Одно слово - суки. Улегшись в постель, Ира
блаженно вытянулась и закрыла глаза. Сон придет не сразу, она это знала,
и можно немножко помечтать в тишине. О том, что в один прекрасный день
найдется человек, который пожалеет Павлика и даст денег на операции.
Больше ей ничего не нужно, на то, чтобы содержать сестер и себя, она
как-нибудь заработает. И на мать хватит. Как ни ненавидела ее Ира, но
ведь мать все-таки. Не откажешься от нее, не бросишь на произвол судьбы.
Хоть бы умерла она, что ли... Так нет ведь. Еще их всех переживет. А
когда с Павликом будет все в порядке, она еще подсоберет деньжат и пос-
тавит памятник на могиле отца. Конечно, она за могилой ухаживает, ездит
часто, цветы приносит. Добрые люди оградку поставили, а памятник - доро-
го. Это уж ей самой придется потянуть. Если все пойдет без сбоев, как
сейчас идет, на Павлика она деньги соберет лет через пять-шесть. Еще го-
дик - и памятник можно будет осилить. Потом надо будет ремонтом за-
няться. Чужие люди квартиру не берегут, не свое ведь. Ира, конечно, ста-
рается, отрывающиеся обои подклеивает, пятна на потолке подмазывает, а
краны ей Володька-слесарь из родного ДЭЗ бесплатно чинит, жалеет ее. Но
все равно через пять лет квартира придет в полную негодность. На это то-
же деньги нужны, и много. Ничего, она справится.
В мечтах Иры Терехиной не было прекрасных принцев, которые влюбятся в
нее с первого взгляда и увезут в далекие страны на все готовое. Помыслы
ее были прямыми и простыми: как заработать честные деньги и на что их
потратить. Она никогда не задумывалась над тем, хватит ли у нее сил и
здоровья на осуществление своих планов и что будет потом, когда для Пав-
лика будет сделано все, что можно, на могиле отца будет стоять памятник,
а квартира будет отремонтирована. Будет ли у нее своя семья, муж, дети?
Нужна ли она будет кому-нибудь, изможденная непосильной работой, рано
состарившаяся, необразованная, нищая?
Таких мыслей у нее в голове не было.
Эксперты, искусствоведы, ювелиры и сотрудники музеев вынесли свой
вердикт через несколько дней: среди картин и украшений, находящихся в
квартире убитой Анисковец, нет ни одной подделки. Все предметы подлин-
ные. Все описанное в завещании - на месте. Ничего не пропало и не подме-
нено. Даже миниатюра с дурацкими бабочками-цветочками нашлась. Екатерина
Бенедиктовна действительно незадолго до гибели подарила ее на день рож-
дения внучке одной из своих приятельниц.
Если держаться за версию убийства из корыстных побуждений, оставалось
одно: преступнику кто-то помешал, поэтому он ничего не взял. Но версия
эта никакой критики не выдерживала. Ведь хватило же у него времени
рыться в шкафах и ящиках комода, а футляры с драгоценностями как раз там
и лежали. Почему же он их не взял?
Кражи коллекционных вещей редко совершаются спонтанно, "на дурачка".
Опытный преступник сначала подготовит себе канал быстрого сбыта, найдет
перекупщиков, которые сумеют сплавить картины и украшения. Как правило,
на картины всегда есть предварительный заказ, и в таких случаях вор бе-
рет не все, а только то, что заказано и гарантированно уйдет с рук. По-
тому что иначе куда все это девать? На стенку вешать, что ли? До первого
визита участкового... И ювелирку музейного класса тоже в скупку не сне-
сешь, там не дураки сидят, из милиции уже звоночек получили.
Если все-таки целью преступления была коллекция академика Смагорина
или его фамильные украшения, то следовало на всякий случай проверить ка-
налы сбыта. А вдруг да засветился где-нибудь убийца, протаптывая заранее
тропиночку к покупателям?
Эта линия осталась за майором Коротковым. Симпатичный черноглазый
оперативник Миша Доценко вплотную занялся жильцами дома, где жила Анис-
ковец, в попытках установить, не видели ли они, кто в последнее время, а
лучше - прямо в день убийства приходил к погибшей.
А Насте Каменской по-прежнему не давал покоя вопрос: что могло связы-
вать потомственную аристократку Екатерину Бенедиктовну Смагорину-Аниско-
вец с домохозяйкой Галиной Терехиной, некогда в припадке безумия искале-
чившей своих детей и себя саму? На самом деле связывать их могло все что
угодно, но совершенно непонятно, почему об этом знакомстве не знал никто
из окружения Анисковец. Почему нужно было его скрывать? Потому что за
ним стояла чья-то, как выразилась Марта Шульц, альковная тайна?
