"Надо же, какие секретари обкомов теперь пошли. Нам бы на Украину хоть одного такого. Вернусь – сразу же расскажу Щербицкому"».
Впрочем, для успешной карьеры нестандартности и яркости совсем и не требовалось. Для ЦК и престарелого Политбюро народная любовь значения никакого не имела. Критерии отбора – если представить, что Ельцин хотел выделиться, продвинуться наверх – заключались совсем в другом: в преданности, послушании, предсказуемости. Десятки партийных бонз на всех необъятных просторах страны жили припеваючи, не терзали себя и подчиненных, а в массы спускались лишь для того, чтобы зачитать доклад и сорвать ДПАПО (было в советской печати такое стенографическое сокращение: «долгие, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию»).
Думаю, в этом и заключается феномен Ельцина. Ему постоянно нужно было брать новые высоты.
Высшее удовлетворение для него – победа над самим собой. Ельцин сознательно ищет самые трудные участки, лезет напролом, ставит всевозможные эксперименты.
Так было и в детстве, и в юности, когда, отправляясь в поход, он специально выбирал маршруты потруднее, а потом выводил заплутавших и оголодавших спутников из тайги. Когда за год осваивал он двенадцать рабочих специальностей, залезал в разгар бури на башенный кран и отгонял перед носом мчавшегося поезда застрявшую на переезде машину с бетоном.
Может быть, сам того не подозревая, он все время боролся с собственным комплексом неполноценности, намертво вбитым в него отцовским ремнем. Потому-то все свои подвиги Борис Николаевич неизменно совершает на публике. Подобно мифическому Антею, черпавшему свои силы из земли, Ельцин заряжается энергией от зрителей. Без них – он просто недвижим.
Та же злополучная граната, оторвавшая у него пару пальцев, украдена была из воинской части на глазах у восторженных приятелей, а потом, под их же зачарованными взглядами, начала разбираться. А первый в его жизни публичный бунт во время выпускного? Если бы не массовое скопление школьников, родителей и учителей, бьюсь об заклад, никакого демарша не случилось бы.
Теперь же зрителей у него – хоть пруд пруди: без малого четыре с половиной миллиона…
Годы ельцинского правления ознаменовались в Свердловске проведением множества шумных кампаний. Он едва ли не первым в стране начал возводить МЖК – молодежно-жилищные комплексы, строящиеся силами самих же потенциальных новоселов; изобрел великий почин «коллективной ответственности», когда за прогул или любую другую серьезную провинность одного премий и наград лишали весь коллектив.
После него свердловчанам остались новые городские районы: Юго-Западный и Кировский. Десятки помпезных объектов и зданий – Дом актера, Театр драмы, Дворец молодежи, Дом политпросвещения. (Собственно, все, что возводилось в Екатеринбурге до недавнего времени, строилось по ельцинскому образу и подобию, ибо генплан города утверждался при нем.) Он провел в Свердловске метро. Реконструировал множество шахт и заводов. Заасфальтировал сотни километров дорог.
Правда, и новое здание обкома он тоже построил: одно из шикарнейших в стране…
Это уже потом Борис Николаевич примется рассказывать о вечном своем нон-конформизме, потаенном диссидентстве и нелюбви к привилегиям.
В «Исповеди…» он пишет, что ни друзья, ни родственники, ни близкие или дальние знакомые – никто даже не пытался прийти к нему, с его неограниченными возможностями, за какой-нибудь помощью или в поисках блата.
Конечно, Ельцин, мягко говоря, лукавил. Будучи первым секретарем обкома, практически невозможно не пользоваться определенными привилегиями. Например, роскошной пятикомнатной квартирой – 167 метров без учета 4 лоджий – в самом лучшем свердловском доме на улице 8 Марта, прозванном, естественно, «дворянским гнездом», с бассейном, бильярдным залом и круглосуточной охраной.
