— Нет, не можете. — Как отрезал.
— Почему, слушай? Такой девушка должен танцевать!
— Нет, он не должен. Она не должна. Она не танцует! — сказал Леонид твердо и нахмурился.
— Слушай, один танец, да? — кавказец широко улыбнулся, наклонившись к Леньке несколько вызывающе.
Пауза.
Ленька опустил глаза и плотно сжал губы, и я заметил, как побледнело его лицо. Я никогда еще не видел его таким. Он, не спеша, аккуратно вытер руки салфеткой и медленно поднялся из-за стола. Он был выше кавказца на полголовы. С ним, я знал, лучше было не связываться даже взрослому человеку.
— Видимо, Вы меня плохо поняли, — сказал Леонид кавказцу тихо, но жестко. — Эта… девушка не хочет с Вами танцевать. Что Вам не ясно?
Это было уже слишком. Не знаю, что меня подбросило, но тут я встал и громко произнес:
— Да, что Вам неясно? Этот танец я танцую с ним! Ленька в изумлении выкатил на меня глаза, и даже открыл было рот, но я, не дав опомниться ни ему, ни кавказцу, ни себе, быстро вышел из-за стола, с шумом отодвинув стул и, схватил Леньку за руку, увлек его на танц-пол, оставив кавказца в замешательстве.
— Женя, что ты делаешь? — Шептал мне в ухо Ленька. — Мне кажется, на нас и так все смотрят…
— Ерунда! — шептал я ему, смеясь, — положи мне руку на спину и слушай музыку! Вспомни занятие бальными танцами!..
Как раз начиналась новая песня. Я услышал аккорды гитары, и, Боже мой, это была «Бесаме мучо». Голос Фрэнка Синатры, мелодичный звон струн и перестук мексиканских бонгов охватили меня, как нежный огонь, пронизывая насквозь, до самых костей. Музыка понесла и закружила нас в танце, и уже не нужно было ни о чем думать — пусть все течет, как течет! Я положил руку в горячую Ленькину ладонь, другую закинул ему за шею, а он обнял меня за талию, и так мы двигались, легко и энергично, среди других танцующих пар. В нашем танце было нечто необычное — я вел Леньку. Со стороны казалось, что это он исполняет роль кавалера, но именно я задавал и направлял движения-то отступая от него, лишь держась за его руку кончиками пальцев, то прижимаясь к нему все телом; совершал стремительные повороты, откидываясь назад, на мгновение повисая на его сильной, нежной руке, встряхивая летящими по воздуху волосами. Меня охватило какое-то веселое безумие, а я двигался как бы вслепую, увлекая Леньку за собой, а он поддерживал нашу чисто условную связь с землей, не давая музыке унести нас вовсе — далеко-далеко, прочь, как перышки, под самый купол неба, кружа и бросая в черном воздухе. Мое настроение передалось и Леньке — он тоже уже, словно не видел ничего вокруг, его широко открытые глаза сияли, его вдохновенное, разрумянившееся лицо было сосредоточенно-серьезным. Мы в упор смотрели друг на друга, и я слышал его дыхание. Нас двоих словно пронизывал электрический ток, и к этому времени сладостное возбуждение наших здоровых, молодых тел достигло такого градуса, при котором все жидкие субстанции человеческого организма еще немного — и закипают… И это было особенно заметно, когда мы с налета нежно прижимались друг к другу все телом, а Ленька при этом обнимал меня за талию. Тогда внутри у меня все горело, и, если милосердный читатель помнит (извините за такую подробность), на нас с Ленькой не было нижнего белья — мы сняли мокрые плавки в яблоневом саду, и нам нечего было переодеть. Это воздушное ощущение легкости и свободы в движениях придавало особую остроту, и хотя это была двойная игра с огнем, но теперь это нам было совершенно не важно — знаете, бывает такое состояние, когда уже ничего не боишься. Я неожиданно обнаружил, что другие танцующие расступились, и вокруг нас образовалось кольцо, в котором мы одни исполняли наш зачарованный танец с такой страстью. Не помню, как мы смогли его закончить, не знаю, почему мы не вспыхнули и не сгорели дотла. Люди с восхищением смотрели на нас, и когда музыка кончилась — нам аплодировали.
Под общими взглядами мы проскользнули между рядами столиков в наш темный уголок со свечами, под пальмой, где нас уже ждал улыбающийся официант, чтобы мы расплатились. Ленька взял из его рук счет, и стал внимательно его изучать. Он забавно поднимал брови, с удивлением складывая огромные цифры; еще больше удивился, открыв бумажник и отсчитывая деньги. За цветы он заплатил сам. Я тем временем сидел в тени пальмы, стараясь дать остыть своему телу, и постепенно приходя в себя.
