В погребе нет маленького песика, который ждет, чтобы его освободили, а в комнате на чердаке нет шалопаев-мальчишек, ожидающих, чтобы их выпустили оттуда.
Да нет, конечно же, в забрызганной взбитыми сливками комнате на чердаке сидят двое мальчиков и ждут! Там сидят хорошенько запертые Расмус и Понтус и ждут так, что готовы выпрыгнуть из собственной шкуры, они ждут и, глядя на часы, гадают: «Когда?»
И они не единственные, кто не спит сегодня ночью в этой старой заброшенной усадьбе. Бодрствующий домовой может и не заметить, как что-то шевелится среди теней. Повсюду на страже стоят словно набравшие в рот воды мужчины - один у окна на старом скотном дворе, а один в погребе, где больше нет песика, который лает. Повсюду, во всех темных закоулках стоят молчаливые мужчины, смотрят на часы и гадают: «Когда?»
С каждым тиканьем часов приближается развязка самого ужасного криминального случая во всей истории Вестанвика, это чувствуется, и известно, что она произойдет, только неизвестно - когда.
Жутко сидеть взаперти в комнате на чердаке и ждать двух разъяренных похитителей серебра, даже если совсем рядом с тобой спрятаны в шкафу твой папа и старший полицейский. Жутко сидеть там и видеть, как ночной мрак сгущается за окном, видеть, как углубляются тени в самой комнате, так что в конце концов не различаешь уже ничего, кроме открытого очага, белеющего в темноте, жутко слышать ужасающее тиканье часов, жутко знать, что, быть может, именно сейчас, именно в эту минуту, когда часы произносят «Тик», антиквар по прозвищу «Акула» нажимает ногой на педаль, дает газ, катит обратно в Вестанвик, и что именно сейчас они поднимаются по лестнице на чердак, злые, как пауки… ой, ой!
- Понтус, ты ничего не слышал? - испуганно прошептал Расмус.
Нет, Понтус слышал только, как старший полицейский шепчет что-то за полуоткрытой дверцей шкафа, больше ничего.
- Начинаю думать, что я - как Эрнст, - сказал Расмус. - У меня слабые нервы, и я на самом деле думаю, что здесь просто жутко!
И все-таки он сам предложил сидеть здесь. Это было, когда дядя старший полицейский начал говорить о том, как тяжело будет «связать этих воров с этим преступлением».
Бедный СП, он рвал на себе волосы, когда до него наконец дошло то, что пытался рассказать Расмус.
- Вы вдвоем были у фон Ренкенов в четверг ночью - ты не бредишь? Вы оба спрятали серебро в погребе у Понтуса? Боже ты мой! Я ведь буду вынужден арестовать вас!
И тогда он объяснил им, что означает «связать кого-то с совершенным преступлением». Как выяснилось из рассказа Расмуса, Альфредо и Эрнст бежали с мешком металлолома, а за это арестовывать нельзя. И они не оставили на месте преступления никаких отпечатков пальцев и других разоблачительных улик. Если теперь на них объявят розыск и их схватят, то они ото всего отопрутся, и кто тогда докажет, что именно они похитили серебро? Во всяком случае, не Расмус и Понтус, которые сами держат у себя краденое.
- Понимаешь, Расмус, тут ничем не поможешь, даже если я и твой папа знаем , что разбойничья история, которую ты нам рассказал, правда. Это ведь нужно еще доказать, - сказал СП. - Разумеется, мы их допросим, если удастся их схватить, но если они не признаются, то нам ничего не останется, как только выпустить их на свободу.
- Выпустить их на свободу! А потом они явятся и убьют Глупыша - нет уж, спасибо!
Расмусу пришлось снова шевелить мозгами.
- Да, но если они вернутся обратно и захотят выжать из нас, где мы спрятали серебро, и вы сами услышите это, тогда они «связаны с преступлением»?
- Да, железно, - подтвердил СП. - Потом они ничего отрицать не смогут.
Поэтому они и сидели теперь в комнате на чердаке, а папа и СП залегли в шкафу, поэтому-то все темные закоулки были битком набиты полицейскими, а вся Энгстуга затаила дыхание в жутком ожидании.
