– Так поздно? Разве сегодня запись? – Голос Мэтью был спокоен, но и безрадостен. – Битый час сижу с тремя нотами, жара, словно летом… – В зале стоял плотный запах травки. – Садись, помолчи, покурим.– Мэтью, Мэт…Но вальяжным движением своего крупного стройного тела Мэт уже откинулся на пестрый ворох индейских одеял, положил гитару на грудь и блаженно затянулся.– Все потом.Некоторое время Пат, как завороженная, смотрела на его меняющееся лицо, отражающее то безграничное отчаяние, то неземное блаженство… Но, наконец, не выдержала:– Послушай же, Мэт. Я совершенно не знаю, как ты отнесешься к тому, что я тебе скажу, но для меня это решено бесповоротно…Не дав ей договорить, Мэт неожиданным и сильным движением подмял девушку под себя и стал овладевать ею, не разжимая закушенных губ и оставляя на тонких руках синеватые следы своих железных пальцев музыканта. И, как всегда, попадая под эту магическую телесную власть, Патриция почувствовала: еще секунда – и она уже ничего не скажет. Тогда, еще цепляясь ускользающим сознанием за остатки реальности, она выдохнула прямо в его широко раскрытые глаза:– Я беременна…Его объятие мгновенно ослабло, и через секунду Мэт лежал рядом с ней. Прошло несколько минут, оба не шевелились, и Пат опять стало страшно, еще страшней, чем по дороге домой. Она слегка повернула голову и увидела, что огромные угольные глаза ее возлюбленного полны непроливающихся горячих слез. Сладкий холодок ужаса, смешанного с восторгом, пробежал по ее спине: Мэт, надменный и недоступный Мэтью Вирц, кумир половины Америки, начиная от прыщавых девчонок и заканчивая бостонскими интеллектуалами, новая звезда блюза… плачет?! Все оказалось так сказочно просто, ожидаемое чудо случилось!…Вечер они провели, как дети, гоняясь друг за другом по дому, поедая заказанную по телефону еду и смеясь, смеясь без конца.– Знаешь, давай назовем ее нашим общим именем – Мэтьюпат, правда, здорово? Когда я в четырнадцать лет ездил с отцом в Индию за какими-то мозаиками, то у меня там была одна индианочка, которую так звали… После нее все европейские – просто вода…И Патриция смеялась, не думая, что последнее, вообще говоря, может относиться и к ней.– Нет, мы назовем его Роберт, как сына лорда Фитцутса, рожденного в Шервудском лесу! Робин, птичка-малиновка, гроза ноттингемских шерифов!А ночью Мэт впервые взял ее так, что она ощутила себя плодородной землей, и все стало возможным, и робингудовские стрелы тонко пели в ушах, и все короче становились разбойничьи налеты – и наступила благодать. На губах Мэта стоял легкий смех. Начиналась новая жизнь. * * * Под утро Пат приснился таинственный Шервудский лес ее детских мечтаний, где лощины глубоки, а овраги бездонны, где стеной стоят дубы, доставая верхушками до небес, – а вместо леди Джоанны на пороге лесной избушки сидела она сама, баюкая на коленях гитару.Мэт, которому нипочем были бессонные ночи, уже укатил на старую загородную виллу отца, где шум ветра и плеск прибоя создавали нужную ему атмосферу для творчества, и потому она понежилась в постели еще несколько лишних минут. Потом, ощущая себя полной до краев чашей, Пат стала медленно одеваться. Увы, предметов туалета двадцатидвухлетней женщины на исходе третьей четверти двадцатого века хватило ненадолго, и Пат невольно улыбнулась, вспомнив, сколько времени занимал этот процесс у ее матери. Правда, отец иногда с большим удовольствием исполнял роль горничной, но ведь было бы смешно, если б Мэт вдруг стал втискивать ее в сидящие как вторая кожа джинсы. Безусловно, порой случалось и такое, но это всегда носило характер практической помощи, а отнюдь не тонкой эротики. Про остальные же вещи говорить и вовсе не приходилось.Внизу неожиданно позвонили, и Пат, забыв, как она еще пять минут назад казалась себе переполненной чашей, помчалась по лестнице, прыгая через две ступеньки: неужели Мэт передумал уезжать? Но в дверях, сияя золотыми кудрями и свежевыбритыми щеками, стоял Стив Шерфорд, еще недавно ее царь и Бог, а теперь лучший товарищ и умный наставник.