Здесь легко было чувствовать себя почти миллионершей: заработано было достаточно, цены низкие, а сервис на хорошем уровне. До сих пор в умах местного чернокожего населения сохранялось культивируемое веками понятие о превосходстве белой расы, а туризм был солидной статьей дохода, поэтому белому туристу можно было здесь почти все.
Все, если выполнять определенные правила, с которыми старший механик Сэм познакомил ее в первый же день знакомства.
Есть районы, в которые не нужно ходить.
Есть время суток, в которое не нужно гулять за пределами Ватерфронта.
И не нужно вступать в беседы с бомжеватыми чернокожими гражданами, активно предлагающими услуги по продаже золота и камней за бесценок.
Если ты соблюдаешь эти несложные правила, то все с тобой будет в порядке, а нет – пеняй на себя. Запросто вернешься без денег, документов, камеры, избитая или изнасилованная.
Кате, родившейся и выросшей в России, про правила самосохранения долго разъяснять не было нужды, и она не выходила вечерами за пределы Ватерфронта, где и так все было круглосуточно к услугам человека.

4

В последний день втроем с Сэмом и Паолой поехали на Мыс Доброй Надежды, с детства знакомый по урокам географии и приключенческим пиратским историям для старшего школьного возраста.
Паола уверенно вела «порше» по извилистой дороге, успевая как заправский гид поминутно призывать «посмотрите направо», «посмотрите налево».
Ехали через эвкалиптовые рощи, странно выглядящий в этих местах сосновый лесок, по добела выжженной солнцем равнине. Разглядывали прогуливающихся вдоль дороги страусов, позорно ведущих себя бабуинов. Эти обезьяньи семьи сидели посередине шоссе, дразня автомобилистов и категорически отказываясь уступать дорогу.
Один наглый обезьян явно оскорблял проезжающих, усевшись верхом на дорожном знаке, визгливо выкрикивая угрозы и показывая всем безобразный синюшно-красный лысый зад.
И тут старый морской волк поразил Катю до глубины души. Он достал из бардачка обыкновенную, всем знакомую с детства рогатку с горстью фасоли и начал ловко расстреливать обезьян. Те подняли невообразимый шум, протестовали и возмущались, ругались пуще прежнего, но дорогу уступали.
Паола с Катей, сами под стать двум обезьянам, с гиканьем и азартом подбадривали своего вожака. Их стая победила…
Один раз они видели, как из раскрытого багажника припаркованной у обочины машины прямо на глазах у зазевавшегося водителя бабуин вытащил стильный мужской ботинок и, отбежав в сторону, сел, держа башмак лапами.
Поджарый, лохматый водитель, сам сильно смахивающий на бабуина, бежал к обезьяне и широко размахивал руками. Обезьяна бежала быстрее, снова садилась в отдалении и принималась разглядывать, обнюхивать и облизывать трофей. При всем этом оба выкрикивали в адрес друг друга примерно одинаковые ругательства, да и вели себя схоже…
От смеха Катька даже забыла заснять сцену на камеру и очень печалилась, что не сможет никому показать такие уникальные кадры.
Так, с приключениями, и доехали до мыса, края земли, где сходились Индийский и Атлантический океаны и где вот уже несколько веков горел один из самых знаменитых в мире маяков.
На маяке дул сильный, пронизывающий насквозь ветер, бросающий в лицо мелкие соленые брызги, пузырящий и срывающий одежду, до глухоты закладывающий уши.
Катя выдержала минут десять, таращась на глянцевую бирюзовую гладь воды и пытаясь разглядеть все же границу двух океанов. Разумеется, ничего не разглядела, но с мыслью «Я видела это!», знакомой всем на свете туристам, пустилась в обратный путь, снова пропуская через себя бессчетные щербатые каменные ступени.
Потом они спускались к самой воде, бродили вдоль берега, похрустывая сухими, густо пахнущими йодом и гнилью водорослями, выброшенными на берег строптивой водой, и собирали маленькие, с ноготь, ракушки, которые, как уверяли хозяева, водятся только здесь, у мыса, и больше нигде.
Чтобы быть абсолютно уверенной, что это именно те самые ракушки, Катя не подбирала их просто так, а отковыривала ключом от своей питерской квартиры.
И все вокруг нее было так чудесно, ноги приятно омывались нагретой солнцем водой, а ветер щекотно и ласково обдувал кожу…
На следующее утро маленький «боинг» уже нес Катю дальше, в Йоханнесбург. Павлов обещал, что передача документов займет всего несколько минут, а потом ее будут целый день гостеприимно катать по столице, показывая все, что только можно показать гостю.
Почти не соврал.
Очень гостеприимные хозяева за несколько минут приняли у Кати пакет с бумагами и очень гостеприимно попрощались, не предложив даже чашки кофе.
В очередной раз посылая на грешную Павловскую голову всевозможные проклятия, Катерина взяла такси и через несколько минут оказалась в центре города.
В столице было пасмурно, непривычно холодно и совсем неуютно. Прямо на глазах небо затянулось густыми серыми тучами, роняя на тротуар первые крупные капли. Сидя у окна в кафе, Катя наблюдала, как стекают по стеклу щедрые струи воды, и слушала наперебой повторяемую одну и ту же фразу:
– Наконец-то, дождя не было больше двух месяцев…
Они радовались холодному, унылому дождю, испортившему Кате последний день отдыха, как у нее дома, в Питере радуются внезапно случившемуся теплому солнечному дню, вклинившемуся в бесконечную череду мороси, вечно мокрых ног и непросыхающих зонтов.
Дождь шел, стихая и начинаясь вновь, а Катерина сидела и сетовала на свое «цыганское счастье»: всего один день в столице был безнадежно испорчен.
Катька мелко дрожала от холода и сырости, перебегая по улице от магазина к магазину. Куда еще здесь можно пойти, она не знала. Пришлось купить себе теплый мягкий розовый свитер, ботинки и носки, а больше «магазинного настроения» не было. Шоппинг не удался. Катька безразлично и бесцельно глазела на ряды, ломящиеся от продуктов, напитков, кастрюль, постельного белья, рыболовных крючков и удилищ, тряпочек, детских игрушек…
Когда и это осточертело, вернулась в аэропорт, мысленно подгоняя время к вечеру, когда наконец-то можно будет улететь.
В аэропорту время пошло быстрее: пока ела, забирала сумку из камеры хранения, получала деньги в «Tax Free», объявили начало регистрации.