— Потрясающе, — услышал я сзади негромкий голос. — Ты был великолепен! — Я стремительно оглянулся и увидел в полумраке за соседним столиком одинокого солидного мужчину с гладко зачесанными назад седыми волосами. Он курил сигарету и внимательно смотрел на меня. Я узнал вчерашнего незнакомца, который разговаривал с нами на бульваре. — Ты был просто прекрасен, как и твой товарищ. К сожалению, вчера я вас недооценил. Вы оба просто шедевр природы. Давно уже не видел такой страсти. И так откровенно! А ты уверен, мальчик, что никто ничего не понял? — он усмехнулся. Я молчал. Он продолжал:
— Я не знаю, кто ты такой, что с легкостью бросаешь на ветер столько денег, да еще беззаботно танцуешь с приятелем — таким же несерьезным мальчишкой, как и ты — у всех на виду. Но все-таки хочу сказать, что в определенном месте, определенные люди за то, чтобы посмотреть на этот танец — только посмотреть! — отдали бы очень и очень приличную сумму, а за… — он помедлил, — участие в таком «танце» с любым из вас — или с обоими — возможно, и обеспечили бы приличное состояние. Но, как ты мне сказал, вас это не интересует, вы же с другом просто гуляете? — он подождал, не отвечу ли я что — нибудь, но я молчал, и он сказал: — Что ж, желаю приятно провести вечер. Поклон твоему другу. — Он помолчал и добавил: — Однако советую быть осторожнее.
Тем временем Ленька уже расплатился с официантом и позвал меня. Я встал, поправляя брюки, взял белый букет подаренных мне Ленькой цветов. Мы вышли на вечернюю улицу, вдыхая ее прохладный воздух. Я первый раз за весь вечер взглянул на часы. Полдесятого. Ленька проследил за моим взглядом и тоже увидел.
— Так, — сказал он задумчиво. — Отец давно дома, гулять он меня утром не отпускал, вчера я был наказан, завтра школа, и от меня пахнет вином. Ну, и будет мне сегодня… — Он вздохнул. — Да ладно, я привычный. Пошли, я тебя провожу до дома, ну, а потом — будь, что будет.
— Нет, Ленька, — сказал я решительно. — Сегодня, позволь, я тебя провожу. Во-первых, у меня время еще терпит, во-вторых… — я весело блеснул на него глазами, — я должен вернуть тебе долг. Пойдем! — Я увлек Леньку за собой, и мы быстро зашагали в сторону его дома. Голова моя кружилась от вина и танца, я был сейчас очень смелым и уже твердо решил, как собираюсь поступить.
Когда мы звонили в дверь, по спине у меня пробежал холодок, словно мне сейчас предстояло сдавать экзамен. Леньке тоже, видно, было не по себе. Мы переглянулись, и я быстро пожал ему руку, словно перед прыжком с обрыва в море.
Нам открыла высокая, нервная женщина с Леньки-ными глазами. Лицо ее было возмущенным.
— Леня! — начала она сразу, как только увидела сына, — Леня, что ты делаешь!..
— Мама! — остановил ее мой друг. — Мама, познакомься. Это Женя Золотев.
Я неловко поклонился.
Лицо ее сразу изменилось, приняв другое выражение. Она пропустила нас, и мы вошли в квартиру. Она улыбнулась, разглядывая меня с букетом цветом.
— Здравствуйте, Женя, — сказала она. — Так вот Вы какой красивый мальчик. Леня много о Вас рассказывал. Вы знаете, он все время про Вас говорит. Но, Леонид, — она обратилась к сыну уже значительно мягче, — о чем же ты думаешь? У вас же завтра школа. — Она посмотрела на меня, потом опять на Леньку, — а вы все гуляете…
— Мама, — стал успокаивать ее Ленька, — мама, у нас все готово… — Он неосторожно приблизился к ней, она подозрительно потянула носом воздух, и снова нахмурилась.
— Да от тебя пахнет! От вас обоих пахнет! И это накануне Первого сентября. Ну, ребята, не знаю, что вы о себе думаете. Это Вы, Женя, его учите? — она горестно посмотрела на меня. — В общем, не знаю, Леонид, иди, разговаривай с отцом! Пусть он тебя воспитывает! — она повернулась и ушла в комнату.
Из комнаты навстречу нам вышел Павел Иванович, Ленькин отец, молодой мужчина, такой же высокий, как Ленька, но плотнее и шире в плечах, и коротко остриженный.
— Ну что, Леонид, все по-прежнему? — устало заговорил он. — Теперь еще и за пьянство взялся. Вчера тебе, видно, было недостаточно. Что, не терпится? — Он увидел меня и осекся.
— Здравствуйте, Павел Иванович! — сказал я, улыбаясь.
