Только это его сейчас и тревожило, а вот что за народ обитает на тихом затуманенном берегу, его нисколько не занимало – меч с ним, придет время, разберемся. Подгреб бы только добрый плавун к самому берегу…
И тут вдруг у подножия быстро надвигающегося на них утеса вспыхнуло два огня, точно раскрылись два глаза, и золотые чешуйчатые дорожки побежали по воде, тронутой легкой зыбью. Плавун, пофыркивая, шел точно посередине. Громада берегового камня надвинулась почти вплотную, и Харр, подобравшись к краю спины, изготовился прыгать в воду. Но чудище, не сбавляя скорости, нырнуло в зеленую темноту, и его седоку пришлось пугливо присесть – что-то засвистело над головой, вроде живое, Харр даже не успел испугаться, как несущий его гад вдруг резко притормозил, изогнулся – и его невольный седок, точно камень из пращи, вылетел куда-то вперед, через голову чудовища.
Приземление было мягким – на чуть влажный песок, Харр поднялся на ноги, радуясь сразу трем вещам: во-первых, тому, что он не догадался обнажить меч – хорош бы он был в этом кувырке с голым клинком на пару! – затем естественному разрешению проблемы с осклизлыми прибрежными камнями; ко всему прочему, кажется, и с поиском дороги обошлось – судя по сквознячку, в горе был проложен прямехонький туннель.
– Благодарствую, добрая скотинка! – проговорил он дружелюбно, оборачиваясь к невидимому чудовищу и кланяясь в темноту.
В том, как его сюда доставили, чувствовалась чья-то воля, и неведомого доброхота следовало поблагодарить. Плавун не ответил, вероятно, уснул.
Харр все-таки меч достал и потыкал им в стороны – над головой и по бокам означился свод. Ну, значит – вперед.
В темноте он как-то утратил счет времени, и когда впереди забрезжил свет, то никак не мог сообразить, долго ли он брел, нащупывая перед собой твердую почву. Под ногой мягко зашуршал пористый камень, угадались неширокие ступени, и он очутился перед спуском во влажную долину, поросшую какими-то зелеными тычками. Если это были деревья, то странно – как их не сломал первый же сильный ветер? Уж больно тонки.
Он безбоязненно шагнул на верхнюю ступень, потянулся, хрустнув косточками, и подивился собственной легкости. С голодухи, что ли, усох? Да рановато со вчерашнего дня-то. Он глянул влево – и подивился еще больше: над мягкими купами рыжевато-зеленых кустов подымалось строение, до того легкое в причудливом совмещении витых столбиков и только означенных дугами куполов, что первая Мысль была – не люди возвели такое, а кто-то летучий. Навроде анделисов. И ни камешка, ни бревнышка голого – чистая, свежая позолота. Да, не Тихри это – такую хоромину на долгую зиму-ночь не оставишь, поляжет под снегом и льдом. И не Джаспер – там все из тяжкого, неподъемного камня.
Он еще покрутил головой, восторгаясь увиденным, как вдруг на середине уходившей вниз лестницы возникло точно белое облако – откуда-то появился невиданный зверь, ростом чуть ли не с самого Харра. Белоснежная, с голубоватыми тенями, шерсть струилась с треугольной головы, увенчанной позолоченными витыми рогами, раскосые черные глаза глядели, казалось, в глубину камня, плавная поступь была бесшумной и какой-то обреченной. Диковинный козерог проплыл мимо, обдав менестреля снежной свежестью, и исчез в нагромождении добротно отесанных камней.
Харр призадумался. Похоже было на то, что его занесло прямо в дворцовые владения какого-то государя. А где двор, там и стража. Он на всякий случай спрятал за спину меч, чтобы не приняли за грабителя или, того хуже, подосланного убивца, и запрыгал вниз по теплым ступеням, стараясь держаться в тени. Достигнув низа, по проторенной дорожке, теряющейся среди деревьев-тычков, не пошел, а круто подался вправо, в нешумливую чащу. Сад или, скорее, лес быстро густел – появился подлесок, мелколиственный и какой-то лиловатый, пахнущий пряно до одурманивания. Потом пошли и вовсе колдобины да падучие стволы, и если бы не стародавняя привычка продираться сквозь чащу так же просто, как и сквозь толпу людскую, Харру пришлось бы несладко.