5

Первое, что почувствовала Катя, проснувшись, – абсолютно родной сердцу дух, запах свежего перегара.
Чуть приоткрыв глаза, сквозь щелочки Катя увидела, что сосед тоже проснулся и смотрит на нее. Перегаром тянуло именно от него, такого роскошного и благополучного, обладателя сногсшибательной дорогущей куртки.
Катя видела по «Дискавери» целую передачу про этот запредельный мужской гламур. Производила их одна-единственная фирма, и обычному обывателю название ее мало что говорило – только тонким знатокам и специалистам.
Весь процесс шел вручную, и подделать такую вещь было невозможно, абсолютно не имело смысла. Между прочим, сногсшибательной куртка была в самом прямом смысле слова.
«Да, плохонько же сейчас тебе, бедному немцу. Или кому там еще… Американцу? Голландцу?… Все ж таки пьянка интернациональна, перегар космополитичен, а алкоголизм бродит по Европе, как призрак коммунизма», – лениво и сонно подумала Катя.
Она подняла глаза, переводя взгляд на лицо пьянчуги, и «навела резкость»…
Через мгновение ей остро захотелось вскочить, убежать, спрятаться где-нибудь в самом хвосте, а лучше – в кабине пилота, захлопнув на замок бронированную дверь.
Еще можно было надеть спасательный жилет, обхватить голову руками, пригнуть ее к коленям и по надувному трапу соскользнуть куда-нибудь подальше отсюда. Десятки раз выслушав это в теории, Катя бы справилась…
Рядом с ней сидел Герой ее романа, ее Прекрасный Принц, ее Идеальный Мужчина.
Как в Средние века у рыцарей были Прекрасные Дамы, так и у Кати вот уже пятнадцать лет был свой Мужчина, герой ее грез и мечтаний.
Она не посвящала ему стихов, не совершала подвигов в его честь, но каждый раз, когда жизнь в очередной раз давала трещину, а семейная лодка разбивалась о быт, она извлекала его из потайных уголочков души, сдувала нафталин, и он вырастал рядом надеждой и опорой, терзая безответным вопросом: «А что было бы, если…»
Когда личная жизнь налаживалась, он тихо и безропотно удалялся на задний план, сворачивался клубочком где-то под сердцем и лежал там тихохонько до тех пор, пока Катя снова не начинала в нем нуждаться.
Пару раз Катя мысленно прощалась с ним насовсем, говоря, что дальше все будет хорошо и она теперь справится без него… Он безмолвно удалялся, но не уходил окончательно, лежал себе незаметно, чтобы в трудную минуту снова появиться рядом верным другом и героем.
Если бы кто-нибудь спросил, хочет ли она встретиться с ним наяву, она наверняка отказалась бы с испугом. Свят, свят… Тот молодой человек, которого она когда-то знала, не заинтересовал бы повзрослевшую Катю, а представить его сложившимся мужчиной – с новыми привычками, взглядами, – она даже не пыталась. Новым он был ей безынтересен.
Да и что общего могло быть теперь между ними, когда у каждого, как говорят моряки, зад оброс своими ракушками?…
И вот Он, ее Герой и Рыцарь, сидит пьяный рядом с ней в соседнем кресле – и не спрятаться, не скрыться.
Листья желтые, скажите, что вам снится…
Или как у Дюма: «Десять лет спустя», «Двадцать лет спустя».
