Она все хлопотала вокруг него - приучала к вкусной, калорийной пище…
Иногда они ссорились. Как все. Она начинала, и она же шла первая на мировую. Все-таки в их отношениях Джон был лидером. Они были замечательной парой, очень любили друг друга. Если не ссорились по пустякам, всегда ладили».
Вскоре Джон и Йоко начали приглашать к себе на Бэнк-стрит нью-йоркских радикалов: йиппи, «черных пантер», «новых левых», поэтов из Ист-Виллидж, феминисток. Вот что вспоминает об этих посиделках Кейт Миллет [Публицистка, активистка женского движения в США] : «Телевизор не выключался - слава Богу, звук был приглушен, - все сидели, курили «травку» и болтали о своем. Когда я только познакомилась с Джоном, я была им просто очарована. Он был замечательный, восхитительный. Умный, смешливый, вечно что-то изобретал. Он играл на невообразимых инструментах - на каких-то африканских деревяшках. Меня все время подмывало ему признаться, как он мне нравится, как я люблю его музыку, но, когда я пыталась что-то сказать, выходило глупо. Йоко нравилось, если в гости приходили к ней. Наверное, ее задевало, что Джону уделяли слишком много внимания. И она этого не скрывала…»
Однажды Джон и Йоко узнали и другую сторону нью-йоркской жизни. Как-то к ним в квартиру вломился ее предыдущий обитатель. Как рассказывал мне Батлер, он выгнал того за неуплату. «И вот он явился со своим дружком. Джон открыл дверь, а они ворвались в дом, угрожая револьверами. Этот парень собрался было вынести две самые ценные вещи - цветной телевизор и литографию Сальвадора Дали. Джон ему говорит: «Эй, послушай, не забирай телик, я его хочу смотреть». Тогда этот парень отобрал у Джона кошелек и записную книжку. Он думал найти деньги, но обнаружил лишь книжку с номерами телефонов, которые не предназначались для посторонних глаз - их Джону дал Бобби Сил, - номер телефона Элдриджа Кливера и Тима Лири [Один из идеологов движения хиппи, теоретик психоделической революции] . Потом шофер Джона, пользуясь своими связями в мафии, потребовал вернуть книжку. И ее вернули. «Все мы были страшно огорчены, - говорит Батлер, - что так состоялось знакомство Джона с Виллидж. Но ему это даже понравилось: с ним в Нью-Йорке впервые обошлись как с самым обычным человеком».
Десять лет спустя Бобби Сил, основатель и председатель партии «Черные пантеры», вспоминал об этом инциденте. «Мы узнали, что два каких-то хрена вздумали обидеть Джона. Я удивился: «Джона? Обидеть - здесь?» И я сказал: «Э, нет, ребята, у нас же есть оружие!» Мы это дело обсудили. И решили, что телохранитель Джона - бывший нью-йоркский полицейский - плохо делает свое дело. И я сказал: «Джон, тебе надо уволить этого парня. Он совсем не то, что тебе нужно». А Джон мне: «Что, если я найму двух-трех «пантер»?» Я ему говорю: «Нет, Джон, приятель, мы не контора телохранителей, мы политическая организация…» Но все-таки я сказал нашим людям в Нью-Йорке, чтобы они посматривали за Джоном, а Джону сказал, что, если ему понадобится помощь, он может их вызвать».
Среди нью-йоркских радикалов Джерри Рубин был ближайшим другом Джона и Йоко. Он целыми днями торчал у них на Бэнк-стрит. У Джона тогда как раз начался период песни «Вообрази себе», вспоминает Рубин. «Я слышал «Вообрази себе» так часто, что думал, у меня уши отвалятся… Джон тогда был даже больше радикал, чем я… Он был зол, ох и зол же он был. Он проклинал полицейских. Йоко ему все говорила: «Тебе надо относиться к свиньям помягче. Свиньи - они же сами жертвы». Он не был политическим активистом, но эмоционально, по тому, как остро он реагировал на происходящие события, он был очень радикально настроен…
Их интересовала жизнь черных Нью-Йорка, - продолжает Джерри Рубин. - Они мне как-то говорят: «Давай отправимся в Гарлем. Поедем в Гарлем и обменяемся с людьми рукопожатиями». Я им говорю: «Вы наивные люди! Да вы посмотрите на себя - вы же белые знаменитости, богачи, вы что, отправитесь туда на своем лимузине?»
