С
другой стороны площади стоял Музей Ведьм, воплощающий в себе память о
факте убийства двадцати ведьм из Салема в 1692 году. Это была одна из
наиболее жестоких охот на ведьм в истории человечества. Перед парадным
входом музея стоял памятник основателю Салема, Роджеру Конанту, в тяжелом
пуританском плаще, с плечами, блестящими от сырости.
- Вы знаете, что это очень старый город, - сказала старуха. - У
старых городов есть свои тайны, своя собственная атмосфера. Вы не
чувствовали этого раньше, там, на Жабрах? Вам не казалось, что жизнь в
Салеме напоминает загадку, колдовской круг? Полный значения, но не дающий
никакого объяснения?
Я посмотрел на другую сторону площади. На тротуаре напротив, среди
толпы туристов и зевак, я заметил красивую темноволосую девушку в короткой
дубленке и обтягивающих джинсах, прижимавшую к упругой груди стопку
учебников. Через секунду она исчезла. Я почувствовал удивительную боль в
сердце, ведь девушка так была похожа на Джейн. Но, наверно, много таких
хорошеньких девушек. Все-таки я решительно страдал синдромом Розена.
- Здесь я должна свернуть, - сказала старуха. - С вами необычайно
мило беседовать. Люди редко слушают, что им говорят, так, как все-таки
слушали вы.
Я искренне улыбнулся и протянул ей на прощание руку.
- Наверно, вы хотите знать, как меня зовут, - добавила она. Я не был
уверен, было ли это вопросом, но кивнул головой, что могло значить как
подтверждение, так и отсутствие интересов.
- Мерси Льюис, - заявила она. - Не забудьте, Мерси Льюис.
- Ну что ж, Мерси, следите за собой.
- Вы тоже, - сказала она, а потом ушла удивительно быстрым шагом.
Вскоре я потерял ее из вида.
По какой-то причине мне вспомнился отрывок из "Оды к меланхолии",
который Джейн часто цитировала:
С Красной - но тленно - она живет;
С Веселостью, прижавшей на прощанье
Персты к устам; и с Радостью, чем мед
Едва пригубишь - и найдешь
страданье...
[Д. Китс Ода Меланхолии, перевод Ивана Лихачева.
Написана в мае 1819 года.]
Я поднял опять воротник плаща, засунул руки глубоко в карманы и
направился что-то перекусить.

4
Я в одиночестве съел сандвич с говядиной и луком в баре Рада,
находящемся в старом здании Лондо Кофе Хаус на Централ Стрит. Рядом со
мной негр в новехоньком плаще барберри непрерывно насвистывал сквозь зубы
песенку. Молодая темноволосая секретарша наблюдала за мной в зеркале, не
мигая глазами. У нее было удивительное, бледное лицо, как на картинах
прерафаэлитов. Я чувствовал себя измученным и очень одиноким.
Около двух часов дня я доплелся под хмурым небом на площадь Холкок, в
Зал Аукционов Эндикотта, где происходила полугодовая продажа старых
маринистических гравюр и картин. В каталоге было упомянуто три важных
пункта, между прочими, масляную картину Шоу, представлявшую корабль "Джон"
из Дерби, но я сомневался, смогу ли я себе позволить купить ее. Я искал
товары для лавки сувениров: офорты, гравюры и карты. Я мог бы себе
позволить купить одну или две акварели, оправить их в позолоченные или
ореховые рамы и продать с прибылью в 900%. Была и одна картина
неизвестного художника под названием: "Вид западного побережья Грейнитхед,
конец XVII века", которая достаточна меня заинтересовала хотя бы потому,
что она представляла полуостров, на котором я жил.
Аукционный зал был огромным, холодным и викторианским. Косые лучи
зимнего солнца падали в него через ряд высоких, как в соборе, окон.
Большая часть покупателей сидела в плащах, а перед началом аукциона
раздавалось хоровое покашливание, хлюпанье носом и шорох обуви о паркет.
Появилась едва дюжина покупателей, что было явно необычным для аукционов у
Эндикотта. Я даже не заметил никого из Музея Пибоди. Сам аукцион также был
вялым; Шоу был продан еле за 18500 долларов, а редкая гравюра в резной
костяной раме - за 750 долларов. Я надеялся, что это не значило, что
пришел упадок в торговле маринистическими антиками. Ко всему прочему, мне
только не хватало, чтобы я к концу года обанкротился.