Да, по-видимому, Екатерина Бенедиктовна действительно умела хранить
чужие секреты. По крайней мере этот секрет она сохранила так тщательно,
что не было никакой возможности подобраться к нему и взглянуть хотя бы
одним глазком...
Все в лаборатории было стерильно белым и сверкающим. Он любил здесь
работать, и вообще, была бы его воля, проводил бы здесь большую часть
времени. В этой лаборатории была его жизнь, вернее, дело всей его жизни.
Именно здесь, среди этой стерильной белизны, рождались идеи, приходили
разочарования, ставились эксперименты. Здесь надежда на удачу возносила
его к вершинам, а неудачи ввергали в пропасть уныния и депрессии. Он
столько лет отдал служению своей науке, что уже не мыслил дальнейшего
существования вне стен лаборатории.
Через несколько минут должна прийти Вера. У нее пока все протекает
нормально, без видимых непосвященному глазу отклонений. Но он-то видит,
он знает, что с ней происходит сейчас и будет происходить в будущем. В
своих экспериментах он продвинулся за последние годы так далеко, что те-
перь может почти безошибочно прогнозировать последствия. Прошли те вре-
мена, когда он с нетерпением и напряжением ждал результата, совершенно
не представляя себе, каким он будет, этот результат, и надеясь только на
то, что он вообще будет. Хоть какой-нибудь. Жаль, конечно, что самый
мощный его эксперимент был внезапно прерван по не зависящим от него при-
чинам. Уж больно донор был хорош...
Вера пришла, как обычно, с опозданием почти на полчаса. Это было в
ней неискоренимо, она была твердо убеждена, что настоящая женщина должна
обязательно опаздывать, особенно если идет на встречу с любимым мужчи-
ной. Правда, на работу она тоже вовремя приходить не трудилась.
- Привет! - радостно улыбнулась она, впорхнув в его кабинет, располо-
женный рядом с лабораторией. - Почему грустный вид?
- По тебе скучал, - скупо улыбнулся он. - Вот ты пришла - и я сразу
же развеселюсь.
- Да уж сделай одолжение, - кокетливо промурлыкала Вера. - Терпеть не
могу, когда ты хмуришься.
- Как ты себя чувствуешь?
Он мог бы и не спрашивать. Если женщина с шестимесячной беременностью
сияет всем своим свежим личиком и носит сногсшибательные наряды, она не
может чувствовать себя плохо.
- Прекрасно! Правда, вчера вечером мне стало немножко нехорошо, и я
так испугалась. Если бы у меня был твой домашний телефон, я бы тебе обя-
зательно позвонила, честное слово! Так страшно было! Но все быстро прош-
ло.
- А что именно тебя напугало? - заботливо спросил он. - Тошнота, го-
ловокружение? Может быть, боли?
- Нет, ничего не болело. Просто... Ну не знаю. Нехорошо. И страшно.
Может быть, ты все-таки дашь мне свой домашний телефон, а? А то мало ли
что, а ты врач, к кому мне еще бежать в первую очередь, если не к тебе.
- Верочка, милая, - терпеливо сказал он, - я ведь уже объяснял те-
бе...
- Ну да, конечно, жена ревнивая и все такое. Слышала. У меня муж,
между прочим, тоже не ангел и не дурачок, но когда речь идет о ребенке,
тем более о нашем с тобой ребенке, можно же чем-то поступиться. Ты не
находишь?
- Нет, дорогая моя, не нахожу, - ответил он более жестко. - У меня
маленькие дети, ты прекрасно знала об этом. Я не могу рисковать.
- Но и у нас с тобой будет маленький ребенок. Чем твои дети лучше на-
шего ребенка?
- Они не лучше, - ответил он уже мягче. - Но если моя жена узнает о
нас с тобой, она немедленно подаст на развод, и дети будут расти без от-
ца. А твой ребенок родится в законном браке, и у него будет отец, кото-
рый никогда не узнает, что растит не своего малыша. Наш с тобой ребенок
не будет ничем обделен, если все останется как есть. И мои дети не будут
обделены. Если же мы с тобой расторгнем свои браки и поженимся, то наш
ребенок будет расти в полной семье, а мои дети - нет. И теперь я тебя
спрошу: чем мои дети хуже нашего с тобой малыша? Почему я должен ими
жертвовать?