Впрочем, двадцать еще не прошло. Но Кате казалось, что она узнала его и снова узнала бы из тысячи. Даже теперь, когда поредела шевелюра, мощно пробилась в висках седина, неумолимо наросли на пузо лишние килограммы излишеств.
Мамочки мои, я же наверно страшна как смертный грех!..
Неумытая, не накрашенная, голова грязная, чуть живая от усталости…
А вдруг у меня во сне рот открылся? Да ведь у меня уже все лицо в морщинах, и под глазами мешки бывают с утра!!!
А я еще иногда всхрапываю во сне и сама от этого просыпаюсь. Вот позор-то, если храпела…
Катя попыталась отвести взгляд от его лица… и не могла. Так, наверно, кролик смотрит на удава в последние мгновения своей жалкой кроличьей жизни.
Сейчас сожрет…
Но Он не сожрал.
Он улыбнулся, еще раз дохнул густым перегаром прямо ей в лицо, спрашивая на не слишком хорошем английском разрешения пройти.
Голос был высокий, тонкий, неподходящий для такого крупного мужчины. Незнакомый голос. Не Его… Хотя рост примерно тот же и комплекция подходящая, если убрать лишние килограммы.
Катьке очень хотелось разглядеть его хотя бы со спины, но он двинулся по проходу назад, а обернуться было страшно. Ведь даже чудом уцелевшие кролики никогда не оглядываются на удавов. А Катя не была уверена, что уцелеет.
Катька хорошо знала Его спину, ведь именно со спины она впервые обратила на Него внимание. В начале первого курса, было еще тепло…
Когда Он попался ей на глаза еще раза три, Катя всерьез заинтересовалась и стала наводить справки. По большому счету, интересоваться там было особенно нечем: не красавец, походка вразвалку, ноги косолапит, угрюмый и необщительный, одет кое-как… Бирюк. Не душа компании.
Почти всегда Он попадался на глаза вместе с товарищем из Его группы, более продвинутым и видным, хоть и мелким. Пат и Паташон. Тарапунька и Штепсель. Рам и Ширам. Хотя нет, Рам и Ширам из другой оперы…
Они учились на одном с Катькой курсе, только на другом факультете. Салажата-первогодки, не нюхавшие пороху. Правда, держались по-взрослому, с достоинством, выгодно отличаясь в Катиных глазах от беспечных сверстников, стрекозлов, не видавших ничего серьезней средней школы.
Кате Он встречался часто, но не так часто, как хотелось бы. Катя примерно знала расписание их лекций, знала, где и когда их встретит непременно. Где будут они стоять, чинно покуривая у входа в аудиторию.
Сама Катька тогда не курила, просто стояла и болтала в компании «своих», придирчиво оглядывая себя со стороны, держала ровно спину и громко смеялась. В компании «своих» не страшно было разглядывать Его. Мол, на тебя я только-то смотрю, так, из любопытства, а веселюсь со «своими»…
Если Он исчезал из поля зрения на неделю-другую, Катя начинала испытывать пустоту и легкий душевный дискомфорт.
Вернувшись с каникул, она в первый же день встретила Его и обрадовалась, как родному. Заулыбалась приветливо, приготовилась заговорить. Но Он лишь мазнул по ней взглядом и прошел по своим делам со своими «своими», не удостоив Катю вниманием.
Зато Его товарищ познакомился с Катей запросто, быстро превратившись из знакомого в приятеля, из приятеля в…