— Папа, познакомься, — сказал Ленька, — это мой друг…
— Я лучше тебя знаю, кто это такой, — перебил его Павел Иванович и вздохнул, совсем как Ленька, («все-таки они здорово похожи», — подумал я, и это меня к нему как-то сразу расположило.) — Здравствуй, Женя. Вот, воспитываю своего мальчишку, как умею — и все нет результатов. Теперь еще и ты подключился…
— Нет, Павел Иванович! — я улыбнулся. — Он у Вас замечательный, ответственный. — И как бы между прочим, я добавил: — И мой отец им очень доволен. Говорит, он надежно обеспечивает мою безопасность на улице. Он такой сильный, я с ним ничего не боюсь, как за каменной стеной!
Ленька, слушая это, заулыбался и опустил глаза. При упоминании о моем отце Павел Иванович сразу стал мягче, приветливее, даже чуть-чуть улыбнулся.
— Да, это есть, — сказал он с гордостью. — Уж я его тренирую: он и гимнастику делает, и закаляется… В этом смысле все в порядке. Только вот несерьезный… Приходится воспитывать по-домашнему. — Он вздохнул ну точно, как Ленька.
«Он совсем не злой, — подумал я. — Но он строгий, это видно».
Обстановка была разряжена. Но это было только полдела. И я исполнился решимости.
— Павел Иванович, — твердо сказал я, — у меня есть к Вам мужской разговор насчет нашего с Ленькой воспитания.
— В чем дело, Женя? — Ленькин отец с интересом посмотрел на меня.
— Павел Иванович, не наказывайте его сегодня! — выпалил я. — Это я во всем виноват. Я позвал его в сад играть в бадминтон, а потом я пригласил его в кафе. Ну и там мы немного выпили. Это тоже я его угощал. Я виноват, а не он!! Не надо его наказывать.
Ленька с удивлением уставился на меня и, как мне показалось, с благодарностью. Он явно не ожидал с моей стороны таких решительных действий. Его отец, казалось, тоже был удивлен, и я решил идти до конца.
Я сказал:
— И еще… вчера тоже. Это ведь Ленька меня провожал домой. Просто, когда мы гуляли, к нам на улице пристал… м-м… хулиган, ну и Ленька не захотел, чтобы я один ночью шел домой, и он проводил меня. Вот и все. Это из-за меня вы его вчера наказали, а во всем виноват я. И мне сейчас очень стыдно, — закончил я упавшим голосом и опустил голову.
— Так, Женя, понятно, — сказал Павел Иванович. — Ну и что же мне с тобой делать? Как с моим сыном мне поступать я знаю, а что делать с тобой?
Ленька смотрел то на отца, то на меня с тревогой, ожидая, что я еще скажу. Я помолчал, чувствуя, что краснею до самых ушей, и шепотом сказал:
— Проучить меня надо как следует! За вчерашнее… («Господи, какие глупые слова», — подумал я.) Потом помолчал и добавил: — И за сегодняшнее…
— Как же проучить тебя, юноша? — удивленно спросил Ленькин отец.
Я снова собрался с духом и прошептал:
— Меня нужно выпороть. — Я покосился на Леньку — он смотрел на меня, широко раскрыв глаза. — Да. Мне это нужно для воспитания, добавил я более твердо, хотя и с ноткой неуверенности.
— Выпороть?!! — Спросил Павел Иванович. — Я не ослышался?
— Да, розгами, как его… — Я кивнул в сторону Леньки.
— Понятно. — Павел Иванович кивнул. — Ну, допустим, я считаю, что ты это вполне заслужил, тем более, сам об этом просишь. И я считаю, что такой метод воспитания тебе вполне подходит. — Я почувствовал, что еще больше краснею, а он продолжал: — А что скажет твой отец? Может быть, пусть все-таки он занимается твоим воспитанием? По крайней мере, надо поставить его в известность о твоем желании. Скажем, перенесем это дело на завтра, а?
— Не надо ему ничего говорить! — горячо воскликнул я. — Он не позволит! Он меня до того любит — пылинки с меня сдувает! Если кто-нибудь меня тронет — что Вы, не дай Бог! А Ленька один должен расплачиваться за себя и за меня? Это нечестно!
Я говорил с таким жаром, что Павел Иванович, а за ним и Ленька, слушая меня, расхохотались.
До сих пор не могу понять, откуда у меня взялось столько смелости — может быть, потому, что я был немножко пьян, или еще почему-то… У меня было странное ощущение, как будто все это происходит в каком-то странном сне.
— А ты не боишься? — спросил Ленькин отец испытующе.
Я запнулся на секунду, потом твердо сказал:
— Нет. Я виноват и должен быть наказан, по-настоящему.
