Жена должна слушаться мужа. А Речел заботится о себе вместо того, чтобы ждать, когда муж сделает это за нее. Более того, она сама учит мужа, как он должен о себе заботиться.
Генри побрел на кухню. Ему сразу бросились в глаза трубы водопровода и массивная печь с несколькими заслонками. Речел неплохо устроилась! И все это заработано своим трудом – шитьем и стряпней, торговлей и обменом. Генри признал, что жена вызывает в нем не только гнев, но и восхищение.
* * *
Когда Речел заглянула в окно банка, то увидела, что там царят всеобщее уныние и подавленность: Роза сидела за столом, опустив голову и подперев ее ладонями. На ней была одна короткая сорочка, открывавшая руки, плечи и ноги до бедер. Ее тело не потеряло силы и стройности, но утратило прежнюю грацию. Розе стоило больших усилий одеться и стоять с гордой осанкой, встречая дочь.
Речел подошла к двери и смахнула набежавшие слезы. Когда-то Роза была самой волевой и красивой мадам во всем штате. Она научила дочь арифметике, чтобы никто не мог обсчитать ее, научила читать, чтобы никто не мог обмануть. Роза всегда хвалилась, что ее Речел «самая способная девочка на Западе».
Роза сумела выжить и продержаться на плаву дольше, чем кто-либо другой, и успела вырастить дочь – такую же сильную и независимую. Странно, но если раньше Речел чувствовала стыд и гнев при мысли о матери и ее ремесле, то теперь испытывала гордость. Она не могла объяснить, почему.
Речел прислонилась лбом к двери и глубоко вздохнула, пытаясь унять волнение, охватившее ее еще в ту минуту, когда она увидела мать, стоящую посреди улицы в платье цвета слоновой кости, высоко подняв голову, как будто ее покрывали не клочки волос, а роскошная шляпка.
– Вдоль двери промелькнула тень. Речел обернулась. Позади стоял Феникс. Не говоря ни слова, он толкнул дверь и держал ее открытой, пока Речел не вошла. Затем закрыл дверь за ее спиной.
Увидев дочь, Роза встала:
– Речел!
Голос ее был сухой, словно охрипший от крика. Но Речел не могла себе представить, чтобы мать кричала.
– Тебе нужен доктор…
Роза медленно дошла до кровати и села на край.
– Хорошие доктора были в толпе, которая сделала все это… – она улыбнулась. – Если серьезно, меня осматривал один. Таким я не стала бы доверять. Он хотел еще больше обезобразить меня своим скальпелем.
– Но у тебя может быть заражение… Речел указала на рану на руке Розы.
– Об этом я позабочусь сама. Меня беспокоит другое.
– Что же?
– Не возражаешь, если я останусь здесь?
– Нет.
– Я знала, что ты позволишь. Твой муж так посмотрел на меня… Я никогда не видела в мужских глазах столько ненависти.
– Просто ему не нравятся…
– …Шлюхи, – продолжила Роза. – Одни мужчины боятся нас, другие клянут и презирают. Недавно я испытала мужскую ненависть во всей красе.
– Почему они поступили так жестоко? Речел поставила корзину на кровать и начала разглядывать ее содержимое. Она не хотела показать матери, что этот вопрос ее очень волнует.
– Людей учат быть жестокими, Речел. Эта наука – одна из самых необходимых. Мы просто попались под руку озверевшей толпе… – Роза посмотрела на дочь. – Но твой муж совсем не похож на дикого зверя. Ума не приложу, как тебе удалось женить его на себе. Он не из тех, кого легко соблазнить.
– Он не соблазнился. Просто ему нечего делать в ближайшие пять лет… Ложись на кровать, я разотру кожу бальзамом.
– Оставь его нам. Мы с девушками разотрем друг друга.
Речел вспомнила, как семь лет назад Роза бросила ей мешочек с деньгами и сказала, что никогда не примет ее, если она вдруг решит возвратиться. Теперь Роза снова прогоняла ее. Речел не удивилась, но ей почему-то не хотелось уходить сразу. Она подняла крышку кувшина и посмотрела на мать. Роза покачала головой:
– В кого ты такая добрая – не могу понять! Наверное, в меня. Я тоже помогала мужчинам избавиться от проблем. Это можно считать милосердием.
– Ты брала деньги. А милосердие бесплатное… Роза фыркнула:
– Все имеет цену, Речел! Если бы ты в это не верила, то не давала бы объявление о муже. Чем ты ему заплатила – деньгами или своим телом?