6

На соседнем кресле Катя разглядела темно-красную книжечку, невесть как выпавшую из алкогольных соседских недр.
Паспорт!
Не в силах терпеть, осторожно, прямо на сиденье, Катя перевернула его лицевой стороной и утробно ойкнула: прямо на нее смотрел с обложки знакомый трехглавый орел. Боже!..
Секунду помешкав, – любопытство сгубило кошку, – открыла и по слогам прочитала: Поярков Михаил Кузьмич.
Нет, вы подумайте только – Михаил Кузьмич Поярков! Поярков-Доярков.
Кузькину мать Кате в жизни видеть приходилось неоднократно, иногда даже доводилось ее показывать. Но Кузькиного сына видеть еще пока не случалось… И это был не Он. Не Он! Не Он!.. Не ее Прекрасный Принц! Не ее Надежная Жилетка, а неведомо откуда взявшийся Поярков-Доярков. Кузькин Сын.
Даже неясно, радоваться надо было или печалиться.
– Sorry… – произнес над ухом высоким голосом вернувшийся Поярков.
Слава Богу, Катя успела закрыть паспорт. Сидела как на именинах, словно ни в чем не бывало.
– Да что уж там, проходите… – брякнула по-русски, не раздумывая.
– Ох, я, кажется, паспорт выронил… А вы что, русская?
– Русская, русская… Куда же от нас, от русских, денешься! – Катя старательно делала вид, что ничуть не смущена.
– Э, нет, не скажите, я вот за две недели совсем отвык, даже соскучился.
Речь нетрезвого Пояркова слегка сбоила, будто он ехал по кочкам. Катю снова обдало волной перегара.
За спиной раздались голоса, перезвон и перестук. Пассажирам предлагали напитки и еду.
Катя и Поярков дружно опустили перед собой столики.
Катя взяла стакан сока из грейпфрута, Поярков – порцию джина с тоником. Не дожидаясь коробочки с «продуктовым набором», он одним махом опрокинул в себя живительную жидкость и тут же попросил повторить.
Стюардесса на секунду задумалась, но налила еще. Никаких чувств не отразилось на ее лице. Зато на Катином лице за это мгновение промелькнула целая буря: лететь рядом с пьяным мужиком совершенно не хотелось, а затормозить процесс было невозможно…
Открыв коробочку с завтраком, Катя почувствовала голод и скоренько уплела йогурт, булку с маслом и джемом, фруктовый салат и кексик.
Внимательно наблюдая за жующей Катей, сосед повел рукой в сторону своей коробочки и щедро предложил:
– Хотите?
Его в настоящий момент из еды интересовала лишь порция джина. На этот раз стюардесса тоже не отказала, но размышляла уже дольше и джина налила совсем чуть-чуть, а тоника – до краев.
Поярков, выпив, поморщился. Не понравилось.
– Нет, нет… Спасибо. Вы бы лучше сами закусывали, – поспешно посоветовала Катя.
– А что тут закусывать?… – Поярков покрутил пустой стаканчик, перевернул его вверх дном и поставил на столик. Неудобно изогнулся, пошуршал у себя под ногами и вытащил на свет почти целую бутылку «Гордонса». Открутил крышечку, щедро плеснул в стакан и выпил, не разбавляя.
У Катерины началась тихая паника. Оставшиеся часы обещали быть особенно интересными.
– Куда летим? – осведомился между тем Поярков.
– А что, тут разве все в разные стороны летят? – Катя была не слишком любезна.
– А потом?…
– В Россию. – Откровенничать не хотелось.
– И я с вами! Девушка, а как вас зовут?… – Язык Пояркова заплетался, а голос срывался на неприятный фальцет.
Катя вздохнула. Заводить подобные знакомства было не в ее правилах. А этот тип вообще не вызывал желания общаться.
И как до этого она могла так ошибиться!.. Ее Герой даже через пятнадцать лет не мог стать таким. Там, под сердцем, он вел примерную, трезвую жизнь, являясь по первому зову и готовый на подвиги…
Хотя этот на подвиги тоже вполне готов.
Пьяному – море по колено.

7

В институте все они пили. Точнее, выпивали. По праздникам, по случаю, по поводу, со стипендии.
Пили старую добрую водку – «Пшеничную», «Русскую», «Особую». Пили дешевый портвейн, сухое вино, привозимую грузинами чачу, привозимую болгарами ракию, украинцами горилку.
Иногда втихую сливали спирт в операционной из больших банок толстого стекла, где лежали на подстеленных бинтах катушки шовного материала.
1 2 3 4 5 6 7