Об этом дальше, пока про тех, кто «за».
Вопрос: «Почему вы намерены голосовать за Назаренко»; как всегда, можно выбрать больше одного ответа. 40 процентов сторонников считают, что лучше него никто проблемы города решить не может, для тридцати пяти он просто симпатичен как человек. Все привычно. Дальше — сюрпризы. Пятьдесят процентов уверены — лучшего все равно не найти. Считающих так обычно меньше. Так что, главный аргумент — от добра добра не ищут.
— Синдром дракона, — заметил Гречин. — Свой, привычный дракон уже есть, а если от него избавиться, то придет другой, похуже.
— Тоже верно. Теперь о тех, кто не будет голосовать за Батьку. Здесь — феномен. По рассказам бригадиров, именно на этом вопросе: «почему вы никогда не проголосуете за Назаренко» респонденты зависали. Одни быстро предлагали два-три варианта, но большинство или затруднялось с ответом, или указав вариант, начинало раздумывать — какие же еще причины. Не менее чем в шести случаях люди говорили анкетерам: а почему нет ответа: «он просто козел».
Смех, выкрик Тараскина: «ввести в следующую анкету».
— Что же касается предложенных вариантов, то вот: некомпетентность в управлении городом — 50%, криминальное окружение и собственная нечистоплотность (это мы объединили) — 43 процента. Авторитарный стиль управления — 39 процентов, неожиданная цифра, за последние годы твердые руки тотального неприятия уже не вызывают. Отрицательные личные качества: грубость, чванство, скандальные истории — тридцать процентов. Еще тридцать процентов: власти на нас плевать. Почти четверть выбрали ответ: «нынешняя власть не способна на преобразования». Я давно не видал таких революционных порывов.
А дальше — парадокс, обычный для таких опросов. Напомню, тридцать пять процентов собрались или собираются голосовать за Батьку. Но восемьдесят, подчеркиваю, восемьдесят процентов уверены в том, что смена власти изменит жизнь к лучшему. При этом же, шестьдесят пять процентов уверены: все равно победит Батька.
***
Настрой души Олега было обостренно-тревожным. Он шел в логово врага со враждебными намерениями, к тому же если не изменив принципам своей профессии, то став участником многообещающего эксперимента: в его кармане был жучок.
Жучок — отдельная история. Вчерашним вечером, к Олегу в номер заглянул Котелков, в сопровождении незнакомого спеца из охраны кандидата.
— Олег, — сказал Котелков, — тут возникла идея дать тебе дополнительную техническую оснастку. Я навел справки: Батька, когда давал интервью местным журналюгам, любит говорить: это не для печати и дальше монолог на двадцать минут. Такой монолог нам очень пригодится в работе. Сейчас тебе Петр Степанович покажет, как эту штуку активизировать.
То, что новый начальник, с изяществом миновав этико-правовые аспекты, сразу же перешел к техническим, смутило Олега и он, не возражая, прослушал лекцию о том, когда надо, сунув руку даже не в карман, а за пазуху, дернуть за еле ощутимую пимпочку. Он задал только один вопрос, причем тоже технический.
— А если меня просканируют и обнаружат, то где разберутся: в мэрии или увезут куда-нибудь?
Технарь начал что-то объяснять, но Котелков, видимо уже выслушавший подобную лекцию, взял инициативу на себя.
— Тебя раскроют, лишь при одном условии: ты сам расстегнешься и покажешь всем этот микрофон. Аппаратуры, чтобы засечь такую технику, у них просто нет. Иначе бы не посылали.
— Если что, я расколюсь. Мне выборная работа очень нравится, но пока не настолько, чтобы больше часа выдержать допрос второй степени.
— Это тебя не спасет, — уверенно ответил Котелков. — По моим данным Батька пока не знает о нашем существовании. Он даже не представляет, что конкурент способен на такую акцию. Не веришь — сам спроси Батьку, как он относится к нашему клиенту? Так что если ты настроился себя разоблачить, придумай чего-нибудь другое.
Олег вспоминал разговор снова и снова, пытаясь пробудить в себе хоть какой-то оптимизм. В прежней, журналистской жизни ему приходилось работать со скрытым диктофоном, лежащим в кармане; особенно лет восемь назад, когда только-только появились профессиональные диктофончики с мини-кассетами. Именно благодаря такому аппарату он смог записать интервью у начальника Ломоносовского порта: замечательная история о том, как шведский корабль приплыл в гавань без всяких погранично-таможенных формальностей, простоял дня три и отбыл обратно. В Чечне такая машинка, лежащая в кармане, тоже пригодилась пару раз — есть разговоры, настолько серьезные, что перед началом даже не говорят: это не для интервью. Да и вообще, диктофоны людей пугают.