Рубин открыл в Ленноне одну черту характера, которую тот скрывал от других. «Для Джона это была пора горьких разочарований, - вспоминает Рубин. - Очень горьких. Он очень был обижен на Пола Маккартни. Он ругал Пола. Он ругал Аллена Клайна [Менеджер «Битлз» и Леннона в начале 70-х годов] . Он ругал самого себя за то, что он такой знаменитый и богатый. Ему это не нравилось».
Рубин рассказывал мне, как Джон употреблял наркотики. «Я любил общаться с Джоном, когда он был под «травой». Он становился мягким, спокойным. От кокаина он делался агрессивным. А от героина впадал в депрессию. Я видел, как Джона и Йоко часов пять бросало то в пот, то в озноб, когда они отходили от героина».
Вот что вспоминает Стью Алберт, приятель Рубина по движению: «В то время я наблюдал, как они пытались «завязать». Очень хорошо помню, как они старались слезть с метадона. На них было жалко смотреть. Мы с Джерри привели к ним опытного психотерапевта, который учил их расслабляться. Это помогло. Но все-таки завязать с метадоном им тогда не удалось. Еще помню, как они спорили о героине. Они перестали его тогда употреблять и обсуждали, не стоит ли начать еще раз. У них, кажется, был знакомый, который мог доставать героин. Но они решили - нет. Я им тогда делал массаж. Могу точно сказать, что на теле у них не было следов от иглы. Так что если они и употребляли героин, то не кололись. Я уверен. Джерри виделся с ними чаще, чем я. Он, наверное, наблюдал, как они употребляют наркоту, но я - никогда. Могу сказать одно: что бы они ни принимали, наркотики не влияли на их поведение. Они всегда были в ясном сознании».
Дэвид Пил, самый известный уличный музыкант нижнеманхэттенского Ист-Сайда, каждый уикенд выступал в парке на Вашингтон-сквер и собирал довольно большую аудиторию. Вскоре после приезда в Нью-Йорк Джона и Йоко какой-то приятель повел их послушать выступление Пила. «Я обалдел, - вспоминает Дэвид Пил. - Знаменитости никогда не приходили меня послушать. Нормальные люди вообще не приходили меня слушать. Я же был помешан на «битлах», просто с ума по ним сходил, обожал всю эту «битловскую» философию - «все, что тебе нужно, - это любовь», мир любой ценой и все такое прочее… Я тогда спел «Римский папа курит наркоту», поскольку я знал, что у Джона были неприятности с марихуаной. Потом Говард Смит передал мне слова Леннона: «Я обязательно должен познакомиться с парнем, который поет «Римского папу…». Через неделю Джерри Рубин звонит мне и говорит: «Джон и Йоко хотят пойти в Ист-Виллидж потусоваться с народом». Я беру гитару и иду. Мы познакомились. Я только сказал: «Привет» - и начал петь «Римского папу…». Он подхватил. Потом Йоко, потом уже все стали подтягивать. Тут подвалили полицейские, и, понятное дело, мы свернулись. Но все равно было здорово. Надо же, Джон вот так просто поет на улице - это меня поразило…»
Потом Джон сочинил об этой встрече песню «В городе Нью-Йорке». А Пил написал свою «Балладу о Джоне и Йоко» [Не путать с песней Дж. Леннона того же названия (1969)] .
«Они пригласили меня на Бэнк-стрит, чтобы я им ее спел, - вспоминает Дэвид Пил. - Я ужасно волновался… Это очень простая песенка, но прилипчивая. Им она страшно понравилась, и они предложили мне записать ее вместе с ними на пластинку».
Пил заключил контракт с «Эппл» (он к тому времени выпустил на фирме «Электра» «сорокапятку» «Закури марихуановую сигаретку»). Джон и Йоко помогли ему записать альбом «Римский папа курит наркоту», который вышел на «Эппл» в апреле 1972 года. Пил вспоминает: «На «Эппл» меня прозвали «Наш гибельный удел». Альбом, конечно, не раскупался. И Пол страшно злился. Но мне было наплевать…» Потом Джон объяснял: «Нам понравилась его музыка, понравился его темперамент, его философия. Вот почему мы решили сделать с ним пластинку. Могут сказать: «Ох, этот Пил, да он же петь не умеет, он играть не умеет». Но Дэвид Пил такой естественный, а некоторые его песни очень приятные».
Дэвид Пил являл собой полную противоположность всему тому, чем был Джон в роли «Битла». Джон был рок-звездой, мультимиллионером, но он ощущал себя в тисках условностей и как личность, и как художник. Он не мог запросто выйти и запеть на улице Лондона. Вокруг него вились бухгалтеры и адвокаты. А Пил не хотел превращать свою музыку в бизнес. Он водил компанию с местными радикалами и бесплатно играл в городском парке. Он наслаждался жизнью и был счастлив. Он сочинял отнюдь не великую музыку, но его жизнь была примером полной свободы.
