– Да.
– Посмотрите в телефонной книге.
– Нет, я имею в виду контакт в смысле духовной связи.
– А, ясно. Когда они умерли?
– Они живы.
– Вы в своем уме?
– Вы же знаете, что я чокнутая, – ответила я. Это было очевидно хотя бы из того, что называла Мэсона «они».
– Вы хотите находиться с кем-нибудь, не встречаясь физически, я так понял?
– Да.
– Можно спросить, зачем вам это нужно?
– Сама толком не знаю.
– Не знаю, чем могу помочь. Вы хотите следить за ними?
– Нет, – ответила я. Это была ложь, и я знала это. Именно этого я хотела. И Ласло не мог мне помочь. Мне стало жутко.
Сидя в баре «Риджент-Беверли-Уилшир» за тем же столиком, как и раньше, я могла слышать и видеть его. Про себя я повторяла анекдот про адвоката. «Мне нужно сердце, не бывшее в употреблении». Эта строчка, вырванная из анекдота, становилась строкой стихотворения. Причем довольно красивой. Достойной Энн Морроу Линдберг. Именно этого я хотела – сердце, не бывшее в употреблении. Может быть, такое сердце есть у него?
Бар превратился для меня в зал ожидания. Он был где-то на улице, в офисе, в ресторане, на пляже, дома, в постели – больной или с женщиной. С женщиной. Такой красивый мужчина должен иметь женщину. Интересно, как она выглядит?
Какой тип женщин ему нравится? Нет, при чем тут тип? Он должен хотеть женщину как таковую. Ему плевать, как она выглядит. Важно, чтобы она подходила ему.
Впервые во мне зародилась специфически сексуальное чувство. Странно, что такое чувство не приходило до сих пор к женщине, такой раскованной в сексе, какой была я. Почему? Трудно сказать. Но, по правде говоря, все происходящее было мне непонятно. Я чувствовала, как напряглось мое тело. Без сомнения, меня посетило чувство паники – паники, которая сопутствует возникновению физического желания.
Я могла представить, как Мэсон Эллиотт спит, лежа на кровати, на рассвете. Он раскинулся, обнаженный, поверх мягкого одеяла. Когда я раздвинула шторы, чтобы впустить первые лучи солнца, его тело осветилось. Казалось, что его кожа засветилась сама по себе.
Я заплатила по счету и вышла из бара. Я не помню, куда я ходила и кого встретила в тот день. Меня как будто посетило озарение. Я верила. Я вступила с ним в контакт. Несколько дней после того мы были вместе. Мы бродили по Беверли-Хиллз. Но двигались не мы, а улицы. Мы не замечали хода времени. Мы уезжали в Венецию и сидели на пляже. Мы были центром мира, и другие люди играли вокруг нас. Мы почти не говорили. Никаких вопросов и ответов. Никакого обмена рассказами о тяжелом детстве или трудностях с родителями. Никакой биографической чепухи. Мы были вместе духовно. И поэтому мы истощали друг друга в постели, на пляже, но все равно нам было нужно больше. Я катала его на своем мотоцикле. Он любил кататься. А я любила его. Все было так просто. Мы полностью понимали друг друга. Мы были счастливы. Но дни счастья были сосчитаны, как страницы книги.
Иногда, когда я больше всего хотела его, он исчезал. Видимо, мне удавалось позвать его, чтобы он пришел ко мне. Я теряла свою силу. Я не могла его найти. Его отсутствие было едва переносимым. Затем оно стало мучительным. У меня раскалывалась голова. Я проводила многие часы в постели, ожидая его. Два или три раза он навещал меня. Это было чудесно. Но я не могла перенести его уход. Мысль о том, что скоро он уйдет, отравляла время, проведенное вдвоем.
У меня не было понятия, где теперь его искать. Он знал, где я, но я не знала, где он живет и куда он отправляется, покидая меня. Пока между нами был заключен бессловесный пакт, не было никаких проверок, вопросов, маленьких ловушек, но больше я так не могла. Я пропиталась ревностью, а это не слишком приятный запах. Нужно было как-то избавиться от него.
После дней, похожих на ночи бессонной пытки, я вспомнила первый совет Ласло на мой вопрос о том, как вступить в контакт. «Посмотрите в телефонной книге», – сказал он. Тогда я не сделала этого. Мне не хватило смелости. Я вступила в контакт другим способом, но теперь и этот способ больше не действовал.