«Тогда хотя бы ради правды, — думал он. — Впрочем, если уж ручку на сердце положить, на самом-то деле, для чего? Гонорар невелик, зато потом твоя статья на почетной доске возле редакционного буфета — все жуют и любуются. Утром, продираешь глаза в семь часов, включаешь обзор по радио: „Еще газета „Смена“ публикует журналистское расследование Олега Гусаренко, посвященное…“ Пяток таких материалов, да еще пяток, да еще десяток, а там уже финал „Золотого пера“, освещенный подиум казино „Конти“ и вот тут уже действительно деньги, а главное слава, слава, слава».
Однако в сегодняшнем мероприятии особой славы не предвиделось и вместо парадного освещенного зала, в голову лезли фадеевские школьные хрестоматии о героизме зацапанных подпольщиков, вроде: «ты умрешь спокойно, Олежка-дролежка». Брр.
Тут будто к зубному — даже если путь километр, все равно, ты его прошел незаметно, будто в такси пролетел. Вот и мэрия.
Еще одна попытка себя успокоить: Олег начал мысленно составлять репортаж о посещении администрации города Ирхайска.
«Классика Великой эпохи — трехэтажный сталинский нео-ампир. Я без особого труда определяю, где квартируется Хозяин: половина окон третьего этажа — с кондиционерами и тонированными стеклами. Тяжелая входная дверь, задающая короткую загадка: тянуть ее или толкать. Между дверьми ящик, на котором когда-то лежали щетки для уличной обуви. Сейчас щеток нет.
В холле — скучно. Гардеробщица, по совместительству продавщица газет, скучает над стопкой из трех местных изданий и четырех столичных журналов (я разглядел один из них: «Коммерсант-власть», майский выпуск). Гардеробщица с интересом смотрит на меня. Еще больше интереса в глазах милиционера на входе и молодого человека в костюме, стоящего рядом.
Показываю удостоверение, объясняю, зачем явился. Неподдельный интерес, нескрываемое замешательство. Им не сообщили о моем визите, Батька сам забыл об интервью? Сейчас все должно выясниться.
Молодой человек в костюмчике, два раза безуспешно набрав телефон, бежит наверх. Милиционер спрашивает меня про «Улицу разбитых фонарей» и «Бандитский Петербург»; правда это все или нет. Объясняю, что работал в агентстве журналистских расследований Константинова (и, правда, два месяца работал). Срочно сочиняю историю про то, как ходил на задания с потайным микрофоном; готовлю легенду на случай провала. ( Про провал — вычеркнуть, жучок в репортаже не нужен).
В углу, под запыленной пальмой дремлют двое крепких жлобов. Кто это? Скорее всего, шофер и охранник, значит, Сам все-таки на месте.
Парень в костюме спускается по лестнице, просто бежит, даже страшно за него немного. Рядом, чуть спокойнее, но тоже быстро спускается невысокий бородатый дядька. Кивает, сообщает, что Юрий Николаевич нас ждет. Идем наверх. Проходим второй этаж, он почти пуст. Август, отпуск, но не до такой же степени. Пора, осторожно выдергиваю… (нет, эту тему вычеркиваем из репортажа.).
Третий этаж. Потертые кожаные кресла, древняя ковровая дорожка, с пальмы все же стерта пыль. Хозяйский сектор. Аэрофлотский металлоискатель (прерываю репортаж, чуток страшно) отключен. В кресле еще один парень, на этот раз в камуфляже. Щиток на рукаве: молнии летящие с неба, надпись — «Перун» Парень смотрит с интересом, рад был бы обыскать, но не велено.
Приемная с длинноногой и не очень красивой девицей. «Посидите, подождите». Верно, это обычай, так как я не успел коснуться кресла, как мой провожатый, скрывшийся за кожаной дверью, опять открыл ее, поманив пальцем. Вхожу.
Кабинет огромен и эеклектичен: на одном пространстве эпоха ундервуда и модема. Хозяин явно не любит свое рабочее место. Не успеваю все рассмотреть: гляжу на Батьку. Он уверенный, рыхлый, вальяжный. Большое, тяжелое лицо. Пьет или пил. Здороваемся. Репортаж окончен, начинается интервью».
— Так ты из Ленинграда? В Сибирь-то как занесло.