Да, Расмус думал, что там, где они сидят, жутко! Подумать только - он, и Понтус, и Глупыш дали ход величайшему расследованию в истории Вестанвикской полиции, когда несколько часов тому назад ворвались в полицейский участок. Хотя сначала невозможно было заставить папу выслушать, что они говорят, - он занимался только Глупышом. Но как только до него наконец дошел смысл слов, которые выкрикивал Расмус, тут такая заварилась каша! Ой, подняли шум на весь полицейский корпус! Каждый, самый мелкий сверхштатный полицейский бежал, запыхавшись, в участок, а папа и СП рванули в Тиволи и схватили Берту… это произошло, верно, не позднее чем через десять минут после того, как Альфредо проглотил свою последнюю шпагу и смылся в автомобиле «доброго дядяшки» вместе с Эрнстом. Берта успела лишь снять с себя шелковое платье и только начала упаковывать свое барахло в фургоне, как была арестована. Бедная Берта, которая собиралась прийти и выпустить их завтра утром! Теперь ей помешали, теперь она сама сидела взаперти в камере полицейского участка, и туда уж точно никто не пришел и ее не выпустил. Расмус взглянул на часы. Светящиеся стрелки так медленно перемещались от одной минуты к другой, когда он смотрел на них. Но теперь было больше двенадцати… Неужели Альфредо и вправду еще не наложил лапы на мамину старую металлическую ступку?
- Елки-палки, какими они будут злющими, - содрогаясь, сказал он. - Я думаю, мы услышим, как они скрежещут зубами, поднимаясь по лестнице.
Понтус нервно хихикнул:
- Да, но скоро они кончат скрежетать, по крайней мере по поводу того, что касается нас. А потом они могут сидеть в кутузке и скрежетать зубами еще несколько лет.
- Да, и винить самих себя, - сказал Расмус. - Ты ведь слышал, как я заявил Альфредо, что беру обратно все свои обещания?
Понтус кивнул в темноте:
- Да, это так. Считая, что висячий замок надежней всего, он во второй раз срубил сук, на котором сидел.
- Думаю, что даже воры должны держать слово, - сказал Расмус. - Они обещали вернуть Глупыша сегодня вечером, так что пусть винят самих себя.
Он зевнул, несмотря на напряженность момента. Утомительно гоняться за ворами по ночам, никогда не выспишься как следует!
Понтус тоже зевнул. Долгое время молча сидели они на полу, спиной к спине, и только ждали. Расмус думал: «Неужели папа и СП тоже хотят спать?» Он слышал, как они шептались в шкафу, и пытался понять, что они говорят. Но слова звучали как один сплошной шорох, и от этого еще больше хотелось спать, ой как хотелось спать!
Внезапно Расмус вздрогнул и вскочил на ноги… На помощь, они идут! Неужели он спал? Ведь было уже светло… и вот они идут! О, он слышал, как они поднимаются по лестнице, слышал их озлобленные голоса, и сердце его так бешено колотилось… Понтус тоже вскочил. Они испуганно смотрели на дверь. В шкафу было тихо, подумать только, а вдруг папа и СП спят? Внезапно им показалось, будто им одним придется принимать удар на себя, и это было ужасно.
Но что говорил Альфредо? «Полицейским и собакам нельзя показывать, что ты их боишься». Может, это относится и к ворам? Расмус выпрямился и подмигнул Понтусу. И в тот же миг дверь распахнулась. В комнату с ревом ворвался Альфредо, а следом за ним появился Эрнст с бледной от ярости физиономией. Расмус тут же успокоился. Куда хуже сидеть и ждать чего-то жуткого, нежели действительно смотреть опасности в лицо.
- Что вы тут бегаете? - спросил он. - Что уже - и по ночам спать не дают?
Альфредо круто затормозил посреди комнаты. Сжав кулаки, он чуть не плакал от злости.
- Ах, - закричал он, - ах ты, змеиное отродье, выкормыш гадюки!…
Расмус сердито посмотрел ему в глаза:
- Не надрывайся, а то лопнешь, неужели твоя мамочка никогда тебе такого не говорила?
Альфредо снова взревел, но тут в Расмуса вцепился Эрнст.
- Даю вам одну минуту на размышление, - прошипел он. - Где серебро? Одну минуту. Затем спускаюсь в погреб и… клянусь, что более дохлой псины вы никогда в жизни не видели!
Альфредо продолжал бушевать.
- «Объединенное акционерное общество «Металлолом»! Ох, я шеловек коншеный! - кричал он.
Эрнст посмотрел на него.
- Заткнись… - огрызнулся он. - Одну минуту, слышали? Где серебро?
Он тряс Расмуса так, словно надеялся вытрясти из него какой-нибудь серебряный кубок.
- Отпусти меня! - сказал Расмус. - Здесь его, во всяком случае, нет!
Альфредо протянул свою огромную лапу и схватил за волосы Понтуса. Грубо притянув его к себе, он со слезами в голосе заорал:
- Это ты зашивал мешок?… Боже, сжалься надо мной… Собственно говоря, чему учат в школе на уроках ручного труда?!
И он оттолкнул Понтуса так, что тот отлетел спиной к стене, и тогда Альфредо, стукнув себя по лбу, снова заорал:
- Ах, я шеловек коншеный!