Бобби Сил появился у Джона и Йоко спустя год после процесса о «чикагском заговоре», во время которого он продемонстрировал завидное мужество и непреклонность, когда судья тщетно пытался припереть его к стенке. Вот что он вспоминает о своей встрече с Джоном. «Я был на Бэнк-стрит дважды. Джон мог целый день просидеть на диване, скрестив ноги, а Йоко - та была совсем другая: энергичная, активная, все время чем-то занята. Мы рассказали ему о наших программах социальной помощи местным общинам - например, в 1969 году мы организовали бесплатные завтраки для двух тысяч черных ребятишек. Джон интересовался, чем бы он мог помочь нашим программам… Его очень интересовала наша политическая борьба. Только он немного по-другому смотрел на вещи. Когда я лучше узнал Джона, то понял, что мы могли бы стать очень близкими друзьями - он был не то, что другие знаменитости, которых я знал. Одно время, скажем, я тесно общался с Марлоном Брандо. Еще мы были в хороших отношениях с Джейн Фондой. И только Джон предложил мне свою помощь. Он действительно хотел что-то сделать».
Через несколько месяцев в разговоре с Эллиотом Минцем, одним из ведущих комментаторов контркультурного радио Лос-Анджелеса, Джон рассказал о программе бесплатных школьных детских завтраков, осуществлявшейся «черными пантерами». По свидетельству Минца, Леннон пожертвовал некую сумму на проведение подобной же программы в Лос-Анджелесе.
Стью Алберт вспоминает, что на Бэнк-стрит наведывался и Хьюи Ньютон [Один из активистов организации «Черные пантеры»] . «Они здорово поладили - Ньютон и Джон и Йоко. Потом Хьюи прислал Джону письмо, где говорил, что очень внимательно слушал «Вообрази себе» и что идеи этой песни очень созвучны его собственной теории, которую он называл «интеркоммунализмом». Джон очень дорожил этим письмом и часто показывал его друзьям».
Еще Джон и Йоко подружились с Э.Дж. Веберманом, человеком, изобретшим мусорологию - такую науку, которая позволяла получать информацию о частной жизни человека по составу ежедневно выбрасываемого из дома мусора. С помощью этой самой мусорологии и применяя, как он его называл, «аналитический анализ», Веберман вычислил, что Боб Дилан в 1970 или 1971 году пристрастился к героину. Он даже основал общество «Фронт освобождения Дилана», чтобы вырвать Боба из-под власти наркотиков и заставить снова вернуться в политику. Джон одно время носил значок этого общества с надписью «Свободу Бобу Дилану».
В начале декабря 1971 года Веберман провел демонстрацию протеста у здания фирмы грамзаписи «Кэпитол рекордз», отказавшейся выпустить концертный альбом в поддержку Бангладеш. На одном плакате была надпись: «В Пакистане голодают из-за жадности «Кэпитол». В самый разгар демонстрации откуда-то появились двое в масках, держа в руках плакаты: «Кэпитол-исты, не старайтесь разлучить Джона и Йоко. Джон ведь больше не Битл». Как объяснил мне Веберман, «Кэпитол» пытался заключить с Йоко контракт на основе давнишнего контракта с «Битлз», когда они еще не были такими известными в Америке. Таким образом «Кэпитол» мог выплатить ей меньший гонорар, чем по индивидуальному контракту. Из-за возникшего спора «Кэпитол» приостановил выпуск ее альбома, все доходы от которого Йоко намеревалась передать в фонды различных левых политических организаций.
Во время этой демонстрации Веберман объявил: «Джон и Йоко стали новыми членами «Фронта освобождения рок-музыки» - организации, которая будет способствовать разоблачению капиталистических спекуляций на контркультуре и политическом роке». Как считали многие, двое неизвестных в масках были Джон и Йоко…
Однако буквально через неделю «Фронт освобождения рок-музыки» распался, что нередко случалось тогда со многими левыми организациями. Джон и Йоко примкнули к Джерри Рубину и Дэвиду Пилу, которые объявили себя лидерами подлинного «Фронта освобождения рок-музыки», отмежевавшись от Вебермана. «Виллидж войс» опубликовал их открытое письмо к Веберману, требуя публично извиниться перед Бобом Диланом за развязанную против него кампанию лжи и клеветы. Веберман обвинял Дилана в «уходе из движения». Но, отмечали Джон и Йоко, Дилан «уже был заметной фигурой, когда еще никакого движения и в помине не было, и он помог его создать». Кампания Вебермана против Дилана, писали далее Джон и Йоко, способствует деструктивным тенденциям в движении «новых левых». «А сейчас надо любить и защищать друг друга и выплескивать свой гнев на истинных наших врагов, которые по глупости и алчности губят нашу планету».