Олег ответил что-то вроде о том, что репортажа из Ирхайска в его газете еще не было, а это — явное упущение, которое он и должен исправить. Кто же лучше расскажет про город, чем его хозяин?
— Чего рассказывать? Это у вас криминальная столица. А у нас спокойно. Даже сейчас можно жить нормально, если постараться. Главное, народ здесь доволен. Ведь что надо народу? Погоди, отключи свой магнитофон, я тебе по-простому скажу…
***
— Образ идеального мэра, как нетрудно догадаться, это полный антагонист Назаренко. Как всегда, можно было выбрать больше одного ответа. Пятьдесят процентов уверены: мэр обязан разбираться в проблемах города и решать их. Сорок два процента мечтают о мэре, который поднимет городскую промышленность, снизит безработицу. Еще тридцать процентов хотят, чтобы городская власть избавилась от криминальных связей. Да, еще один ветерок из 91-го года: сорок пять процентов хотят мэра, который прислушивается к мнению людей, управляя городом.
— Партия, дай порулить, — заметила Елкова. — В демократию тут не наигрались.
— Вот-вот. Не наигрались и не порулили толком. Теперь переходим к нашему герою. Его известность — 40,4%. «За» — 6,8, ладно, скажем, семь. Из этих семи, большинству он симпатичен, как настоящий хозяйственник, сумевший поднять производство. Кстати, в районе ЦБК, где традиционно компактно проживают его работники, рейтинг скачет втрое. К сожалению, две трети персонала ЦБК прописаны в рабочем поселке Морозово, а он не входит в городскую черту. Это, конечно, не пакость от мэра, это административное деление. Впрочем, среди поклонников есть и те, кому он просто симпатичен.
Теперь о противниках. Тех кто, «ни при каких обстоятельствах» мало, десять процентов. Зато тех, кто не проголосует «скорее всего» — чуть меньше тридцати, конкретно — двадцать восемь. Почему? Опять, больше одного ответа. То, что он «предприниматель, не поймет простого человека» стоит чуть ли не на последнем месте — десять процентов. Зато, шестьдесят пять процентов отвечают так: почти ничего не знаю. Тридцать процентов ставят в вину молодость И еще двадцать пять, что особенно поразительно, считают, что у Савушкина нет опыта управления. Возможно, эти люди помнят только скандальный конфликт с мэром. Итог: про нашего просто не знают.
Зато за остальных двоих фигурантов опроса, антирейтинг которых не уступает батькиному, народ не хочет голосовать, потому, что напротив, их слишком хорошо знает. И яблочник Фомин, и коммунист Варенец, считаются демагогами, которые десять лет только болтали — так думают сорок и тридцать пять процентов соответственно. Правда, у коммуниста есть и свой обязательный рейтинг — девять процентов (у яблочника — пять). Он обусловлен исключительно партийной дисциплиной. Протестный электорат за коммуниста голосовать не будет. Он вообще ни за кого голосовать не будет и, судя по моему предположению, просто пойдет в этот день погулять.
***
«Уже час паримся. Хотя б чайку предложил, скотина».
— Так вот, я хочу опять про народ. Ты молодой еще, но все равно понимать должен. Раз ты такой журналист, тебя посылают в командировку за Урал, значит, умеешь работать. Образование есть? Ну вот, значит хорошо учился в школе. А папа строгий был?
— Когда как, — уклончиво ответил Олег. Правда, папа ушел из семьи, когда ему было четыре года, но если покопаться в памяти, то может и удастся вспомнить какую-нибудь строгость.
— Видишь. Поэтому ты и человеком стал. В этом вся и основа. Я весь путь прошел, от бригадира до директора. Сейчас — глава городской администрации. И вот что скажу: с людьми надо быть строгим. Это как пацан, сперва на папашу обидится, поплачет, а потом вырастет и поймет — по другому с ним было нельзя. Так и любой человек, поймет обязательно, что с ним надо строго для его же пользы. Знаешь, (отключи магнитофон), людям всегда строгий папа нужен, все равно, в каком возрасте. Думаешь, меня зря за глаза народ «батькой» зовет? Нет, не зря.
Олег, потерявший счет отключения и включениям диктофона, перевел дух. Придется брать быка за рога, переходить к главному вопросу.
— Юрий Николаевич, я узнал, что скоро в городе выборы мэра. Как вы думаете, вам легко удастся сохранить свой пост?
