– Пошел ты... – Антон положил трубку на рычаги, улыбнулся и объявил в федеральный розыск прикроватные тапочки.
Если Пащенко назвал цифру «сорок» и это относилось не к рублям, а к минутам, то на самом деле у Антона гораздо меньше времени. Пащенко гнал по жизни, боясь опоздать на все события, происходящие в мире. Вместе с тем Вадим был одним из лучших «важняков» города, поэтому приказ о его назначении транспортным прокурором долго «динамили». Уж очень не хотелось, чтобы из крепости лучших «важняков» города выпадала одна из самых лучших, а может, и самая лучшая, крепкая, надежная стена – следователь Вадим Пащенко.
С Антоном они познакомились еще в юридическом и с тех пор не теряли друг друга. Хотя слово «теряли» больше подходит к тем, кому периодически чего-то нужно друг от друга. Вадим же дружил с Антоном исключительно из соображений того, что если ты пошел на дружбу и называешь себя мужиком, то ты не «кони» и принимай меня таким, каков я есть. И если ты не ходишь со мной на футбол, а я тебе не могу помочь в трудную минуту, то какой ты мне, к дьяволу, друг? Или – наоборот... Его никогда и ничто не могло остановить. Никакие форс-мажорные обстоятельства были не в силах помешать Пащенко воплотить задуманное им в жизнь. Это относилось в равной степени как к работе, так и к увлечениям.
Антон едва успел выпить после душа чашку кофе, одеться, посмотреть на часы, чтобы убедиться – до приезда Пащенко есть еще пять минут по системе «сорок минус десять», как раздался звонок в дверь.
Антон шагнул к видеодомофону, нажал на кнопку и едва не рассмеялся – прямо перед объективом красовалось выпуклое до безобразия лицо районного прокурора.
– Ну давай, открывай, хватит зубы скалить, – усмехаясь, произнес в объектив Вадим.
– Товарищ, вы кто? Что с вашим лицом? Решились прямо из улья медку хлебнуть?
Спускаясь по лестнице и пользуясь временем, насколько это могли позволить шесть этажей, Пащенко инструктировал Струге:
– Две машины. Трое мужиков – с тобой. Три женщины. – Увидев укоряющий взгляд друга, прокурор поспешил добавить: – Никаких планов. Просто моя знакомая решила захватить свою подругу. Та никогда в жизни не была в лесу на шашлыках.
– А почему она всех не захватила, кто не был в лесу на шашлыках? И поехали бы поездом.
– Антон, не будь занудой. Трое мужчин и двое женщин – это просто кастрированная, бесперспективная компания. Это я свою попросил...
Антон удовлетворенно хмыкнул. Ну, еще бы...
Суд Антона и прокуратура Вадима находились в разных районах города, они никак не могли зависеть друг от друга по служебной линии, когда дело касалось рассмотрения уголовных дел. Это позволяло им обоим относительно спокойно смотреть на свои внеслужебные отношения, хотя оба они были достаточно взрослыми и умными людьми для того, чтобы понимать – где находится стадион, где – райсуд, а где – прокуратура. У них было много общего – так принято говорить о тех, кто давно и бескорыстно предан друг другу. Ни у Вадима, ни у Антона не сложилось с личной жизнью в плане домашнего очага со скучающей по мужу супругой, не было детей, на которых можно было тратить средства и любовь. Они оба были предоставлены сами себе – частично, и своей работе – в основном.
– А кто третий-то?
Вадим догадался, что Рубикон перейден, и, преодолевая последних два пролета, заспешил:
– Антон, да ты всех знаешь! Сашка Пермяков – «важняк» из моей прокуратуры. Мы же вместе в институте учились! Забыл? А девчонки все – тоже из нашей группы.
Струге остановился и ошарашенно посмотрел на собеседника:
– Сегодня что – утро школьных друзей?
– Ну, ты же сам знаешь – пересуды, разговоры, кто увидит – потом греха не оберешься. Начальство репу морщить начнет. А уж если твой «новый» увидит? А? А так не докопаешься – встреча сокурсников.
– Ай да жулик! – восхитился Антон.