– Утро действительно доброе, малышка?– Лучше не бывает! Но Боже, что у тебя за вид!? – Обычно на работе Стив ничем не отличался от последнего монтировщика сцены и носил восхитительные джинсы, на которых под заплатами не видно было основы и которые, по его утверждению, радовали еще его двоюродного дедушку после окончания второй мировой войны. За год жизни в Штатах Патриция успела отвыкнуть от английской чопорности, легко приняв тот минимальный набор одежды и непринужденный стиль, что отличали как самих «детей цветов», так и молодежную среду вообще. А ведь страшно вспомнить, что девочкам в колледже Королевской академии даже заколки предписывалось носить одинакового цвета! Но сейчас на Стиве Шерфорде красовался костюм явно европейского класса. – Ты прелесть, Стиви! Кого собрался обольщать?– К сожалению, не тебя, Патти. Еду к старому Эрхаммеру, хочу пробить у него большую программу о шестьдесят седьмом.– О шестьдесят седьмом?– Ну, малышка, сколько тебе было в то Лето Любви? Пятнадцать? А мне двадцать шесть. – Этот год был сокровищем для многих из нас, а «Битлз» – еще не кумирами, но вождями… – Словом, то было время, когда ты еще бегала в школу, а вашим островам пришла пора перестать смотреть друг на друга и повернуться лицом к океану… Я задумал мощную программу, привлечем Перри, Наттала… И «Сержанта Пеппера» «Клуб Одиноких Сердец Сержанта Пеппера» – пластинка «Битлз».
– в качестве трамплина.– Зачем же тебе я?– Ты представитель подающего надежды нового поколения, к тому же с островов. Плюс в тебе пропасть обаяния. А там увидим.В представительском «крайслере» Стива места было более чем достаточно, и Пат завалилась на заднее сиденье, ощущая себя счастливой маленькой девочкой: впереди безумно интересная работа, известие о ребенке Мэта не разозлило, скорее наоборот, самочувствие у нее отличное – дай Бог так будет до последнего дня.
Она вспомнила семейную легенду о том, что Селия, ее мать, еще утром прыгала по лестнице через две ступеньки, а к вечеру за каких-то три часа родила крепышку-дочку. Но у нее будет сын…– Кстати, ты, высоколобая представительница английской культуры, расскажи-ка мне, какой тебе виделась Америка оттуда? Так, навскидку, сымпровизируй.Пат немного замялась, ибо в глубине души еще продолжала считать Стива Шерфорда, главного продюсера программ канала, обожаемым, но весьма строгим учителем. Он всегда, порой откровенно, порой исподволь, словно экзаменовал ее. С Мэтом, который, будучи шестью годами младше Стива, никогда не разговаривал с ней о вещах книжных, ей было проще… Впрочем, Мэт только позволял любить себя, а Стив над ней работал.– Ты же, наверное, слышал про наши закрытые заведения – не очень-то много информации… Но если только свои ощущения… Я помню, как в шестьдесят пятом отец впервые слетал в Филадельфию – это было событие, ведь раньше такое могли себе позволить только очень богатые люди. Именно после этого мне стало казаться, что различия между вами и нами становятся все меньше. Появились слова «фаст-фуд» и «муви», и вообще… нечто человеческое. А то был один Голливуд – этакие богатые, сексапильные, все в кремовом, сливочном… Эти гленмиллеровские очочки, «Лаки Страйк», джи-ай, выигравшие войну. В колледже нас держали под стеклянным колпаком, но даже там, засыпая, шептали имена Гэя Митчела, Чака Берри, Бади Холли… ну, кто еще? Дорис Дэй… Кочраан… Я не говорю о кино: мыльные оперы да фильмы ужасов. Правда, были Брандо и Дин… Знаешь, перед такой культурой можно было и скрючиться…– Но храброму можно было и преуспеть. К тому же у нас тогда уже был весьма сильный посыл найти что-нибудь вне себя и этой своей культуры, поэтому так приняли «Битлз». Они попали в самую точку наших потребностей после смерти Кеннеди… Впрочем, это другое. Но ты молодец, смотришь в корень. Пожалуй, запрягу и тебя тоже. На тебе будут этакие поэтические связки. Работы на год, не меньше.