Речел не могла пошевелиться, не могла говорить, чувствуя себя одновременно униженной и виноватой. Слова матери глубоко и больно задели ее – в них было слишком много правды.
– Ты так боялась продавать себя, что не поняла, как сама сделала покупку, – продолжала Роза. – И ты, разумеется, не представляешь, что приобрела. Иначе убежала бы от своего англичанина в другую сторону.
Речел стало трудно дышать. Она не могла найти слов, чтобы как-то возразить матери и убедить себя в собственной правоте. Речел глубоко вздохнула, и воздух обжег ей горло и легкие.
– Моего мужа не интересует мое прошлое. Он знает, что берет и что я могу предложить.
– Мужчина, которого ты привезла в город, вовсе не тот человек, за которого ты вышла замуж.
Речел поставила кувшин на ночной столик.
– Тебе сказал Феникс… – пробормотала она.
– Ему ничего не оставалось. Когда я приехала, он сообщил, что твой муж все обо мне знает. А сейчас предупредил, чтобы я скрывала правду. В городе все предупреждены. Я не стану перечить Фениксу. Так что можешь не беспокоиться, я не выдам тебя.
Речел закрыла корзину и решила, что теперь лучше всего уйти. Разговор с матерью заставил ее вспомнить все давние детские страдания: как она наблюдала за другими девочками, которые гуляли, держась за руки матерей, как мать отказывала ей даже в самом скромном внимании, как ей самой хотелось стать матерью и доказать себе, что шлюхи не всегда рождают шлюх. Как вдруг пришло осознание самого важного открытия: ничто не имеет значения – даже ремесло Розы, – если перед тобой раскрыты материнские объятия, а не двери пустой чердачной комнаты.
Она вспомнила, что ее ждет Генри, мужчина, который тронул ее сердце и не позволил задеть свое. Речел не знала, что хуже – пустая комната или бесплодные мечты. Ей очень хотелось поговорить с Розой, и желание это было столь сильным, что удерживало ее, не позволяя уйти сразу. Судьба словно дразнила и искушала Речел, давая еще одну возможность попытаться обрести то, чего она никогда не имела. Но теперь уже поздно. Если у нее и были какие-нибудь надежды, они развеялись, когда Роза отказалась принять ее помощь.
– Я не беспокоюсь, – произнесла Речел. – Я уже давно разучилась называть тебя «мамой». Ведь это вредило бизнесу.
* * *
Речел сказала, что у них нет слуг и что она сама поможет ему разгрузить фургон. Где же она, черт возьми?
Выругавшись, Генри вытащил из фургона еще одну большую корзину, отнес в дом и бросил в груду вещей, растущую на полу кухни. Мысль о том, что он не может обойтись без Речел, раздражала Генри. Ведь во время путешествия он часто давал понять жене, что ему не нужна ее помощь.
Пусть лучше лечит уличную шлюху. Он все сделает сам. Генри вытер лоб рукавом рубашки и снова нырнул в фургон. Ему бросились в глаза две коробки, не похожие на остальные, с красивыми ярлыками. Генри поближе рассмотрел одну. Оказалось, что к ней прикреплен маленький конверт с печатью и с именем, написанным знакомым почерком. Почерком Люка. Генри вскрыл конверт, вынул единственный листок и стал читать:
Генри, это свадебный подарок. Я заметил, что ты привез из Англии только альбом и мелки. Я телеграфировал моему управляющему и велел прислать твои старые рисунки и принадлежности. Остальное куплено в твоем любимом магазине Лондона. Посылка прибыла только вчера, как раз вовремя, чтобы отправить ее вместе с тобой и Речел в свадебное путешествие к новой жизни.
Надеюсь, ты примешь мой подарок и он тебе пригодится. Ты можешь рисовать животных и цветы – и то, и другое можно в изобилии найти в ваших местах. Я не могу указывать, как тебе следует использовать свой талант, но хочу, чтобы ты направил свою жизнь в более приятное русло.
Остаюсь твоим преданным братом.
Люк.
Сгорая от нетерпения, Генри вскрыл одну коробку, затем другую и начал изучать содержимое. Пальцы его задрожали, ладони вспотели, когда он увидел краски всех цветов и оттенков и целый набор кистей. Он нюхал растворители, гладил пальцами холсты, будто хотел убедиться, что все это настоящее. На дне второй коробки, под стопкой своих старых рисунков, Генри нашел небольшой футляр с новой запиской:
Генри, это еще один подарок. И даже не подарок, так все это по праву должно принадлежать тебе, перейдя по наследству от матери. Она всегда – и в здравом рассудке, и в безумии – желала тебе счастья.