— Да я здесь проблемы не вижу. Чего там, сохранить, не сохранить? Я, вообще, устал немного, да на кого город оставить? Надо будем мне кого-нибудь найти, этак года через три. Нет ведь людей, чтобы могли все сохранить.
— А как ваши соперники, Фомин, Варенец?
— Фомин болтун, за него не проголосуют. За Варенца тоже. У нас ведь как народ рассуждает: раз ты у власти, значит ты и есть нормальный коммунист. А так, чтобы митинги там собирать, пикеты, это уже не коммунист, это демократ какой-то!
— А Савушкин?
— Откуда ты про него узнал? Это же спекулянт, больше никто. Я про него ничего слышать не хочу. Кто его в городе-то знает? Те, кто у него вкалывают, кого он кинет когда-нибудь, да еще в ментовке, в ОБЭПе. (Магнитофон-то отключи). Слышал, он откуда-то каких-то пиарастов привез, чтобы его избрали, но они сами от него (грубый вариант слова «уехали»). Выберут его, как же! Я его вообще мог бы посадить давно, да чего посадить, б.я, просто раздавить, как мандавошку. Таких у нас народ не любит, ну ладно, был бы черный или там еврей. А то, вроде русский, а скачет как пархатый. То какой-то зефир, то кафель. Никак себя найти не может, а если в каждой истории его прихватизаций покопаться… Не, не говори мне про г.вно, ничего знать не хочу и люди не должны знать.
«Вытереть или нет, — думал Олег. Ладно, спасибо только на рубашку попал. Вот интересно, можно ли назвать слюнтяем того, кто брызгается во время разговора? Пора уходить.
— Понятно. Юрий Николаевич, сейчас август, время отдыха. Как вы проводите свой отпуск?
Уйти удалось от обсуждения личности Савушкина, а вот от собеседника — не сразу. Олег узнал, что свободного времени у мэра нет и быть не может. Так же он узнал, что мэр обожает рыбалку — в прошлом году вооот такого хариуса, охоту — приезжай зимой, на медведя, баньку — ну это, вообще, святое, Анталью — там, в отеле «Султан-сарай» меня уже все знают, одна официантка хотела уволиться, со мной в Ирхайск уехать.
Под конец мэр рассказал о целебных свойствах чая, кваса и русской водки, не предложив ни первого, ни второго, ни третьего. Попрощавшись и сунув в карман диктофон, Олег вернулся в приемную.
Кроме унылой блондинки секретарши, его ждал уже знакомый бородач.
— У нас принято, журналистам помогать в работе. Давайте вашу кассету, завтра мы ее вернем с полной расшифровкой.
— Спасибо, сам справлюсь.
— Я же сказал, у нас так ПРИНЯТО.
Борода ненароком приоткрыл дверь в коридор. Вдоль стены стояли двое парней в камуфляже, с изображением поганого божка на рукаве. Олег пожал плечами и вынул кассету.
— В блокнот записывали?
— Зачем, у меня прогрессивная методика. Я надеюсь, вы мой жесткий диск стирать не будете? — Олег показал на голову.
— Нет, — усмехнулся бородач. — Я этим никогда не занимаюсь, — (похоже, сделал акцент на «я»).
На выходе Олег задержался: милиционер оформил ему пропуск. Сзади подошел бородач.
— Можете сегодня к пяти зайти, наш пресс-отдел вернет вам полную расшифровку и кассету. Да, на будущее, на себе лучше не показывать. Примета плохая.
Что— то буркнув насчет плохих и хороших примет, Олег вышел из здания. От сердца отлегло, только вот во рту пересохло. С, кассетой, конечно, неприятно, однако в голову полез дедушка Крылов. «А это ничего, что ты свой длинный нос/ И с глупой головой/ Из горла цел унес?».
На углу стояла бочка с квасом. Не пластиковые стаканы, как в Питере, да и вообще в больших городах, тяжелые стеклянные кружки, которые подмывают в мини-фонтанчике короткой струйкой.
— Большую, пожалуйста.
Пожилая тетя, верно торговавшая квасом еще с хрущевских времен, налила полную, честную кружку. Олег одолел ее одним махом, даже добавки захотелось.