- Ну извини, - она уселась к нему на колени и ласково потерлась носом
о его шею. - Не сердись. Я правда очень испугалась. Не сердишься?
Он поцеловал ее в щеку, потом в лоб.
- Не сержусь. Пойдем посмотрим, как там наш малыш. В лаборатории Вера
привычно разделась и вошла в кабину установки. Она проделывала это
столько раз, что уже без команд и подсказок знала, что нужно делать, как
стоять, как ложиться и как дышать.
- Ела сегодня что-нибудь? - спросил он на всякий случай, опуская меж-
ду собой и установкой защитный экран.
- Нет. Как обычно.
- Молодец.
Впрочем, он мог бы и не спрашивать. Легкомысленная и несобранная Вера
готовилась стать тем, что некоторые называют "сумасшедшей матерью", во
всяком случае, заботиться о здоровье будущего ребенка она начала пример-
но за месяц до зачатия. Разумеется, о том, чтобы нарушить предписанные
врачом правила, и речи быть не могло.
Убедившись в том, что Вера его не видит, он быстро натянул на себя
защитный комбинезон, закрыл лицо маской, на руки надел перчатки. Все,
можно начинать.
Процедура заняла всего несколько минут. Выключив установку, он момен-
тально снял с себя защитную одежду, сунул в специальный шкаф и только
потом поднял экран и нажал кнопку, открывающую дверь кабины, чтобы Вера
могла выйти.
- Ну как? - весело спросила она, неторопливо надевая безумно дорогое
белье. - Порядок?
- Порядок, - подтвердил он, с удовольствием глядя на одевающуюся жен-
щину. Все-таки Вера была очень красива. Даже округлившийся живот и ис-
чезнувшая талия не портили ее. В ней была порода. - Одевайся и заходи в
кабинет. Каждый раз после процедуры ему инстинктивно хотелось как можно
быстрее покинуть лабораторию, хотя он точно знал, что при выключенной
установке опасности нет никакой. Оставив Веру в лаборатории, он вернулся
в кабинет. Пока все идет по плану. До родов она должна пройти процедуру
еще четыре раза. И тогда будет видно, что получилось.
Вера впорхнула в кабинет и быстрым движением заперла дверь изнутри на
задвижку.
- Я хорошо себя вела и заслужила награду, - с лукавой улыбкой заявила
она.
- Но не здесь же, Верочка, - возмутился он.
- А почему нет? Дверь заперта, никто сюда не войдет.
- Не говори глупости.
- Это не глупости!
Вера начала сердиться, он это видел. Но мысль о том, чтобы прикос-
нуться к женщине сразу после процедуры, была невыносимой.
- Верочка, милая, ну что за спешка, ей-Богу? Давай встретимся спокой-
но сегодня же вечером. Ты ведь знаешь, не люблю я эти кабинетные приклю-
чения на скорую руку.
- Но я хочу сейчас, - упрямилась Вера. - Раньше ты не был таким раз-
борчивым. И кабинетные приключения тебе нравились.
Раньше. Конечно, раньше он мог уложить ее здесь, на мягком диванчике.
Потому что это было нужно для дела. А теперь для дела нужно, чтобы она
регулярно проходила процедуры. Двадцать сеансов во время беременности и
потом раз в месяц в период кормления. Разумеется, он должен заниматься с
Верой любовью, кто ж с этим спорит, она ему не кто-нибудь, а любовница.
Пожалуйста, он готов сделать это вечером, благо есть где, но не здесь и
не сейчас.
- А я люблю, когда ты долго терпишь, - весело сказал он. - Ну что это
за интерес, если ты только-только захотела - и все к твоим услугам. Это
скучно. Зато когда ты потерпишь, удовольствие совсем другое. Уж не знаю,
как для тебя, а для меня - точно. Ты делаешься совершенно особенная. Так
что беги домой, поешь и ложись отдыхать, а в семь часов я тебя ЖДУ. До-
говорились?
Вера была взбалмошной, но покладистой. Она с детства привыкла требо-
вать немедленного удовлетворения всех своих желаний, но при этом легко
уступала, если ее просили потерпеть и взамен обещали дать больше, чем
она просила, вернее, требовала.
- Договорились, - вздохнула Вера. - Только не опаздывай, у меня же
ключей нет. А то буду как дура под дверью торчать.
