Пушпанатан считает, они целовались, сэр. Целовались.– А, целовались. – Краббе взглянул прямо на них. Тунь Чонг сел, по-прежнему тихо шипя это слово. – Вы все здесь в брачном возрасте. Может быть, некоторые давно были б женаты, если б японская оккупация не спутала вашу образовательную карьеру. Лично я не вижу особого преступления в невинном общении девятнадцатилетнего юноши с девушкой. По правде сказать, я не вижу особого преступления в том, что юноша целует девушку. Хотя, по-моему, у малайцев не практикуются поцелуи. Тем не менее они кажутся мне наименее вредным заимствованием у Запада.Он подметил робкие улыбки, тонкие, словно морская пена.– Говоря опять же как частное лицо, я не думаю, будто подобный поступок заслуживает исключения. Даже, – добавил он, – если будет доказано, что подобный поступок имел место. Есть у Пушпанатана свидетели, кроме него самого? Что говорит пансионный бой?– Пансионского боя тоже исключили, – сказал Тунь Чонг, приподнявшись в полу стоячее положение.– Вы хотите сказать, уволили.– Уволили, сэр. Директор велел ему убираться немедленно. – Тунь Чонг сел.– Значит, – заключил Краббе, – против Хамидина лишь показания Пушпанатана. И директор немедленно отослал Хамидина домой, карьера Хамидина погибла. Все это правда?Шипенье потише, подтверждающее шипенье.– С воспитателем Хамидина советовались?Тоненький ясноглазый тамил встал и сказал:– Мистер Крайтон сказал, ничего делать не будет, потому что директор правильно решил, и Хамидина правильно исключили. Поэтому мы вас просим, как классного руководителя, сказать директору, что это неправильно, по отношению к невиновному совершили серьезную несправедливость. – И грациозно, с достоинством сел.– Так. – Краббе всех оглядел. – Представляется вероятным, фактически вполне возможным, что было принято весьма поспешное решение, может быть несправедливое. Всей истории я, конечно, не знаю. Но исключение, безусловно, ужасная вещь. Вы хотите, чтобы я поставил в известность директора о вашем недовольстве его действиями, суровым приговором, решением, вынесенным, по вашему мнению, на недостаточных основаниях?Последовало энергичное шипение, легкий сдержанный прилив, ветряная рябь волнения. Класс смаковал слово «суровый», слово, которого ждал. «Суровый». Оно звучало сурово; это было суровое слово.– Сегодня же утром как можно скорей повидаюсь с директором, – сказал Виктор Краббе. – А сейчас нам предстоит чуть побольше узнать о Промышленной революции.Все послушно обратились к учебникам и тетрадям, слово «суровый» еще чуточку эхом звучало сквозь поскрипывание крышек парт, стук обмакиваемых в чернильницы перьев. Краббе понимал, что зашел чересчур далеко. Кто-нибудь наверняка сообщит сейчас Крайтону или Локу о рассуждениях мистера Краббе насчет «сурового» приговора директора, потом пойдет разговор о лояльности, о непозволительных отступлениях; к Рождеству, возможно, неблагоприятный отзыв, и обязательно новые темы для клубных сплетен. «Слишком уж он азиатов любит. Слишком много толкует про азиатов. Слушайте, жалуется на европейцев, работающих с азиатскими ребятишками. В любом случае, чего ему надо?» Тида'апа. Собственно, Виктор Краббе, пробыв в Федерации всего шесть месяцев, дошел до точки, обычной для ветеранов-экспатриантов, – увидел в белой коже аномалию, а в поведении белого человека полную эксцентричность. В первые дни войны он попал в больничное отделение скорой помощи, временное учреждение, занимавшее крыло огромной лечебницы для душевнобольных. Большинство пациентов страдали общим параличом, но спирохеты, прежде чем полностью поразить мозг, как бы с наслаждением порождали у слабоумных извращенные и бесполезные таланты. Один слюнявый больной, например, мог точно сказать, на какой день недели приходится любая в истории дата, не прибегая при этом к какому-либо разумному способу: подбрасывал монету и получал ответ. Другой правильно складывал ряды сложнейших чисел быстрей любого арифмометра. В третьем незадолго до смерти расцвел редкостный музыкальный талант; он умер, как лебедь. Европейцы вполне смахивали на этих безумцев. Силлогизм представлял собой шанкр, далекие фанфары болезни; отсюда со временем возникал холодильник, водородная