Береги это и, когда придет время, определи на законное место. Я прощаюсь с тобой и отправляюсь на Сандвичевы острова, где пробуду до зимы. Думаю, что эта разлука не ослабит узы нашего родства.
Люк.
Генри подержал футляр на ладони, но не стал открывать. Он знал, что там находится, и не хотел снова увидеть то, что напоминало о бесконечных страданиях матери.
Люк полагает, что Генри подарит драгоценности Речел в знак взаимного уважения и любви, – как говорится, на счастье. Но Генри не испытывал подобного состояния даже за бутылкой вина. Его ум был слишком трезв и подвластен только демонам и кошмарам.
Генри смял записку в кулаке и засунул в карман. Затем снова стал разглядывать сокровища, присланные Люком. Только они могли успокоить Генри, скрасить его существование, примирить с Речел и ее несбыточными мечтами.
ГЛАВА 16
Речел казалось, что все происходит во сне и не без ее участия, когда она вошла в свой дом и обнаружила, что лампы не зажжены и темные контуры мебели отчетливо вырисовываются при свете полной луны. Возникло ощущение, что она никогда не покидала долину и никогда не встречала Генри. Она начала бродить по пустым комнатам, чтобы убедиться, что Генри действительно существует и ждет ее, чтобы искушать и мучить.
Войдя на кухню, Речел на что-то наткнулась. Она пригляделась повнимательнее: вокруг в беспорядке валялись коробки, задняя дверь была открыта. Значит, Генри где-то здесь.
Речел еще раз проверила комнаты, но никого не нашла. Вещи Генри были по-прежнему запакованы и свалены кучей в углу комнаты для хозяина. Вещи самой Речел занимали противоположный угол, и она спросила себя, не умышленно ли Генри сложил их в разные места.
Она вошла в свою спальню и уставилась на высокий балдахин кровати – огромной кровати, выбранной с большой тщательностью. На эту кровать возлагались большие надежды – здесь можно зачать и родить ребенка.
Сердце Речел забилось быстрее. Ее охватила паника и одновременно – радостное волнение: на стеганом покрывале с кружевами, последнем подарке Грэйс, Речел увидела коробку со шляпкой, купленной в Шайенне у модистки, а рядом лежала шляпа Генри.
Отступив назад, Речел прислонилась спиной к стене. Да, Генри существует. Он ушел, но оставил условный знак. Больше они не будут спать в разное время и в разных местах. Речел вспомнила их первую и единственную ночь, вспомнила, что потом они использовали свои тела как оружие в борьбе друг против друга. Она спрашивала себя, чем станет эта кровать – полем битвы или местом примирения? Будут ли они по-прежнему следить друг за другом ночью, ожидая какой-нибудь опасности? Речел больше не хотела ни о чем думать. Она убрала с кровати коробку со шляпкой и положила ее в шкаф. Затем зажгла керосиновую лампу на ночном столике и умылась холодной водой над тазом. Ей было жаль тратить время на приготовление ванны.
Оставшись в одном белье, Речел убавила фитиль. Кровать осветило тусклое желтое сияние. Генри все еще не приходил. Она села на кровати и развязала ленту, которой стягивала волосы во время умывания, погладила ладонями свое тело и почувствовала, как теплые волны побежали от груди к животу и бедрам. Это мучительно-приятное ощущение, похожее на боль, она часто испытывала с тех пор, как Генри впервые коснулся ее.
Речел медленно расчесала волосы, откинула их за спину, положила расческу на кровать и сняла лифчик. Она погладила свои груди, затем провела рукой между ног, ощутив проступающую влагу желания. Речел надеялась, что на этот раз все будет по-другому. Ее тело тосковало по Генри, и собственных прикосновений, даже самых чувствительных, было недостаточно.
Она уставилась на луну за окном. Но луна начала расплываться, как будто с нее медленно сползала позолота. На глазах у Речел выступили слезы. Боль, поднимавшаяся изнутри, требовала облегчения, требовала большего, чем Речел могла дать себе сама. Тишину комнаты нарушил сдавленный всхлип. Женщина опустила голову и обхватила себя руками за талию, волосы ее упали на грудь…
Тяжело вздыхая, она пыталась побороть предательскую слабость своего тела. Речел и раньше испытывала физическое влечение, но впервые столь остро нуждалась во взаимности. Где-то рядом послышался шорох и сдержанное дыхание. Подняв голову, она увидела тень мужчины, стоявшего на пороге. В его глазах мерцало голубое пламя. Пламя, которое манило, которое тянулось к ней, дотрагивалось и обжигало. Именно этих прикосновений жаждала Речел, этому соблазну готова была уступить.
