При
свете двух свечей, горевших в резном высоком подсвечнике, я внимательно
осматривал свою мрачную комнату. Она сохранила почти тот же самый вид,
какой имела при ее прежних, давно исчезнувших владельцах. Все жалкое
убранство этого склепа состояло из двух тяжелых стульев, массивного стола,
закапанного воском, и деревянной кровати, поставленной в глубокой нише
против двери. Гул добавил к этой обстановке высокий деревянный шкаф,
мягкое кресло и ковер, закрывавший часть пола. На столе лежали письменные,
принадлежности и груда книг самого разнообразного содержания.
Не раздеваясь, я лег на кровать и прилагал все усилия, чтобы увлечься
чтением "Трех мушкетеров". Но, читая, я все время напряженно к чему-то
прислушивался, вздрагивая при каждом слабом звуке. Вдруг мое внимание
привлекло небольшое квадратное отверстие в двери, на высоте человеческого
роста. Должно быть, такие отверстия служили для того, чтобы монахи
постоянно и незаметно могли наблюдать друг за другом. Мрак, наполнявший
коридор, был так непроницаем, что окошко казалось закрытым куском черного
бархата. С этой минуты, переворачивая страницы книги, я каждый раз бросал
взгляд на дверь с таким чувством, как будто ожидал встретить там чей-то
внимательный глаз. Но минуты шли за минутами, передо мной в колеблющемся
сумраке плыли, путаясь с действительностью, картины похождений отважных
мушкетеров, отражение света на зеркале превратилось в сияющее солнце над
Парижем, которое то вспыхивало, то гасло и наконец исчезло. Книга выпала у
меня из рук, и я уснул тревожным и чутким сном. Проснулся я как будто от
неожиданного толчка. Оплывшие свечи догорали, я приподнялся, чтобы их
потушить, и с затаенным страхом взглянул еще раз на окошко в дверях. Из
черной тьмы на меня глянуло чье-то бледное худое лицо с неподвижными
блестящими глазами. Я замер от ужаса, не имея силы, чтобы крикнуть или
отвести глаза от этого видения.
- Кто там? - спросил я наконец хриплым, чужим голосом. - Это вы,
Циранкевич?
Лицо медленно отодвинулось и исчезло в темноте. Свечи догорали,
вспыхивая длинным синеватым пламенем. Я почувствовал, что умру от страха,
если останусь один в темноте, и с тем приливом мужества, которое дает
неотвратимая опасность, схватил подсвечник, отодвинул железный засов и
выбежал в коридор, высоко поднимая свечи и крича во все горло:
- Варт! Циранкевич! Варт! Вставайте... скорей!..
Казалось, десятки замирающих голосов повторяют мой крик в пустых
коридорах и разносят его по всему монастырю.
Варт в исподнем белье появился на пороге своей комнаты.
- Что с вами? - спросил он. - Почему вы так отчаянно кричите? Что
случилось?
- Здесь кто-то был. Я видел лицо!..
- Где?
- В окошке двери!
- Может быть, вам это только показалось? Я сам запирал все двери в
эту галерею и в столовую.
- Уверяю вас... - дрожащим от волнения голосом начал я, но в ту же
минуту раздался отчетливый стук железной решетки в другом конце коридора.
Варт выпрямился, услышав этот дребезжащий звук, и с криком: "Теперь
он от нас не уйдет!" - побежал по галерее. Впереди него неслась черная
тень, отбрасываемая на каменный пол пламенем свечи и зажженной бумаги. Мы
быстро добежали до конца коридора, и когда очутились в зале, то на
мгновение увидели чью-то серую фигуру, неслышно скользившую между
колоннами.
- Скорей, скорей! - подбадривал Варт меня, но я не умел так быстро
бегать, как он, и все больше и больше отставал от своего напарника.
Голос ученого слышался уже из того тоннеля, в котором я был днем.
- Он здесь! - кричал Варт. - Не отставайте! Давайте свечи! Боже мой!
Кто это?!
В то же мгновение прогремел оглушительный выстрел, всколыхнувший весь
мрак старинного здания, и сразу наступила тишина. Я продолжал бежать как
сумасшедший, плохо сознавая, что делаю, пока не наткнулся на тело Варта.