У него была большая зарплата, дача, служебная и семейная машины с водителями, свора челяди, прислуги, возможность ездить за границу.
Но все это – сущие пустяки в сравнении с другой, самой главной привилегией, которую получил он, очутившись в кресле первого : фактически безграничная, никем не контролируемая власть.
О такой власти над людьми Ельцин мечтал с самого детства, еще стоя в магазине, где за отдельным прилавком обслуживалась номенклатурная знать. Он словно рожден был для того, чтобы править, направлять и указывать.
Встречавшийся с ним в то время Сергей Алексеев, крупный юрист, будущий депутат Верховного Совета и творец Конституции, вспоминает:
«Производили впечатление и крупная фигура Бориса Николаевича, стиль его поведения, его стремительность – в речах, поступках, даже в походке, в том, как он вбегал на трибуну, и – как ни странно – властная отчужденность, отстраненность, и оттого, наверное, неизбежное одиночество.
Запомнилось мое первое зрительное впечатление о нем: в холле областной спецбольницы, где я ожидал приема, вдруг все замерли: по коридору, не глядя ни на кого, стремительно, в окружении нескольких сотрудников и врачей двигался крупный человек. Сидящая рядом сотрудница обкома, вскочив с места, громко крикнула вслед: “Борис Николаевич!” Он приостановился, прищурился, всматриваясь, кто это, и поднятой рукой властно остановил, уже было обращенные к нему слова: “Потом!”»
Власть была чем-то от его исконной природы, и это позволило мгновенно воспринять нужный образ поведения, казавшуюся теперь естественной привычку быть лидером…»
Супротив него в области никто и слова пикнуть не смел. Зная скверный нрав Бориса Николаевича, каждый предпочитал держать язык за зубами. Чиновники готовы были заранее одобрить все его действия, согласиться с любыми предложениями, поменять свое мнение на диаметрально противоположное, лишь бы только угодить неуемному шефу.
Виталий Воротников, будущий российский премьер, а тогда первый зампред правительства РСФСР, посетив Свердловск, записал:
«Ельцин очень активен, напорист, дает безапелляционные указания селянам. Никто ему не перечит… Показался он мне человеком волевым, но крутым, даже жестким в общении с людьми».
Все успехи области неизменно достигались жесточайшим авторитаризмом, накачками и порками. Ельцинские методы работы были сродни сталинским: великий вождь тоже ведь великие свои стройки – Беломоро-Балтийский канал, Днепрогэс, Комсомольск-на-Амуре, даже знаменитые московские высотки – возводил, не стесняясь в методах и средствах.
Надо было ему решить, допустим, продовольственную проблему: в промышленной области с собственным сельским хозяйством было туго. В обязательном порядке всем предприятиям было приказано создавать подсобные хозяйства.
Или решил Ельцин, к примеру, проложить магистраль на север своего региона: от Свердловска до Серова. Но денег Москва не давала. Тогда он собирает районную знать – партийных и советских секретарей – через чьи вотчины должна идти трасса, и объявляет: «Строить будете сами, собственными силами, за счет районных организаций».
А потом, когда сроки подошли к концу – весьма, кстати, жесткие, – посадил их всех в автобус и во главе гоп-компании отправился инспектировать объект . Те из номенклатурщиков, на чьей территории работа не спорилась, пинками выгонялись из салона: прямо в придорожную пыль.
И ведь сходили: безропотно, покорно. Еще и благодарили за науку, ибо всякие проявления инакомыслия Ельцин подавлял на корню, безжалостно и сурово. Только членов бюро обкома и исполкома облсовета он успел поменять четыре раза кряду.
Власть его была безраздельной.
Снизу – сонм покорившейся челяди. Сверху – полное отсутствие контроля.
«В это время Брежнев страной не занимался или, скажем так, все меньше и меньше занимался, – пишет сам Ельцин, – его примеру следовали другие секретари ЦК. Так получилось, что мы работали полностью самостоятельно».