Постсоветская система внесла новые требования в организацию межличностного общения людей. Государство не очень верит в честность своих служащих, поэтому всегда предосудительно рассматривает их внеслужебные отношения. Наполеон сказал: «Государство – это я». Ловко. Но и мы не лаптем щи хлебаем. Какое правительство, такое и государство. Если правители сомневаются в честности своих подданных, значит, они вполне обоснованно считают возможным тот факт, что любой служащий не прочь залезть своей ложкой в чужую тарелку с кашей. Очевидно, методика и порядок погружения ложки в кашу правителям известны лучше. Лучше самих служащих. Отсюда и подозрения.
Как Пащенко сумел собрать всех воедино – известно одному Пащенко...

Глава 3

Когда Пастор приказал Сохе «собирать дюжину «своих« вооруженных ребят», тот помертвел. Ему было совершенно ясно, что Пастор сошел с ума, если решил брать штурмом банк. Понятно, что времени, отведенного братвой на возврат общака, становится все меньше и меньше, но нельзя же впадать в такие крайности? Можно, в конце концов, договориться с президентом того же банка «Аспект». Чудный малый. Объяснить ему, что деньги нужны для оказания помощи США в поимке ублюдка Бен Ладена. Мол, всемирное братское сообщество решило включиться в борьбу с беспределом – то есть терроризмом. Мол, как только злюка-исламист будет отловлен братвой и за него будет получен со Штатов гонорар в пять «арбузов» баксов плюс проценты за риск и расходы на перелет Воркута – Исламабад (дальше – пешком, поэтому – плюс расходы на верблюдов), так бабки сразу вернутся в банк с процентами. На худой конец можно было «опустить» до разорения пару-тройку турфирм. Оправдание всегда найдется. Но чтобы идти на банк штурмом? Соха собирал людей и чувствовал, как с ладоней на землю капает пот.
Но когда он узнал, что именно будут брать штурмом Пастор, он, Соха, и дюжина «своих» ребят, он чуть не потерял сознание. Воры – они тоже люди, и им свойственны, как и другим, и обмороки, и оргазмы. Вечером субботнего дня Пастор решил... отбивать из охраняемой машины РУБОПа отобранный накануне общак.
– Ну... что же, – просипел Соха, обдумывая, какая роль уделена ему в этом мероприятии. – Кха... Дело хорошее. Перспективное, главное. Стопроцентное. Если не согласятся по-хорошему отдать – будем пугать. Если что – еще можно будет и ихний СОБР на «счетчик» поставить...
– Заткнись, – спокойно перебил Пастор. – Мой человек сообщил, что сегодня вечером деньги из РУБОПа под охраной повезут в муниципальный банк. Бронированный «Форд» – и все. Они решили не «отсвечивать». Охраны будет пять человек из СОБРа плюс водитель и опер. Деньги повезут в девять вечера, чтобы не было подозрений. Банки в это время уже не работают, поэтому они тихо отгрузятся и уедут. В банке останется один СОБР. А сам банк, как обычно, возьмут «на пульт» вневедомственной охраны.
– Пастор, подожди, – взмолился Соха. – Но ведь есть еще много мест, где нет СОБРа, «сигналки», банка. Вымутим потихоньку миллион «зеленых» у кого-нибудь да вернем в общак. Ну, на хера на эшафот идти?!
– Ты не понял, – жестко ответил, словно отрезал вор, и Соха увидел, как в его глазах блеснул стальной огонь.
Ему нужны эти деньги. Именно эти. И никакие другие. Он сделает то же, что сделали они. Совать рыло в воровской общак не положено никому, даже ментам. Общак – это святое. Во всяком случае – для Пастора.
Соха сглотнул слюну и неожиданно для самого себя выдавил:
– Если что, там можно будет еще чем-нибудь похарчеваться...
– Не «если», а – «нужно». Или ты можешь к тем восьмистам тоннам из кармана вытащить да добавить еще двести тысяч? А вообще молодец! – похвалил, усмехаясь, Пастор. – Сообразительный.
– Пастор... – немного подумав, промолвил Соха. – А ведь ты – вор...
– За общак и кровь можно на себя взять, – мгновенно ответил стоявший к нему спиной босс. – Ты лучше думай, как нам в банк попасть до закрытия. Я не собираюсь ночью «взятие Бастилии» устраивать. И длительная осада мне тоже как-то не подходит.
– А зачем попу гармонь?
Пастор, который до этого стоял, опершись на подоконник, и смотрел в окно, развернулся и озабоченно посмотрел на подчиненного.
– Что, заменжевался так, что «шифер посыпался»?
– Да я не «гоню», Сергей.