Когда наконец аукционист выставил на продажу вид Грейнитхед, в зале
осталось едва пять или шесть покупателей - не считая меня и одного
свихнувшегося старпера, который являлся на каждый аукцион к Эндикотту и
повышал цену на любую продажу, хотя все знали, что у него нет даже одной
пары целых носков, и он жил в картонной коробке неподалеку от пристани.
- Дает ли кто-нибудь пятьдесят долларов? - провещал аукционист,
заткнув большие пальцы рук за лацканы элегантного серого жилета,
украшенного цепочкой от часов.
Я задвигал носом, как кролик, в знак подтверждения.
- Кто дает больше? Смело, джентльмены, Эта картина является частью
истории. Побережье Грейнитхед в 1690 году. Настоящий раритет.
Желающих не было. Аукционист демонстративно вздохнул, ударил
молоточком и заявил:
- Продано мистеру Трентону за 50 долларов. Следующий.
Меня не интересовало ничего больше на аукционе, поэтому я вылез из
кресла и пошел в упаковочную. Сегодня в ней царствовала миссис Донахью,
ирландка материнского вида, в полукруглых очках, с морковными волосами и
великолепнейшим, самым большим задом, который я только видел в жизни, и
один вид которого вызывал вполне определенные ощущения в штанах. Она взяла
у меня картину, потянулась за бумагой для упаковки и веревкой, после чего
взревела басом к своему помощнику:
- Дамьен, ножницы!
- Как здоровье, миссис Донахью? - с дрожью возбуждения в голосе
выдавил я.
- Еле живу, - ответила она. - Болят ноги и давление не в порядке. Но
мне так неприятно из-за вашей жены, мистер Трентон. Я даже расплакалась,
как только услышала об этом. Такая красивая девушка, Джейн Бедфорд. Я
знала ее, еще когда она под стол пешком ходила.
- Благодарю вас, - я кивнул головой.
- Значит, это и есть вид залива Салем? - спросила она, поднимая
картину.
- Грейнитхед, точно к северу от Аллеи Квакеров. Видите этот холм?
Теперь там стоит мой дом.
- Ага. А что это за корабль?
- Корабль?
- Здесь, у другого берега. Наверно же это корабль, не правда ли?
- Я поглядел на картину. Я не заметил этого раньше, но миссис Донахью
была права. С другой стороны залива стоял парусник при полном рангоуте,
нарисованный в таких темных красках, что я принял его за кучу кустов на
берегу.
- Ну, не хочу вмешиваться в ваши дела, - сказала миссис Донахью, но
знаю, что вы торгуете этими древностями с недавнего времени, а теперь вы
потеряли любимую жену... На вашем месте я бы послушала доброго совета и
постаралась проверить, что это за корабль.
- Вы думаете, что стоит? - заикнулся я. У меня не было претензий на
то, что она давала мне советы. Хороший совет всегда пригодится, пусть даже
он и исходит от Медузы Горгоны, хоть и с великолепным задом, упаковывающей
картины.
- Ну, никогда ничего не известно, - заявила она. - Когда-то мистер
Брейсноус купил здесь картину, на которой французские корабли, выплывающие
из залива Салем, а когда он проверил названия этих кораблей, то открыл,
что он владеет единственным изображением "Великого Турка", которое
сохранилось до наших дней. Он продал эту картину Музею Пибоди за 55600
долларов.
Я еще раз посмотрел на удивительный, темный корабль, нарисованный на
фоне картины, которую я как раз приобрел. Он не казался мне особенно
достойным внимания. Анонимный художник не поместил на носу никакого
названия. Вероятнее всего это был просто плод воображения, поспешно
нарисованный для дополнения временной композиции картины. Но я решил, что
попробую его идентифицировать, особенно если это мне советует миссис
Донахью. Ведь именно она сказала мне в свое время, чтобы я поискал
фирменный знак в виде головы грифона на фонарях из Род Айленда.
- Если заработаю на этом миллион, то выделю вам пять процентов, -
пошутил я, смотря, как она уверенно запаковывает картину.
- Пятьдесят процентов или ничего, ты, жадина, - рассмеялась она.
Я вышел из аукционного зала, неся картину подмышкой. Остальные
закупки - гравюры, акватинты и небольшая коллекция гравюр на стали -
должны были быть доставлены в лавку в течение недели. Я только жалел, что
не мог себе позволить приобрести картину Шоу.