Тем временем Эрнст продолжал все сильнее трясти Расмуса с таким видом, словно собирался убить его.
- Я не спрашиваю, где у вас нет серебра! Я спрашиваю, где оно у вас есть?
- В одном доме в городе, - сказал Расмус. - Отпусти меня.
- В каком таком доме? У тебя дома? Под твоей кроватью? Где? Слышишь, что я говорю… где?
- Не могу же я, верно, сообщить об этом здесь, - сказал Расмус. - Но мы с Понтусом можем принести его вам.
- Можете? - переспросил Эрнст.
Он нетерпеливо толкнул Альфредо:
- Слышишь, что он говорит, этот парень, или ты только воешь?
- Я вою и слушаю, - недовольно ответил Альфредо. - Серебро у него в городе… это значит - снова идти пешком, а я ненавижу ходить пешком.
Он больше не плакал, а только с оскорбленным видом таращился на эту парочку, причину всех своих бед.
- Да, нам надо идти вместе с ними, даже если это рискованно… И идти немедленно!
Он беспокойно протопал несколько раз взад и вперед по комнате. Время от времени он бросал неприязненные взгляды на Расмуса и Понтуса.
- Черт побери, я заболеваю, стоит мне увидеть вас!
- Вот как? - отозвался Понтус. - Да, я тоже чувствую себя неважно, когда вижу тебя, представь, и я тоже!
Эрнст не слушал его.
- Знаешь что, - обратился он к Альфредо, - если у тебя устали ноги, то дуй прямым ходом к машине. И главное, попытайся успокоить его.
Альфредо посмотрел сначала на Эрнста, а потом на свои усталые ноги.
- Ты, с твоими пломбами! - прошипел он. - Нет, Эрнст, я последую за тобой, я твой добрый ангел-хранитель, который бодрствует и следит за тем, чтобы ты не впал в какое-либо искушение… Вот только была бы у меня еще парочка ангельских крыльев, на которых я мог бы помчаться вместе с вами, потому что ботинки жмут, да, жмут.
- Заткнись, - сказал Эрнст. - Ты слишком много болта…
Но Альфредо прервал его:
- Нет, я не хочу оставаться один на один с антикваром по прозвищу Акула, если могу избежать этого… Потребуется целая гора серебряных горшков, чтобы успокоить его. Боже, сжалься надо мной, в какую ярость могут впадать некоторые, какое у них делается дурное настроение, как они теряют чувство юмора и облаивают других!
Его собственное настроение явно быстро улучшалось. Вероятно, он был устроен как вулкан: после основательного извержения он успокаивался, а теперь, пожалуй, новая надежда обрести серебро несколько подняла его упавший было дух.
- Пошли, - сказал он. - Он будет ждать нас всего лишь час, так что поторопимся.
Расмуса крепко толкнули в спину:
- Ну, идете вы или нет?
Эрнст все сильнее напирал на них, он погнал их вперед, к двери.
- Я заболеваю, стоит мне увидеть вас, - еще раз заверил он мальчиков. - Но во всяком случае это - везуха. И как это нам в голову пришло запереть вас здесь?
Расмус и Понтус думали то же самое.
В шкафу по-прежнему было тихо, и все те, кто стоял на страже в темных закоулках, ждали своего часа. СП предупредил, что никто не должен вмешиваться, только в случае крайней необходимости. Теперь воров хорошенько свяжут с этим преступлением!
- Да, тогда пошли, - непринужденно произнес Расмус, когда Альфредо закрыл за ним дверь. - Но подумать только, как удивится Берта, если придет сюда, а нас нет!
- Да, подумать только, если придет Берта… - лукаво сказал Понтус. - Подумать только!
Мысль об этом явно подняла настроение Альфредо, по крайней мере на несколько градусов; глубоко удовлетворенный, он сказал:
- Милая бедняжка Берта, да, она, пожалуй, будет озадашена: ни шалопаев-мальшишек, ни Альфредо, никого, только старый, дорогой сердцу дом ее детства, и, похоже, он также вот-вот рухнет!
Впрочем, старый, дорогой сердцу дом ее детства среди цветущих яблонь являл собой на рассвете прекрасное и мирное зрелище: никто и заподозрить не мог, что почти весь полицейский корпус Вестанвика, затаив дыхание, укрылся здесь в засаде. На каменной стене сидел бельчонок и ясными глазками посматривал на Альфредо и его свиту, когда они прошествовали мимо один за другим. Но вообще-то никаких признаков жизни нигде не ощущалось.
И в погребе было тихо.
- У кого из вас ключ? - спросил Эрнст, внезапно останавливаясь перед дверью погреба.
Расмус и Понтус посмотрели друг на друга… Неужели Эрнст войдет в погреб и все испортит? Расмус медленно сунул руку в карман.