бомба, общий паралич душевнобольного. Коммунисты в джунглях придерживались, пусть совсем отдаленно, эллинистической традиции: абстрактное желаемое и диалектическая техника. И все-таки процесс, в котором участвовал Виктор Краббе, был неизбежным процессом. Его пребывание здесь, в коричневой стране, в духоте чужой классной комнаты, предопределено и задано историей. Ибо цель западной модели – покорение времени и пространства. Но из времени и пространства возникают точечные случайности, а из точечных случайностей возникли вселенная. Поэтому правильно, что он сейчас здесь стоит, обучая Восток Промышленной революции Правильно, что эти мальчики будут кричать в мегафоны, проверять бомбовую нагрузку, мерить Шекспира меркой Аристотеля, слышать пятичастный контрапункт и считать его вразумительным.Но правильно также, чтоб он сам полной грудью вдохнул освежающее дыхание Востока, пускай даже пропахшее чесноком, куркумой и сушеной рыбой. Правильно, что, лежа с Рахимой, он как бы призывал солнце окрасить его бледность естественным золотом, чтобы Восток его принял. И если неправильно, то хотя бы простительно, что он больше предан этим ученикам, чем болезненно бледному рыжеволосому слизняку, зевающему в директорском кабинете. У его неблагоразумия более ценные основания, чем простая безответственность.– Но, конечно, сэр, нехорошо, если эти машины оставляли людей без работы, они правильно, сэр, хотели их уничтожить. – Малаец сел, ожидая ответа. У Запада всегда есть ответ.– Вы должны запомнить, – сказал Краббе, – что технологический процесс всегда, теоретически по крайней мере, преследует цель давать людям все больше и больше счастья. – Малаец энергично кивнул. – Человек рождается не для труда. – Кивнули все малайцы. – Он рождается для счастья. – Единственный сикх улыбнулся сквозь редкую бороду. – Человеку нужно свободное время для умственного и чувственного развития. Великий итальянский поэт сказал: «Осмыслите свою природу: вы не приспособлены к животной жизни, а должны стремиться к познанию и добродетели». Но нельзя стремиться к знанию, к добродетели или к чувственным удовольствиям, – которые столь же важны, – не имея свободного времени. Поэтому появились машины, которые берут на себя вместо нас все больше работы, предоставляя нам больше досуга.Мальчик-малаец выглядел озадаченным.– Но, сэр, в кампонгах нет машин, а свободного времени много. Все сидят на солнышке, ничего не делают и счастливы. Я не понимаю, как это машины могут дать свободное время.– Однако, – сказал Краббе, – всем нам, разумеется, хочется больше получить от жизни, чем дает существованье в кампонгах. Вы, Селим, любите пластинки американских эстрадных певцов. Дарьянатан фотограф, ему требуется аппарат. Вы ведь не ожидаете, будто все это свалится с дерева, как кокос. Все вы носите обувь. Ее надо изготовлять, а изготовление – это труд. Чтобы получить нужные вещи, необходимо трудиться. Чем больше нам нужно вещей, тем больше развивается цивилизация, как утверждают. Если можно заставить машины делать для нас эти вещи, что ж, тогда мы получим лучшее от обоих миров. Получим массу удовольствий, питающих нашу душу и тело, и массу свободного времени для наслаждения ими.– Сэр, – сказал Ахмад, малайский мальчик с усами и оспинами, – нам приходится носить обувь только потому, что британцы построили дороги, от которых ногам больно.– Дороги построены не для того, чтобы вашим ногам было больно. Они построены для транспорта, чтобы необходимые вам вещи можно было быстро доставить из дальних городов.– Но, сэр, их можно по железной дороге доставить, – заметил маленький тамил с сияющей улыбкой.– Или на самолете, – добавил Латиф бен Хаджи Аббас.– На самолете дороже, чем по железной дороге.– Неправда. Из Алор-Стар на самолете на тридцать долларов дешевле, чем по железной дороге.Я знаю, потому что спрашивал. – Это был высокий худой китаец по имени Фань Янь Шик.– Хорошо, хорошо! – Краббе задавил спор в зародыше. – Не отвлекайтесь от темы. – Но он понимал, что они никогда не поймут этой темы. И снова чувствовал себя беспомощным. Это Восток. Логику импортировал Запад, причем, в отличие от фильмов и холодильников, у нее был маленький рынок сбыта.Прозвенел звонок. Звонок был ручной, звонил мальчик в соседней классной комнате. Он звонил рано, когда скучал на уроке, или ждал вопроса, на который не знал ответа. В очень редких случаях звонил поздно. Это бывало, когда он мечтал, как станет кинозвездой, или великим малайским певцом, или лидером НООМ. НООМ – Национальная организация объединенной Малайи.