Даже у самого воспитанного, благонравного субъекта от такой вседозволенности поедет крыша . А уж тем более у нашего героя – человека, прямо скажем, не шибко интеллигентного и лишней скромностью не страдающего.
«Да, власть первого (секретаря. – Авт .) – практически безгранична. И ощущение власти опьяняет», – признается он в «Исповеди…». И тут же:
«Я пользовался этой властью, но только во имя людей, и никогда – для себя».
Ой ли?
Весь вопрос в том, что понимать под словом пользовался . Если речь о наживе – то здесь вопросов нет: Ельцина трудно заподозрить в стяжательстве и мздоимстве. (Как, впрочем, и большинство других руководителей российских регионов. Зачем воровать, если и так живешь ты практически в коммунизме?)
Но разве можно все измерять одними лишь деньгами и борзыми щенками? Власть над другими, возможность решать чужие судьбы – вот что опьяняло Бориса Николаевича по-настоящему; вот за что любил он ее, власть, безмерно, до последнего вздоха.
Стараниями подхалимов и лизоблюдов он возомнил себя первым после Бога. Все успехи области Ельцин неизменно относил на собственный счет, как будто всевозможные шахты, дороги, объекты он возводил в одиночку; как будто не было рабочих, строителей, архитекторов, инженеров, союзных министерств и ЦК, наконец.
(Это, впрочем, типичная его черта, ибо и прежде, когда возглавлял Ельцин Свердловский ДСК, все трудовые подвиги, которыми похвалялся он, в действительности были результатом коллективных усилий. На строительство домов и объектов, обком сгонял рабочих со всей области – лишь бы уложиться в сроки, – а пенки снимал потом один Борис Николаевич.)
Если раньше над ним постоянно доминировал его учитель Рябов, вечно талдычащий о чуткости и почтении (потому-то, может, любовь к учителю так быстро и закончилась, едва только переехал тот в Москву), то отныне никаких сдерживающих центров у Ельцина попросту не осталось.
Все чаще Борис Николаевич начинает прикладываться к бутылке. Для него было в порядке вещей за обедом и ужином выпивать по стакану водки: причем не залпом, а прихлебывая точно компот. Те, кто играл с ним в волейбол, перед матчем в обязательном порядке должны были употребить по 150 граммов. За компанию с застрельщиком , ясное дело.
В минуты особого душевного расположения, то есть где-то после четвертой рюмки, Ельцин частенько демонстрировал подчиненным свой коронный номер – двустволку : широко распахивал рот и вливал в себя водку сразу из двух бутылок.
Стрельба из двустволки кончилась печально. В 1982 году у Ельцина случился первый сердечный приступ, и эти показательные выступления пришлось сворачивать.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Длительное употребление чрезмерного количества алкоголя повреждает многие органы, в первую очередь печень, головной мозг и сердце. От воздействия спиртных напитков у больного может возникнуть патологический ритм сердечных сокращений (аритмия) и острая сердечная недостаточность.
Пыталась ли жена бороться с его пьянством? Вряд ли. Во-первых, потому, что бороться с Ельциным само по себе занятие неблагодарное. А во-вторых, имелась и еще одна, щекотливая весьма причина. По отзыву ельцинской матери Клавдии Васильевны, когда Борис Николаевич «принимал на грудь», он сразу же «терял интерес к противоположному полу». Это было весьма кстати, ибо мужская стать его, сила и положение не могли не провоцировать повышенного женского интереса.
(Его студенческий друг Яков Ольков вспоминал: «Бориса женщины обожали».)
По слухам, наибольшую взаимную симпатию вызывала у Ельцина его лечащая женщина-врач. Была и другая, описанная журналистами история, когда Борис Николаевич на загородной обкомовской даче отправился провожать заезжую актрису в ее апартаменты – после обильного ужина – но был застукан актрисиным мужем в самый неподходящий момент: якобы усталый первый секретарь тщетно пытался стянуть с гостьи длинное театральное платье.