На дворе, когда я спускался по ступеням перед парадным входом здания,
солнце уже скрылось за крыши изысканных старых резиденций на улице
Каштановой. Налетел холодный ветер. Удивительно, но меня миновала вновь та
же секретарша, которую я видел в баре. На ней был длинный черный плащ и
серый шарф. Она оглянулась и, не улыбаясь, посмотрела на меня.
На тротуаре я заметил Айэна Херберта, хозяина одного из самых
элегантных магазинов с антиками в Салеме, разговаривающего с каким-то
служащим Эндикотта. В магазине Айэна Херберта везде были мягкие ковры,
артистично расположенные лампы и приглушенный шум голосов. Херберт даже не
называл его магазином, а только салоном. Несмотря на это, он не был
снобом, поэтому, увидев меня, махнул небрежно рукой.
- Джон, - сказал он, хлопая меня по плечу. - Наверняка ты знаешь Дана
Воукса, руководителя отдела продажи у Эндикотта.
- Добрый день, - заговорил Дан Воукс. - Кажется, я немного на вас
заработал, - он показал на пакет, который я держал под мышкой.
- Ничего особого, - ответил я. - Только старая картина с видом
побережья, где я живу. Я купил ее ровно за пятьдесят долларов.
- Ну, раз вы удовлетворены... - улыбнулся Дан Воукс.
- Вот именно, - вмешался Айэн, - может, тебя заинтересует, что в
музее в Ньюберипорте продают часть старой маринистической коллекции.
Интересные экспонаты, некоторые даже магического характера. Например,
знаешь ли ты, что раньше все корабли из Салема возили на палубе небольшие
латунные клеточки, в которые ставились миски с овсянкой? Это были ловушки
для демонов и дьяволов.
- Мне и сейчас что-то подобное пригодилось бы в отделе расчетов, -
заметил Дан Воукс.
- Мне нужно возвращаться в Грейнитхед, - заявил я уже собираясь
уходить, когда кто-то схватил меня сзади за плечо и дернул так резко, что
я покачнулся и чуть было не потерял равновесие. Я очутился лицом к лицу с
бородатым молодым человеком в сером твидовом пиджаке, задыхающимся и
волнующимся, с растрепанными волосами.
- В чем дело, ко всем чертям? - заревел я ему.
- Извините, - сказал он, задыхаясь. - Я на самом деле очень
извиняюсь. Я не хотел вас перепугать. Вы Джон Трентон? Джон Трентон из
Грейнитхед?
- Да, это я. А кто вы, черт возьми?
- Крайне извиняюсь, - повторил молодой человек. - Я на самом деле не
хотел вас нервировать. Но я боялся, что вы от меня уйдете.
- Послушай, парень, мотай отсюда, - вмешался Дан Воукс, подходя
ближе. - Тебе везет, что я еще не вызвал фараонов.
- Мистер Трентон, я должен с вами поговорить наедине, - заявил
молодой человек. - Это очень важно.
- Так мотаешь или вызвать фараонов? - бросил Дан Воукс. - Этот
джентльмен мой хороший знакомый, и я предупреждаю, чтобы ты оставил его в
покое.
- Хорошо, мистер Воукс, - сказал я. - Я поговорю с ним. - Если он
будет невежлив, я начну кричать.
Айэн Херберт рассмеялся.
- До свидания, Джон. Заходи как-нибудь в магазин.
- Это значит в салон, - пошутил я.
Молодой человек в твидовом пиджаке нетерпеливо ждал, пока я не
попрощаюсь с теми. Потом я поправил картину подмышкой и направился в
сторону паркинга на Рили Плаза. Молодой человек шел рядом, время от
времени подбегая, чтобы не потерять ритма шага.
- Это очень хлопотное положение, - заявил он.
- Почему хлопотное? - удивился я. - Я этого не заметил.
- Я должен сначала представиться, - сказал молодой человек. - Меня
зовут Эдвард Уордвелл. Я работаю в Музее Пибоди, в отделе архивов.
- Ну что ж, приятно познакомиться.
Эдвард Уордвелл нетерпеливо дернул пальцами за бороду. Он принадлежал
к тем молодым американцам, которые выглядят как чучела времен шестидесятых
годов прошлого века: пионеры или проповедники. На нем были поношенные
джинсы, а его волосы наверняка в течение месяца не видели расчески.
Похожих на него молодых людей можно встретить почти на каждой фотографии
времен начала расселения в таких местах как Манси, Блэк Ривер Фоллс или
Джанкшн Сити.