- Ключ, - сказал он, - его я могу, наверное, оставить у себя? Во всяком случае, я ведь заберу Глупыша завтра, так?
- Давай сюда ключ! - злобно сказал Эрнст. - Это зависит от того, как вы поведете себя в ближайший час.
Он рванул к себе ключ.
- И не выкидывайте никаких новых фокусов, не советую! Не забывайте, что здесь, в погребе, сидит взаперти псина… Понятно?
- Понятно! - ответил Расмус.
Если бы только Эрнст знал, какая псина сидит взаперти в погребе именно сейчас! Это была не жесткошерстная черная такса, песик по прозвищу Глупыш, а жестковолосый дюжий полицейский по фамилии Сёдерлунд. И кроме того, погреб не был заперт, Эрнст, вероятно, и сам увидел бы это, если бы поближе присмотрелся к висячему замку, болтавшемуся на дверях погреба.
- Пошли быстрее! - скомандовал Эрнст.
Они так и сделали.
Это сделали и все те, кто стоял на страже в темных проулках между домами. Очень тихо, очень медленно и осторожно приготовились они следовать за маленькой процессией во главе с Расмусом, которая вышла из проема в каменной стене.
- Тут есть короткий путь через лес, - сказал Расмус. - Проселочная дорога почти вдвое длиннее, по какой пойдем?
- Штобы как можно меньше пешком, - сказал Альфредо. - Ближайшим путем, так будет лушше.
«Да, и тогда мы избежим встречи с полицейской машиной», - подумал Расмус. Интересно посмотреть, какой вид был бы у Альфредо, если б он произнес эти слова вслух!
Вообще-то было здорово чудно шагать по этому лесу вместе с двумя отпетыми взломщиками в сопровождении длинной цепочки полицейских, крадущихся за твоей спиной. Именно по этой узенькой дорожке он ходил с мамой, и с папой, и с Крапинкой по крайней мере один раз каждой весной, именно таким вот майским утром, как это, когда всего неистовей пели птицы. Перссоны обычно брали с собой кофе и шли в лес - на ранний утренний пикник. В лесу была такая маленькая красивая прогалина, где росло множество лесных звездочек - цветов седмичника; на прогалине они обычно располагались и слушали пение птиц, хотя кукушка большей частью упрямилась и пела не так, как полагается.
Однако именно теперь, когда ты брел по лесу, валандаясь с ворами и бандитами, она так и разливалась во все горло.
Альфредо стал передразнивать кукушку.
- Ку-ку, маленькая дурашка-кукушка, ку-ку! Сколько лет, как ты думаешь, мне дадут?
Кукушка пропела три раза.
- Три года, - сказал Альфредо. - Но, пожалуй, я могу получить их условно… Ку-ку!
- Подумать только! Если бы ты хоть когда-нибудь прекратил свою трескотню, - сказал Эрнст.
Он быстро шел вперед, стиснув зубы, Альфредо же брел, спотыкаясь о камни и корни. Он явно не привык ходить пешком.
- Мало того, што я шеловек коншеный, у меня еще и мозоли!
- Мозоли! - прошипел Эрнст. - Не будь у меня больших проблем, чем мозоли, я был бы доволен!
Бедняга Альфредо и бедняга Эрнст! Разумеется, у них были заботы поважнее, чем мозоли!
Но вот перед ними Вестанвик, залитый первыми лучами солнца, маленький-премаленький Вестанвик, где воры совершили великий-превеликий подвиг. Где-то, на какой-то из этих маленьких улиц, стоит дом, где как раз сейчас находится их добыча, надо ее только взять.
Однако Эрнст нервничает. Он идет по улицам, кусая ногти и боязливо оглядываясь на спящие окна… В самом деле, можно надеяться, что никто не бодрствует, никто не видит их и не слышит, а может, уже начинает удивляться: ведь когда идешь по этим мощеным булыжником улицам, поднимаешь такой чертовский шум, который может разбудить полгорода.
Ах, конечно же, в такое время в таком маленьком городке, как Вестанвик, все еще спят и никто не просыпается оттого, что несколько человек топают по боковым улочкам к дому, где спрятано серебро. Хотя, собственно говоря, никому не следовало бы спать в такое ясное сладостное утро, когда цветут каштаны, и сияет солнце, и благоухает сирень. Жимолость тоже благоухает. Да, внезапно воздух наполняется тончайшим благоуханием жимолости. Альфредо вдыхает ее аромат… Ах, эти чудные цветы!
На боковой улочке, совсем близко от старого достопочтенного учебного заведения Вестанвика, стоит белый оштукатуренный дом с зеленой жестяной крышей, и одна его стена совершенно заросла жимолостью… Вот откуда этот сладостный запах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16