Полагаю, что о подобных проделках Наина Иосифовна догадывалась, но вида – по крайней мере, внешне – не подавала, и аморалок на супруга не слала.
Подобно сонму подчиненных, она тоже оставалась лишь пылинкой, малой планетой в орбите Ельцина. И это воспринималось им как нечто закономерное.
Если внимательно проанализировать его «Исповедь…», то без труда можно заметить, что почти ни о ком Борис Николаевич уважительно и почтительно не пишет. А коли и упоминает, то исключительно в контексте собственной персоны. «По моему поручению… Я ему велел… С заданием он справился…»
И все проблемы, стоявшие перед страной, он тоже понимал, оказывается, лучше других, тем более, как мы помним с его слов, Брежнев и секретари ЦК от управления державой отошли. Один только Ельцин трудился не покладая рук. Прямо-таки – былинный богатырь. Атлант, держащий небо на каменных руках…
А тем временем в свердловских магазинах из продажи окончательно исчезло мясо, а вместо него появились забытые еще с войны продуктовые карточки…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Мания величия – сочетание маниакального синдрома с бредом величия. Человек в этом состоянии становится очень активным, нетерпеливым, бестактным и назойливым. Любые попытки корректировать его поведение вызывают раздражение.
Девять лет ельцинского правления остались в истории не только как пора великих починов и массовых строек.
За это время происходили и другие события, заставляющие взглянуть на фигуру Ельцина совсем другими глазами.
О первом из них – знает каждый. О втором – единицы, поэтому с него и начнем.
В 1979 году в Свердловске вспыхнула эпидемия сибирской язвы. Появились жертвы. По сей день причины произошедшего до конца не ясны. Экологи убеждены, что виной всему – утечка «исследовательских материалов» из военно-биологического центра Минобороны, более известного в народе как городок № 19.
Центр этот занимался разработкой сверхсекретного бактериологического оружия. Захоронение его отходов велось на Седельниковской свалке в непосредственной близи от города. И якобы «материалы» из подземных стоков-накопителей просочились наружу, попали в воду и вместо потенциальных врагов штаммами сибирской язвы были попотчеваны честные советские труженики.
По версии экологов, одним из тех, кто несет прямую ответственность за случившееся, был первый секретарь обкома. Именно Ельцин не принял упреждающих мер, не предотвратил трагедию, а потом сокрыл всю правду от жителей и на суровых репрессиях к виновным не настоял.
Так это или экологам просто требуется крайний – сказать затруднительно. Зато в другой истории роль Ельцина недооценить трудно.
«Секретно.
ЦК КПСС.
О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.
Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.
Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.
В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания.
В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.
Председатель Комитета госбезопасности
при Совете Министров СССР
Ю. Андропов
26 июля 1975 года»
История сноса ипатьевского особняка, в котором большевики расстреляли в 1918 году царскую семью, включая детей и челядь, одна из самых черных страниц в истории Ельцина. Именно будущий демократический президент и сравнял с землей это здание.
Сам Борис Николаевич упоминает о сносе дома Ипатьева в нескольких своих книгах, не забывая неизменно каяться.
(«Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам бу-дет стыдно за это варварство», – пишет он, например, в «Исповеди…».)
Казалось бы, эпизод этот достаточно известен. И все же есть в нем нечто , разрушающее привычное его восприятие.
Это нечто – даты.
Судя по приведенному выше документу, инициатором сноса дома Ипатьева был именно Андропов (хотя в других источниках нередко встречаются кивки в сторону Суслова и даже Щелокова).
Как видно из письма, КГБ вышел с таким предложением 26 июля 1975 года. Секретное решение Политбюро было принято 4 августа – завидное рвение.
Однако особняк был снесен… ровно через два года. В ночь с 27 на 28 июля 1977 года.
Как-то не вяжется.