Опубликованным в «Виллидж войс» письмом Джона и Йоко заинтересовались в ФБР: его копия помещена в особое досье. По-видимому, фэбээровцы сочли, что «Фронт освобождения рок-музыки» чреват революционным содержанием и представляет опасность для Америки. Кроме того, в досье ФБР хранится инструкция о способах поисков иных материалов об этой «организации».
Веберман отпарировал этот выпад, взяв песню Дилана «Джордж Джексон» в качестве примера изменившегося политического характера творчества Дилана.
Другой жертвой нападок Вебермана стал Аллен Клайн, менеджер Джона, который клал себе в карман до 20% от всех доходов Джона. Кстати, «Нью-Йорк таймс» обвинила Клайна в присвоении им части доходов от альбома Джорджа Харрисона «Бангладеш». Веберман организовал демонстрацию под лозунгами «Фронта освобождения рок-музыки», один из которых гласил: «Аллен Клайн - подонок». Демонстранты ворвались в офис Клайна и разослали в «Вэрайети», «Роллинг стоун» и «Виллидж войс» статьи с осуждением Клайна. Как говорил мне Веберман, эти демонстрации убедили Джона, что Клайн его обворовывал, и через год он его уволил. Клайн подал на него, Джорджа и Ринго в суд иск на сумму 19 миллионов долларов. В 1977 году после долгих переговоров с Йоко Клайн скостил сумму иска до 4,2 миллиона, а в 1979 году сел в тюрьму за неуплату налогов.
Джон и Йоко еще больше укрепили свои связи с «новыми левыми», согласившись вести постоянную рубрику в новом общественно-политическом журнале «Сандэнс». В декабре 1971 года состоялся благотворительный аукцион, средства от которого пошли на создание журнала. В аукционе участвовали Джаспер Джонс, Роберт Раушенберг, Ларри Риверс, Энди Уорхол. Среди «художников-аукционистов» оказался и Джон Леннон, что сразу заметили в ФБР.
Редактор нового журнала Крейг Пайес вспоминает, как он агитировал Джона и Йоко стать его постоянными авторами. «Джерри Рубин взял меня с собой на Бэнк-стрит. Они лежали на кровати. Джон работал над песнями для альбома «Однажды в Нью-Йорке», а Йоко делала эскиз конверта будущей пластинки. Мы немного поговорили о «Сандэнсе». Джон попросил меня сообщить ему, когда выйдет первый номер. Еще он спрашивал меня о Джоне Синклере, чью историю он недавно узнал. Когда мы уже собирались уходить, я сказал: «Ты бы не хотел что-нибудь написать для «Сандэнса»?» Он ответил: «Да вот тут «Эсквайр» заказал мне статью. Зачем мне писать для «Сандэнса»? Ведь у «Эсквайра» тираж десять миллионов». Я говорю: «Но ведь «Эсквайр» на корню закуплен свиньями! Нам же надо создавать свою собственную периодику». И он согласился.
Потом Джерри мне сказал, что Джон что-то для нас пишет… Мы никогда не просили у Джона и Йоко денег. Уже тот факт, что они считались авторами нашего журнала, был отличной рекламой - это был своего рода банковский кредит. Но к третьему номеру мы залезли в такие долги, что мне все-таки пришлось обратиться к ним за помощью. Я убеждал их, что гвоздь очередного номера - статья о связях Никсона с мафией должна непременно увидеть свет. И попросил помочь. Но этот разговор им не очень понравился. Они, видно, решили, что мы хотим сделать из них дойную корову. И все-таки пять тысяч они нам дали».
Первый номер журнала «Сандэнс» вышел в апреле 1972 года, с заголовком на обложке: «Джон и Йоко - о женщинах, Роберт Шиэр - о Китае». Редакторы Крейг Пайес и Кен Келли анонсировали новый журнал как «альтернативу риторической пустоте периодики андерграунда, академической невозмутимости левых журналов и манипулированию информацией в псевдообъективной прессе истэблишмента». В списке сотрудников журнала Джон и Йоко фигурировали как авторы постоянной рубрики «Вообрази себе». В этом номере Роберт Шиэр, который до недавнего времени возглавлял журнал «Рэмпартс», доказывал, что американские левые напрасно критиковали Мао за встречу с Никсоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Иногда они ссорились. Как все. Она начинала, и она же шла первая на мировую. Все-таки в их отношениях Джон был лидером. Они были замечательной парой, очень любили друг друга. Если не ссорились по пустякам, всегда ладили».