– Но, Стиви, ты же знаешь мое отношение к этой теме. Потом пошло слишком много негатива, и… и поэтому я занимаюсь кантри. – Пат замолчала, сомневаясь, сообщать ли Стиву о том, что через полгода она вообще не сможет работать по крайней мере несколько месяцев. Она мельком глянула в окно и, к своему удивлению увидела, не забитую машинами уилмингтонскую трассу, а низкие изрезанные берега Делаварского залива. – Какого черта, Стиви? Или Эрхаммер сменил виллу?– Мне просто хотелось поболтать с тобой подольше, и я выбрал кружной путь. Выйдем, здесь замечательный вид.Над заливом низко висели свинцовые тучи и тоскливо кричали чайки. Была настоящая осень.– Что Мэтью?Вопрос прозвучал настолько веско, что Пат не стала говорить ни про его утренний отъезд в Лейквуд, ни даже про свою беременность. Ей вдруг стало холодно. Стив словно ждал этого, мгновенно достал из машины и подал ей настоящее мексиканское пончо из альпаки. Про пончо это на студии ходили всяческие слухи: будто бы и обиженных им укрывают, и соблазняемых, и отчитываемых… Пат вздрогнула от прикосновения густой шерсти. Кем будет она?– Он… Он весь в себе. Я не знаю, когда ему хорошо, а когда нет. Но он пишет. Слышал его последнюю «Ворону»? «Ты сварила кашу смерти, ты, ворона…» – Пат тихо напела начало мелодии, в который раз восхитившись ее красотой.– Не очень-то весело.– Но красиво безумно. Он все время на какой-то грани, на перепадах…– Много травки? Или что-нибудь еще?– Еще?– Ну, ЛСД, например. Мы попробовали его вместе у Симона Элбери двадцать восьмого мая того же шестьдесят седьмого. Помню, было воскресенье, и Симон устраивал пати, где всем гостям подсыпал ЛСД в чашки. Мы особо не сопротивлялись, а я даже получил сразу двойную дозу, потому что выпил две чашки. И, знаешь, мир действительно переменился. Солонка превратилась прямо в Собор Шартрез, а решетки на окнах распустились листьями под аккомпанемент Рави Шанкара… Я поэтому и спрашиваю.– Н-не знаю. – Мысль об ЛСД совершенно парализовала Пат. А как же малыш? Она представила уже изначально изуродованный крошечный комочек внутри себя, и тут же ее вывернул наизнанку приступ мучительной сухой рвоты, поскольку утром она не успела даже допить кофе. Хорошо еще, что Стив держал ее, иначе она просто упала бы на четвереньки.– Так. Значит, бэби. Вирц, вероятно, совсем свихнулся.– Но он не против… Совсем не против, я уже сказала ему, он…С залива порывами дул промозглый ветер, и Пат трясло, как в лихорадке.– Ладно, едем. Старикан уже давно честит меня на чем свет стоит.
В машине Стив усадил девушку рядом с собой на переднее сиденье, заставил сделать несколько глотков коньяку и молчал всю оставшуюся дорогу. И, только увидев подавляющую весь городок из стекла и красного кирпича виллу Джекоба Эрхаммера, резко бросил машину на обочину.– Слушай меня, малышка, и постарайся понять. С работой все будет ОК. Делай кантри, фолк, что хочешь. Делай сама, ни на кого не оглядываясь, потому что только через развитие собственного внутреннего мира и его внешнее проявление можно достичь той гармонии, о которой мы все так тоскуем. И пока есть силы, борись за то, чтобы жить в творчестве самостоятельно – какой бы страшной ни была такая борьба. А у Мэта сил для этой борьбы уже не так много. Помни об этом.Спустя несколько минут над Уилмингтоном бушевала гроза. * * * После теплого октября ноябрь выдался на удивление холодный. Снег лег и уже не растаял. Пат, как только выпадало свободное время и отпускали изматывающие рвоты, вставала на лыжи. Отец научил ее кататься еще в четыре года, и теперь вид ровной искрящейся лыжни всегда пробуждал в ней детскую радость, тем более, врач советовал ей ходить как можно больше.На студии Шерфорд забрал все основные силы для своей программы, действительно предоставив Пат возможность делать собственную передачу. Но поскольку все мало-мальски толковые работники оказались задействованы Стивом, она могла готовить свое не торопясь и рассчитывая только на себя. А ей очень хотелось доказать всем, что то стремление к соединению всех людей одного образа мыслей, которое так ярко прозвучало у ливерпульской четверки, присутствует и в чистой фолк-музыке, какой бы скучной и бесцветной ни считало ее нынешнее поколение американцев.