Он поднялся, широко расставив ноги, и я поразился его росту — до сих пор я видел его только на лошади.
— Ты хорошо подумал?
— Так точно, господин полковник.
Он принялся шагать взад и вперед по комнате, посасывая трубку.
— Думаешь, справишься? — произнес он сдержанно.
— Так точно, господин полковник! Если только удастся восстановить плотину. В ней брешь в четыре метра длиной.
Он резко остановился и окинул меня взглядом.
— Откуда ты знаешь, что четыре метра?
— Я входил в воду.
— И других повреждений нет?
— Нет, господин полковник.
Он снова зашагал по комнате.
— Не так плохо, как я думал.
Он остановился и почесал трубкой у себя за ухом.
— Так, значит, ты полез в воду?
— Так точно, господин полковник.
Он одобрительно посмотрел на меня.
— Ну, скажу тебе, ты первый, кому это пришло в голову!
Он сел и вытянул перед собой ноги.
— А еще?
— Еще, господин полковник, надо будет дренажировать оба нижних луга. Ну а остальные три — эти достаточно будет просто очистить от грязи и засыпать там ямы.
— А ты справишься сам с ремонтом конюшни и дома?
— Так точно, господин полковник...
Помолчав, он поднялся, прислонился к камину и сказал:
— Слушай же хорошенько, что я тебе скажу.
— Слушаю, господин полковник.
— Несколько лошадей — для меня это мелочь. Это не идет в счет. Важно другое...
Он сделал паузу, расставил ноги и торжественно произнес:
— ...Важно, чтобы частица немецкой земли не оставалась заброшенной, чтобы она могла обеспечить существование немецкой семьи. Понятно?
Я ответил не сразу, так как меня поразило слово «семья». Ведь речь шла о том, чтобы поручить ферму мне.
Он переспросил с нетерпением:
— Ты понял меня?
Я ответил:
— Так точно, господин полковник.
— Вот и хорошо. Завтра же приступишь к делу. Георг даст тебе людей и все необходимое. Итак, договорились?
— Так точно, господин полковник.
— Вот и хорошо. Но запомни! Как только ты устроишься на этом болоте — больше ни пфеннига! Даже если ты будешь подыхать с голоду — ни пфеннига! Что бы ни произошло — ни пфеннига!
Мне понадобился целый год, чтобы сделать все, что я наметил. Даже в армии мне никогда не приходилось так тяжело. Я жил в невероятно трудных условиях и еще раз убедился в том, что отметил в бытность мою в Курляндии: привыкнуть можно и к жаре, и к холоду, но к грязи — никогда.
С плотиной пришлось повозиться. Едва я заделывал ее в одном месте, как она прорывалась в другом. К тому же начиная с октября грозы не прекращались. Весь день мы работали, стоя в воде, а сверху нас хлестал дождь. Только ночью нам удавалось обсохнуть. Мы спали в доме на каменных плитах, завернувшись в лошадиные попоны. Крышу мы починили, но тяга в камине была очень плохая, и нам оставалось на выбор — либо дрожать от холода, либо задыхаться в дыму. И все же постепенно мы укрепляли плотину. Но скоро я понял, что она не очень-то надежна и за ней всегда придется тщательно следить.
Мои помощники доставляли мне много хлопот. Они жаловались, что я очень круто обращаюсь с ними. Я попросил фон Иезерица для острастки выгнать одного, и после этого у меня все пошло как по маслу. Правда, один из них, тот, кого мне дали взамен, заболел воспалением легких и тоже вынужден был уйти, а самого меня несколько дней выматывал сильный приступ малярии. Дважды меня чуть не засосало в болоте.
Наконец наступил день, когда я мог пойти к фон Иезерицу и сказать ему, что ферма приведена в порядок. У двери его кабинета я встретил старого Вильгельма. Он дружески помахал мне рукой, и это так меня поразило, что я даже не ответил на его приветствие. Старый Вильгельм был фермером фон Иезерица. Фермеры относились к конюхам свысока и считали ниже своего достоинства разговаривать с ними.
Фон Иезерица я нашел в его любимом кресле. Вытянув перед собой ноги в высоких сапогах, он, развалясь, лежал со своей длинной трубкой в руке. По правую руку от него на низком столике темного дерева стояли в ряд шесть кружек пива и шесть стопок водки.
— Я кончил, господин полковник.
— Хорошо! — воскликнул фон Иезериц и взял стопку.
Поднявшись, он поднес ее мне. Я сказал: «Благодарю вас, господин полковник». Он тоже взял себе стопку, одним духом осушил ее и запил кружкой пива. Выпив водку, я поставил стопку на столик, но пива фон Иезериц мне не предложил.
— Итак, — сказал он, обтирая губы рукавом, — ты кончил?