***
— Ну и напоследок, уже утомил, местные СМИ. С ними все просто: Анатолий прав, городские газеты никто не читает: рекордсмен «Вечерний Ирхайск» — четыре процента. Местные каналы также почти не смотрят: ГРТК — 10 процентов, ТНК чуть больше — пятнадцать. Новости на местных каналах тоже почти не котируются. Насчет кабеля Толя прав тоже — кабельный канал смотрят семнадцаь процентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Вопрос: «Почему вы намерены голосовать за Назаренко»; как всегда, можно выбрать больше одного ответа. 40 процентов сторонников считают, что лучше него никто проблемы города решить не может, для тридцати пяти он просто симпатичен как человек. Все привычно. Дальше — сюрпризы. Пятьдесят процентов уверены — лучшего все равно не найти. Считающих так обычно меньше. Так что, главный аргумент — от добра добра не ищут.
— Синдром дракона, — заметил Гречин. — Свой, привычный дракон уже есть, а если от него избавиться, то придет другой, похуже.
— Тоже верно. Теперь о тех, кто не будет голосовать за Батьку. Здесь — феномен. По рассказам бригадиров, именно на этом вопросе: «почему вы никогда не проголосуете за Назаренко» респонденты зависали. Одни быстро предлагали два-три варианта, но большинство или затруднялось с ответом, или указав вариант, начинало раздумывать — какие же еще причины. Не менее чем в шести случаях люди говорили анкетерам: а почему нет ответа: «он просто козел».
Смех, выкрик Тараскина: «ввести в следующую анкету».
— Что же касается предложенных вариантов, то вот: некомпетентность в управлении городом — 50%, криминальное окружение и собственная нечистоплотность (это мы объединили) — 43 процента. Авторитарный стиль управления — 39 процентов, неожиданная цифра, за последние годы твердые руки тотального неприятия уже не вызывают. Отрицательные личные качества: грубость, чванство, скандальные истории — тридцать процентов. Еще тридцать процентов: власти на нас плевать. Почти четверть выбрали ответ: «нынешняя власть не способна на преобразования». Я давно не видал таких революционных порывов.
А дальше — парадокс, обычный для таких опросов. Напомню, тридцать пять процентов собрались или собираются голосовать за Батьку. Но восемьдесят, подчеркиваю, восемьдесят процентов уверены в том, что смена власти изменит жизнь к лучшему. При этом же, шестьдесят пять процентов уверены: все равно победит Батька.
***
Настрой души Олега было обостренно-тревожным. Он шел в логово врага со враждебными намерениями, к тому же если не изменив принципам своей профессии, то став участником многообещающего эксперимента: в его кармане был жучок.
Жучок — отдельная история. Вчерашним вечером, к Олегу в номер заглянул Котелков, в сопровождении незнакомого спеца из охраны кандидата.
— Олег, — сказал Котелков, — тут возникла идея дать тебе дополнительную техническую оснастку. Я навел справки: Батька, когда давал интервью местным журналюгам, любит говорить: это не для печати и дальше монолог на двадцать минут. Такой монолог нам очень пригодится в работе. Сейчас тебе Петр Степанович покажет, как эту штуку активизировать.
То, что новый начальник, с изяществом миновав этико-правовые аспекты, сразу же перешел к техническим, смутило Олега и он, не возражая, прослушал лекцию о том, когда надо, сунув руку даже не в карман, а за пазуху, дернуть за еле ощутимую пимпочку. Он задал только один вопрос, причем тоже технический.
— А если меня просканируют и обнаружат, то где разберутся: в мэрии или увезут куда-нибудь?
Технарь начал что-то объяснять, но Котелков, видимо уже выслушавший подобную лекцию, взял инициативу на себя.
— Тебя раскроют, лишь при одном условии: ты сам расстегнешься и покажешь всем этот микрофон. Аппаратуры, чтобы засечь такую технику, у них просто нет. Иначе бы не посылали.
— Если что, я расколюсь. Мне выборная работа очень нравится, но пока не настолько, чтобы больше часа выдержать допрос второй степени.
— Это тебя не спасет, — уверенно ответил Котелков. — По моим данным Батька пока не знает о нашем существовании. Он даже не представляет, что конкурент способен на такую акцию. Не веришь — сам спроси Батьку, как он относится к нашему клиенту? Так что если ты настроился себя разоблачить, придумай чего-нибудь другое.
Олег вспоминал разговор снова и снова, пытаясь пробудить в себе хоть какой-то оптимизм. В прежней, журналистской жизни ему приходилось работать со скрытым диктофоном, лежащим в кармане; особенно лет восемь назад, когда только-только появились профессиональные диктофончики с мини-кассетами. Именно благодаря такому аппарату он смог записать интервью у начальника Ломоносовского порта: замечательная история о том, как шведский корабль приплыл в гавань без всяких погранично-таможенных формальностей, простоял дня три и отбыл обратно. В Чечне такая машинка, лежащая в кармане, тоже пригодилась пару раз — есть разговоры, настолько серьезные, что перед началом даже не говорят: это не для интервью. Да и вообще, диктофоны людей пугают.