Вот что пишет по этому поводу наш герой в своей «Исповеди…»:
«Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен на себя брать всю ответственность за это бессмысленное решение».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Впрочем, для успешной карьеры нестандартности и яркости совсем и не требовалось. Для ЦК и престарелого Политбюро народная любовь значения никакого не имела. Критерии отбора – если представить, что Ельцин хотел выделиться, продвинуться наверх – заключались совсем в другом: в преданности, послушании, предсказуемости. Десятки партийных бонз на всех необъятных просторах страны жили припеваючи, не терзали себя и подчиненных, а в массы спускались лишь для того, чтобы зачитать доклад и сорвать ДПАПО (было в советской печати такое стенографическое сокращение: «долгие, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию»).
Думаю, в этом и заключается феномен Ельцина. Ему постоянно нужно было брать новые высоты.
Высшее удовлетворение для него – победа над самим собой. Ельцин сознательно ищет самые трудные участки, лезет напролом, ставит всевозможные эксперименты.
Так было и в детстве, и в юности, когда, отправляясь в поход, он специально выбирал маршруты потруднее, а потом выводил заплутавших и оголодавших спутников из тайги. Когда за год осваивал он двенадцать рабочих специальностей, залезал в разгар бури на башенный кран и отгонял перед носом мчавшегося поезда застрявшую на переезде машину с бетоном.
Может быть, сам того не подозревая, он все время боролся с собственным комплексом неполноценности, намертво вбитым в него отцовским ремнем. Потому-то все свои подвиги Борис Николаевич неизменно совершает на публике. Подобно мифическому Антею, черпавшему свои силы из земли, Ельцин заряжается энергией от зрителей. Без них – он просто недвижим.
Та же злополучная граната, оторвавшая у него пару пальцев, украдена была из воинской части на глазах у восторженных приятелей, а потом, под их же зачарованными взглядами, начала разбираться. А первый в его жизни публичный бунт во время выпускного? Если бы не массовое скопление школьников, родителей и учителей, бьюсь об заклад, никакого демарша не случилось бы.
Теперь же зрителей у него – хоть пруд пруди: без малого четыре с половиной миллиона…
Годы ельцинского правления ознаменовались в Свердловске проведением множества шумных кампаний. Он едва ли не первым в стране начал возводить МЖК – молодежно-жилищные комплексы, строящиеся силами самих же потенциальных новоселов; изобрел великий почин «коллективной ответственности», когда за прогул или любую другую серьезную провинность одного премий и наград лишали весь коллектив.
После него свердловчанам остались новые городские районы: Юго-Западный и Кировский. Десятки помпезных объектов и зданий – Дом актера, Театр драмы, Дворец молодежи, Дом политпросвещения. (Собственно, все, что возводилось в Екатеринбурге до недавнего времени, строилось по ельцинскому образу и подобию, ибо генплан города утверждался при нем.) Он провел в Свердловске метро. Реконструировал множество шахт и заводов. Заасфальтировал сотни километров дорог.
Правда, и новое здание обкома он тоже построил: одно из шикарнейших в стране…
Это уже потом Борис Николаевич примется рассказывать о вечном своем нон-конформизме, потаенном диссидентстве и нелюбви к привилегиям.
В «Исповеди…» он пишет, что ни друзья, ни родственники, ни близкие или дальние знакомые – никто даже не пытался прийти к нему, с его неограниченными возможностями, за какой-нибудь помощью или в поисках блата.
Конечно, Ельцин, мягко говоря, лукавил. Будучи первым секретарем обкома, практически невозможно не пользоваться определенными привилегиями. Например, роскошной пятикомнатной квартирой – 167 метров без учета 4 лоджий – в самом лучшем свердловском доме на улице 8 Марта, прозванном, естественно, «дворянским гнездом», с бассейном, бильярдным залом и круглосуточной охраной.
У него была большая зарплата, дача, служебная и семейная машины с водителями, свора челяди, прислуги, возможность ездить за границу.