Он лежал лицом вниз, с откинутой правой рукой. Горела только одна свеча, и
при ее дрожащем свете я ничего не мог рассмотреть вокруг себя, но зато
слышал чьи-то тяжелые шаги, удалявшиеся по лестнице, которая вела на
башню. В то же время мои необычайно напряженные чувства позволяли
угадывать присутствие еще одного человека, который стоял в конце тоннеля,
на пороге часовни.
Я бросил подсвечник около трупа и, не помню как, добрался до
столовой, где увидел полуодетого Гула, Циранкевича с одеялом на плечах и
Капсукаса, который по-видимому, еще не ложился. В дверях стоял Гинтарас.
- Что случилось? Где Варт? Кто стрелял?! - засыпали они меня
вопросами и после первых моих слов бросились из столовой.
Через несколько минут Гул и Циранкевич внесли труп своего погибшего
товарища и положили его на скамью. Я немного успокоился и мог наконец
связно рассказать о том, что произошло со мной и Вартом.
- Следовательно, их было двое, - заметил Гул, когда я закончил
рассказывать. - Один, несомненно, этот таинственный Икс, который, видимо,
очень торопится осуществить свои угрозы. Но кто же другой, и как он проник
в запертый коридор? Или, может быть, Варт забыл запереть двери?
- Этого вам никогда не удастся узнать, - угрюмо пробормотал Гинтарас.
- Почему?
- Потому что есть вещи, о которых не пишут в самых ученых книгах.
- Но, как бы там ни было, нам всем необходимо соблюдать величайшую
осторожность. Я думаю, что недели через две или самое большее через месяц
все работы будут закончены, и мы сможем уехать отсюда, но до того времени
нам придется жить, как в осажденной крепости. Вам, Циранкевич, я поручаю
обязанности коменданта. Дело идет не только о том, чтобы сохранить нашу
жизнь, но еще, и это самое главное, о будущности моего изобретения.
Последние слова Гула произвели на меня крайне неприятное впечатление.
Этот человек больше всего на свете был озабочен мыслью о своем
разрушительном веществе и, кажется, ни на минуту не задумался бы принести
ему в жертву жизнь своих друзей.
При первых лучах зари Гинтарас сколотил гроб из необструганных досок,
и когда всходило солнце, мы похоронили. Варта на берегу пруда, между двумя
высокими тополями.
Я твердо решил уехать в тот же день и за обедом сказал об этом
профессору. Он нахмурился и ответил:
- Когда гарнизон в опасности, то всегда находятся солдаты, которые
желают уйти.
Я покраснел и резко ответил, что не принадлежу к гарнизону, и мое
присутствие здесь является совершенно случайным.
- Поступайте, как знаете, - холодно сказал Гул.
Я взглянул на опустевшее место Варта, на печальное лицо Капсукаса и
решил остаться, хотя больше всего в эту минуту желал очутиться на залитой
весенним солнцем дороге, убегавшей в Тракай.
С этого дня я сделался полноправным членом маленькой коммуны, был
допущен в лабораторию и присутствовал при всех последних опытах с
радионитом. Прежде чем продолжить рассказ, я считаю необходимым
опровергнуть самым решительным образом те заметки и статьи, появившиеся в
польской печати, в которых говорилось, будто бы профессор Гул посвятил
меня во все тайны приготовления радионита. Эти ложные сведения, неизвестно
кем распространяемые, навлекли на меня множество неприятностей, о которых
здесь не место говорить. Достаточно упомянуть, что я несколько раз лишался
всех своих бумаг и однажды едва не был убит в поезде, шедшем из Варшавы в
Вильнюс. Вероятно, под влиянием этих газетных заметок, ко мне обращался
военный агент одного Европейского государства и позднее представитель США
с просьбой продать секрет изобретения профессора Гула. Переговоры эти
оборвались в самом начале, так как и первому и второму я ответил, что не
располагаю тем товаром, за которым они явились по поручению своих
спецслужб. Великая Отечественная война вновь воскресила эту старую
историю, погребенную в развалинах бернардинского монастыря, и принесшую
мне столько тяжелых и опасных минут. Заявляю для сведения всех тех лиц,
которые возобновили свои попытки вырвать у меня секрет изготовления
ужасного разрушительного вещества, что у меня никогда не было в руках
бумаг Гула. Не стану отрицать, я знаю кое-что, недалеко не все. Мне
известна, да и то не вполне, общая теория, принципы, но не их практическое
применение. Печатая этот рассказ, представляющий вполне точное и правдивое
изложение трагических событий, случившихся в лаборатории профессора Гула,
я надеюсь, что мне наконец поверят и оставят меня в покое. В этой главе я
помещаю те немногие сведения о радионите, которые мне удалось
разновременно получить от Гула и его сотрудников. Не знаю, представят ли
они интерес для обыкновенного читателя, но изобретатели и техники найдут в
них указание на ту тропинку, по которой шел человек, достигший совершенно
необычайных, чудовищных и фантастических результатов в деле разрушения.