— Так точно, господин полковник.
Он посмотрел на меня, лицо его сморщилось и приняло хитрое выражение.
— Нет, нет, — проговорил он наконец, потирая тыльной стороной ладони свой лошадиный подбородок, — нет, ты не кончил, тебе надо сделать еще кое-что.
— Что же, господин полковник?
В глазах его заиграли веселые искорки.
— Итак, ты кончил, не так ли? Дом готов, и ты можешь устраиваться.
— Так точно, господин полковник.
— У тебя нет ни мебели, ни простынь, ни посуды, и ты все же хочешь переезжать? Держу пари, ты и не подумал об этом.
— Никак нет, господин полковник.
— Вот видишь, ты не все сделал.
Он погладил подбородок и засмеялся.
— Придется все это приобрести. У тебя, конечно, есть деньги?
— Никак нет, господин полковник.
— Что? Что? — произнес он удивленно. — Нет денег? Нет денег? Но ведь это никуда не годится, дружок. Совсем не годится. Чтобы приобрести мебель, нужны деньги, не так ли?
— Денег у меня нет, господин полковник.
— Нет денег! — воскликнул он, покачивая головой. — Жаль, жаль! Нет денег — нет мебели! Все совершенно ясно! А нет мебели — нет и фермы!
Он посмотрел на меня, взгляд его на мгновение стал жестким, затем в глазах снова заиграли веселые искорки, и мне стало не по себе.
— Я могу спать и на полу, завернувшись в попону, господин полковник.
— Что? — сказал он с усмешкой. — Я, полковник барон фон Иезериц, допущу, чтобы мой фермер спал на каменном полу! Нет, нет, дружок. Нет мебели — нет и фермы! Ясно?
Он кинул на меня хитрый взгляд и продолжал:
— Итак, ты видишь, не все кончено. Остается сделать еще кое-что.
— Что же, господин полковник?
Он наклонился, взял стопку водки, выпил, поставил стопку на стол, схватил кружку пива и одним духом опорожнил ее. Потом он прищелкнул языком, глаза его заискрились, и он сказал:
— Жениться.
Я пробормотал с дрожью в голосе:
— Но, господин полковник, я совсем не хочу жениться.
Лицо его сразу же стало суровым.
— Что? — воскликнул он. — Ты не хочешь жениться? Какая наглость! Хочешь быть фермером и не хочешь жениться? Ты что о себе воображаешь?
— Простите, господин полковник, я не хочу жениться...
— Что? — закричал он и поднял руку к небу. — Сказать это мне! Мне! Сказать мне, офицеру, «нет»! Мне, вытащившему тебя из дерьма!
Он вперил в меня свой пронизывающий взгляд.
— Ты случайно не болен?
— Никак нет, господин полковник.
— Черт возьми, ты случайно не один из этих...
Я торопливо ответил:
— Никак нет, господин полковник.
Он внезапно взревел:
— Тогда почему же?
Я молчал... Он внимательно, изучающе смотрел на меня, потом снова почесал трубкой за ухом.
— Ты вообще-то нормальный мужчина или нет?
Я молча смотрел на него.
— Я хочу сказать, ты не выхолощен, надеюсь? У тебя все в порядке?
— Конечно, господин полковник, у меня все в порядке.
— И ты можешь иметь детей, не так ли?
— Я думаю, да, господин полковник.
Он внезапно расхохотался.
— То есть как это понимать — «я думаю»?
Я почувствовал себя ужасно неловко и с трудом выговорил:
— Я хотел сказать, что никогда не пробовал иметь детей, господин полковник.
Он засмеялся, ткнул в мою сторону трубкой, и я мельком заметил, что она сделана в форме головы лошади.
— Но ты все же когда-нибудь отважился, надеюсь?
— Так точно, господин полковник.
Он снова расхохотался и продолжал:
— Сколько раз?
Я не отвечал, и он гаркнул:
— Сколько раз?
— Дважды, господин полковник.
— Дважды?!
Он хохотал добрую минуту. Перестав смеяться, он поочередно опрокинул в рот стопку водки и кружку пива. На его обветренном лице выступил румянец, и он весело взглянул на меня.
— Постой-ка! — воскликнул он. — Надо все-таки прояснить это дело! Сколько раз, ты сказал?
— Дважды, господин полковник.
— С одной и той же?
— Никак нет, господин полковник.
Он с деланным ужасом поднял трубку к небу.
— Да ты настоящий... как это говорят?.. Впрочем, не важно!.. Ты настоящий... донжуан, кажется? Итак, по одному разу с каждой! Один раз! Ха-ха! Несчастные! Чем же они тебе не понравились?
Я торопливо пробормотал:
— Первая уж очень много разговаривала, а вторая была моей квартирной хозяйкой.