Но все это – сущие пустяки в сравнении с другой, самой главной привилегией, которую получил он, очутившись в кресле первого : фактически безграничная, никем не контролируемая власть.
О такой власти над людьми Ельцин мечтал с самого детства, еще стоя в магазине, где за отдельным прилавком обслуживалась номенклатурная знать. Он словно рожден был для того, чтобы править, направлять и указывать.
Встречавшийся с ним в то время Сергей Алексеев, крупный юрист, будущий депутат Верховного Совета и творец Конституции, вспоминает:
«Производили впечатление и крупная фигура Бориса Николаевича, стиль его поведения, его стремительность – в речах, поступках, даже в походке, в том, как он вбегал на трибуну, и – как ни странно – властная отчужденность, отстраненность, и оттого, наверное, неизбежное одиночество.
Запомнилось мое первое зрительное впечатление о нем: в холле областной спецбольницы, где я ожидал приема, вдруг все замерли: по коридору, не глядя ни на кого, стремительно, в окружении нескольких сотрудников и врачей двигался крупный человек. Сидящая рядом сотрудница обкома, вскочив с места, громко крикнула вслед: “Борис Николаевич!” Он приостановился, прищурился, всматриваясь, кто это, и поднятой рукой властно остановил, уже было обращенные к нему слова: “Потом!”»
Власть была чем-то от его исконной природы, и это позволило мгновенно воспринять нужный образ поведения, казавшуюся теперь естественной привычку быть лидером…»
Супротив него в области никто и слова пикнуть не смел. Зная скверный нрав Бориса Николаевича, каждый предпочитал держать язык за зубами. Чиновники готовы были заранее одобрить все его действия, согласиться с любыми предложениями, поменять свое мнение на диаметрально противоположное, лишь бы только угодить неуемному шефу.
Виталий Воротников, будущий российский премьер, а тогда первый зампред правительства РСФСР, посетив Свердловск, записал:
«Ельцин очень активен, напорист, дает безапелляционные указания селянам. Никто ему не перечит… Показался он мне человеком волевым, но крутым, даже жестким в общении с людьми».
Все успехи области неизменно достигались жесточайшим авторитаризмом, накачками и порками. Ельцинские методы работы были сродни сталинским: великий вождь тоже ведь великие свои стройки – Беломоро-Балтийский канал, Днепрогэс, Комсомольск-на-Амуре, даже знаменитые московские высотки – возводил, не стесняясь в методах и средствах.
Надо было ему решить, допустим, продовольственную проблему: в промышленной области с собственным сельским хозяйством было туго. В обязательном порядке всем предприятиям было приказано создавать подсобные хозяйства.
Или решил Ельцин, к примеру, проложить магистраль на север своего региона: от Свердловска до Серова. Но денег Москва не давала. Тогда он собирает районную знать – партийных и советских секретарей – через чьи вотчины должна идти трасса, и объявляет: «Строить будете сами, собственными силами, за счет районных организаций».
А потом, когда сроки подошли к концу – весьма, кстати, жесткие, – посадил их всех в автобус и во главе гоп-компании отправился инспектировать объект . Те из номенклатурщиков, на чьей территории работа не спорилась, пинками выгонялись из салона: прямо в придорожную пыль.
И ведь сходили: безропотно, покорно. Еще и благодарили за науку, ибо всякие проявления инакомыслия Ельцин подавлял на корню, безжалостно и сурово. Только членов бюро обкома и исполкома облсовета он успел поменять четыре раза кряду.
Власть его была безраздельной.
Снизу – сонм покорившейся челяди. Сверху – полное отсутствие контроля.
«В это время Брежнев страной не занимался или, скажем так, все меньше и меньше занимался, – пишет сам Ельцин, – его примеру следовали другие секретари ЦК. Так получилось, что мы работали полностью самостоятельно».