Может быть, кому-нибудь из них удастся получить то вознаграждение, которое
по всей справедливости должно было бы принадлежать Гулу. К сожалению, мои
заметки, которые я составил в Тракае, давно украдены, и приходится по
памяти восстанавливать объяснения людей, обладавших огромными знаниями в
наиболее запутанной и темной области физико-химических наук.
Лаборатория, из которой вышел радионит, помещалась в подвалах,
тянувшихся под южной частью здания. В этом подземелье, куда скудный свет
проникал через заделанные решетками окна под потолком, по странной
случайности сохранились еще печи, кубы и тигли какого-то средневекового
алхимика. Рентгеноустановка и динамо-машина Гула стояли на том месте, где
беспорядочно валялись рычаги, колеса и винты какого-то распавшегося
древнего механизма, а огромный горн алхимика в дальнем углу Циранкевич
приспособил для накаливания радиоактивных металлов. Около стен лежали
груды мусора и черный шлак, выброшенный из печей древних и новых химиков.
Колбы, реторты и другая стеклянная посуда самых разнообразных и
причудливых форм наполняли глубокие ниши: холодный блеск полированного
металла и грозно-трепетное синее пламя, с неистовым шумом вырывавшееся из
конической трубы в середине лаборатории, оживляли мрачные своды подвала,
затянутые густой копотью.
Изобретение радионита, как говорил мне Гул, было в такой же степени
делом случая, как и результатом упорной научной работы, сопровождаемой
бесконечным числом опытов. Гул и его сотрудники исходили из того
предположения, что при известных условиях все вещества способны к такому
же выделению энергии, как и радиоактивные металлы. Со времени работ
Беккереля, супругов Кюри, Резерфорда, Нильса Бора известно, что
распавшиеся разрушенные атомы радия дают начало непрерывному потоку
мельчайших частиц, которые уносятся со страшной скоростью в десятки тысяч
километров в секунду. Если бы снаряды наших артиллерийских орудий обладали
подобной скоростью, то их разрушительная энергия возросла бы в миллионы
раз. Но в сравнении с радионитным потоком, снаряд, выпущенный
сорокапятимиллиметровой пушкой, движется так же медленно, как улитка рядом
с курьерским поездом. Каждая крупинка радиоактивного вещества представляет
маленький вулкан, извержение которого может продолжаться в течение столь
долгого времени, что в сравнении с человеческой жизнью оно кажется почти
бесконечным. По наблюдениям и вычислениям Резерфорда средняя
продолжительность существования радия равна 2550 годам. Уран сохраняется
неизмеримо дольше, и средний срок его существования надо исчислять
миллионами лет. Уже по этому можно судить, до какой степени неуловима та
мельчайшая атомная пыль, которая непрерывно рассеивается радиоактивными
металлами. И это к нашему счастью, так как такое рассеивание и превращение
материи сопровождается колоссальным выделением энергии. На основании
точных вычислений Гула, распадающиеся атомы ста граммов меди или свинца
могли, бы приводить в движение в течение десяти дней все машины Польши и
Литвы. Скрытый в куске радия запас работы, по давно известным опытам, в
пятьсот тысяч раз превышает ту работу, какую может дать теплота,
выделяемая при сгорании равного ему по весу куска угля. Вся сила
Ниагарского водопада ничтожна в сравнении с мощностью этих невидимых
титанов, которые когда-нибудь будут служить человеку и дадут ему такое
могущество, о котором он теперь не смеет и мечтать. Вокруг нас в каждом
предмете скрыта безмерная энергия, которая, если бы она разом вырвалась
наружу, способна была бы произвести стихийное разрушение. Но какое
практическое приложение возможно будет в последующее время сделать из этих
