– Спасибо! – ужаснулась Триша. – Шоколада сейчас не хочется.
Инспектору едва удалось скрыть облегчение.
– Итак, – вернулся к прежней теме сержант, – первая трансляция в воскресенье – прямой эфир, когда было объявлено имя выселяемого. А вторая – прямой репортаж о том, как изгнанник покидает дом.
– Замечательно, – проворчал Колридж. – Прекрасная возможность провести вечер, наблюдая, как незнакомого вам человека неизвестные вам люди выдворяют из дома, в котором вы никогда не были. И к тому же очевидно, что вы больше никогда о нем не услышите. Трудно придумать более захватывающий сценарий!
– Надо втянуться, сэр. Когда втянешься, безумно интересно.
– Понятно, Хупер. Только хотелось бы знать, неужели о такой потрясающей возможности мечтали заложившие краеугольный камень западной культуры древние греки?
– Я же говорю, если не втянуться, невозможно оценить.
– От Гомера до «Любопытного Тома» всего два с половиной тысячелетия. Славный путь, вы согласны?
– Сэр, – не выдержал сержант. – Мы работаем, как минимум, по четырнадцать часов в сутки, чтобы разобраться с этим делом. И вы не имеете абсолютно никакого права постоянно отвлекать нас репликами не по делу.
Возникло неловкое молчание, которое длилось ровно столько времени, сколько потребовалось Колриджу, чтобы развернуть шоколадный батончик. Хупер вспыхнул: он устал, был зол и раздражен. Инспектор и не подозревал, что способен вызывать подобные чувства. И немного расстроился.
– Ну, пошли дальше, – наконец проговорил он.

День четырнадцатый. 7.30 вечера

– Внимание! Информация для «арестантов». С вами говорит Хлоя. Вы меня слышите? Первый человек, который покинет дом… – Хлоя выдержала драматическую паузу и закончила: – Лейла!
Лейла выглядела так, словно ее с размаху ударили крикетной битой по лицу, но нашла в себе силы выполнить освященный временем ритуал и повела себя, как должно в подобных ситуациях.
– Есть! – выкрикнула она и вытянула перед собой руку, словно невероятно обрадовалась. – Теперь я могу вернуться к моей кошке.
– Лейла, у тебя два часа на сборы и прощания, – объявила Хлоя. – Через два часа мы снова вернемся в эфир и поведем репортаж о первом выселении. До скорого!
Лейла оторопела.
Оторопели все.
Даже Воггл под своим одеялом. Он, подобно всем остальным (кроме Дервлы), полагал, что его показывали не чаще других, и, хотя считал, что вел себя как подобает, не рассчитывал на симпатии зрителей. Годы насмешек и презрения со стороны почти всех, кого он встречал, – достаточный повод ожидать, что публика отнесется к нему так же, как те фашисты, которые раздели и без всякой причины избили его в саду.
Но телезрители, наоборот, пожалели. Они поддержали своего маленького гоблина, этого обиженного тролля. Он стал их любимцем. И хотя Воггл понятия не имел, на какую головокружительную высоту взлетела его популярность, он был удивлен и взволнован уже тем, что избежал выселения.
На мгновение он высунул голову из-под одеяла, буркнул: «Вашу мать!», и снова скрылся в своей берлоге.
И тогда завыла от отчаяния Лейла. Именно завыла. Несправедливость случившегося показалась ей неправдоподобной. Слезы катились по щекам, и она в припадке жалости к себе раскачивалась на красном диване взад-вперед. Как? Неужели зрители предпочли ей Воггла? Воггла!
Лейла бросилась в исповедальню излить свою ярость.
– Ублюдки! – закричала она. – Ежу понятно, как вам это удалось! Вы превратили его в жертву! Захотелось позабавиться – а мы для вас прикол? Я – прикол! Вы же прекрасно знаете, что за тип этот Воггл и с чем нам приходилось мириться. Он грязный! Он никому не помогает! От него разит, как от задницы дохлого пса! Здесь все хотели его прогнать, но вы этого не показали! Точно! Иначе ушел бы он, а не я!

