вот верю. И хочешь доказательство – я тоже плевать на него хотел.
Наступило молчание, и Пьерсон снова заговорил:
– Пино тоже уходит от нас.
– Что? – сказал Майа и перестал жевать. – И этот тоже уходит?
– Он встретил своих земляков. И теперь будет столоваться с ними.
– Ах он, сволочуга!
Говорил Майа бесцветным голосом, говорил машинально, не чувствуя злости. Вдруг чья-то тень заслонила от него солнце. Он вскинул голову.
– Смотрите-ка, – сказал Александр, – значит, аббат, ты еще здесь?
Тут только он заметил Майа.
– И ты здесь, щучий сын! Здесь, так тебя так, щучий сын! Здесь, так тебя, разэтак, щучий сын! Здесь, так тебя, переэтак, щучий сын!
Пьерсон с видом знатока слушал, склонив голову к плечу.
– Недурно! – одобрил он своим нежным голоском. – Совсем неплохо. Разве что не мешало бы чуточку поцветистее…
Александр поглядел на Майа, и его гнев сразу остыл.
– Да что это с тобой такое? Весь исцарапан. Ну и рожа у тебя. Что стряслось?
– Ничего, – сказал Майа.
И вдруг закричал:
– Ничего! Слышишь! Ничего!
– Ну, ладно, хочешь молчать – молчи, никто тебя не неволит, – сказал Александр. – Черт бы тебя побрал! С чего это ты на целый час опаздываешь? Мы уже думали, тебе каюк. Да говори же, черт, отвечай! – И добавил, помолчав: – Отвечай, когда с тобой разговаривают!
– Я ем!
– Ладно, – сказал Александр.
Он поставил флягу на землю у ног, закурил сигарету и сел, демонстративно повернувшись спиной к Майа.
– Тебя, аббат, руганью не прошибешь, ты у нас в этом отношении свободомыслящий какой-то.
– Стараюсь приспособиться.
– Да и насчет разных непристойных историй ты тоже любитель…
– Приспосабливаюсь, – повторил Пьерсон со своей девической улыбкой.
– Что это нынче с попами поделалось? Или это ты один такой?
– И они и я.
– Вот иезуит-то!
– Удивительное дело, – проговорил Пьерсон, – стоит сказать правду, и тебя сразу обзывают иезуитом.
Александр кружил вокруг Майа, как огромная встревоженная наседка вокруг своего захиревшего цыпленка.
– Да сядь ты, черт! – сказал Майа, не подымая головы.
Александр сел, положил ладони себе на колени и выпрямил стан.
– Так вот что происходит! – сказал он. – Мосье опаздывает на час, мосье пропускает свою очередь идти за водой. А когда мосье возвращается, мосье еще меня же и кроет!
Прошла минута в молчании, прежде чем Александр снова заговорил.
– Хочешь, я сварю тебе немножко кофе?
– Нет, не хочу.
– А вина хочешь?
– Пожалуйста.
Александр встал и принес свою кружку, ополоснул ее в баке с водой, налил вина и протянул Майа. Майа одним духом осушил кружку. Александр ополоснул ее и снова повесил на гвоздик, вбитый в дверь фургона.
– Все-таки сварю тебе немножко кофе.
Он взял полешко, подбросил его в костер и, опустившись на колени, стал раздувать огонь. Вокруг него тучей взлетела зола, и он закашлялся.
– Александр, – сказал Майа, – все-таки ты шикарный малый.
Александр поднял голову и оскорбленно поглядел на Майа.
– Шикарный? – буркнул он. – Да что это тебя разобрало? С ума сошел, что ли? Шикарный, говоришь? Шикарный? Сейчас я тебе покажу, какой я шикарный!
И снова стал дуть на огонь. Его курчавая борода касалась земли.
– А знаешь, что Дьери ушел?
– Знаю.
– И Пино тоже. Бедняга Пино, уж до чего ему было стыдно объявлять мне эту новость. Славный он все-таки парень, Пино. Он и его пулемет!… Нравился мне он очень, этот самый Пино: смотришь на него, и так тебе и кажется, что он не живой человек, а мультипликация.
Майа поднял голову.
– Отвяжись от меня со своим Пино и его пулеметом.
– Ладно, – сказал Александр и вдруг яростно добавил: – Значит, теперь уж запрещается здесь разговаривать?