парадоксальных, хотя и бесспорных истин? Пользование новым видом энергии,
скрытой в атомах, почти так же трудно, как если бы она находилась на
другой планете. Нам известны лишь очень немногие радиоактивные вещества,
которые с медлительностью, свойственной геологическим процессам, выделяют
и рассеивают заключенную в них силу, превращенную в электромагнитные и
световые волны, что по существу одно и то же, в движение бесконечно малых
материальных частиц. Если представить себе такие существа, для которых
время тянулось бы в миллион раз медленнее, чем для нас, то они могли бы,
пожалуй, каким-нибудь способом собирать, концентрировать энергию
радиоактивных тел и пользоваться ею для работы или взрывов и массового
истребления друг друга. Они открыли, бы десятки других, излучающих энергию
элементов, которые слишком медленно теряют свои атомы для того, чтобы мы
сумели заметить это общее течение, бесконечный круговорот материи и силы.
Великое изобретение Гула и заключалось именно в том, что ему после
трехлетних трудов удалось ускорить радиоактивное излучение большей части
тел, а при помощи Варта, и в особенности Капсукаса, процесс этот был
доведен до нескольких мгновений. Мельчайшая, едва видимая песчинка
разлеталась с сотрясением, подобным грохоту пушечного выстрела. Щепотка
железных опилок на моих глазах опрокинула и раздробила в мельчайшие куски
огромную скалу, поднимавшуюся над вершинами вековых сосен. Окружавшие ее
деревья были изломаны в щепы и отброшены на расстояние в девятьсот, шагов.
Важно заметить, что радионит давал лишь начальный толчок к распаду атомов.
Его роль была сходна с той, какую играет зажженная спичка, поднесенная к
бочке с порохом. Из чего он состоял? Вот вопрос, который мне ставили сотни
раз! Те изобретатели, которые пожелают получить заработанные Гулом деньги,
пусть запомнят следующее. Радионит не был веществом в обычном смысле этого
слова. Он заключал продукты распада различных элементов, в том числе
радия, тория, свинца и золота. Сам Гул и его помощники часто употребляли
термины, принятые музыкантами, - они говорили о полной гамме радионита, об
его нижних и верхних тонах, о силе и полноте этой адской смеси. Радионит
"полной гаммы" невозможно было хранить ни в какой посуде, так как, приходя
с нею в соприкосновение, он сейчас же начинал свое действие.
Капсукас как-то объяснил мне, что весь изготовленный ими радионит был
неполным разрушителем, так как не содержал возбудителя атомной энергии
платины, из которой делались трубки для хранения смеси, но открывать
однажды наполненную трубку было в сто раз опаснее, чем бросить горящий
факел в склады пороха. Вырвавшийся наружу демон разрушения немедленно
взрывал окружающий воздух, взрывы эти распространялись все дальше и
дальше, подобно волнам на поверхности воды, и все кругом рушилось, таяло,
пылало и наконец исчезало в неизмеримых глубинах неба. Тот, кто получит в
своей лаборатории радионит, должен твердо помнить, что ему необходимо
уметь останавливать действие разрушителя, потому что в противном случае
изобретатель нечаянно может уничтожить всю нашу планету. Гул знал это
средство, но мне оно неизвестно, хотя по одному случайному замечанию
профессора я догадываюсь, что антирадионит был очень легким газом,
подобным аргону или гелию, который не поддавался действию этого сверхогня
и, выражаясь неточно, быстро "тушил" начавшееся извержение. У нас в
лаборатории всегда стояли высокие стальные цилиндры с этим газом.
Предосторожность эту я оценил только тогда, когда Гул объяснил мне, что
действие его разрушителя нарастает, подобно катящейся лавине:
1 2 3 4 5 6