«Тогда хотя бы ради правды, — думал он. — Впрочем, если уж ручку на сердце положить, на самом-то деле, для чего? Гонорар невелик, зато потом твоя статья на почетной доске возле редакционного буфета — все жуют и любуются. Утром, продираешь глаза в семь часов, включаешь обзор по радио: „Еще газета „Смена“ публикует журналистское расследование Олега Гусаренко, посвященное…“ Пяток таких материалов, да еще пяток, да еще десяток, а там уже финал „Золотого пера“, освещенный подиум казино „Конти“ и вот тут уже действительно деньги, а главное слава, слава, слава».
Однако в сегодняшнем мероприятии особой славы не предвиделось и вместо парадного освещенного зала, в голову лезли фадеевские школьные хрестоматии о героизме зацапанных подпольщиков, вроде: «ты умрешь спокойно, Олежка-дролежка». Брр.
Тут будто к зубному — даже если путь километр, все равно, ты его прошел незаметно, будто в такси пролетел. Вот и мэрия.
Еще одна попытка себя успокоить: Олег начал мысленно составлять репортаж о посещении администрации города Ирхайска.
«Классика Великой эпохи — трехэтажный сталинский нео-ампир. Я без особого труда определяю, где квартируется Хозяин: половина окон третьего этажа — с кондиционерами и тонированными стеклами. Тяжелая входная дверь, задающая короткую загадка: тянуть ее или толкать. Между дверьми ящик, на котором когда-то лежали щетки для уличной обуви. Сейчас щеток нет.
В холле — скучно. Гардеробщица, по совместительству продавщица газет, скучает над стопкой из трех местных изданий и четырех столичных журналов (я разглядел один из них: «Коммерсант-власть», майский выпуск). Гардеробщица с интересом смотрит на меня. Еще больше интереса в глазах милиционера на входе и молодого человека в костюме, стоящего рядом.
Показываю удостоверение, объясняю, зачем явился. Неподдельный интерес, нескрываемое замешательство. Им не сообщили о моем визите, Батька сам забыл об интервью? Сейчас все должно выясниться.
Молодой человек в костюмчике, два раза безуспешно набрав телефон, бежит наверх. Милиционер спрашивает меня про «Улицу разбитых фонарей» и «Бандитский Петербург»; правда это все или нет. Объясняю, что работал в агентстве журналистских расследований Константинова (и, правда, два месяца работал). Срочно сочиняю историю про то, как ходил на задания с потайным микрофоном; готовлю легенду на случай провала. ( Про провал — вычеркнуть, жучок в репортаже не нужен).
В углу, под запыленной пальмой дремлют двое крепких жлобов. Кто это? Скорее всего, шофер и охранник, значит, Сам все-таки на месте.
Парень в костюме спускается по лестнице, просто бежит, даже страшно за него немного. Рядом, чуть спокойнее, но тоже быстро спускается невысокий бородатый дядька. Кивает, сообщает, что Юрий Николаевич нас ждет. Идем наверх. Проходим второй этаж, он почти пуст. Август, отпуск, но не до такой же степени. Пора, осторожно выдергиваю… (нет, эту тему вычеркиваем из репортажа.).
Третий этаж. Потертые кожаные кресла, древняя ковровая дорожка, с пальмы все же стерта пыль. Хозяйский сектор. Аэрофлотский металлоискатель (прерываю репортаж, чуток страшно) отключен. В кресле еще один парень, на этот раз в камуфляже. Щиток на рукаве: молнии летящие с неба, надпись — «Перун» Парень смотрит с интересом, рад был бы обыскать, но не велено.
Приемная с длинноногой и не очень красивой девицей. «Посидите, подождите». Верно, это обычай, так как я не успел коснуться кресла, как мой провожатый, скрывшийся за кожаной дверью, опять открыл ее, поманив пальцем. Вхожу.
Кабинет огромен и эеклектичен: на одном пространстве эпоха ундервуда и модема. Хозяин явно не любит свое рабочее место. Не успеваю все рассмотреть: гляжу на Батьку. Он уверенный, рыхлый, вальяжный. Большое, тяжелое лицо. Пьет или пил. Здороваемся. Репортаж окончен, начинается интервью».
— Так ты из Ленинграда? В Сибирь-то как занесло.