Сегодня он не осмелился продлить утреннюю перемену больше чем на десять минут. Однажды продлил на целых сорок пять. Никто не возражал, кроме директора, оставившего его после уроков. В данный момент он звонил почти вовремя.У Краббе выдалось свободное время, поэтому он направился прямо к кабинету директора. Стукнул в дверь-турникет, и ему велели войти. Старший клерк-малаец что-то говорил об оценках. На письменном столе были разбросаны папки. Быстрые лопасти потолочного вентилятора отражались в немногочисленных голых участках стеклянной крышки, в которую утыкались пухлые локти Бутби.– Вот этих вот оценок дам дадо сделать пять экземпляров.– Ау-у-у-у-у-у! – Бутби весьма энергично зевал. Он обожал зевать. Зевал на званых обедах, на совещаниях, диспутах, состязаниях по ораторскому искусству, на спортивных праздниках. Наверно, зевал и в постели с женой. Зевки его казались почти специальным физическим упражнением, при котором следовало расправить плечи, положить руки на ручки кресла, целиком запрокинуть верхнюю часть корпуса. Когда Краббе впервые увидел его зевающим посреди страстной речи по поводу религиозных праздников, произносившейся чи Джамалуддином на служебном собрании, он подумал, что Бутби собрался запеть.– Ау-у-у-у-у-у! – Мальчики нередко говорили: «Но, сэр, если мы к нему по этому делу пойдем, он нам только зевнет». Теперь Бутби повернулся к Краббе, зевнул и сказал: – Присаживайтесь. – Старший клерк-малаец вернулся назад, в шум сплетен и пишущих машинок.– Тут в кресле, кажется, сборники гимнов. Можно убрать?– Экземпляры новой малайской истории для школ. Купер написал в Куала-Лумпуре. Ау-у-у-у-у-у! В будущем году будете ими пользоваться.– Не знаю еще, хорошо ли. Купер ведь специалист по столярному делу, не так ли? – Краббе взглянул на первую главу. «Наша Малайя – очень древняя страна. Это страна с очень долгой историей. История – это как бы рассказ. Рассказ о нашей стране очень интересный». И быстро закрыл книгу.– Чем могу помочь, Виктор? – У Бутби были редевшие рыжие волосы, рыжие брови. У него был лягушачий распущенный рот, растянутый, вероятно, зевками; нос картошкой, белесые глаза, обрамленные большими очками для чтения.– Я по поводу Хамидина. Мальчики в пятом классе считают, что его не следовало исключать.Говорят, нет реальных свидетельств, а дежурный староста настроен против парня. О несправедливости говорят.– Неужели? А что они знают о несправедливости?– Попросили меня поговорить с вами об этом деле. Я кое-что им сказал. Может быть, у вас тоже есть что сказать.– Да. Можете им передать, пусть занимаются своими делами, черт побери. Нет, – поспешно добавил Бутби, – передайте, я полностью удовлетворен своим справедливым решением.– Кажется, наказание слишком серьезное за небольшой проступок.– Вы называете прелюбодеяние небольшим проступком? Да еще в стенах школы?– По словам Пушпанатана, он целовал девушку. Может, правда, а может быть, нет. Поцелуй в любом случае нельзя назвать прелюбодеянием. Или мне пришлось бы признаться в прелюбодеянии с вашей женой на прошлое Рождество. Под омелой.Бутби в зародыше подавил зевок.– Ну?– Исключение страшная вещь.– Слушайте, – сказал Бутби, – я факты знаю, а вы нет. У них одежда была в беспорядке. Ясно, что должно было произойти. Вы тут не так давно, как я. Кровь у этих чурок горячая. При Джилле произошел совсем пакостный случай. Сам Джилл чуть не вылетел.– Я и не знал, что Хамидин чурок. Я думал, он малаец.– Слушайте, Виктор. Я тут с конца войны. Начал дьявольски славное дело, преподавая в Суитнем-колледже в Пинанге. Ничего не вышло. Они будут вас презирать, если посчитают мягким. Надо действовать быстро. Успокойтесь. – Он зевнул. – Они обо всем позабудут. Так или иначе, от меня передайте: я полностью доволен своим справедливым решением. – Бутби принялся искать папку.– Вы просто поверили Пушпанатану на слово.