- Не волнуйся, - ласково улыбнулся он. - Иди домой. Разгадать секрет
знакомства Анисковец с Галиной Терехиной никак не удавалось. У Насти все
время было ощущение, что за какую ниточку в этом деле ни потяни - все
уходит в песок. Версии лопались одна за другой. Ценности не были ни ук-
радены, ни заменены подделками. В околоворовских и контрабандных кругах
о картинах из коллекции академика Смагорина никто не слышал. К скупщикам
ювелирных изделий никто предварительно не обращался. Соседи Анисковец по
дому никаких подозрительных личностей возле квартиры убитой не встреча-
ли. Времени на все это ушло много, а толку - чуть. Дело с места не сдви-
галось. И даже такая, казалось бы, ерунда, как давнишнее знакомство с
обыкновенной домохозяйкой, - и та не хотела проясняться.
Но Настя была упряма, а кроме того, привыкла все проверять до конца.
Если не получается найти ответ, двигаясь со стороны покойной Екатерины
Бенедиктовны, то можно попробовать пойти другим путем, двигаясь со сто-
роны семьи Терехиных. Правда, источников информации не очень много,
строго говоря, только одна Ира.
- Спросить, конечно, можно, - сказал Насте Стасов, - но вряд ли это
что-нибудь даст. Галина Терехина потеряла память. Две ее дочери были
шесть лет назад еще слишком малы, чтобы знать знакомых своей матери, а о
младшем мальчике и говорить нечего. Если только Ирка что-нибудь знает.
- Стасов, я без тебя не справлюсь, - жалобно проныла Настя. - Твоя
девочка такая бука, что вряд ли захочет со мной разговаривать. На тебя
вся надежда.
Но Владислав надежд не оправдал. Ира старательно вспоминала, но ника-
кую Екатерину Бенедиктовну Анисковец среди знакомых матери или отца так
и не вспомнила. Стасов, правда, записал имена других людей из окружения
Терехиных, которых сумела вспомнить Ира.
- Попробуй поработать с ними, - посоветовал он Насте, - может быть,
они знают твою старушку.
Совет был хорош. Еще бы его выполнить...
Встречи с людьми, некогда близкими с семьей Терехиных, оставили у
Насти впечатление тяжелое и горькое. Она не понимала, как же так могло
случиться, что четырнадцатилетняя девочка осталась в этой жизни совсем
одна, и не нашлось взрослого человека, который поддержал бы ее.
Первыми, кого назвала Ира, были супруги Боженок, когдато давно жившие
с Терехиными в одном доме, еще до того, как те переехали в Сокольники.
Боженок-супруга оказалась скандальной теткой, начинавшей по любому пово-
ду орать на собеседника, причем делала это не по злобе, а в виде защит-
ной реакции на то, чего не понимала. Поскольку мозгов у нее было не гус-
то от природы, да и те были нетренированные, понимала она так мало, что
кричала почти все время с утра до вечера. При этом страх из-за непонима-
ния ситуации оказаться обманутой приводил к тому, что чаще всего фразы
она начинала словом "нет". Боженок-супруг, напротив, был немногословен и
негромок и существовал без особых проблем, уютно устроившись и спрятав-
шись за громким базарным голосом жены, который отпугивал всех врагов.
- С Галей мы дружили, когда она еще замужем не была. Потом постепенно
стали отдаляться. У нее, по-моему, крыша поехала.
- В чем это выражалось? - заинтересованно спросила Настя.
- Да ну, она совсем свихнулась, - махнула рукой Боженок-супруга. - В
Бога стала верить, про мессию что-то все время бормотала.
- Разве религиозность - признак сумасшествия? - удивилась Настя.
- Нет, а вы как думали? - тут же взвилась Боженок. - Это муж на нее
так влиял. Он тоже в церковь ходил. Совсем голову ей заморочил.
- Вы никогда не слышали от Галины о Екатерине Венедиктовне Анисковец?
- Нет. Никогда не слыхала. А кто это?
- По моим сведениям, эта женщина знала Галину, и, когда случилось
несчастье, она сказала: "Я знала, что добром это не кончится". Как вы
думаете, что могли означать эти слова?
- Нет, а вы как думаете? Конечно, ее набожность. Я уверена, что она
на этой почве свихнулась, потому и детей покалечила.
- После несчастья вы с Галиной не виделись?
- Нет, а зачем? - ответила Боженок вопросом на вопрос.
- Вы же дружили, много лет жили в одном доме. Неужели вы даже не по-
интересовались, что стало со старшей девочкой, с Ирой?
- Нет, ну интересно вы рассуждаете, - она снова повысила голос. - Мы
что, должны были ее в семью взять?
1 2 3 4 5 6 7 8