Вскоре Джон и Йоко начали приглашать к себе на Бэнк-стрит нью-йоркских радикалов: йиппи, «черных пантер», «новых левых», поэтов из Ист-Виллидж, феминисток. Вот что вспоминает об этих посиделках Кейт Миллет [Публицистка, активистка женского движения в США] : «Телевизор не выключался - слава Богу, звук был приглушен, - все сидели, курили «травку» и болтали о своем. Когда я только познакомилась с Джоном, я была им просто очарована. Он был замечательный, восхитительный. Умный, смешливый, вечно что-то изобретал. Он играл на невообразимых инструментах - на каких-то африканских деревяшках. Меня все время подмывало ему признаться, как он мне нравится, как я люблю его музыку, но, когда я пыталась что-то сказать, выходило глупо. Йоко нравилось, если в гости приходили к ней. Наверное, ее задевало, что Джону уделяли слишком много внимания. И она этого не скрывала…»
Однажды Джон и Йоко узнали и другую сторону нью-йоркской жизни. Как-то к ним в квартиру вломился ее предыдущий обитатель. Как рассказывал мне Батлер, он выгнал того за неуплату. «И вот он явился со своим дружком. Джон открыл дверь, а они ворвались в дом, угрожая револьверами. Этот парень собрался было вынести две самые ценные вещи - цветной телевизор и литографию Сальвадора Дали. Джон ему говорит: «Эй, послушай, не забирай телик, я его хочу смотреть». Тогда этот парень отобрал у Джона кошелек и записную книжку. Он думал найти деньги, но обнаружил лишь книжку с номерами телефонов, которые не предназначались для посторонних глаз - их Джону дал Бобби Сил, - номер телефона Элдриджа Кливера и Тима Лири [Один из идеологов движения хиппи, теоретик психоделической революции] . Потом шофер Джона, пользуясь своими связями в мафии, потребовал вернуть книжку. И ее вернули. «Все мы были страшно огорчены, - говорит Батлер, - что так состоялось знакомство Джона с Виллидж. Но ему это даже понравилось: с ним в Нью-Йорке впервые обошлись как с самым обычным человеком».
Десять лет спустя Бобби Сил, основатель и председатель партии «Черные пантеры», вспоминал об этом инциденте. «Мы узнали, что два каких-то хрена вздумали обидеть Джона. Я удивился: «Джона? Обидеть - здесь?» И я сказал: «Э, нет, ребята, у нас же есть оружие!» Мы это дело обсудили. И решили, что телохранитель Джона - бывший нью-йоркский полицейский - плохо делает свое дело. И я сказал: «Джон, тебе надо уволить этого парня. Он совсем не то, что тебе нужно». А Джон мне: «Что, если я найму двух-трех «пантер»?» Я ему говорю: «Нет, Джон, приятель, мы не контора телохранителей, мы политическая организация…» Но все-таки я сказал нашим людям в Нью-Йорке, чтобы они посматривали за Джоном, а Джону сказал, что, если ему понадобится помощь, он может их вызвать».
Среди нью-йоркских радикалов Джерри Рубин был ближайшим другом Джона и Йоко. Он целыми днями торчал у них на Бэнк-стрит. У Джона тогда как раз начался период песни «Вообрази себе», вспоминает Рубин. «Я слышал «Вообрази себе» так часто, что думал, у меня уши отвалятся… Джон тогда был даже больше радикал, чем я… Он был зол, ох и зол же он был. Он проклинал полицейских. Йоко ему все говорила: «Тебе надо относиться к свиньям помягче. Свиньи - они же сами жертвы». Он не был политическим активистом, но эмоционально, по тому, как остро он реагировал на происходящие события, он был очень радикально настроен…
Их интересовала жизнь черных Нью-Йорка, - продолжает Джерри Рубин. - Они мне как-то говорят: «Давай отправимся в Гарлем. Поедем в Гарлем и обменяемся с людьми рукопожатиями». Я им говорю: «Вы наивные люди! Да вы посмотрите на себя - вы же белые знаменитости, богачи, вы что, отправитесь туда на своем лимузине?»
Рубин открыл в Ленноне одну черту характера, которую тот скрывал от других. «Для Джона это была пора горьких разочарований, - вспоминает Рубин. - Очень горьких. Он очень был обижен на Пола Маккартни. Он ругал Пола. Он ругал Аллена Клайна [Менеджер «Битлз» и Леннона в начале 70-х годов] . Он ругал самого себя за то, что он такой знаменитый и богатый. Ему это не нравилось».