Правда, Стив каждый день улучал минутку забежать в ее крошечный кабинет и дать пару дельных советов или же просто присылал то старушку Мак-Клар, считавшуюся лучшим редактором на студии и работавшую там едва ли не со времен ее основания, а то и самого Филдмана, оператора от Бога, который здорово помогал Пат с раскадровками.Перепады настроения Мэта стали еще разительней и глубже. Он то уезжал на неделю в Лейквуд и бродил там по дому, затянутый, как в броню, в черную кожу, сочиняя дьявольски прекрасные песни, то целый день лежал в своей берлоге, заставляя ложиться рядом и Патрицию. Он клал руку ей на живот, словно желая в чем-то убедиться и что-то удержать, и мог проводить так часы, почти не позволяя ей шевелиться. А потом они занимались любовью, и он брал ее бережно и как-то совсем бестелесно. Иногда – и эти минуты Пат любила больше всего – он приходил вниз, где она работала, и, положив голову ей на колени, пел протяжные томные блюзы, в которых негритянская музыка ложилась на его собственные печальные слова.Несколько раз Пат пыталась почитать ему свои сценарии, но глаза его тут же гасли, и он опускал голову, словно отгораживаясь черной стеной своих тяжелых волос. И Пат каждый раз с ужасом представляла себе, как точно так же он закроет лицо, когда кто-то из ее родителей обратится к жениху дочери с каким-нибудь неинтересным ему вопросом. А в Ноттингеме их уже ждали, и Пат понимала, что тянуть дальше нельзя.Но в одно из их бесконечных лежаний Мэт, водя своей тяжелой горячей рукой по всему телу Пат, внезапно спросил:– Какая ты была – маленькая?Патриция глубоко вздохнула и… заплакала. За этот простой человеческий вопрос, заданный так нежно и просто, она, не задумываясь, отдала бы все их колдовские огненные ночи.– Я была счастливая, милый. Как сейчас.И, прижав его голову к груди, Пат долго рассказывала о старом доме на берегу неспокойного Трента, где старые веджвудские чашки так тихо вызванивают свою непритязательную мелодию крещенскими вечерами, – о доме, который так давно хотят продать, но не продают. О леди Джоанне Гэмвелл, от которой, по преданию, ведет происхождение род Фоулбартов; о скромной учительнице музыки Селии Тудхил, ставшей единственной любовью четвертого и очень бедного баронета; о пони, подаренном девочке Патти на ее первый, пятилетний, юбилей… И много еще о чем было сказано в ненастный ноябрьский день. И с каждой историей лицо Мэтью оттаивало, а руки все крепче обнимали узкие плечи Пат.– Мы поедем в Ноттингем. Поедем хоть завтра.Пат блаженно улыбнулась, но Мэт резко поднялся и, зажав сигарету в зубах, начал нервно мерять шагами зал, не глядя под ноги, ступая прямо по разбросанным листам с нотами и текстами, написанными его высоким, каким-то готическим почерком.– Видишь ли, пока я не пойму себя, я не смогу работать дальше. Мне надо найти истоки, добраться до изначального… Ребенок – это хорошо, это прорыв, завершение прошлого. Но надо выйти к началу прошлого, – а это история, Англия. Мы слишком долго пользовались и имели в распоряжении только себя самих, только Америку… А англичане, они всегда, скажем так… интересны. Я не говорю о классике, но Хоувард, Флинн, Алек Гиннес, наконец… В них есть то, чего не хватает нам – но что это? Элегантность? Бесстрашие? Мне нужна именно та пленительная гармония и радостная сущность, они могут увлечь нашу огромную страну… Впрочем, все чушь. Собирай вещи, ищи подарки, как вы, европейцы, это любите… Ну и так далее. А теперь – иди ко мне.Но этой поездке не было суждено сбыться: буквально через пару дней, за которые Пат уже успела накупить целые ворохи индейской одежды, коробку пластинок Дилана и пачку экземпляров нового романа Кена Кизи, Мэту предложили гастроли по странам Бенилюкса. Контракт был просто блестящим для музыканта, не выпустившего еще ни одного альбома, и отказаться было бы безумием, тем более что инициатором турне выступил сам «астронавт призрачных миров» Джон Шеппард.