День тридцать четвертый. 8.40 вечера

– Если бы она раньше проявляла больше характера, ее бы не назвали кандидатом на исключение, – заметил Хупер. Он явно наслаждался тем, как дергался Колридж, слушая словечки и фразочки Лейлы.
– Но по поводу голосования телезрителей она не угадала, – отозвалась Триша. – «Любопытный Том», естественно, подыграл Вогглу, но все видели, какой он грязнуля. Лейлу все равно бы забаллотировали. Участники подобных шоу воображают, что кому-то есть до них дело. И не понимают, что мы воспринимаем их просто как актеров устроенного ради нашей потехи представления.
Между тем Лейлу на экране буквально прорвало.
– У меня от блошиных укусов останутся шрамы! – вопила она. – Особенно от тех, что рядом с дыркой в заднице! Уже воспаляются!
– Ух ты! – задохнулась Триша.
– Излишняя информация, – прокомментировал Хупер.
– Если я заболею, – бушевала Лейла, – то подам на вас в суд! Клянусь! И последнее: я знаю, Джеральдина Хеннесси, что ты не передашь мои слова в эфир, но я заявляю – ты законченная тварь! Я буду всегда тебя ненавидеть!
– Всегда, – хмыкнул инспектор. – Изрядный срок. Прошло всего три недели. Сомневаюсь, чтобы она уже остыла.
Лейла отправилась в женскую спальню собирать чемодан. К ней примчалась Келли.
– Поверь, мне действительно жаль. Представляю, как тебе тошно.
– Да плевать. Все в порядке… – Но Лейла снова не сдержалась и, рыдая, упала в объятия Келли.
«Келли утешает Лейлу, а Лейла не знает, что Келли голосовала за ее выселение», – произнес за кадром голос диктора Энди.
– Обожают акцентировать внимание на таких подробностях, особенно когда уже все свершилось, – объяснил Хупер. – Самая привлекательная часть представления.
– Крепись, – уговаривала Келли, прижимая Лейлу к груди. – Ты должна быть сильной. Ведь ты сильная женщина.
– Да, я сильная. Сильная духом.
– Вот и славно. Так и надо. Я тебя люблю.
– И я тебя люблю, ты настоящий друг.
Затем Лейла возвратилась в гостиную и со всеми обнялась. Даже с Вогглом, хотя и очень мимолетно. А объятия с Дэвидом длились не меньше минуты.
– Уходящие всегда обнимаются, – заметил сержант. – Притворяются, что все у них друзья.
– А мне кажется, они на самом деле так чувствуют, – возразил Колридж. – В наши дни молодежь живет сиюминутными ощущениями.
– Как вы правы, сэр! – всплеснула руками Триша. – Вот мне двадцать пять. Но я еще не выработала взвешенного мнения и не испытала истинного чувства – ни разу!
Инспектор собрался было возразить, сказать, что к Трише его слова не относятся, но вовремя понял, что она его подкалывает.
– Лейла, у тебя тридцать секунд, чтобы выйти из дома, – раздался в телевизоре голос Хлои.