Олег ответил что-то вроде о том, что репортажа из Ирхайска в его газете еще не было, а это — явное упущение, которое он и должен исправить. Кто же лучше расскажет про город, чем его хозяин?
— Чего рассказывать? Это у вас криминальная столица. А у нас спокойно. Даже сейчас можно жить нормально, если постараться. Главное, народ здесь доволен. Ведь что надо народу? Погоди, отключи свой магнитофон, я тебе по-простому скажу…
***
— Образ идеального мэра, как нетрудно догадаться, это полный антагонист Назаренко. Как всегда, можно было выбрать больше одного ответа. Пятьдесят процентов уверены: мэр обязан разбираться в проблемах города и решать их. Сорок два процента мечтают о мэре, который поднимет городскую промышленность, снизит безработицу. Еще тридцать процентов хотят, чтобы городская власть избавилась от криминальных связей. Да, еще один ветерок из 91-го года: сорок пять процентов хотят мэра, который прислушивается к мнению людей, управляя городом.
— Партия, дай порулить, — заметила Елкова. — В демократию тут не наигрались.
— Вот-вот. Не наигрались и не порулили толком. Теперь переходим к нашему герою. Его известность — 40,4%. «За» — 6,8, ладно, скажем, семь. Из этих семи, большинству он симпатичен, как настоящий хозяйственник, сумевший поднять производство. Кстати, в районе ЦБК, где традиционно компактно проживают его работники, рейтинг скачет втрое. К сожалению, две трети персонала ЦБК прописаны в рабочем поселке Морозово, а он не входит в городскую черту. Это, конечно, не пакость от мэра, это административное деление. Впрочем, среди поклонников есть и те, кому он просто симпатичен.
Теперь о противниках. Тех кто, «ни при каких обстоятельствах» мало, десять процентов. Зато тех, кто не проголосует «скорее всего» — чуть меньше тридцати, конкретно — двадцать восемь. Почему? Опять, больше одного ответа. То, что он «предприниматель, не поймет простого человека» стоит чуть ли не на последнем месте — десять процентов. Зато, шестьдесят пять процентов отвечают так: почти ничего не знаю. Тридцать процентов ставят в вину молодость И еще двадцать пять, что особенно поразительно, считают, что у Савушкина нет опыта управления. Возможно, эти люди помнят только скандальный конфликт с мэром. Итог: про нашего просто не знают.
Зато за остальных двоих фигурантов опроса, антирейтинг которых не уступает батькиному, народ не хочет голосовать, потому, что напротив, их слишком хорошо знает. И яблочник Фомин, и коммунист Варенец, считаются демагогами, которые десять лет только болтали — так думают сорок и тридцать пять процентов соответственно. Правда, у коммуниста есть и свой обязательный рейтинг — девять процентов (у яблочника — пять). Он обусловлен исключительно партийной дисциплиной. Протестный электорат за коммуниста голосовать не будет. Он вообще ни за кого голосовать не будет и, судя по моему предположению, просто пойдет в этот день погулять.
***
«Уже час паримся. Хотя б чайку предложил, скотина».
— Так вот, я хочу опять про народ. Ты молодой еще, но все равно понимать должен. Раз ты такой журналист, тебя посылают в командировку за Урал, значит, умеешь работать. Образование есть? Ну вот, значит хорошо учился в школе. А папа строгий был?
— Когда как, — уклончиво ответил Олег. Правда, папа ушел из семьи, когда ему было четыре года, но если покопаться в памяти, то может и удастся вспомнить какую-нибудь строгость.
— Видишь. Поэтому ты и человеком стал. В этом вся и основа. Я весь путь прошел, от бригадира до директора. Сейчас — глава городской администрации. И вот что скажу: с людьми надо быть строгим. Это как пацан, сперва на папашу обидится, поплачет, а потом вырастет и поймет — по другому с ним было нельзя. Так и любой человек, поймет обязательно, что с ним надо строго для его же пользы. Знаешь, (отключи магнитофон), людям всегда строгий папа нужен, все равно, в каком возрасте. Думаешь, меня зря за глаза народ «батькой» зовет? Нет, не зря.
Олег, потерявший счет отключения и включениям диктофона, перевел дух. Придется брать быка за рога, переходить к главному вопросу.
— Юрий Николаевич, я узнал, что скоро в городе выборы мэра. Как вы думаете, вам легко удастся сохранить свой пост?
— Да я здесь проблемы не вижу. Чего там, сохранить, не сохранить? Я, вообще, устал немного, да на кого город оставить? Надо будем мне кого-нибудь найти, этак года через три. Нет ведь людей, чтобы могли все сохранить.