Рубин рассказывал мне, как Джон употреблял наркотики. «Я любил общаться с Джоном, когда он был под «травой». Он становился мягким, спокойным. От кокаина он делался агрессивным. А от героина впадал в депрессию. Я видел, как Джона и Йоко часов пять бросало то в пот, то в озноб, когда они отходили от героина».
Вот что вспоминает Стью Алберт, приятель Рубина по движению: «В то время я наблюдал, как они пытались «завязать». Очень хорошо помню, как они старались слезть с метадона. На них было жалко смотреть. Мы с Джерри привели к ним опытного психотерапевта, который учил их расслабляться. Это помогло. Но все-таки завязать с метадоном им тогда не удалось. Еще помню, как они спорили о героине. Они перестали его тогда употреблять и обсуждали, не стоит ли начать еще раз. У них, кажется, был знакомый, который мог доставать героин. Но они решили - нет. Я им тогда делал массаж. Могу точно сказать, что на теле у них не было следов от иглы. Так что если они и употребляли героин, то не кололись. Я уверен. Джерри виделся с ними чаще, чем я. Он, наверное, наблюдал, как они употребляют наркоту, но я - никогда. Могу сказать одно: что бы они ни принимали, наркотики не влияли на их поведение. Они всегда были в ясном сознании».
Дэвид Пил, самый известный уличный музыкант нижнеманхэттенского Ист-Сайда, каждый уикенд выступал в парке на Вашингтон-сквер и собирал довольно большую аудиторию. Вскоре после приезда в Нью-Йорк Джона и Йоко какой-то приятель повел их послушать выступление Пила. «Я обалдел, - вспоминает Дэвид Пил. - Знаменитости никогда не приходили меня послушать. Нормальные люди вообще не приходили меня слушать. Я же был помешан на «битлах», просто с ума по ним сходил, обожал всю эту «битловскую» философию - «все, что тебе нужно, - это любовь», мир любой ценой и все такое прочее… Я тогда спел «Римский папа курит наркоту», поскольку я знал, что у Джона были неприятности с марихуаной. Потом Говард Смит передал мне слова Леннона: «Я обязательно должен познакомиться с парнем, который поет «Римского папу…». Через неделю Джерри Рубин звонит мне и говорит: «Джон и Йоко хотят пойти в Ист-Виллидж потусоваться с народом». Я беру гитару и иду. Мы познакомились. Я только сказал: «Привет» - и начал петь «Римского папу…». Он подхватил. Потом Йоко, потом уже все стали подтягивать. Тут подвалили полицейские, и, понятное дело, мы свернулись. Но все равно было здорово. Надо же, Джон вот так просто поет на улице - это меня поразило…»
Потом Джон сочинил об этой встрече песню «В городе Нью-Йорке». А Пил написал свою «Балладу о Джоне и Йоко» [Не путать с песней Дж. Леннона того же названия (1969)] .
«Они пригласили меня на Бэнк-стрит, чтобы я им ее спел, - вспоминает Дэвид Пил. - Я ужасно волновался… Это очень простая песенка, но прилипчивая. Им она страшно понравилась, и они предложили мне записать ее вместе с ними на пластинку».
Пил заключил контракт с «Эппл» (он к тому времени выпустил на фирме «Электра» «сорокапятку» «Закури марихуановую сигаретку»). Джон и Йоко помогли ему записать альбом «Римский папа курит наркоту», который вышел на «Эппл» в апреле 1972 года. Пил вспоминает: «На «Эппл» меня прозвали «Наш гибельный удел». Альбом, конечно, не раскупался. И Пол страшно злился. Но мне было наплевать…» Потом Джон объяснял: «Нам понравилась его музыка, понравился его темперамент, его философия. Вот почему мы решили сделать с ним пластинку. Могут сказать: «Ох, этот Пил, да он же петь не умеет, он играть не умеет». Но Дэвид Пил такой естественный, а некоторые его песни очень приятные».
Дэвид Пил являл собой полную противоположность всему тому, чем был Джон в роли «Битла». Джон был рок-звездой, мультимиллионером, но он ощущал себя в тисках условностей и как личность, и как художник. Он не мог запросто выйти и запеть на улице Лондона. Вокруг него вились бухгалтеры и адвокаты. А Пил не хотел превращать свою музыку в бизнес. Он водил компанию с местными радикалами и бесплатно играл в городском парке. Он наслаждался жизнью и был счастлив. Он сочинял отнюдь не великую музыку, но его жизнь была примером полной свободы.