– А на меня кофе не хватит? – спросил Пьерсон. – Я с удовольствием выпил бы чашечку.
– Через десять минут будет готово, аббат. Я на троих сварю.
– Чудесно, – сказал, Пьерсон, поднимаясь с земли. – Схожу-ка я пока, может, узнаю какие новости.
– Иди, а главное, попытайся узнать на этот раз, когда именно фрицы придут, час в час.
– И даже минута в минуту, – бросил Пьерсон через плечо.
Майа поднялся и пересел на место Пьерсона. Александр по-прежнему раздувал костер. И время от времени поглядывал на своего дружка. Майа сидел не шевелясь, упершись ладонями в колени. Он не курил. Глядел куда-то вдаль пустыми, невидящими глазами.
– Ну? – сказал Александр.
Майа так неожиданно быстро вскочил на ноги, что толкнул флягу и опрокинул ее.
– Так и есть, – сказал Александр, не трогаясь с места, – а теперь еще разлил воду для мытья посуды! Нельзя ли быть поаккуратнее, а? Значит, сам за водой пойдешь.
Майа глядел, как у его ног струйка воды медленно прочерчивает пыльную землю. Потом он снова сел, провел ладонью по лицу.
– Александр, – негромко сказал он, – я только что убил двух типов.
– Ты? – сказал Александр, приподнявшись с земли.
Майа взглянул на него с полуулыбкой.
– Да, я.
– Французов?
– А ведь верно, – сказал Майа, – я даже об этом не подумал. Единственное, что мне удалось сделать во время войны, – это убить двух французов!
Он сжал голову руками.
– Ну?
– Что? – спросил он словно спросонья.
– Почему ты их убил?
– Они хотели изнасиловать девушку.
– У-у, сволочи!
Майа пожал плечами.
– И я так сначала думал. Но потом я тоже…
– Не может быть…
– Может. Впрочем, не совсем. Сначала она сама предложила.
– Значит, ничего общего.
– Не знаю…
Он снова провел ладонью по лицу.
– Все это так запутано. Возможно, она и не предложила бы, не будь сначала тех двух сволочей.
Александр сидел, положив руки на колени, раздвинув локти.
– Возможно, что и так.
– Но не в этом дело. Она боится за свой дом,
– А где ее дом-то?
– В Брэй-Дюне.
– Эх, черт! – сказал Александр. – Лучше бы ей уехать оттуда!
– Да что ты, ничего не выйдет! Она сирота, и дом – единственное, что у нее есть.
Он поднял с земли щепку и стал вертеть ее в пальцах.
– Она хотела, чтобы я с ней остался.
– Ого! – сказал Александр. – И ты думаешь, из-за этого она и…
– Сам не знаю.
– И что же ты собираешься делать? – живо спросил Александр.
– Да ничего не собираюсь! Ровно ничего! Ничего! А что, по-твоему, я должен делать? Я здесь, понял? В нашей столовке у санатория. В столовке у санатория на Зюдкоте вместе с Александром и Пьерсоном… Я здесь, понятно? Здесь я, Жюльен Майа, будущий военнопленный, в столовке санатория на Зюдкоте вместе с двумя моими дружками!
– Заткнись.
Александр подбросил несколько дощечек в огонь.
– А ты пробовал уговорить ее уехать?
– Еще как пробовал…
– Посидит одна, может, и решится.
– Нет. Умрет от страха, но останется.
– Значит, ничего сделать нельзя?
– Нельзя.
Наступило молчание. Потом Александр заговорил!
– Ты туда еще пойдешь?
– Нет.
– Это было бы чистое безумие.
– Да, – сказал Майа, – чистое безумие.
И неожиданно для Александра добавил каким-то несвойственным ему вульгарным тоном:
– А я, слава богу, не сумасшедший.
Он хихикнул, и Александр отвернулся.
– Можно было бы сложить поучительную басню, – сказал Майа. – Два мерзавца пытаются изнасиловать девицу. Я, человек добродетельный, убиваю этих двух мерзавцев. А потом сам насилую девицу.
Он снова рассмеялся каким-то неестественным скрипучим смехом.
– Смешно, а?
– Да не думай ты об этом больше. Так получилось, и все…
– Но, черт возьми, именно этого-то я и понять не могу, – сказал Майа, подымаясь. – Ведь не подлец же я, в самом деле.