– Я Пушпанатану верю. Хороший парень. Лучше всех.– Ну, вам известно мнение класса. Известно мое мнение. Наверно, сказать больше нечего. Кроме того, что это, по-моему, распроклятая автократия.Бутби разозлился. Краснота от рыжих волос быстро залила незагорелое лицо.– Обождите, пока проведете в стране несколько лет, черт возьми. Тогда поймете, что надо уметь принимать решения, и принимать быстро. В любом случае, кем вы себя считаете, будь я проклят, чтобы мне указывать способы руководства этим заведением? Через десять лет приходите, тогда и говорите про распроклятую автократию. – Краббе уловил неуклюжий намек на пародию в двух последних сказанных Бутби словах. Он вернул Краббе его же слова со старческой аффектацией, с отвисшей челюстью. Краббе собрался уходить. А когда толкнул вертящуюся дверь, Бутби вслед крикнул: – Да, кстати!– Что?– Где ваш отчет? Его надо сдать двадцать шестого.– Зачем он вам?– Так записано в правилах, которые вами были получены по приезде. Вы дважды в семестр должны мне его подавать. Я в прошлый раз не сказал, потому что вы новенький. Мне надо знать, как мальчики учатся, как успевают.– Вы получите результаты экзаменов.– Я должен знать программу. Должен иметь представление, учат они что-нибудь или нет. Хочу знать отметки за домашнюю и классную работу.– Ну, вам известно, чему я учу. Английской истории и малайской истории.– Да, но хочу знать, что они усвоили.– Но, послушайте. Я не на испытательном сроке. Вы безусловно можете предоставить своим штатным сотрудникам делать дело, которое они лучше знают.– Я не могу доверять штатным чуркам. Должен знать, чем они занимаются.– Тогда мы, наверно, все чурки, да?– Таково правило. Дважды в семестр отчет. Принесите сегодня.Вертящейся дверью не хлопнешь, она просто вертится. Эта дверь злобно вертелась. Краббе пришел в учительскую, пылая гневом. Обнаружил там мистера Раджа и мистера Роупера за взаимным рассказом о горестях. Мистера Раджа сманили с Цейлона готовить малайских учителей. Он был человеком богатой культуры, богатством которой делился со всяким и каждым в ходе долгих, медленных, монотонно катившихся монологов. Он уже проработал два года в школе Мансора, преподавая географию в младших классах. Его предметами были Образование и История Азии. Он бесконечно жаловался в учительской на причиненное ему зло. Мистер Роупер был евразийцем, сыном плантатора-англичанина и тамильской женщины низкого происхождения. Никогда не мог простить англичанам подобного мезальянса, хотя он подарил ему уникальную красоту. Высокий, мускулистый, с золотистой кожей, он горько толковал о несправедливости, совершенной по отношению к нему еще до рождения. Теперь Краббе слышал:– Я просил повышения, а мне не дали. Почему? Потому что не белый, не оранг путе. Говорят, квалификация невысокая, но, можете поверить, не имеют в виду университетскую степень. Вижу я, что у них на уме. Все время думают: не оранг путе. Грязный, его и так можно держать, деньги для оранг путе. Впрочем, ему принадлежала каучуковая плантация и самый лучший в Куала-Ханту автомобиль. А Краббе завидовал в первую очередь необычайной физической красоте, красоте, которая была для ее обладателя позорной печатью. Как трудна жизнь евразийца.Радж забурчал в ответ. Длиннущие слова текли невразумительным звуковым потоком. Тихая оргия горечи продлится до звонка.Краббе сел за свой стол, заваленный книгами без пометок, положил голову на потные руки. Из дальнего угла слышал австралийскую речь Крайтона, рассуждавшего про Шекспира и Бэкона. Крайтон преподавал английский. «Я должен хотеть вернуться домой, – думал Краббе, – как Фенелла. Я должен был жутко устать от здешней неразберихи, обскурантизма, предрассудков насчет цвета кожи, лени, невежества и не желать ничего лучшего холодной каменной деревенской английской школы. Но я люблю эту страну. И хочу ее защитить. Иногда, перед самым рассветом, мне кажется, будто я как бы вмещаю ее в себя, заключаю в себе. Чувствую, что я ей нужен. Абсурд, ибо змеи и скорпионы готовы меня ужалить, пьяный тамил собирается пырнуть ножом, малайский мальчишка когда-нибудь впадет в амок и попробует разорвать меня на куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20