Бобби Сил появился у Джона и Йоко спустя год после процесса о «чикагском заговоре», во время которого он продемонстрировал завидное мужество и непреклонность, когда судья тщетно пытался припереть его к стенке. Вот что он вспоминает о своей встрече с Джоном. «Я был на Бэнк-стрит дважды. Джон мог целый день просидеть на диване, скрестив ноги, а Йоко - та была совсем другая: энергичная, активная, все время чем-то занята. Мы рассказали ему о наших программах социальной помощи местным общинам - например, в 1969 году мы организовали бесплатные завтраки для двух тысяч черных ребятишек. Джон интересовался, чем бы он мог помочь нашим программам… Его очень интересовала наша политическая борьба. Только он немного по-другому смотрел на вещи. Когда я лучше узнал Джона, то понял, что мы могли бы стать очень близкими друзьями - он был не то, что другие знаменитости, которых я знал. Одно время, скажем, я тесно общался с Марлоном Брандо. Еще мы были в хороших отношениях с Джейн Фондой. И только Джон предложил мне свою помощь. Он действительно хотел что-то сделать».
Через несколько месяцев в разговоре с Эллиотом Минцем, одним из ведущих комментаторов контркультурного радио Лос-Анджелеса, Джон рассказал о программе бесплатных школьных детских завтраков, осуществлявшейся «черными пантерами». По свидетельству Минца, Леннон пожертвовал некую сумму на проведение подобной же программы в Лос-Анджелесе.
Стью Алберт вспоминает, что на Бэнк-стрит наведывался и Хьюи Ньютон [Один из активистов организации «Черные пантеры»] . «Они здорово поладили - Ньютон и Джон и Йоко. Потом Хьюи прислал Джону письмо, где говорил, что очень внимательно слушал «Вообрази себе» и что идеи этой песни очень созвучны его собственной теории, которую он называл «интеркоммунализмом». Джон очень дорожил этим письмом и часто показывал его друзьям».
Еще Джон и Йоко подружились с Э.Дж. Веберманом, человеком, изобретшим мусорологию - такую науку, которая позволяла получать информацию о частной жизни человека по составу ежедневно выбрасываемого из дома мусора. С помощью этой самой мусорологии и применяя, как он его называл, «аналитический анализ», Веберман вычислил, что Боб Дилан в 1970 или 1971 году пристрастился к героину. Он даже основал общество «Фронт освобождения Дилана», чтобы вырвать Боба из-под власти наркотиков и заставить снова вернуться в политику. Джон одно время носил значок этого общества с надписью «Свободу Бобу Дилану».
В начале декабря 1971 года Веберман провел демонстрацию протеста у здания фирмы грамзаписи «Кэпитол рекордз», отказавшейся выпустить концертный альбом в поддержку Бангладеш. На одном плакате была надпись: «В Пакистане голодают из-за жадности «Кэпитол». В самый разгар демонстрации откуда-то появились двое в масках, держа в руках плакаты: «Кэпитол-исты, не старайтесь разлучить Джона и Йоко. Джон ведь больше не Битл». Как объяснил мне Веберман, «Кэпитол» пытался заключить с Йоко контракт на основе давнишнего контракта с «Битлз», когда они еще не были такими известными в Америке. Таким образом «Кэпитол» мог выплатить ей меньший гонорар, чем по индивидуальному контракту. Из-за возникшего спора «Кэпитол» приостановил выпуск ее альбома, все доходы от которого Йоко намеревалась передать в фонды различных левых политических организаций.
Во время этой демонстрации Веберман объявил: «Джон и Йоко стали новыми членами «Фронта освобождения рок-музыки» - организации, которая будет способствовать разоблачению капиталистических спекуляций на контркультуре и политическом роке». Как считали многие, двое неизвестных в масках были Джон и Йоко…
Однако буквально через неделю «Фронт освобождения рок-музыки» распался, что нередко случалось тогда со многими левыми организациями. Джон и Йоко примкнули к Джерри Рубину и Дэвиду Пилу, которые объявили себя лидерами подлинного «Фронта освобождения рок-музыки», отмежевавшись от Вебермана. «Виллидж войс» опубликовал их открытое письмо к Веберману, требуя публично извиниться перед Бобом Диланом за развязанную против него кампанию лжи и клеветы. Веберман обвинял Дилана в «уходе из движения». Но, отмечали Джон и Йоко, Дилан «уже был заметной фигурой, когда еще никакого движения и в помине не было, и он помог его создать». Кампания Вебермана против Дилана, писали далее Джон и Йоко, способствует деструктивным тенденциям в движении «новых левых». «А сейчас надо любить и защищать друг друга и выплескивать свой гнев на истинных наших врагов, которые по глупости и алчности губят нашу планету».