— А как ваши соперники, Фомин, Варенец?
— Фомин болтун, за него не проголосуют. За Варенца тоже. У нас ведь как народ рассуждает: раз ты у власти, значит ты и есть нормальный коммунист. А так, чтобы митинги там собирать, пикеты, это уже не коммунист, это демократ какой-то!
— А Савушкин?
— Откуда ты про него узнал? Это же спекулянт, больше никто. Я про него ничего слышать не хочу. Кто его в городе-то знает? Те, кто у него вкалывают, кого он кинет когда-нибудь, да еще в ментовке, в ОБЭПе. (Магнитофон-то отключи). Слышал, он откуда-то каких-то пиарастов привез, чтобы его избрали, но они сами от него (грубый вариант слова «уехали»). Выберут его, как же! Я его вообще мог бы посадить давно, да чего посадить, б.я, просто раздавить, как мандавошку. Таких у нас народ не любит, ну ладно, был бы черный или там еврей. А то, вроде русский, а скачет как пархатый. То какой-то зефир, то кафель. Никак себя найти не может, а если в каждой истории его прихватизаций покопаться… Не, не говори мне про г.вно, ничего знать не хочу и люди не должны знать.
«Вытереть или нет, — думал Олег. Ладно, спасибо только на рубашку попал. Вот интересно, можно ли назвать слюнтяем того, кто брызгается во время разговора? Пора уходить.
— Понятно. Юрий Николаевич, сейчас август, время отдыха. Как вы проводите свой отпуск?
Уйти удалось от обсуждения личности Савушкина, а вот от собеседника — не сразу. Олег узнал, что свободного времени у мэра нет и быть не может. Так же он узнал, что мэр обожает рыбалку — в прошлом году вооот такого хариуса, охоту — приезжай зимой, на медведя, баньку — ну это, вообще, святое, Анталью — там, в отеле «Султан-сарай» меня уже все знают, одна официантка хотела уволиться, со мной в Ирхайск уехать.
Под конец мэр рассказал о целебных свойствах чая, кваса и русской водки, не предложив ни первого, ни второго, ни третьего. Попрощавшись и сунув в карман диктофон, Олег вернулся в приемную.
Кроме унылой блондинки секретарши, его ждал уже знакомый бородач.
— У нас принято, журналистам помогать в работе. Давайте вашу кассету, завтра мы ее вернем с полной расшифровкой.
— Спасибо, сам справлюсь.
— Я же сказал, у нас так ПРИНЯТО.
Борода ненароком приоткрыл дверь в коридор. Вдоль стены стояли двое парней в камуфляже, с изображением поганого божка на рукаве. Олег пожал плечами и вынул кассету.
— В блокнот записывали?
— Зачем, у меня прогрессивная методика. Я надеюсь, вы мой жесткий диск стирать не будете? — Олег показал на голову.
— Нет, — усмехнулся бородач. — Я этим никогда не занимаюсь, — (похоже, сделал акцент на «я»).
На выходе Олег задержался: милиционер оформил ему пропуск. Сзади подошел бородач.
— Можете сегодня к пяти зайти, наш пресс-отдел вернет вам полную расшифровку и кассету. Да, на будущее, на себе лучше не показывать. Примета плохая.
Что— то буркнув насчет плохих и хороших примет, Олег вышел из здания. От сердца отлегло, только вот во рту пересохло. С, кассетой, конечно, неприятно, однако в голову полез дедушка Крылов. «А это ничего, что ты свой длинный нос/ И с глупой головой/ Из горла цел унес?».
На углу стояла бочка с квасом. Не пластиковые стаканы, как в Питере, да и вообще в больших городах, тяжелые стеклянные кружки, которые подмывают в мини-фонтанчике короткой струйкой.
— Большую, пожалуйста.
Пожилая тетя, верно торговавшая квасом еще с хрущевских времен, налила полную, честную кружку. Олег одолел ее одним махом, даже добавки захотелось.
***
— Ну и напоследок, уже утомил, местные СМИ. С ними все просто: Анатолий прав, городские газеты никто не читает: рекордсмен «Вечерний Ирхайск» — четыре процента. Местные каналы также почти не смотрят: ГРТК — 10 процентов, ТНК чуть больше — пятнадцать. Новости на местных каналах тоже почти не котируются. Насчет кабеля Толя прав тоже — кабельный канал смотрят семнадцаь процентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31