Перед ней в круге тусклого света стоял Генри, скорее напоминавший привидение, чем живого человека. Речел коснулась двумя пальцами одной из грудей, другой рукой погладила живот. Она продолжала делать то, что делала одна, давая понять мужу, что хочет его, – Речел не могла сказать об этом вслух.
Генри вышел из полумрака и приблизился к ней. Его рубашка была расстегнута до пояса, открывая волосатую грудь. Речел показалось, что она чувствует запах его тела, что его дыхание касается ее обнаженной кожи…
– Что с вами, Речел? – спросил Генри.
Он стоял возле кровати и с любопытством разглядывал жену. Речел, заметила усмешку на его губах – злую усмешку – и тотчас поняла свою ошибку. Она пыталась соблазнить мужа, проделывая манящие и дразнящие движения, которым научилась от девушек из борделя: Речел не знала, как иначе привлечь мужчину. Но тот способ, который она выбрала, был явно неуместен, когда речь шла о муже и жене.
Генри нахмурился, ожидая ее ответа. Речел не знала, как выйти из затруднительного положения. Ей хотелось найти подходящие слова в свое оправдание или сделать вид, что ее весьма откровенные движения всего лишь невинная шутка. Но Речел плохо умела притворяться.
– Я пыталась вас соблазнить, – она взяла расческу, перебросила волосы через плечо на грудь и начала их расчесывать. – А теперь привожу в порядок волосы.
– Ах, соблазнить? – Генри усмехнулся. – Сейчас самое время напомнить мне о моих обязанностях. Но соблазнять меня не нужно. Все, что вы должны сделать, – это указать время, место и способ.
Его слова показались Речел отвратительными, но она не возразила. Желание сейчас затмевало разум. Ей хотелось только одного – чтобы муж овладел ею и оставался с ней как можно дольше. Речел рассыпала волосы веером на груди.
– Сейчас, Генри… Здесь… Так, как это делают мужчины… когда они любят.
Генри протянул руку и убрал волосы Речел, открыв для обозрения ее грудь. Он провел пальцем по ее соску – сначала вверх и вниз, затем вокруг темного ореола.
– Мне часто приходилось притворяться, Речел. Но боюсь, что не смогу изобразить из себя влюбленного…
Генри стоял совсем близко, его ноги касались края кровати. Он наклонился вперед, продолжая ласкать Речел, все еще напоминая призрак, наполовину освещенный и наполовину стоящий во тьме. Женщина потянулась к нему, положила руки ему на грудь, подняла голову и раскрыла губы.
– Возможно, мы оба научимся притворяться… Слова почти застряли в ее горле. Притворство существовало для женщин, которые продавали за деньги плотские радости, независимо от того, нравилось ли это им самим. И все же Речел готова была униженно принять все, что Генри мог дать ей… в этот миг.
Его губы вдруг впились в ее рот, жадно и яростно. Речел узнала эту ярость. Генри тоже хотел ее и, может быть, ненавидел себя за минутную слабость.
Речел знала, что он испытывал. Она полностью растворилась в его поцелуе, став частью бури, бушевавшей в душе Генри. Его руки касались ее тела, как крылья ветра. Он вбирал ее дыхание и отдавал ей свое. Его пальцы двигались в лихорадочном ритме, пока Речел не почувствовала внутри жар и не услышала громкое биение своего сердца.
Генри оторвал губы – только затем, чтобы найти мочку ее уха или ямку у шеи. Он продолжал ласкать Речел, пока она не почувствовала, что парит в небе. Генри опустил голову, посмотрел на свою руку, которую держал у нее между ног, и скользкими влажными пальцами начал щекотать соски Речел.
Внезапно остановившись, он отступил назад, сорвал с себя рубашку, расстегнул и снял брюки. Он молча стоял перед Речел, и она видела, сколь велико его желание. Его тело отбрасывало огромную тень, как будто Генри окружали грозовые облака, а сам он был эпицентром бури.
Они глядели друг на друга, охваченные страстью. Сейчас этого было достаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30