— Вот как, — воскликнул фон Иезериц, снова быстро осушая стопку водки и кружку пива. — Квартирная хозяйка — это очень хорошо! По крайней мере без хлопот. Она всегда под рукой!
— Вот именно, — сказал я с дрожью в голосе, — вот именно. Поэтому-то я и боялся... что это станет привычкой.
Он хохотал так долго, что, казалось, никогда не остановится.
— Господин полковник, — проговорил я твердым голосом, — это не моя вина, но я человек не чувственный.
Он посмотрел на меня. Ответ мой как будто поразил его, и он перестал смеяться.
— Вот-вот! — произнес он с удовлетворением. — Я как раз это и хотел сказать. Ты не чувственный, этим все и объясняется. Ты не приемлешь самку. Мне встречались такие кони.
Он прислонился к камину, раскурил трубку и с самодовольным видом взглянул на меня.
— Однако все это, — сказал он после паузы, — не объясняет мне, почему ты не хочешь жениться?
Я озадаченно смотрел на него.
— Простите, господин полковник, но мне кажется...
— Та-та-та, тебе ничего не кажется! Когда ты женишься, я не стану вести счет случкам. И даже если в течение пяти лет ты будешь спать с женой по одному разу в году, ты сможешь иметь пятерых детей, а это все, чего от тебя требует родина! Нет, нет, это не объясняет мне, почему ты не хочешь жениться.
Он посмотрел на меня в упор, я отвел глаза и сказал:
— Я думаю, господин полковник...
— Что? — воскликнул он, всплеснув руками. — Ты думаешь?! Ты начинаешь думать! Послушай, если уж ты так любишь размышлять, я вложу сейчас в твою идиотскую баварскую башку две истины. Первое: хороший немец должен оставить после себя потомство. Второе: на ферме нужна женщина! Ты согласен?
И так как я молчал, он переспросил:
— Согласен?
В общем он и в самом деле был прав.
— Так точно, господин полковник.
— Так вот, — произнес он таким тоном, словно все уже было решено, — значит, договорились.
Он замолчал, и тогда осмелился заговорить я.
— Простите, господин полковник, но даже если бы я захотел жениться, я никого здесь не знаю.
Он снова развалился в своем кресле.
— Пусть это тебя не заботит. Я все устрою.
Я смотрел на него, разинув рот.
— Конечно, — сказал он, останавливая на мне свой жесткий взгляд. — Или ты думаешь, я позволю тебе привести на мою ферму какую-нибудь шлюху? Чтобы она наставила тебе рога, а ты бы начал пить и дал сдохнуть моим лошадям? Ну нет, никогда в жизни!
Он вытряхнул пепел из трубки в камин, поднял голову и проговорил:
— Я выбрал для тебя Эльзи.
— Эльзи? Дочь старого Вильгельма? — пробормотал я.
— Ты знаешь какую-нибудь другую Эльзи в наших местах?
— Да она не пойдет за меня, господин полковник!
— Еще как пойдет!
Он взглянул на меня, прищурив глаза.
— Что верно, то верно, ты немного мал ростом, но не урод. Правда, она высоковата для тебя, но тем лучше... С твоей грудной клеткой и с ее длинными ногами у вас получатся приличные дети. Заметь... — он погладил свой подбородок, — при скрещиваниях никогда заранее не угадаешь, что получится. Быть может, дети в конечном счете потянут в твою сторону — хорошо развитая грудь, короткие ноги. Между прочим, чтобы обрабатывать землю, лучше иметь короткие ноги, — продолжал он, подымаясь с кресла. — Но не в этом дело... Главное — это чистота расы. Оба вы хорошие немцы. И вы произведете на свет хороших немцев. Вот что главное! И так у нас в Померании развелось слишком много этих паршивых славян!
Наступила пауза. Я подтянулся, проглотил слюну и сказал:
— Простите, господин полковник, но я в самом деле не хочу жениться.
Он уставился на меня, вены у него на лбу вздулись, его голубые глаза неотрывно смотрели мне в лицо. Несколько секунд он не в состоянии был выговорить ни слова.
— Проклятый болван! — загремел он наконец.
Он шагнул ко мне, схватил за лацканы моей куртки и бешено встряхнул.
— А мебель! — заорал он. — Мебель! Старый Вильгельм дает тебе мебель!
Он бросил трубку на письменный стол и, заложив руки за спину, зашагал в сторону двери.
— Мерзавец! — крикнул он, оборачиваясь. — Я даю тебе прекрасную ферму! Даю тебе девушку! А ты...
Он снова двинулся ко мне, и я подумал, что сейчас он начнет меня бить.
— Ты свинья! — воскликнул он. — После всего, что я сделал для тебя, ты не хочешь жениться!