Пастор, которого Соха назвал по имени во второй раз за пять лет, удивленно достал сигарету и сел в кресло.
– Зачем нам кровь? Зачем нам пацаны с «волынами»? Ты ведь взаправдашний вор, а не понтовый. Тебе, босс, положено квалификацию поддерживать. – Соха взял трубку радиотелефона. – Я звоню Бедуину, чтобы тот братве «отбой» дал?
Что-то новое, живое, мелькнувшее в загоревшихся глазах Сохи, заставило вора кивнуть головой. Пока его «правая рука» названивал и говорил что-то про «короче, погода нелетная, сидите, в натуре, под зонтиками и бейте сопли о паркет», он вспомнил того, еще молодого Сохина, с которым познакомился пять лет назад...
Поселок Горный в Новосибирской области славен тем, что там размещается колония строгого режима для лиц, осужденных за тяжкие преступления. Контингент, как и колония, там особый. Он делится на тех, кто получил довольно внушительный срок впервые, и тех, кому зона – дом родной. За четыре с половиной месяца до появления в ней Виктора Сохина смотрящим за этой колонией был «командирован», по решению воров, Сергей Овчаров по прозвищу Пастор. Ему оставалось отбывать наказание в колонии под Салехардом всего два года, но вследствие беспорядков, вызванных постоянными стычками воров и «сук», колонию стали тасовать. На этапе, в Новосибирском централе, несколько воров, узнав о маршруте вора в законе Пастора, раскинули мозгами, и с легкой руки давшей «добро» воли Пастор направлялся в Горный уже как смотрящий. В большей степени он был обязан этим «назначением» старому вору по прозвищу Степной. Никто не знал ни места рождения Степного, ни его истинного года рождения, ни его корней. В документах Управления исправления наказаний стояли даты, фамилии и события, берущие начало не с момента рождения Степного, а с начала его воровской жизни.
Получилось так, что свою первую «ходку» за «тайное хищение государственного имущества в крупных размерах» Овчарову пришлось отбывать в одном из воркутинских лагерей в далеком восемьдесят четвертом году. Неизвестно, как бы сложилась судьба двадцатилетнего парня, если бы его не взял под свое «крыло» смотрящий за порядком в зоне Степной. Именно Степной, а не школа дали молодому человеку первые серьезные уроки жизни. Там же и получил Овчаров прозвище Пастор – за свою справедливость и образованность. Пастор отбывал наказание, что называется, «до звонка», а Степной в очередной, он сам уже не помнил точно – в какой, раз освободился в восемьдесят восьмом, за год до освобождения Овчарова. Еще через год Пастор по решению районного суда г. Красноярска был приговорен к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. Этой колонией оказалась колония под Красноярском. Именно там за свою непримиримость к политике администрации, недюжинные способности и острый ум Пастор заработал свой авторитет лидера.
Выйдя на свободу, по решению сходняка, инициатором сбора которого был Степной и вор по кличке Вова Талый, Пастор и был «коронован». Произошло это в декабре девяносто третьего года. Говорят, воры долго не живут. Это так. Но некоторым либо просто везет, либо они достаточно умны для того, чтобы умирать в «Мерседесе» от взрыва тротиловой шашки под сиденьем. Как бы то ни было, на «строгач» в Горном Пастор въезжал уже смотрящим.
Режим строгий – контингент «конченый» – беспредел. Неверный ход мыслей. Как правило, к отбытию наказания на строгий режим приговариваются лица, не раз отбывавшие наказания, а также судимые за совершение тяжких преступлений. Именно на строгом, как правило, порядок и справедливость. И этот порядок в большинстве случаев держится не на администрации колонии, а на авторитете того, кто поставлен за этим порядком смотреть. Этот человек всегда находится внутри территории, на сленге тех, кого охраняют, и тех, кто охраняет, – «в зоне». Это человек, который отбывает там наказание. Это самый авторитетный человек. Он здесь истинный судья, прокурор и следователь. Около восьмидесяти процентов преступлений, совершаемых внутри колонии, являются преступностью латентной, неопознанной. Они не регистрируются администрацией вследствие отсутствия потерпевшего и подозреваемого. Но ни одно из них не пройдет мимо суда смотрящего. Он не просто судья. Он здесь – бог...
В девяносто шестом году, в середине апреля, к Пастору, лежащему на кровати и читающему книгу, подошел один из контролеров и сообщил:
– «Баклана» к нам везут. Сохин некто. Устроил дебош в новосибирском СИЗО.