Мэтью позвонил ей на студию как раз в то время, когда Пат договаривалась о подмене с Брикси Шерс.– Брикси, всего неделя, одна передача, да и та уже вся выверена. У родителей серебряная свадьба…Брикси, известная своими похождениями даже за пределами студии, лениво подвела ярко-синий глаз.– Ты хочешь сказать, что летишь одна, без своего пирата? Странно, детка. И что за спешка?– Они сначала не хотели, чтобы я приезжала, а потом вдруг передумали… – Но Пат не успела ничего объяснить, потому что зазвонил телефон. – Да, это я… Но почему?.. Месяц? Хорошо, конечно. – Пат положила трубку и чуть прикусила губу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– в качестве трамплина.– Зачем же тебе я?– Ты представитель подающего надежды нового поколения, к тому же с островов. Плюс в тебе пропасть обаяния. А там увидим.В представительском «крайслере» Стива места было более чем достаточно, и Пат завалилась на заднее сиденье, ощущая себя счастливой маленькой девочкой: впереди безумно интересная работа, известие о ребенке Мэта не разозлило, скорее наоборот, самочувствие у нее отличное – дай Бог так будет до последнего дня.
Она вспомнила семейную легенду о том, что Селия, ее мать, еще утром прыгала по лестнице через две ступеньки, а к вечеру за каких-то три часа родила крепышку-дочку. Но у нее будет сын…– Кстати, ты, высоколобая представительница английской культуры, расскажи-ка мне, какой тебе виделась Америка оттуда? Так, навскидку, сымпровизируй.Пат немного замялась, ибо в глубине души еще продолжала считать Стива Шерфорда, главного продюсера программ канала, обожаемым, но весьма строгим учителем. Он всегда, порой откровенно, порой исподволь, словно экзаменовал ее. С Мэтом, который, будучи шестью годами младше Стива, никогда не разговаривал с ней о вещах книжных, ей было проще… Впрочем, Мэт только позволял любить себя, а Стив над ней работал.– Ты же, наверное, слышал про наши закрытые заведения – не очень-то много информации… Но если только свои ощущения… Я помню, как в шестьдесят пятом отец впервые слетал в Филадельфию – это было событие, ведь раньше такое могли себе позволить только очень богатые люди. Именно после этого мне стало казаться, что различия между вами и нами становятся все меньше. Появились слова «фаст-фуд» и «муви», и вообще… нечто человеческое. А то был один Голливуд – этакие богатые, сексапильные, все в кремовом, сливочном… Эти гленмиллеровские очочки, «Лаки Страйк», джи-ай, выигравшие войну. В колледже нас держали под стеклянным колпаком, но даже там, засыпая, шептали имена Гэя Митчела, Чака Берри, Бади Холли… ну, кто еще? Дорис Дэй… Кочраан… Я не говорю о кино: мыльные оперы да фильмы ужасов. Правда, были Брандо и Дин… Знаешь, перед такой культурой можно было и скрючиться…– Но храброму можно было и преуспеть. К тому же у нас тогда уже был весьма сильный посыл найти что-нибудь вне себя и этой своей культуры, поэтому так приняли «Битлз». Они попали в самую точку наших потребностей после смерти Кеннеди… Впрочем, это другое. Но ты молодец, смотришь в корень. Пожалуй, запрягу и тебя тоже. На тебе будут этакие поэтические связки. Работы на год, не меньше.– Но, Стиви, ты же знаешь мое отношение к этой теме. Потом пошло слишком много негатива, и… и поэтому я занимаюсь кантри. – Пат замолчала, сомневаясь, сообщать ли Стиву о том, что через полгода она вообще не сможет работать по крайней мере несколько месяцев. Она мельком глянула в окно и, к своему удивлению увидела, не забитую машинами уилмингтонскую трассу, а низкие изрезанные берега Делаварского залива. – Какого черта, Стиви? Или Эрхаммер сменил виллу?– Мне просто хотелось поболтать с тобой подольше, и я выбрал кружной путь. Выйдем, здесь замечательный вид.Над заливом низко висели свинцовые тучи и тоскливо кричали чайки. Была настоящая осень.– Что Мэтью?