Телефонная книга Беверли-Хиллз содержала несколько Эллиоттов. Они писались по-разному. Были Элиоты с одним «л» и одним «т». Были Эллиоты с двумя «л» и одним «т». Я дрожала от нетерпения. Но тут же я нашла его – в длинном списке имен и адресов, мужчин и женщин и мест их работы, находилось одно имя и адрес, которое имело для меня таинственную силу строчки стихотворения, ожидающей расшифровки. Мэсон Эллиотт и Компаньоны, 409 Норт-Кэмден-Драйв, Беверли-Хиллз.
Хватит мечтать, пора приниматься за дело. Я покидала свое прибежище, слыша, как стучит в висках кровь.
АЛЕКСИС
Я начала с офиса. Целых два дня я наблюдала, как он приходит и уходит с работы, делая вид, что рассматриваю витрины на другой стороне улицы. Затем до меня дошло, что Мэсон оставляет свой автомобиль в переулке с тыльной стороны здания. Наблюдать за ним оттуда оказалось легче. Я даже сумела сфотографировать его через ветровое стекло своей машины. Дома по ночам я рассматривала фотографию. Но этого было мало. Мне нужно сблизиться с ним. И я увеличила фотографию до размеров лица. Теперь мы с ним были наравне.
Следующей своей целью я избрала Алексис, секретаря Мэсона. Однажды после полудня я бродила поблизости, ожидая, когда Мэсон уйдет. Я хотела попасть в офис и осмотреть его, почувствовать атмосферу, побывать там, где он работает, посмотреть на то, на что смотрит он, ощутить его запах. Запах был очень важен для меня. Запахи всегда интересовали меня. Духи, запахи домов, людей, будили во мне самые потаенные воспоминания. Звуки никогда столько не значили для меня. Я старалась не слышать их. А музыка вообще оставалась неведомой областью.
Когда я в первый раз вступила в коридор, ведущий к его офису, я как будто опьянела. Это было старое двухэтажное здание – остатки того, что можно назвать старым Беверли-Хиллз. Честно говоря, не могу сказать, что я ощущала запах Мэсона, пока шла по коридору, но я дышала теми же запахами, что и он, и этого было достаточно – на данный момент. В коридоре стоял слабый запах плесени, старых кирпичей, не особенно романтичный, но напоминающий о прошлом. А для меня он означал будущее.
Я постучалась и вошла в офис Мэсона. В приемной сидела Алексис. Ей было лет двадцать пять – приятная, доброжелательная девушка. Я решила, что она всех – и знаменитых и неизвестных – встречает такой же приветливой улыбкой. Она мне понравилась.
Я сказала, что хочу стать актрисой и ищу себе агента. Я сообщила Алексис, что работала фотомоделью в Новой Англии. На мне был надет парик, а очков не было.
– Мистер Эллиотт не работает с фотомоделями, – вежливо ответила Алексис, – но если вы оставите сведения о себе, я дам ему прочесть.
Я не могла придумать предлог, чтобы дальше задерживаться здесь. Дверь, ведущая в его личный кабинет, была открыта и манила меня войти. Я заметила фотографию какого-то актера, которого не могла узнать, повешенную над аквариумом. Алексис улыбнулась мне, ожидая, когда я уйду. И я ушла. Выбора не было.
Я начала следить за Алексис, когда та покидала офис по вечерам. Я узнала, где она живет, кто был ее приятелем, и где живет он. Я знала, где она покупала себе продукты, одежду, и в какие магазины хотела пойти, но не могла себе позволить. Я знала об Алексис все, за исключением того, что она безнадежно влюблена в Мэсона.
Однажды я ухитрилась столкнуться с ней во время перерыва на ленч в закусочной. Она была одна. В это место собираются на ленч все секретарши в округе. Я сумела сесть напротив нее.
Я сказала ей, что не получила от ее босса никакого ответа. Она объяснила, что мистер Эллиотт хотел бы, чтобы к резюме были приложены фотографии. Но я не могла себе позволить этого.
– А какой он из себя – мистер Эллиотт?
– Очень милый человек. Такой работяга! Совсем не то, что я хотела услышать.
– Полагаю, вы хорошо знаете его, – забросила я наживку.
– Я работаю у него два года.
– Я слышала, он не похож на типичного агента.
– Он очень честный.
– Он женат?
– Зачем вы это спрашиваете? – тон Алексис изменился. Я прикоснулась к больному месту. Аккуратнее!
– Да в общем, ни зачем. Я никогда не могла представить себе женатого агента. Наверно, я несколько наивна.
– Он не женат.
На этом разговор пришлось прекратить.