Опубликованным в «Виллидж войс» письмом Джона и Йоко заинтересовались в ФБР: его копия помещена в особое досье. По-видимому, фэбээровцы сочли, что «Фронт освобождения рок-музыки» чреват революционным содержанием и представляет опасность для Америки. Кроме того, в досье ФБР хранится инструкция о способах поисков иных материалов об этой «организации».
Веберман отпарировал этот выпад, взяв песню Дилана «Джордж Джексон» в качестве примера изменившегося политического характера творчества Дилана.
Другой жертвой нападок Вебермана стал Аллен Клайн, менеджер Джона, который клал себе в карман до 20% от всех доходов Джона. Кстати, «Нью-Йорк таймс» обвинила Клайна в присвоении им части доходов от альбома Джорджа Харрисона «Бангладеш». Веберман организовал демонстрацию под лозунгами «Фронта освобождения рок-музыки», один из которых гласил: «Аллен Клайн - подонок». Демонстранты ворвались в офис Клайна и разослали в «Вэрайети», «Роллинг стоун» и «Виллидж войс» статьи с осуждением Клайна. Как говорил мне Веберман, эти демонстрации убедили Джона, что Клайн его обворовывал, и через год он его уволил. Клайн подал на него, Джорджа и Ринго в суд иск на сумму 19 миллионов долларов. В 1977 году после долгих переговоров с Йоко Клайн скостил сумму иска до 4,2 миллиона, а в 1979 году сел в тюрьму за неуплату налогов.
Джон и Йоко еще больше укрепили свои связи с «новыми левыми», согласившись вести постоянную рубрику в новом общественно-политическом журнале «Сандэнс». В декабре 1971 года состоялся благотворительный аукцион, средства от которого пошли на создание журнала. В аукционе участвовали Джаспер Джонс, Роберт Раушенберг, Ларри Риверс, Энди Уорхол. Среди «художников-аукционистов» оказался и Джон Леннон, что сразу заметили в ФБР.
Редактор нового журнала Крейг Пайес вспоминает, как он агитировал Джона и Йоко стать его постоянными авторами. «Джерри Рубин взял меня с собой на Бэнк-стрит. Они лежали на кровати. Джон работал над песнями для альбома «Однажды в Нью-Йорке», а Йоко делала эскиз конверта будущей пластинки. Мы немного поговорили о «Сандэнсе». Джон попросил меня сообщить ему, когда выйдет первый номер. Еще он спрашивал меня о Джоне Синклере, чью историю он недавно узнал. Когда мы уже собирались уходить, я сказал: «Ты бы не хотел что-нибудь написать для «Сандэнса»?» Он ответил: «Да вот тут «Эсквайр» заказал мне статью. Зачем мне писать для «Сандэнса»? Ведь у «Эсквайра» тираж десять миллионов». Я говорю: «Но ведь «Эсквайр» на корню закуплен свиньями! Нам же надо создавать свою собственную периодику». И он согласился.
Потом Джерри мне сказал, что Джон что-то для нас пишет… Мы никогда не просили у Джона и Йоко денег. Уже тот факт, что они считались авторами нашего журнала, был отличной рекламой - это был своего рода банковский кредит. Но к третьему номеру мы залезли в такие долги, что мне все-таки пришлось обратиться к ним за помощью. Я убеждал их, что гвоздь очередного номера - статья о связях Никсона с мафией должна непременно увидеть свет. И попросил помочь. Но этот разговор им не очень понравился. Они, видно, решили, что мы хотим сделать из них дойную корову. И все-таки пять тысяч они нам дали».
Первый номер журнала «Сандэнс» вышел в апреле 1972 года, с заголовком на обложке: «Джон и Йоко - о женщинах, Роберт Шиэр - о Китае». Редакторы Крейг Пайес и Кен Келли анонсировали новый журнал как «альтернативу риторической пустоте периодики андерграунда, академической невозмутимости левых журналов и манипулированию информацией в псевдообъективной прессе истэблишмента». В списке сотрудников журнала Джон и Йоко фигурировали как авторы постоянной рубрики «Вообрази себе». В этом номере Роберт Шиэр, который до недавнего времени возглавлял журнал «Рэмпартс», доказывал, что американские левые напрасно критиковали Мао за встречу с Никсоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42