– Конечно, нет, – сказал Александр.
Майа уставился на него.
– Александр, значит, ты так считаешь? Веришь? Так вот, слушай, когда я хлопнул того верзилу, который меня избил… Словом, потом расскажу… После остался только один, хулиган, низенький такой… И как, по-твоему, что я сделал? Что я, по-твоему, думал? Махнул ему рукой, уходи, мол? Он, этот парень, от страха трясся. Забился в угол, как крыса. Как вонючий затравленный крысенок. А я пошел на него. Я был до того слаб, что сам за стену держался, чтобы не упасть. А он, он мотал головой: «Нет, мол, нет!» Вот так… с отчаяния… Глядел на меня глазами обезумевшего животного и все время головой мотал: «Нет»!
– Ну и что дальше?
Майа утер рот носовым платком.
– А дальше я выстрелил. Вот и все.
– Ясно, – сказал, помолчав, Александр.
Он опустился на одно колено и подул на огонь.
– Не думай ты больше об этом. Так получилось, и все тут.
– Да, – возбужденно сказал Майа, – ты прав, так получилось, и все тут. А ведь я бы мог махнуть этому пареньку, уходи, мол. Правда, я об этом как-то не подумал. Просто не подумал. Я уже убил первого. И должен был также убить второго. Вот как это получилось.
Он рассеянно сунул в рот сигарету. Потом взглянул на Александра, и в глазах его промелькнуло какое-то детское умоляющее выражение.
– Я никого не хотел убивать.
Александр сделал шаг вперед и положил ему руку на плечо:
– Эх ты, бедняга, бедняга!
– Не смей меня трогать! – злобно крикнул Майа.
И снова рассмеялся своим скрипучим смешком.
– Знаешь, что я почувствовал, когда те двое упали? Да нет, откуда же тебе знать… Ну, угадай же, угадай.
– Да брось ты…
– Почувствовал на мгновение радость, чистую радость. Пойми, эти два типа вдруг мне разом подчинились.
Он замолчал и прибавил вполголоса:
– Они упали, и вдруг оба стали ужасно послушные.
– Сволочь ты!
– Ага, понял, – сказал Майа, – понял! Впрочем, длилось это не больше секунды. А потом сразу прошло. Я только позже почувствовал себя дерьмом.
– Почему?
– Сам не знаю.
– Ну и брось, значит.
– Нет, – возбужденно продолжал Майа. – Так оно именно и происходило, как ты говоришь. Именно так и происходило. И теперь я знаю, что чувствует убийца. Сначала подъем. Потом это проходит. И чувствуешь себя дерьмом.
Он закурил сигарету и добавил тихо, невнятно:
– Или же изволь продолжать…
Александр тупо уставился на него.
– Черт! – сказал он, качая своей кудрявой головой, словно отгоняя рой мошкары. – Я и сам могу спятить вроде тебя, слушая твою ерунду.
Он поднялся, взял ручку от лопаты и начал мешать кофе. Коричневая пленка, покрывавшая воду в котелке, вздымалась изнутри маленькими, тут же лопавшимися, пузырьками, словно раскаленная лава. Александр рассеянно смотрел на эту лаву. «Бедняга, – думал он, – плохо ему приходится из-за этих двух мерзавцев. И хуже всего, что в каком-то смысле это очень на него похоже. Конечно, этого я ему не скажу, но ужасно похоже».
– Смешно, ей-богу, – произнес он вслух, – но все это ужасно на тебя похоже, все похоже.
– Что «все»? – спросил Майа, быстрым движением вскинув голову.
«Эх, черт!» – подумал Александр.
– Все… все, что с тобой происходит.
Майа пристально поглядел на него.
– Похоже на меня… то, что я двух мерзавцев убил?
– Нет, – неуверенно сказал Александр, – не это… не это именно… А все, что с тобой случается вообще. Похоже на тебя то, что случается.
– Так про всякого можно сказать.
– Не уверен, – сказал Александр.
И тут же подумал: «Да замолчи ты, замолчи немедленно! А главное, не говори ему!»
Майа не спускал с него глаз.