В следующий раз я встретилась с Алексис действительно случайно. Я покупала книги в «Бук Супе» на бульваре Сансет и по пути домой остановилась перекусить в «Империал-Гарденз», откуда рукой подать до отеля «Бель Аж». В ресторане имелось специальное меню на японском, предлагавшее блюда японской кухни, которых не было в главном меню по-английски. Брайан научил меня разбираться в них. Он был любителем баклажанов, а в «Империал Гарденз» подавали великолепные печеные баклажаны и рубленое мясо со специями. Я ела это блюдо, когда в ресторан вошли Мэсон и Алексис. Слава Богу, Алексис не смотрела по сторонам. Я была без парика и очков, и надеялась, что Алексис не узнает меня – по крайней мере, не на расстоянии. Следующие полтора часа я провела, наблюдая за ними. Они сидели за несколько столиков от моего. Я не слышала ни слова из того, что они говорили, но зрелище зачаровало меня.
Большую часть времени Мэсон, похоже, говорил о делах фирмы. Я представила себе его монолог о клиентах, деньгах, событиях дня. Он пил воду с «суши». Он ел осторожно, медленно, чуть ли не изысканно. В этом человеке чувствовалось природное изящество. Но я открыла многое, наблюдая за Алексис и ее поведением.
Во-первых, она почти ничего не ела. В одиночку выпила бутылку вина. Пока он говорил, она молчала и смотрела на него. Она бросала на него такие взгляды, что обмануться было невозможно. Алексис влюблена в Мэсона. В одном ее взгляде заключалось два. Первый – улыбка обожания, юная и наивная. Второй – зеркальная противоположность, выражение полной безнадежности. В движениях ее рук, в том, как она часто откидывала свои светлые волосы назад, хотя они не закрывали ее лица, сквозило безмолвное отчаяние. Но они не были любовниками. Это была безответная страсть.
Мне стало очевидно, что Алексис безразлична Мэсону, и именно это было причиной двух сторон ее любви. За время еды он ни разу не прикоснулся к ней.
Его улыбки в ее направлении были служебными улыбками – босс, пригласивший секретаршу пообедать с собой, вероятно, после долгого рабочего дня. Больше в них ничего не заключалось. Я вздохнула с облегчением. Алексис была готова разрыдаться. Я испытывала раздвоенность чувств.
Я ревновала. Она находилась на том месте, где хотела оказаться я – рядом с ним. Но все же как я могла ревновать, глядя на нее? Эта девушка страдает. Почему она не скажет ему правду? Ведь она влюблена в него.
Через некоторое время я заметила, что он заскучал. Он накормил ее обедом, поблагодарил, и все. Я отвернулась, когда они выходили – Алексис, чьи глаза были затуманены слезами, не могла ничего разглядеть в пяти метрах от себя. Мэсон смотрел прямо в мою сторону. Если бы он только знал, что в один прекрасный день захочет меня!
В следующий раз я встретилась с Алексис в баре. Я знала, куда она ходит после работы. Она была не одна. Когда я вошла, она ссорилась со своим приятелем, Родни. Я решила, что причиной ссоры, возможно, является Мэсон. В мире слишком много безответной любви. Алексис не хотела спать с Родни, так как все время думала о Мэсоне. Но Родни понимал только то, что она почему-то не хочет его так, как он хочет ее. Я наблюдала за ссорой, которая натолкнула меня на счастливую мысль.
Родни, подонок, ударил Алексис, дал ей пощечину. Мало кто из посетителей бара заметил это. Посреди ссоры Родни ушел, скрипя своим кожаным обмундированием. В один прекрасный день он поплатится!
Вместе с уходом Родни исчезла и толстая маска макияжа на лице Алексис. Румяна, губная помада, даже краска на ресницах – все пропало за пару секунд, стертое невидимой губкой эмоций. Я села в кресло Родни лицом к Алексис, и она поняла, что я видела всю сцену. В наши предыдущие встречи преимущество было на стороне Алексис – она советовала мне, что делать и как все устроить. Теперь же я стала свидетельницей ее унижения. Впервые у меня появилось преимущество.
– Я не знаю, что мне делать, – пожаловалась она.
– Делайте то, что должно, – посоветовала я. Алексис улыбнулась.
– Хотела бы я знать, что именно, – она полезла в свою сумочку за косметикой. – Я ужасно выгляжу.
– Я видела по телевизору фильм. Там один тип говорил: «В жизни каждого человека наступает момент, когда он должен отбросить свои принципы и делать то, что должно».
Не думаю, что она уловила смысл моих слов.
– Мы еще не получили ваши фотографии.
– Я отдала их для пересъемки, – объяснила я.