— Конечно, господин полковник, я вам очень благодарен...
— Молчи!
На него нашел новый приступ бешенства, и он даже начал заикаться:
— И ты... смел... в присутствии... офицера...
Он дошел до конца комнаты, круто повернулся и заревел:
— Мебель!
Потом снова подступил ко мне и потряс у меня под носом кулаком.
— Спальня из дуба, кухонный стол, буфет, шесть соломенных стульев, четыре пары простынь. Слышишь, простынь! И это тебе, у которого за всю твою жизнь был лишь один засморканный платок! Здесь всего на... по крайней мере на шестьсот марок! И еще красивая девушка впридачу! А ты!.. Но я выгоню тебя! Я не посмотрю, что ты член нашей партии, и сгною тебя в ночлежке! Будешь жрать похлебку для нищих! Слышишь, я тебя выгоню!
Он бросил на меня свирепый взгляд. «Ведь он сделает это», — молнией пронеслось в моем мозгу, и ноги у меня задрожали.
— Подумать только! — продолжал он. — Этот господин не хочет Эльзи! Безукоризненную кобылку! Податливую, здоровую, способную работать за двоих мужиков! К тому же я даю еще мебель! Ну, не я, а отец Эльзи, но это все равно — я его уговорил, я задал ему такую баню, что у него вся вода в теле закипела! Я дал тебе возможность привести в порядок прекрасную ферму. Эта затея мне вскочила в годовое жалованье трех конюхов. А материалы! Но не буду говорить о своих жертвах, грязная ты свинья! Я даю тебе ферму! Даю мебель! А ты отказываешься!
Он внезапно успокоился.
— Впрочем, — сухо произнес он, — чего ради я тут рассуждаю с тобой!
Он выпрямился, и голос его хлестнул меня, как удар плетки:
— Унтер-офицер!
Я подтянулся.
— Слушаюсь, господин полковник.
— Вам известно, что солдат, чтобы жениться, должен просить разрешения у своего начальника?
— Так точно, господин полковник.
Он отчеканил:
— Унтер-офицер, я разрешаю вам жениться на Эльзи Брюкер! — И добавил громоподобным голосом: — Это приказ!
Он повернулся ко мне спиной, открыл маленькую дверь справа от камина и позвал:
— Эльзи! Эльзи!
Я едва выдавил:
— Простите, господин полковник...
Он взглянул на меня. Это были глаза отца. Комок подкатил у меня к горлу, я не мог больше произнести ни слова.
Вошла Эльзи. Фон Иезериц повернулся на каблуках, похлопал ее пониже спины и вышел, не оборачиваясь.
Эльзи поздоровалась со мной кивком головы, но руки не протянула. Она осталась стоять возле камина, прямая, молчаливая, с опущенными глазами. Немного погодя она подняла голову, взгляд ее остановился на мне, и я почувствовал себя смешным. Я первым нарушил молчание.
— Эльзи... — сказал я и взглянул на нее. — Могу я называть вас Эльзи?
— Конечно.
Я заметил, как слегка приподнялась ее грудь, почувствовал смущение и уставился на пламя в камине.
— Эльзи... Я хотел бы вам сказать... Если вы любите кого-нибудь другого, лучше откажите мне.
— У меня нет никого другого, — сказала она.
Я промолчал, и она продолжала:
— Только я немного удивлена...
Она сделала слабое движение, и я пробормотал:
— Я хотел бы вас также просить... Если я вам не нравлюсь, откажите мне.
— Я ничего не имею против вас.
Я поднял глаза. На лице ее нельзя было ничего прочесть. Я снова уставился на огонь и стыдливо добавил:
— Я немного мал ростом.
Она ответила с живостью:
— Это не имеет значения. То, что вы сделали на ферме, очень здорово.
Чувство гордости охватило меня. Это немка, настоящая немка. Она стояла передо мной, стройная, почтительная. Она молчала, ожидая, когда я снова заговорю с ней.
— Вы уверены, что ничего не имеете против меня?
— Нет, не имею, — ответила она без колебаний, — совсем не имею. Вы мне даже нравитесь.
Я продолжал смотреть на огонь. Я не знал, что мне сказать ей еще. Внезапно я с удивлением подумал: «Она моя, стоит мне только захотеть...» и не мог понять, рад я этому или нет.
Я поднял на нее глаза. Она смотрела на меня совершенно спокойно, не мигая. На меня нашло какое-то оцепенение. Я больше не мог ни о чем думать. Некоторое время мы стояли так молча, затем я машинально поднял руку, поправил светлый локон, свисавший ей на ухо, она улыбнулась, склонила лицо к моей руке, и я понял: все решено.
Первый год на ферме был очень тяжелым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32