Пастор, который информацию подобного характера имел всегда на сутки, а то и на неделю раньше сотрудников колонии, бросил окурок в банку из-под кофе, к которой тут же подскочил один из сидевших неподалеку, и перевернул страницу.
– Пусть едет парень. А вашим «быкам» тюремным за их беспредел нужно было не нос сломать да руку вывернуть, а «ранетки» с плеч посшибать. Негоже пацана порядочного к петухам в хату пытаться заталкивать. А про «баклана» ты не совсем точно сказал. «Хулиганка» у него по первой ходке была. А сейчас он не как «баклан» прибывает, а как разбойник. Этапом, кстати, из Твери, чтоб ты знал.
Сигарета была потушена зэком, «пепельница» снова сияла чистотой. Контролер проследил, как зэк бесшумно поставил ее, подождал, пока тот снова сядет на свое место – через четыре кровати от смотрящего, и продолжил разговор:
– Но срок, похоже, ему все равно намотают. За сопротивление сотрудникам изолятора.
– Иди, старина, иди, служи... – Пастор улыбнулся и вернулся к книге.
«Некоего Сохина» конвой доставил, как и положено, после обеда. Помня о его «подвигах» в СИЗО города Новосибирска, конвоиры на всякий случай отходили его палками. Делалось это незаметно как для административных работников колонии, так и для зэков. Потому что это называется – самый настоящий беспредел. Отходили Сохина хорошо, но он молча сжимал зубы и терпел боль. Пастор решил вопрос так, чтобы Соху – такое погоняло носил парень – поселили поближе к нему.
Первые две недели Пастор, казалось, не выказывал к Сохе никакого интереса. Казалось, тот вообще его не интересовал. Тянет лямку зэк – и тянет. На самом деле это было далеко не так. Пастор контролировал через своих приближенных каждый его шаг: о чем разговаривает, с кем общается, интересы и отношения с администрацией. Через две недели, убедившись в том, что парень не идет ни на какие компромиссы с администрацией колонии, не приближается к среде зоновского «шлака» – так называют в колониях опущенных и деморализованных зэков, Пастор решил действовать. Двое его людей завязали в бараке драку. Вскоре к ним присоединились несколько человек. Постепенно очаг столкновения передвигался к тому месту, где находился Соха. Пастор, не заходя внутрь, стоял, оставаясь незамеченный всеми, и наблюдал за ним, исподлобья ловя каждый его взгляд, каждое движение. Вскоре свалка стала напоминать побоище, кто-то крикнул:
– Крыша съехала? Пастор рядом! Не гневите, братва!..
Соха сидел молча на кровати, словно не замечая того, как рядом с ним рассекают воздух руки и ноги.
– А ты что сидишь?! – взревел один из людей Пастора, на секунду отвлекаясь от потасовки. – Помочь не хочешь?!
– Это не мое дело, – спокойно бросил Соха и полез в тумбочку за сигаретами.
– Ах, не твое?! – изумился зэк. – Может, ты – «ссученный», а, голубь?!
Пастор с удовлетворением наблюдал, как вновь прибывший в зону зэк встал и изо всех сил ударил обидчика по лицу. Тот, переворачивая тумбочку, отлетел в угол и снова вскочил на ноги. В его глазах сверкнул задорный огонек, и «посланец» Пастора налетел на Соху, как тигр. Их силы были явно неравны – человек смотрящего был тяжелее килограммов на двадцать и совершенно очевидно отличался от соперника умением «работать» в замкнутом пространстве...
Пастор еще минуту созерцал, как Соха падает, встает, идет на противника, снова падает, снова встает... Сделав шаг в помещение в окружении своей охраны, Овчаров спокойно произнес:
– Стоять.
Драка моментально утихла, словно ее и не было. О том, что здесь еще секунду назад шел настоящий рукопашный бой, говорили лишь капли крови на полу и лицах заключенных да беспорядок в помещении. Соха, поднимаясь с пола, утирал рукавом «клифта» кровь, ручьем льющуюся из носа и рассеченной брови. Он казался совершенно спокоен, лишь прерывистое дыхание говорило о том, что его организму нанесен довольно значительный ущерб.
– По какому такому случаю кровь плещется? – Пастор вынул из кармана неизменные в любых ситуациях «Мальборо» и закурил.
1 2 3 4 5 6