Вопрос прозвучал настолько веско, что Пат не стала говорить ни про его утренний отъезд в Лейквуд, ни даже про свою беременность. Ей вдруг стало холодно. Стив словно ждал этого, мгновенно достал из машины и подал ей настоящее мексиканское пончо из альпаки. Про пончо это на студии ходили всяческие слухи: будто бы и обиженных им укрывают, и соблазняемых, и отчитываемых… Пат вздрогнула от прикосновения густой шерсти. Кем будет она?– Он… Он весь в себе. Я не знаю, когда ему хорошо, а когда нет. Но он пишет. Слышал его последнюю «Ворону»? «Ты сварила кашу смерти, ты, ворона…» – Пат тихо напела начало мелодии, в который раз восхитившись ее красотой.– Не очень-то весело.– Но красиво безумно. Он все время на какой-то грани, на перепадах…– Много травки? Или что-нибудь еще?– Еще?– Ну, ЛСД, например. Мы попробовали его вместе у Симона Элбери двадцать восьмого мая того же шестьдесят седьмого. Помню, было воскресенье, и Симон устраивал пати, где всем гостям подсыпал ЛСД в чашки. Мы особо не сопротивлялись, а я даже получил сразу двойную дозу, потому что выпил две чашки. И, знаешь, мир действительно переменился. Солонка превратилась прямо в Собор Шартрез, а решетки на окнах распустились листьями под аккомпанемент Рави Шанкара… Я поэтому и спрашиваю.– Н-не знаю. – Мысль об ЛСД совершенно парализовала Пат. А как же малыш? Она представила уже изначально изуродованный крошечный комочек внутри себя, и тут же ее вывернул наизнанку приступ мучительной сухой рвоты, поскольку утром она не успела даже допить кофе. Хорошо еще, что Стив держал ее, иначе она просто упала бы на четвереньки.– Так. Значит, бэби. Вирц, вероятно, совсем свихнулся.– Но он не против… Совсем не против, я уже сказала ему, он…С залива порывами дул промозглый ветер, и Пат трясло, как в лихорадке.– Ладно, едем. Старикан уже давно честит меня на чем свет стоит.
В машине Стив усадил девушку рядом с собой на переднее сиденье, заставил сделать несколько глотков коньяку и молчал всю оставшуюся дорогу. И, только увидев подавляющую весь городок из стекла и красного кирпича виллу Джекоба Эрхаммера, резко бросил машину на обочину.– Слушай меня, малышка, и постарайся понять. С работой все будет ОК. Делай кантри, фолк, что хочешь. Делай сама, ни на кого не оглядываясь, потому что только через развитие собственного внутреннего мира и его внешнее проявление можно достичь той гармонии, о которой мы все так тоскуем. И пока есть силы, борись за то, чтобы жить в творчестве самостоятельно – какой бы страшной ни была такая борьба. А у Мэта сил для этой борьбы уже не так много. Помни об этом.Спустя несколько минут над Уилмингтоном бушевала гроза. * * * После теплого октября ноябрь выдался на удивление холодный. Снег лег и уже не растаял. Пат, как только выпадало свободное время и отпускали изматывающие рвоты, вставала на лыжи. Отец научил ее кататься еще в четыре года, и теперь вид ровной искрящейся лыжни всегда пробуждал в ней детскую радость, тем более, врач советовал ей ходить как можно больше.На студии Шерфорд забрал все основные силы для своей программы, действительно предоставив Пат возможность делать собственную передачу. Но поскольку все мало-мальски толковые работники оказались задействованы Стивом, она могла готовить свое не торопясь и рассчитывая только на себя. А ей очень хотелось доказать всем, что то стремление к соединению всех людей одного образа мыслей, которое так ярко прозвучало у ливерпульской четверки, присутствует и в чистой фолк-музыке, какой бы скучной и бесцветной ни считало ее нынешнее поколение американцев.Правда, Стив каждый день улучал минутку забежать в ее крошечный кабинет и дать пару дельных советов или же просто присылал то старушку Мак-Клар, считавшуюся лучшим редактором на студии и работавшую там едва ли не со времен ее основания, а то и самого Филдмана, оператора от Бога, который здорово помогал Пат с раскадровками.