Местность открытая пусть наблюдатели фашистов видят зигзаги новых траншей и ходов сообщения, новые проволочные заграждения и установку минных полей (разумеется, ложных). Пусть докладывают, что построенная саперами плотина на реке Лужесянка затопила подступы к позициям 145-й стрелковой дивизии. А доступные для подслушивания врагом радио- и телефонные переговоры о ходе оборонительных работ должны были дополнить общую картину, создать представление, что 43-я армия готовится к обороне, и только к обороне.
Точно не помню, кто из товарищей, обсуждавших этот план, вдруг подал реплику:
Слишком убедительно. Как бы нам не переиграть.
- Что имеете в виду?
- Противника. Он тоже не лыком шит. Он может не поверить в нашу режущую глаза пассивность.
Замечание заставило призадуматься. Действительно, не слишком ли мы назойливы и прямолинейны? Обменялись мнениями. Да, план требует существенной доработки. Ведь противник неоднократно видел наши настойчивые попытки освободить Витебск. Поверит ли он, что в летней кампании 1944 года мы решительно отказались от этой цели?
Было решено составить план дезинформации в другом, более реалистическом ключе. Пришлось учесть и опыт предыдущей борьбы за Витебск, и тот психологический настрой, который она вызвала у командования витебской группировки фашистов.
До этого мы пытались пробиться к Витебску то напрямую, с севера, от Городка, то обходом с северо-запада. Однако прямые атаки наталкивались на Витебский укрепленный район, плотно занятый вражескими дивизиями, а широкий обходный маневр сковывала местность с ее болотами и малым числом дорог. Противник убедился, что левый его фланг прочно прикрыт естественными препятствиями, что если и ждать нового удара 43-й армии, то непосредственно на Витебский укрепленный район, где местность более благоприятна для сосредоточения и действий крупных сил пехоты и танков.
Следовательно, и план дезинформации обретет большую реальность, если будет исходить из этих предпосылок. Удар в ограниченной полосе с ограниченной целью - в подобные наши намерения противник поверит скорее.
Итак, план был скорректирован. Оборонительные работы развернулись во всей полосе армии, но перед Витебским укрепленным районом они приобрели некоторую "прозрачность". Мы стремились внушить противнику, что здесь, на узком участке, готовится наступление. В ближних тылах и на переднем крае проводились ложные перегруппировки войск, ночами гудели танковые моторы, артиллерия увеличила расход снарядов на пристрелку целей.
В то же время на правом фланге армии происходило скрытное сосредоточение ударной группировки - 1-го и 60-го стрелковых корпусов. Строго соблюдалась дисциплина маскировки. С рассветом дороги пустели. Был установлен жесткий контроль - и наземный, и с воздуха. При малейшем нарушении маскировки летчик-наблюдатель сбрасывал вымпел в расположение той или иной части и докладывал в штаб армии. По приказу генерала Баграмяна для несения комендантской службы была выделена целая дивизия.
Вскоре план дезинформации дал нужные нам результаты. Противник, наблюдая активность в полосе 92-го стрелкового корпуса, попытался уточнить наши намерения. С 1 по 19 июня фашисты провели тринадцать ударных поисков (так они называли разведку боем), причем десять из них на тех именно участках, где велась демонстрация подготовки к наступлению. В поисках участвовало обычно от 60 до 300 пехотинцев, поддерживаемых огнем артиллерийских и минометных батарей79. Успехом эти попытки не увенчались. Встреченные огнем, гитлеровцы всякий раз поспешно отходили, неся большие потери.
Готовясь к операции, мы уделяли большое внимание вскрытию вражеской группировки войск. Начальник разведки армии полковник П. Ш. Шиошвили организовал целую серию поисков.
5 июня в полосе 306-й стрелковой дивизии генерал-майора М. И. Кучерявенко отличилась 47-я армейская штурмовая рота капитана П. М. Герасименко. Бойцы этой роты ворвались в траншею противника, захватили шесть пленных из состава 56-й пехотной дивизии. Допрос пленных позволил уточнить имевшиеся у нас данные об этом соединении. В него входили 234, 192 и 171-й пехотные полки, в ротах насчитывалось до 120 солдат и офицеров. Каких-либо перегруппировок немецких войск, по свидетельству пленных, за последние дни не происходило. Это было для нас особенно ценно, поскольку 56-я пехотная дивизия несла оборону - в полосе главного удара нашей армии.
Полковник Шиошвили докладывал, что, по его данным, в состав упомянутой дивизии включен и четвертый пехотный полк. Вскоре это подтвердили перебежчики. Они оказались из сводного 482-го пехотного полка, сформированного из остатков 262-й пехотной дивизии. Полк этот имел только два батальона, в ротах - по 50 65 человек личного состава.
На левом фланге армии успешно действовали разведчики 145-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Дибровы. 15 -18 июня, за несколько дней до начала наступления, они захватили пленных из 246-й пехотной и 4-й авиаполевой дивизий. Пленные подтвердили, что в полосе этих дивизий проводятся интенсивные оборонительные работы. Противник, видимо, ждет удара на Витебск с того же направления, что и зимой, - с севера, от Городка.