Даже у самого воспитанного, благонравного субъекта от такой вседозволенности поедет крыша . А уж тем более у нашего героя – человека, прямо скажем, не шибко интеллигентного и лишней скромностью не страдающего.
«Да, власть первого (секретаря. – Авт .) – практически безгранична. И ощущение власти опьяняет», – признается он в «Исповеди…». И тут же:
«Я пользовался этой властью, но только во имя людей, и никогда – для себя».
Ой ли?
Весь вопрос в том, что понимать под словом пользовался . Если речь о наживе – то здесь вопросов нет: Ельцина трудно заподозрить в стяжательстве и мздоимстве. (Как, впрочем, и большинство других руководителей российских регионов. Зачем воровать, если и так живешь ты практически в коммунизме?)
Но разве можно все измерять одними лишь деньгами и борзыми щенками? Власть над другими, возможность решать чужие судьбы – вот что опьяняло Бориса Николаевича по-настоящему; вот за что любил он ее, власть, безмерно, до последнего вздоха.
Стараниями подхалимов и лизоблюдов он возомнил себя первым после Бога. Все успехи области Ельцин неизменно относил на собственный счет, как будто всевозможные шахты, дороги, объекты он возводил в одиночку; как будто не было рабочих, строителей, архитекторов, инженеров, союзных министерств и ЦК, наконец.
(Это, впрочем, типичная его черта, ибо и прежде, когда возглавлял Ельцин Свердловский ДСК, все трудовые подвиги, которыми похвалялся он, в действительности были результатом коллективных усилий. На строительство домов и объектов, обком сгонял рабочих со всей области – лишь бы уложиться в сроки, – а пенки снимал потом один Борис Николаевич.)
Если раньше над ним постоянно доминировал его учитель Рябов, вечно талдычащий о чуткости и почтении (потому-то, может, любовь к учителю так быстро и закончилась, едва только переехал тот в Москву), то отныне никаких сдерживающих центров у Ельцина попросту не осталось.
Все чаще Борис Николаевич начинает прикладываться к бутылке. Для него было в порядке вещей за обедом и ужином выпивать по стакану водки: причем не залпом, а прихлебывая точно компот. Те, кто играл с ним в волейбол, перед матчем в обязательном порядке должны были употребить по 150 граммов. За компанию с застрельщиком , ясное дело.
В минуты особого душевного расположения, то есть где-то после четвертой рюмки, Ельцин частенько демонстрировал подчиненным свой коронный номер – двустволку : широко распахивал рот и вливал в себя водку сразу из двух бутылок.
Стрельба из двустволки кончилась печально. В 1982 году у Ельцина случился первый сердечный приступ, и эти показательные выступления пришлось сворачивать.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Длительное употребление чрезмерного количества алкоголя повреждает многие органы, в первую очередь печень, головной мозг и сердце. От воздействия спиртных напитков у больного может возникнуть патологический ритм сердечных сокращений (аритмия) и острая сердечная недостаточность.
Пыталась ли жена бороться с его пьянством? Вряд ли. Во-первых, потому, что бороться с Ельциным само по себе занятие неблагодарное. А во-вторых, имелась и еще одна, щекотливая весьма причина. По отзыву ельцинской матери Клавдии Васильевны, когда Борис Николаевич «принимал на грудь», он сразу же «терял интерес к противоположному полу». Это было весьма кстати, ибо мужская стать его, сила и положение не могли не провоцировать повышенного женского интереса.
(Его студенческий друг Яков Ольков вспоминал: «Бориса женщины обожали».)
По слухам, наибольшую взаимную симпатию вызывала у Ельцина его лечащая женщина-врач. Была и другая, описанная журналистами история, когда Борис Николаевич на загородной обкомовской даче отправился провожать заезжую актрису в ее апартаменты – после обильного ужина – но был застукан актрисиным мужем в самый неподходящий момент: якобы усталый первый секретарь тщетно пытался стянуть с гостьи длинное театральное платье.