Перепады настроения Мэта стали еще разительней и глубже. Он то уезжал на неделю в Лейквуд и бродил там по дому, затянутый, как в броню, в черную кожу, сочиняя дьявольски прекрасные песни, то целый день лежал в своей берлоге, заставляя ложиться рядом и Патрицию. Он клал руку ей на живот, словно желая в чем-то убедиться и что-то удержать, и мог проводить так часы, почти не позволяя ей шевелиться. А потом они занимались любовью, и он брал ее бережно и как-то совсем бестелесно. Иногда – и эти минуты Пат любила больше всего – он приходил вниз, где она работала, и, положив голову ей на колени, пел протяжные томные блюзы, в которых негритянская музыка ложилась на его собственные печальные слова.Несколько раз Пат пыталась почитать ему свои сценарии, но глаза его тут же гасли, и он опускал голову, словно отгораживаясь черной стеной своих тяжелых волос. И Пат каждый раз с ужасом представляла себе, как точно так же он закроет лицо, когда кто-то из ее родителей обратится к жениху дочери с каким-нибудь неинтересным ему вопросом. А в Ноттингеме их уже ждали, и Пат понимала, что тянуть дальше нельзя.Но в одно из их бесконечных лежаний Мэт, водя своей тяжелой горячей рукой по всему телу Пат, внезапно спросил:– Какая ты была – маленькая?Патриция глубоко вздохнула и… заплакала. За этот простой человеческий вопрос, заданный так нежно и просто, она, не задумываясь, отдала бы все их колдовские огненные ночи.– Я была счастливая, милый. Как сейчас.И, прижав его голову к груди, Пат долго рассказывала о старом доме на берегу неспокойного Трента, где старые веджвудские чашки так тихо вызванивают свою непритязательную мелодию крещенскими вечерами, – о доме, который так давно хотят продать, но не продают. О леди Джоанне Гэмвелл, от которой, по преданию, ведет происхождение род Фоулбартов; о скромной учительнице музыки Селии Тудхил, ставшей единственной любовью четвертого и очень бедного баронета; о пони, подаренном девочке Патти на ее первый, пятилетний, юбилей… И много еще о чем было сказано в ненастный ноябрьский день. И с каждой историей лицо Мэтью оттаивало, а руки все крепче обнимали узкие плечи Пат.– Мы поедем в Ноттингем. Поедем хоть завтра.Пат блаженно улыбнулась, но Мэт резко поднялся и, зажав сигарету в зубах, начал нервно мерять шагами зал, не глядя под ноги, ступая прямо по разбросанным листам с нотами и текстами, написанными его высоким, каким-то готическим почерком.– Видишь ли, пока я не пойму себя, я не смогу работать дальше. Мне надо найти истоки, добраться до изначального… Ребенок – это хорошо, это прорыв, завершение прошлого. Но надо выйти к началу прошлого, – а это история, Англия. Мы слишком долго пользовались и имели в распоряжении только себя самих, только Америку… А англичане, они всегда, скажем так… интересны. Я не говорю о классике, но Хоувард, Флинн, Алек Гиннес, наконец… В них есть то, чего не хватает нам – но что это? Элегантность? Бесстрашие? Мне нужна именно та пленительная гармония и радостная сущность, они могут увлечь нашу огромную страну… Впрочем, все чушь. Собирай вещи, ищи подарки, как вы, европейцы, это любите… Ну и так далее. А теперь – иди ко мне.Но этой поездке не было суждено сбыться: буквально через пару дней, за которые Пат уже успела накупить целые ворохи индейской одежды, коробку пластинок Дилана и пачку экземпляров нового романа Кена Кизи, Мэту предложили гастроли по странам Бенилюкса. Контракт был просто блестящим для музыканта, не выпустившего еще ни одного альбома, и отказаться было бы безумием, тем более что инициатором турне выступил сам «астронавт призрачных миров» Джон Шеппард.Мэтью позвонил ей на студию как раз в то время, когда Пат договаривалась о подмене с Брикси Шерс.– Брикси, всего неделя, одна передача, да и та уже вся выверена. У родителей серебряная свадьба…Брикси, известная своими похождениями даже за пределами студии, лениво подвела ярко-синий глаз.– Ты хочешь сказать, что летишь одна, без своего пирата? Странно, детка. И что за спешка?– Они сначала не хотели, чтобы я приезжала, а потом вдруг передумали… – Но Пат не успела ничего объяснить, потому что зазвонил телефон. – Да, это я… Но почему?.. Месяц? Хорошо, конечно. – Пат положила трубку и чуть прикусила губу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28