А вот насчет толпы здесь было негусто. Ветви, обломанные кое-где, указывали на то, что пробирался тут кто-то и до него, но скорее зверь, чем человек. И ни кострищ, ни мусору побросанного да цветов лесных, бессмысленно потоптанных, не наблюдалось. Харр пошел потише, приглядывая дерево с сучьями, чтобы залезть да оглядеться. Но таких не находилось – стволы были прямы и шершавы на добрых три-четыре роста, а затем сразу одевались щеткой густой зелени без сучков, длиною в локоть, не более.
Становилось все жарче, хотя зеленоватое солнце, красящее все вокруг нежным яблочным тоном, так и не появлялось из-за облаков. Харру удалось дважды напиться, встречая красноватые ржавые ручьи, но вот с едой было хренова-то. Что ж тут, ничто не зреет, никто не бегает? Он с досадой пнул разлапистый куст, пушистой шапкой разлегшийся на прогалине, и радостно чмокнул губами: под качнувшейся лапой приоткрылись продолговатые алые ягоды. Он присел, подымая ножнами меча тяжелые нижние ветви, и, нимало не опасаясь, начал набивать рот ягодами, сладкими, что бабьи уста. И не услыхал почувствовал, что кто-то еще таится поблизости, замирая от страха.
Он стал на карачки, пачкая жирной землей носки белых сапог, заглянул в подлиственную глубину – так и есть, бурый комок шерсти, скомканный лютым страхом, и часто мигающие белесые точечки глаз. У хищной твари око стоячее, зеленое. Проверенным лесным приемом он выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и, хватанув побольше воздуха, задержал дыхание, перебрасывая между собой и зверем мысленный мосток. Глазки перестали мигать – жертва замерла, оцепенев. Для верности Харр издал змеиный шип, обращающий кровь в красную ледышку – и обед можно было брать голыми руками. Он ухватил зверька за отвислую шерстку на загривке и потянул из-под куста, ухмыляясь счастливому случаю. Сейчас костерок…
И тут в каком-то десятке шагов от него раздался пронзительный заячий крик. Да не заячий, нет – детский. Заученным охотничьим движением Харр подбросил зверька, перехватывая его за задние лапки, шмякнул головой о древесный ствол – теперь, поди, не убежит! – и как был, с обвисшей тушкой в одной руке и с невынутым из ножен мечом – в другой, ринулся на вопль. Продрался с треском через ломкие заросли, вляпался в какую-то лужу – и замер в удивлении: на прошлогодней листве, возле замшелого пня боролись две девки. Одна, во всяком случае, прижимала другую к земле.
– А ну, поди прочь! – гаркнул Харр, хватая ту, что сверху, за голое плечо и отшвыривая в сторону.
Девка, даром что плечи широченные, как у мужика, оказалась на удивление легка и пролетела шага три, пока не шлепнулась прямо на четвереньки. Что-то цапнуло Харра по руке – должно, ногти. Он с удивлением поднял бровь: девка разогнулась, как пружина, приседая и готовясь к прыжку. Вот только не хватало ему бабьей потасовки!
– Не моги на меня… – начал он.
И подавился словом, на него с очень смуглого, как жареное зерно, лица злобно сверкали светло-желтые, точно отравный болотный лютик, глаза. Губы набухшие, с вывертом, поцелуешь – малиновым соком брызнут. Зубы скалятся одной ровной костью, неделенные. Страсть!
– Тронешь Мади – горло перегрызу! – свистящим шепотом пообещала бешеная девка.
– Да нужна она мне! – пожал плечами менестрель. – У меня и без вас, придурошных, забот хватает. Сама ж ее чуть не до смерти затискала!
– Хочешь сказать – тебе одной Гатиты хватило?
– Пф! – только и удостоил ее Харр.
На сапог смачно шлепнула темная капля – умудрилась-таки стерва чем-то до крови порезать. Ишь, жмет в кулаке, то ли шип терновый, то ли коготь-напалечник…
– Ты, если всерьез борониться вздумаешь, – проговорил он спокойно и наставительно, – носи с собой ножик поздоровее. Ты девка дюжая, управишься. А не управишься – я научу.
Злости на нее почему-то не получалось. Скорее удивление.
– Не он это, Махида, – послышался снизу нежный шепоток.
– Не, не я, – подтвердил Харр, не имея, впрочем представления о том, что это двух таких здоровых девок напугало. – У меня одно дело: костерок запалить да вертелок соорудить. Поможете?
– Сдурел? – оборвала его та, что звалась Махидой. – Здесь?..
– А почему не здесь?
Удобный был приемчик – вот сейчас они расслабятся, перестанут видеть в нем врага и наперебой примутся рассказывать; так он и узнает, куда его занесла судьба-недоля.