Неожиданно он снова схватил меня за руку так, что мы остановились, и
склонился так близко, что я почувствовал запах анисовых конфет в его
дыхании.
- Все хлопоты в том, мистер Трентон, что мне строго приказали купить
для архива картину, которую вы как раз купили.
- Эту картину? Речь идет о виде побережья Грейнитхед?
Он поддакнул.
- Я опоздал. Я хотел прийти на аукцион около трех. Мне сказали, что
картина не будет выставлена на продажу раньше трех часов. Поэтому я
подумал, что у меня еще много времени. Но я как-то забылся. Моя знакомая
как раз открыла салон моды на площади Ист Индиа, я пошел ей помочь, ну,
так все и вышло. Я опоздал.
Я пошел дальше.
- Значит, вам приказали купить эту картину для архивов Музея Пибоди?
- Вот именно. Это исключительно интересная картина.
- Ну, тогда я очень рад, - заявил я. - Я купил ее только потому, что
она представляет вид моего дома. Всего за пятьдесят долларов.
- Вы купили ее за пятьдесят долларов?
- Вы же слышали.
- Знаете ли вы, что она стоит много больше? Это значит, что пятьдесят
долларов - это обычная кража.
- В таком случае я рад еще больше. Я купец, как вы знаете. Я веду
торговлю, чтобы заработать на свою жизнь. Если я могу купить за 50
долларов что-то и продать потом это что-то за 250 долларов, то это и есть
мой хлеб.
- Мистер Трентон, - сказал Эдвард Уордвелл, когда мы сворачивали с
площади Холок на улицу Гедни. - Эта картина имеет исключительную ценность.
Она на самом деле необычна.
- Это великолепно.
- Мистер Трентон, я дам вам за эту картину 275 долларов. Сразу, из
рук в руки, наличными.
Я остановился и вытаращился на него.
- 275 долларов наличными? За эту картину?
- Я закруглю сумму до 300 долларов.
- Почему эта картина так чертовски важна? - спросил я. - Ведь этого
всего лишь довольно средняя акварель с видом побережья Грейнитхед? Ведь
даже неизвестно, кто ее нарисовал.
Эдвард Уордвелл упер руки в бока, глубоко вздохнул и надул щеки, как
будто разъяренный отец, пытающийся что-то объяснить инфантильному тупому
сыну.
- Мистер Трентон, - заявил он. - Эта картина ценна, поскольку
представляет вид залива Салем, которого ни один художник не воплотил в те
времена. Она дополнит пробелы в топографии этих мест, поможет нам
установить, где стояли определенные здания, где росли деревья, как точно
проходили дороги. Знаю, что как произведение искусства картина плоха, но я
успел заметить, что она необычайно точно передает подробности пейзажа. А
именно это - самое важное для Музея.
Я на минуту задумался, а потом сказал:
- Я не продам его. Пока. Пока не узнаю, в чем здесь дело.
Я перешел на другую сторону улицы Гедни. Эдвард Уордвелл попробовал
меня догнать, но проезжавшее такси гневно просигналило ему.
- Мистер Трентон! - закричал он, отскакивая перед капотом автобуса. -
Подождите меня! Вы, наверно, не поняли!
- Может, я не захотел понять, - буркнул я в ответ.
Эдвард Уордвелл догнал меня, задыхаясь, и шел рядом, поглядывая время
от времени на пакет с картиной с такой миной, как будто хотел его у меня
вырвать.
- Мистер Трентон, если я вернусь в Музей Пибоди с пустыми руками, то
меня выгонят с работы.
- Пусть выгоняют. Очень вам сочувствую, но не надо было опаздывать на
аукцион. Если бы вы пришли вовремя, то вы получили бы эту картину. Теперь
же картина моя и пока я не имею желания продавать ее. Особенно, извините,
на улице, и в такую погоду, как сейчас.
Эдвард Уордвелл провел пальцами по непричесанным волосам, вследствие
чего его прическа еще больше стала похожа на торчащий во все стороны
индейский плюмаж.
- Извините, - сказал он. Я не хотел быть назойливым. Просто эта
картина очень важна для музея. Понимаете, очень важна по архивным
причинам.
Мне стало почти жаль его. Но Джейн постоянно вколачивала мне в
голову, что в торговле антиками существует единственный принцип, который
нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.
1 2 3 4 5 6 7