Полагаю, что о подобных проделках Наина Иосифовна догадывалась, но вида – по крайней мере, внешне – не подавала, и аморалок на супруга не слала.
Подобно сонму подчиненных, она тоже оставалась лишь пылинкой, малой планетой в орбите Ельцина. И это воспринималось им как нечто закономерное.
Если внимательно проанализировать его «Исповедь…», то без труда можно заметить, что почти ни о ком Борис Николаевич уважительно и почтительно не пишет. А коли и упоминает, то исключительно в контексте собственной персоны. «По моему поручению… Я ему велел… С заданием он справился…»
И все проблемы, стоявшие перед страной, он тоже понимал, оказывается, лучше других, тем более, как мы помним с его слов, Брежнев и секретари ЦК от управления державой отошли. Один только Ельцин трудился не покладая рук. Прямо-таки – былинный богатырь. Атлант, держащий небо на каменных руках…
А тем временем в свердловских магазинах из продажи окончательно исчезло мясо, а вместо него появились забытые еще с войны продуктовые карточки…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Мания величия – сочетание маниакального синдрома с бредом величия. Человек в этом состоянии становится очень активным, нетерпеливым, бестактным и назойливым. Любые попытки корректировать его поведение вызывают раздражение.
Девять лет ельцинского правления остались в истории не только как пора великих починов и массовых строек.
За это время происходили и другие события, заставляющие взглянуть на фигуру Ельцина совсем другими глазами.
О первом из них – знает каждый. О втором – единицы, поэтому с него и начнем.
В 1979 году в Свердловске вспыхнула эпидемия сибирской язвы. Появились жертвы. По сей день причины произошедшего до конца не ясны. Экологи убеждены, что виной всему – утечка «исследовательских материалов» из военно-биологического центра Минобороны, более известного в народе как городок № 19.
Центр этот занимался разработкой сверхсекретного бактериологического оружия. Захоронение его отходов велось на Седельниковской свалке в непосредственной близи от города. И якобы «материалы» из подземных стоков-накопителей просочились наружу, попали в воду и вместо потенциальных врагов штаммами сибирской язвы были попотчеваны честные советские труженики.
По версии экологов, одним из тех, кто несет прямую ответственность за случившееся, был первый секретарь обкома. Именно Ельцин не принял упреждающих мер, не предотвратил трагедию, а потом сокрыл всю правду от жителей и на суровых репрессиях к виновным не настоял.
Так это или экологам просто требуется крайний – сказать затруднительно. Зато в другой истории роль Ельцина недооценить трудно.
«Секретно.
ЦК КПСС.
О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.
Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.
Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.
В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания.
В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.
Председатель Комитета госбезопасности
при Совете Министров СССР
Ю. Андропов
26 июля 1975 года»
История сноса ипатьевского особняка, в котором большевики расстреляли в 1918 году царскую семью, включая детей и челядь, одна из самых черных страниц в истории Ельцина. Именно будущий демократический президент и сравнял с землей это здание.
Сам Борис Николаевич упоминает о сносе дома Ипатьева в нескольких своих книгах, не забывая неизменно каяться.
(«Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам бу-дет стыдно за это варварство», – пишет он, например, в «Исповеди…».)
Казалось бы, эпизод этот достаточно известен. И все же есть в нем нечто , разрушающее привычное его восприятие.
Это нечто – даты.
Судя по приведенному выше документу, инициатором сноса дома Ипатьева был именно Андропов (хотя в других источниках нередко встречаются кивки в сторону Суслова и даже Щелокова).
Как видно из письма, КГБ вышел с таким предложением 26 июля 1975 года. Секретное решение Политбюро было принято 4 августа – завидное рвение.
Однако особняк был снесен… ровно через два года. В ночь с 27 на 28 июля 1977 года.
Как-то не вяжется.
Вот что пишет по этому поводу наш герой в своей «Исповеди…»:
«Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен на себя брать всю ответственность за это бессмысленное решение».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11