Он пошарил взглядом по земле на предмет валежника или сучьев палых, и вдруг увидел ЭТО.
Вот почему младшая закричала не своим голосом, а старшая бросилась ей рот зажимать! Третья девка лежала, уставясь в небо выколотыми глазами, и по всему – по аккуратно взрезанной одежде, прикушенному языку и отсутствию крови было видно, что ее сначала придушили, а уж потом с безответной, но еще теплой, тешились.
– Это кто ж ее так?.. – пробормотал он, не подходя, впрочем, ближе, чтобы не перетянуть на себя беду. – Тут и анделис, поди, не поможет…
– Лихолетец, кто ж еще, – зло проговорила Махида. – Щитовые уже пропил, а ножевые еще не получил. Иначе у моего порога сшивался бы, а не беззащитную посередь леса стерег.
Харр из ее слов понял далеко не все – а скорее, не понял ровным счетом ничего, но расспрашивать сразу не стал: окажешь себя несмышленым – чести не дождешься. На сапог между тем снова капнуло; видно, жара не давала крови запечься.
– Ишь, напроказила, – досадливо проговорил он, протягивая Махиде левую руку. – На-ка, залижи.
Она приняла это как должное, и ее горячие, быстролетные пальцы привычно обласкали его задубевшую кожу; меленько трепещущий язычок тоже, видно по всему, знал свое дело отменно. Так. С этой, значит, мы поладим. Ишь, на колени пала и снизу глазом своим желтушным так и зыркает, так и приманивает… Его даже в жар кинуло. Ведь пока на голубом острову гостевал, на девок только издали любовался…
Но не здесь же.
– Будет тебе, – проговорил он хрипловато, принимая руку. – И так сгодится. А теперь идти надобно, родных покликать, а то как бы мухи поганые тело не обсидели.
Над погибшей, действительно, уже роились не то мелкие стрекозы, не то длиннокрылые мухи. Он оглянулся на другую девку – та так и осталась сидеть в траве, подтянув коленки к груди и опустив голову, только чтобы не видеть страшного. Руки ее машинально вытягивали из-под куста какую-то длинную мелкодырчатую сеть.
– Дом-то далек? – спросил Харр.
– Недалек, господин. Дай-ка, приму у тебя добычу.
Махида гибким движением поднялась на ноги, высвобождая из стиснутых пальцев полуостывшую тушку. Потом нашарила в траве такую же, как у Мади, сетку – только здесь трепыхались две довольно крупные птицы – и отправила туда же Харров обед.
– Ну, пошли, что ли? – ее дружески протянутая рука предназначалась подруге, а зазывный тон и недвусмысленное круговое движение бедрами нежданному попутчику. Словно тут двор стоялый, а не лес густой, где под деревом подружка расхристанная. Ну и ну.
Харр, почесывая за ухом, глянул на тело – не прикрыть ли плащом? Потом справедливо рассудил, что плащ у него один, могут и не вернуть; девок же много и время, судя по всему, на этой дороге лихое.
– Ну, кажите путь, а то я нездешний, – кинул он по-хозяйски.
Та, что звалась кратким, но приманчивым именем Мади, поднялась наконец-то с земли и скользнула мимо него, продолжая натягивать на смуглые плечики травяную сетку. Споткнулась о его здоровенную ножищу, и он инстинктивно протянул руку, чтобы ее поддержать, но она отклонилась, как стебелек, – даже не пугливо, а чуточку высокомерно. Наверное, и губки надула. Он не прочь был бы заглянуть в ее лицо, по обе подружки уже двигались впереди него по тропинке, перепрыгивая через бугристые корни деревьев. Обе были длинноноги, как тихрианки, и стройны, точно княжеские плясуньи. Вечный странник, Харр, естественно, начал сравнение двух девушек не с чего-нибудь, а именно с походки. У Махиды лыковые плетешки грубых сандалий обрамляли шафранные пятки, основательно впечатывающиеся во влажную лесную почву; узенькие пяточки Мади, словно выточенные из кости и оплетенные алыми кожаными шнурками, и земли-то почти не касались. Махида шагала размашисто, Мади семенила, временами как бы подлетывая, точно напуганный цыпленок. Такие девки были Харру не по вкусу.
Как и всякий мужик, Харр делил женщин на две категории. У каждого своя примета, позволяющая разделять их на желанных – и не очень; у Харра этой приметой была манера раздеваться. Девки с широкой, размашистой походкой, как Правило, скидали одежу бездумно, не глядя, и так же беспечно, щедро отдавались на волю его коротким, но ухватистым рукам.