Ленькин отец пожал плечами и сказал:
— Ну, идем, если так.
Он взял меня за локоть и провел в комнату.
— Раздевайся! Сейчас будет тебе по-настоящему.
Я вдруг почувствовал, как по спине моей пробежал холодок, и руки задрожали.
— Да-да, — прошептал я, — сейчас.
Ленька неслышно проскользнул в комнату и встал за моей спиной.
Бросив пиджак на стул, я стал торопливо расстегивать пуговицы рубашки, путаясь в них. Руки мои дрожали и не слушались. Сбросив рубашку и обнажившись до пояса, я остановился, все более и более краснея от стыда.
Павел Иванович выжидающе смотрел на меня.
— Что, испугался?
Я мысленно погрозил себе кулаком: «Трус! Наказание легким не бывает! И пусть мне будет стыдно! А как бы вел себя Ленька на моем месте?» — прошептал я себе, быстро расстегивая и снимая брюки, под которыми у меня ничего не было. Мне хотелось, чтобы все произошло как можно быстрее, хотя я точно знал, что не смогу, как Ленька, перенести все в молчании.
Через минуту, скинув с себя совершенно все, я уже стоял босой, полностью обнаженный, на ковре, посередине комнаты. Стараясь выглядеть смелым, я стоял, расправив плечи и опустив руки вдоль тела, как бы по стойке смирно, учащенно дыша от волнения. Лицо и уши у меня горели. Мне, которого никогда не пороли, было, конечно, очень стыдно и, если честно, то и очень страшно. Но Ленька стоял сзади, я чувствовал своей спиной его взгляд, и это мне придавало силы перенести все, что угодно.
— Я готов, — произнес я с дрожью в голосе, хотя старался говорить твердо. — Накажите меня, как следует, как я того заслужил.
— Я понимаю, — сказал Павел Иванович. — Ты хочешь пережить то, что пережил твой друг. Уверяю тебя, это не так уж страшно. Возможно, ты даже останешься благодарен.
Я кивнул.
— Так сколько, считаешь, тебе полагается? — спросил Павел Иванович строго, но едва заметно улыбаясь.
— Мне полагается, — запинаясь, словно на уроке, ответил я — пятьдесят розог за вчерашнее, и пятьдесят за сегодняшнее. Всего сто розог. И не наказывайте Леньку. Я провинился, мне и отвечать. — Я чувствовал, что колени у меня предательски дрожат, хотя я изо всех сил старался показать смелость.
— Отец, не надо так! — воскликнул Ленька, до тех пор молчавший, и обнял меня сзади за плечи. — Ты что, сто розог! Не надо все Женьке, смотри, какой он нежный! Давай нам поровну что ли! Мы же вместе все делали… — он начал быстро расстегивать куртку, но отец остановил его.
— Ты, Леонид, подожди. Тебя я наказывать не буду. Хотя бы из уважения к твоему другу, смотри, как он за тебя просит. А ты, Женя, ложись…
На середину комнату была выдвинута длинная скамья, покрытая белоснежной простыней (это Ленька постелил, не зная, что еще для меня сделать). Я с готовностью лег на нее ничком, вытянувшись по струнке и, сгорая от стыда, послушно лежал, ожидая начала наказания. У меня все похолодело внутри, когда Павел Иванович, не спеша, аккуратно извлек несколько идеально прямых, гладких ивовых прутьев — намного длиннее и внушительнее, чем я себе представлял! — и подошел к скамье. Я почувствовал, как напряглось мое тело… Ленькин отец грозно взмахнул розгой в воздухе, пробуя ее на гибкость. Розга свистнула, и я затрепетал от страха… Он снова размахнулся, уже по-настоящему. Розга засвистела в воздухе и звонко хлестнула по голому телу — ниже спины, по мягкому месту. Меня словно обожгло, я дернулся и застонал.
— Как же можно, проговорил Ленькин отец, — как же можно так непорядочно относиться к родителям! Как же можно, — повторял он, снова взмахивая розгой, стегая меня второй, третий раз, тщательно отсчитывая удары, — быть таким легкомысленным… таким безответственным! — Не знаю, так ли сильно порол он меня, как Леньку, думаю, вряд ли, конечно нет, но о том, чтобы терпеть молча, не могло быть и речи, это бы я точно не смог. Я стонал от боли, но смирно лежал, вытянувшись на скамье, не смея пошевелиться, решив получить наказание сполна — за себя и за Леньку. Я чувствовал, что он стоит рядом и смотрит на меня, и это меня согревало и придавало силы. А розга опять свистела и опускалась, звучно стегая по моему телу, и я чувствовал, как на нем остаются новые и новые длинные следы, наверное, такие же, как и у Леньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17