День четырнадцатый. 9.30 вечера

Как только Лейла покинула дом, она окунулась в поток невыносимо яркого света, который выбелил и ее, и стену у нее за спиной. Огромный лысый охранник в бронежилете взял Лейлу за руку и проводил на платформу разукрашенной цветными фонариками автовышки: платформа взмыла в воздух и перенесла Лейлу через ров навстречу бушующей толпе. «Любопытный Том» гордился тем, что превращал исходы из дома в подобие грандиозных вечеринок. Организаторы привозили людей, запускали фейерверк и расцвечивали небо скрещенными лучами прожекторов. Когда Лейла поднялась высоко над головами орущих людей, в кузове грузовика вживую грянула рок-группа.
Затем последовала короткая поездка в лимузине в специально оборудованную студию и интервью в прямом эфире с Хлоей – полногрудой, косящей под «своего парня» девахой – «лицом» «Любопытного Тома». Это «лицо», в отличие от ведущих других, более консервативных программ, обладало не только смазливой мордочкой. Вдобавок к ней Хлоя имела татуировку змея на животе и дьяволенка на плече, что делало ее облик гораздо более «реальным» и соответствующим вкусам Би-пи-си.
Хлоя встретила Лейлу у дверцы лимузина. Она выглядела ослепительно, по-звездному шикарно: в черных кожаных брюках и черном кожаном лифчике. Лейла тоже была ослепительна, но смотрелась по-хипповому шикарно: в шелковом саронге-варенке и майке. Они обнялись, словно надолго разлученные и вновь обретшие друг друга сестры, хотя до этого не были знакомы и одной из них платили за то, что она разговаривала с другой.
Толпа обезумела. Буквально потеряла рассудок. Фанаты передачи улюлюкали, гоготали, размахивали самодельными плакатами. Хотя для таких страстей не было ни малейшего повода, кроме присутствия телекамер и прочно установившегося стереотипа поведения молодежи перед объективом.
Наконец крики улеглись – по крайней мере настолько, чтобы стало слышно Хлою. Всплески эмоций не прекращались, но ведущая умело пользовалась затишьями, чтобы щедро выражать собственные чувства.
– Bay! – воскликнула она. – Отлично! Потрясающе! Класс! Bay!
Реакция публики была моментальной, и эмоции снова всколыхнулись в полную силу.
Хлоя указала на Лейлу великолепно накачанной рукой:
– Ну что, разве мы не любим эту девчонку? Эту потрясающую леди?
Новый взрыв улюлюканья и воплей продемонстрировал, что публика без ума от Лейлы.
– Ты великолепна! Мы оч-ч-чень тобой гордимся!
Все снова утонуло в шуме овации. Хлоя изо всех сил старалась перекричать толпу или хотя бы показать, что она тут самая заводная и прикольная.
– Ну, как ты себя ощущаешь?
Атмосфера заражала своим настроением, и Лейла широко улыбнулась:
– Супер!
– Отлично!
– Правда, кайфово!
– Класс!
– И одновременно очень вдохновляет!
– Я тебя понимаю!
– Словно бы выросла!
– Так оно и есть. Держись! – Хлоя повернулась к толпе. – Ну, как мы любим эту топ-леди?
Снова подъем эмоций – улюлюканья и крики.
– Скажи, ты очень была потрясена, когда узнала, что тебя выселяют?
– Жизнь – это время года. А времена года меняются. Я в это твердо верю.
– И правильно делаешь, детка!
– Надо сохранять ясность в голове. Мозг, как садовый участок, требует постоянной прополки.
– Потрясающе! А что ты скажешь о готовке Джаза? Классно или как?
– Абсолютно классно!
Завершив глубинный психологический разогрев, Хлоя повернулась к большому экрану и показала Лейле всех, кто голосовал против нее.
Сначала появился Дэвид. Он сидел в исповедальне, смотрел в объектив и выглядел очень красивым и искренним.
– Я голосую против Лейлы, несмотря на то, что считаю ее сильной и весьма одухотворенной. Но команде в целом она почти ничего не дает.
Вся страна замерла и смотрела то на Лейлу, то на экран. Широкая сияющая улыбка не исчезла с ее лица.
– Дэвид – он правда душка. Я его действительно люблю. Но когда встречаются два сильных, духовных, симпатичных, обаятельных существа, у них часто возникает несовместимость в астрале. Но никаких проблем. Он мне нравится. И я уверена, что нравлюсь ему.
– А ты, естественно, проголосовала против Дэвида? – заметила Хлоя.
– Конечно. Что в этом странного? Лишнее подтверждение, что между нами существует связь.
Дервла – вот кто оказался для нее неожиданностью.
– Я голосую против Дэвида и Лейлы, – заявила она мучительно искренне и при этом казалась задумчивой и бесподобно привлекательной. – Лейла милейшее существо: добрая, симпатичная, с тонкой душой. Но мне кажется, что ее достоинства ярче расцветут вне стен этого дома.
Перевод для всех, в том числе и для Лейлы, звучал однозначно: «От нее сплошной геморрой». Следующим шел Гарри.
– Лейла – аппетитная пташка, – заявил он. – По-моему, она не вредная. Но уж слишком воображает, понимаете, что я имею в виду? Задирает нос.
Лейла отважно улыбнулась, словно бы говоря: «Люди часто принимают мою духовность за важничанье».
А потом появилась Келли.
– Это очень, очень трудно, – сказала она. – Но в итоге приходится кого-нибудь выбрать. Я выбираю Лейлу, потому что она считает, что как бы выше меня. Может, так оно и есть, но все равно обидно.
Хлоя наклонилась вперед и, утешая, пожала руку Лейле, одновременно продемонстрировав камерам соблазнительную грудь.
– Ты как?
– В порядке.
– Тогда держись!
Лейла откликнулась на призыв и вскинула голову.
– Они все: и Дэвид, и Газза, и Дервла, и Келли – потрясающие ребята. Беда в том, что требуется кого-то назвать. Людей часто вводит в заблуждение моя сила и одухотворенность. Но ничего, я их люблю – они моя команда.
– Потрясающе! Класс! – Хлоя неожиданно поднялась и пошла в толпу. А Лейла осталась сидеть одна.
– Итак, один «арестант» выбыл! – закричала ведущая. – Еще восемь – и мы узнаем победителя! Кто следующий: Вонючка? Девчонка с силиконовыми грудями? Дэвид, надоевший всем своей игрой на гитаре? Джаз с обалденной фигурой, как у топ-модели? Газза, который вещает от имени футбольного Альбиона? Сердитая Сэл? Нудный Хэмиш? Лысая леди? Или Дервла, наша ох-какая-чувствительная ирландочка? А вы – палачи! Вы можете уничтожить их мечты! Потому что решать вам! Телефонная линия откроется на следующий день после очередного голосования. Звоните! Всем пока!