Те же, что отличались шагом малым и как бы считанным, были и с одеждой аккуратны не к месту – даже заведенные умелой настойчивостью лукавого песенника, они разоблачались с какой-то досадной бережливостью, складывая всю свою одежонку ровной стопочкой на чистом месте. Радости от таких, как правило, было с воробьиный кого-ток. И то напросишься…
Харр с трудом отвел глаза от призывно покачивающихся бедер Махиды. Распалился, козел певучий, нашел время – за спиной-то ведь тело неостывшее… И тут впереди раздался ни разу не слышанный Харром звук, рокочущий и густой, точно что-то упало с вышины и быстро умирало, исходясь затухающей дрожью. Мади радостно вскрикнула и бросилась вперед, полыхнула разлетевшейся золотистой юбкой и пропала за поворотом тропинки. Ах ты, анделис тебя забери, лица-то он так и не углядел!
– Не иначе как это Иофф ееный, – лениво бросила через плечо Махида, не ускоряя шага.
Он продолжал шагать молча, сохраняя достоинство, – потом все сама расскажет. Вот именно, потом. Он входил в новый для него мир, он, странствующий рыцарь Харр по-Харрада, и привычно полагал, что ему, как рыцарю, очень и очень многое предоставится даром. Прямо так, на смуглых ладошках. Он невольно облизнул губы, потому что все, чего он ожидал, теперь было уже совсем близко – между стволами деревьев забрезжил просвет.
– Погоди-ка, господин мой, – прячась от света, проговорила Махида, прижимаясь животом и грудью к чешуйчатой шершавинке ствола. – Ежели сейчас меня Иофф увидит, не миновать Мади выволочки.
– И мне, что ли, прикажешь хорониться? – заносчиво вскинулся Харр.
– Тебе-то с чего? Ты, почитай, Мади от лихолетца спас, тебе в доме Иоффа и почет, и стол.
Самозванный рыцарь только криво усмехнулся – не на стол да почет рассчитывал…
– Да что ты мне все про какого-то Иоффа толкуешь?
Сразу за лесом начиналась холмистая равнина с одиноким крутым курганом, на склоне которого торчал полупрозрачный камень, точно соляной столб.
– Да вот же он, сейчас взвоет!..
«Камень» шевельнулся, у ног его под только что проглянувшим солнышком странно означились золотые усы. Сразу стало понятно, что это попросту белогривый старец, торжественно возносящий правую длань к небесам. Если б его одеяние было не белым, а пурпурным, то его вполне можно было бы счесть за тихрианского солнцезаконника.
Высокий, блеющий вскрик полетел над холмами; рука упала – и тут же возник мощный рокочущий гул, как бы свитый из шести вибрирующих звуков; шесть гигантских невидимых шмелей колебали воздух упругими крылышками, разнося окрест скорбный сигнал, возвещающий смерть.
– У, строфион тебя… – шепотом выругался Харр, потрясенный неслыханной музыкой. Прищурившись, он различил наконец, что золотые усы есть не что иное, как рога того белоснежного зверя, что попался ему на каменных ступенях, вернее – его уже почившего собрата, который мог послужить добрым обедом для целого каравана. Отполированный до блеска треугольный череп козерога упирался в землю, чернея жутковатыми дырами глазниц, а витые рога были стянуты посередине костяной перемычкой. Между нею и черепом протянулось что-то вроде дождевых струй.
– Мади говорила, что он закончил свой новый рокотан, – прошептала Махида, – они с Гатитой и помогали его на Успенную гору втаскивать.
Холмик, на склоне которого примостился старец, вряд ли стоило называть горой.
– А зачем? – равнодушно спросил Харр. Его больше волновало, скоро ли можно будет двинуться дальше.
– В первый раз струны отлаживать надо подале от людей, – засмеялась Махида, – а то как бы с кем родимчик не приключился.
Харр представил себе, что он стоит рядом с рокотаном, и от одной этой мысли тело его напряглось и по хребту прошла волна дрожи. Да уж, под такую музыку застольную не споешь! А все-таки надо бы поглядеть поближе…
– Знала бы Гатита, какую весть рокотан понесет по далям подоблачным! – со слезами в голосе проговорила девушка.
Харр про себя отметил, что она мгновенно переходит от смеха к глубокой горести, со всей полнотой отдаваясь нахлынувшему чувству, как это бывает только у людей простодушных, искренних и бесхитростных. Значит, повезло ему на этой новой дороге вдвойне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53