– Ты совсем с ума сошел, – яростно крикнул он. – Что же тут, по-твоему, похоже на меня?…
– Да все, все… Все, что с тобой происходит с тех пор, как мы здесь. История с крысой… с полькой… все эти типы, которые тебе попадаются… Это судно, которое горит… парни, которых ты вытаскиваешь из воды… другие, которых ты убиваешь… Эта девушка… словом, все!
– Значит, – с горечью сказал Майа, – ты считаешь, что все это могло произойти только со мной. Глупость какая.
Александр отвернулся.
– Ты прав, глупость.
«Заткнись! – приказал он сам себе. – Да заткнись же, идиот». И в тот же миг снова заговорил.
– Верно, я чепуху несу, – сказал он. – Конечно же, все это чепуха. Но я так чувствую. Считаю, что это на тебя похоже, все, что с тобой случается… и все, что случится.
Майа принужденно рассмеялся.
– Все, что со мной случится!
– Ну, как, кофе готов? – раздался голос Пьерсона.
– Готов! – ответил Александр своим обычным веселым баском. – Готов!
Пьерсон кинул взгляд на Майа, живо обернулся к Александру и поднял брови. Александр отвел глаза. Казалось, Пьерсон хотел что-то спросить, но сдержался. Александр разлил кофе.
– Хороший! – сказал Пьерсон, нарушая общее молчание.
Он зажал горячую кружку между колен, вытащил свою трубочку и стал ее набивать. Снова наступила тишина. Майа отхлебывал кофе и ни на кого не глядел.
– Пьерсон, – сказал Александр, – а что ты будешь делать после войны?
– Я? Выучусь на инженера по керамике. А ты?
– Я? Ясно, пойду священником в твой приход! Ну и покажу я всем твоим старым девам!
Пьерсон пососал свою трубочку:
– У нас старых дев нет. Мой квартал на все сто процентов рабочий. А старые девы – это изобретение богатых классов.
– Значит, в твоем приходе все старые девы выходят замуж?
– Да нет, – ответил Пьерсон, – но в моем приходе старые девы – это как раз те, что по-настоящему замужем.
Майа поднялся:
– Пойду принесу воды.
– Еще успеешь, – сказал Александр. – После войны, – добавил он, – я себе домик построю.
– И кроликов разведешь? – спросил Пьерсон, подняв брови.
– Ясно, кроликов! Что ж, теперь уж мне и кроликов запрещено разводить?
– Пойду за водой, – сказал Майа.
Он поднялся и взялся за ручку фляги.
– Да черт! – сказал Александр. – Дай спокойно посидеть минутку. Я с утра еще не присел, все кручусь.
Майа стоял в нерешительности, потом подумал, что для Александра это самые прекрасные минуты, единственно светлые минуты за целый день, и грешно было бы их сокращать. Он снова уселся. И неумолимо потекли минуты, одна за другой, с легким тихим металлическим скрипом, как колесо в ярмарочной лотерее.
– Дом я построю целиком из дерева, – сказал Александр. – Но не из досок, а из бревен. На манер швейцарского домика.
Пьерсон поднял голову.
– А почему из дерева?
– Сам не знаю. Нравится мне оно, дерево то есть. Тепло, уютно. И кажется, будто вокруг тебя что-то живое. Может, я сейчас глупость скажу, но дерево, оно как-то на меня успокоительно действует.
– Успокоительно?
– Да, – сказал Александр и слегка покраснел под своим загаром, – успокаивает как-то. Сам не знаю, почему успокаивает.
Пьерсон стал выбивать из трубочки пепел, осторожно постукивая ею о рант ботинка, и все косился влево. Майа не курил, сидел не шевелясь. Вид у него был хмурый, сонный.
– В моем доме, – сказал Александр,– будет комната специально для меня, верстак туда поставлю, инструмент сложу, словом, всю петрушку. Порядок, конечно, будет идеальный. Только специально моя комната. Так и буду в ней все время торчать, когда дома.
– Жена заскучает.
– Именно это она вечно и твердит, – сказал Александр, поглаживая бороду. – Считает, что я ею мало занимаюсь. Ей-богу, смешно, что бы бабы ни делали, никогда их работа не увлекает так, как нас, с головой. Вечно им требуется с кем-то болтать. Странное дело, когда я что-то мастерю, мне и говорить ни с кем неохота.
Он поднялся и стал затаптывать дымящиеся головешки своим огромным ботинком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23