День тридцать четвертый. 10.20 вечера

Трое полицейских наблюдали, как Лейлу заслонила толпа и она моментально канула в неизвестность.
– Надо обязательно с ней поговорить, – подытожил Колридж – Она долго копила раздражение. Необходимо выяснить об этом побольше.
– Кроме того, она их знает гораздо лучше, чем мы, – подхватил Хупер. – И не исключено, что у нее есть своя версия.
– Версии есть у всех, – горько заметил инспектор. – Кроме нас.
На экране снова возникли оставшиеся в доме «арестанты», которые никак не могли прийти в себя.
– Ну что, охотники и убийцы, – осклабился щербатой улыбкой Воггл, – люди-то встали на сторону жизни и ополчились на смерть, предпочли тьме свет и добро. Сдается мне, что грядет революция.
Дэвид поднялся на ноги.
– В этом я с тобой согласен. И собираюсь поговорить с «Любопытным Томом».

День четырнадцатый. 10.45 вечера

– Черт возьми, я с тобой! – закричала Мун и вместе с Дэвидом ворвалась в исповедальню.
Дэвид дал ясно понять, что пришел к тому же убеждению, что и Лейла, когда ее прорвало в объектив.
– «Любопытный Том», ты нас предал! – объявил он. – Ты знаешь, мы терпели Воггла, сколько могли. И вот теперь увидели плакаты и услышали крики в его защиту. Ты нас выставил натуральным дерьмом!
– Никто вас не предавал, – ответил «Любопытный Том» словами Джеральдины, которая лихорадочно писала ответы и передавала «голосу» – нежной и мягкой женщине по имени Сэм, чьи приятные, успокаивающие интонации были знакомы телезрителям по рекламным роликам жидких моющих средств. – Зрители увидели в Воггле нечто такое, что показалось им привлекательным.
– Они нашли его привлекательным, потому что вы его таким показали! – вспылил Дэвид. – Я профессионал и знаю все ваши трюки. Я сыт по горло! Не хочу, чтобы из меня делали дурака! Я ухожу! Закажите мне такси!
– Я тоже! – подхватила Мун. – И остальные с нами! А в вашей чумной яме пусть сидит один Воггл. Ежу понятно, что вы пудрите людям мозги!

День тридцать четвертый. 10.25 вечера

Хупер остановил пленку.
– Очень примечательно, сэр. Ничего из этого не попало в эфир. Я понятия не имел, что ребята просекли фишки Тюремщицы.
– Просекли? Фишки?
– Я хотел сказать…
– Мне понятно, что вы хотели сказать, сержант. Я не слабоумный. Но неужели вы не понимаете, насколько это отвратительно звучит?
– Нет, сэр, честное слово, не понимаю. Прикажете сдать сержантское удостоверение за некорректные выражения в ходе расследования?

День четырнадцатый. 10.46 вечера

– Уйти сейчас очень глупо. Вы потеряете шанс выиграть полмиллиона фунтов. – Озвучивая «Любопытного Тома», Сэм вложила в каждое слово всю свою способность увещевать.
– Мне все равно, – буркнул Дэвид. – Я же сказал, что раскусил ваши штучки. Вы сделали из нас марионеток заглавного комика Воггла. Лично я здесь для того, чтобы получить возможность продемонстрировать миру, кто я такой. А вы превратили программу в ублюдочное шоу, в экзамен на выживание. Я выхожу из игры.
– И я тоже, на хрен! – присоединилась Мун.
Снова наступила пауза – «Любопытный Том» обдумывал ответ.
– Дайте нам два дня, – раздался наконец воркующе мягкий голос. – Воггл уйдет.
– Два дня! – взвился Дэвид. – Хватит морочить голову! Следующее голосование только через неделю!
– Дайте нам два дня, – повторил «Любопытный Том».

День тридцать четвертый 10.30 вечера

– Потрясающе! – воскликнула Триша. – Джеральдина Хеннесси наверняка все знала про Воггла с самого начала и хранила эти сведения про запас.
– Мерзкая баба! – согласился Хупер. – Она заявила, что ей прислал эти вырезки аноним.
– Будьте любезны, – прервал их инспектор, – объясните, о чем вы говорите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34