– Не могу сказать, как я устала от мужчин! Беда в том, что я хочу то, что мне недоступно. И не хочу того, что предлагают. Вы, наверное, и сами видите.
– Я только вижу, что ваш приятель – мерзавец.
– Нет, это я плохая, – Алексис выдавила из себя улыбку.
– У вас хорошая работа, вы работаете на человека, который вам нравится. Полдела сделано, разве нет?
– Полдела? Сестренка, бой только начался.
– Я не понимаю.
– Я влюбилась в своего босса. Глупо, правда? Так избито и банально!
– Но он не любит вас.
– Вы правы. Вдвойне банально.
– Тогда уходите от него.
– Не могу.
– Почему?
– Я люблю его.
– А парня, который вас ударил?
– Это мой приятель, разве вы не понимаете? Он любит меня.
– Тогда порвите с обоими, – посоветовала я.
– Хорошая идея.
– Если он не хочет вас, вам нужно уходить. Покиньте их обоих. Начните жизнь заново.
– Наверно, вы правы, – вздохнула Алексис.
По ее лицу я видела, что семена посеяны. Я сказала ей только то, что она знала сама. Я не хотела, чтобы эта девушка страдала. Мне она нравилась. Но даже безумно романтическая женщина вроде меня должна быть практичной.
И я стала практичной в безумно романтичном смысле. Я стала безрассудной.
ПЕРСТЕНЬ
Я проследила Мэсона до его дома. Сперва я не понимала, что дом в Палисэйдз, где он жил, принадлежал не ему. Он принадлежал его подружке, Барбаре Ковак. Позже я узнала от Алексис, что она владеет ювелирным магазином, и что они живут вместе уже больше года. Мэсон поселился с Барбарой, сменив множество любовниц. Алексис узнала, что он имеет репутацию соблазнителя. Это заинтриговало меня. Я не замечала в нем ничего такого. Может быть, он уже перебесился и утихомирился? Но в конце концов, я вступила в игру, и, возможно, мы уже созрели друг для друга.
Барбара иногда заходила в офис в конце дня, и они вместе возвращались домой. В противном случае Мэсон ехал домой один. Я пыталась представить себе их отношения". Я начала следить по ночам, стала тем, кем никогда не была раньше – соглядатаем. Я всегда думала, что исключительно мужская прерогатива. Но, конечно, люди всегда остаются людьми, вне зависимости от пола. Если действительно существуют люди какого-то типа, то рамки этого типа не ограничиваются принадлежностью к одному полу. Я, например, принадлежала к тому типу людей, которые любят охотиться и совершать открытия, а не пассивно сидеть дома.
Я стала оставлять мотоцикл в двухстах ярдах от дома, а затем просто наблюдала и ждала. Дом стоял в очень приятном месте – кусочек сельской местности вдали от города. Постепенно я становилась смелее. Я нашла потайное укрытие, из которого могла шпионить за ними по всем правилам. Я пряталась в высокой живой изгороди, отделявшей их участок от соседнего дома. Но следить по ночам было трудно. Я впадала в отчаяние.
Иногда я шла на риск. После того, как они возвращались домой, я подходила близко к дому. Нужно, чтобы они оба были дома, иначе тот из них, кто отсутствовал, по приезде мог увидеть меня. Я заглядывала в окна и видела их внутри. Это было мазохистское удовольствие. Но мне ни разу не удалось заглянуть в их спальню. Даже если был включен свет, это мало помогало. Окна спальни Барбары были завешены дурацкими бамбуковыми жалюзи.
Тогда я попробовала другой подход. Я рано ложилась спать и вставала в пять утра. Я брала машину, которая меньше бросалась в глаза, чем мой «Триумф», и ехала в Каньон. Там останавливалась и до рассвета наблюдала за домом. Несколько раз я была вознаграждена, увидев их в кухне, имевшей стеклянную дверь, которую Барбара часто открывала по утрам, готовя завтрак.
Барбара заинтриговала меня. Я хотела знать о ней больше – чтобы больше знать о нем. Надев парик и очки, я вошла как покупательница в ее маленький ювелирный магазин в Санта-Монике. Он назывался «Шкатулка Пандоры». Я открыла шкатулку Пандоры. Ничто не могло остановить моего расчетливого безрассудства.
Барбара подошла ко мне, улыбаясь, надеясь, что я куплю что-нибудь.
– Чем могу помочь?
– Я хочу только посмотреть на ваши чудесные вещицы.
– Спасибо. Что вы ищете? Перстень? Брошку? Ожерелье?
– Что-нибудь, что могло бы вызвать сентиментальные чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34