Кстати сказать, уточнили мы и состав 4-й авиаполевой дивизии. Она была реорганизована, и теперь вместо прежних четырех авиабатальонов в нее входили три полка (49, 50 и 51-й), получившие наименование егерских.
В многочисленных и разнообразных разведывательных мероприятиях штаба армии большую роль, как и обычно, играли партизаны. С некоторыми партизанскими группами наш Военный совет был связан непосредственно, с другими - через Военный совет фронта и Белорусский штаб партизанского движения. Теперь, в 1944 году, взаимодействие войсковой разведки с партизанами четко планировалось, а опыт, накопленный за предыдущие годы, помогал получать максимум необходимых сведений о противнике. Благодаря самоотверженной работе белорусских партизан, дополненной другими видами разведки, штабу армии удалось к началу Витебской операции вскрыть оборону противника до деталей и на большую глубину.
Совокупные данные разведки за первую половину июня показали, что витебская группировка фашистов не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Ее главные силы - пять пехотных дивизий - по-прежнему были сконцентрированы в витебском выступе, плотно охваченном с трех сторон соединениями 43-й и 39-й армий. А фланги этой группировки - северный и юго-восточный - прикрывались относительно слабо. Такое ее построение, выгодное для советских войск и невыгодное для немецко-фашистских, вражеское командование не могло не учитывать. Однако оно, очевидно, продолжало возлагать надежды на болотистую, труднопреодолимую местность, которая должна была восполнить слабости флангов.
Действительно, при планировании прорыва мы вынуждены были считаться с условиями местности, с необходимостью изыскивать пути и средства для ее преодоления. Особенно беспокоил левый фланг нашей ударной группировки. Практически участок между деревнями Заболотники и Новоселки был закрыт естественной преградой - болотом, простиравшимся на два километра по фронту и на такое же примерно расстояние в глубину. Мы решили прикрыть этот участок одним стрелковым батальоном 235-й дивизии, а главные ее силы направить в обход болота с северо-запада. Таким образом, начинать прорыв обороны противника дивизия сможет на участке шириной около километра. Это повлечет за собой новые трудности. Ведь концентрация войск в наступлении хороша до известных пределов. Слишком узкие по фронту и вместе с тем глубокие боевые порядки наступающих облегчают оборонительные действия противника.
Кроме того, упомянутое болото вместе с другими болотами к востоку и югу от него окружало занятую противником высоту 67,8. Здесь, в четырехугольнике деревень Новоселки, Дворище, Чисти, Язвинка, располагался мощный узел обороны. Труднодоступный и для прямой атаки, и для обхода с флангов и тыла, узел этот как бы нависал над всем левым флангом ударной группировки, глубоким клином врезаясь в расположение наших войск. Его фланкирующий огонь мог сковать действия 60-го стрелкового корпуса, особенно - 235-й дивизии.
Начальник оперативного отдела штаба армии полковник В. В. Турантаев предложил "ослепить" оборонительный узел противника дымовой завесой. К тому времени войска 43-й армии приобрели уже изрядный опыт в применении дымов. Только в феврале для прикрытия разведки боем дымовые завесы ставились семь раз. Докладывая об этом, Владимир Владимирович подчеркнул два характерных момента. Во-первых, дымовые завесы резко снизили потери подразделений, участвовавших в разведке боем; во-вторых, они помогли вскрыть огневую систему противника на широком фронте. Дело в том, что дымовые завесы ставились не только на участке поиска, но одновременно и на соседних. Это дезориентировало гитлеровцев, они не могли определить, какой из участков истинный, а какой ложный. Артиллерия противника вела интенсивный огонь по задымленным площадям, чем и пользовались разведчики, засекая вражеские батареи.
Накопленный опыт применения дымов было решено широко использовать в предстоящей операции - и при прорыве главной полосы обороны противника, и в глубине, в ходе форсирования Западной Двины.
Оказалось, что "ослепить" дымовой завесой тот же оборонительный узел на высоте 67,8 не так уж сложно.
- Парадоксально, но факт! - говорил полковник Н. Степанов, начальник отдела химзащиты штаба. - Невыгодное для нашей пехоты фланкирующее расположение этого узла вражеской обороны, его клинообразная конфигурация оборачиваются выгодно для нас при постановке дымовой завесы. Мы меньше зависим от капризов погоды, от перемены ветра. Подготовим пуск дымов со всех сторон клина - с севера, востока и юга. Так что при любом ветре, кроме западного, мы "ослепим" здесь фашистов.
Полковник Степанов, побывав на переднем крае, доложил о готовности подразделений химзащиты.
Беспокоила нас погода, ее прогноз на ближайшие дни. Туманы и затяжные дожди могли обратить этот озерно-болотистый край в непролазную трясину. Но работники гидрометеорологической службы во главе с инженер-капитаном А. Егошиным сделали все, что было в их силах. Они представили подробное описание местности в полосе прорыва на всю ее глубину, вплоть до Западной Двины на юге и Витебска на востоке.
Документ этот давал полную характеристику водных преград - болот, рек, озер, их водного режима, берегов, донного грунта, бродов - и тех, что уже имелись, и тех, которые ожидались после спада воды. Показательны строчки, относившиеся к заболоченным участкам: "Болота кустарниковые и луговые, глубина стояния воды - 0,5 - 1,2 метра. Для пехоты труднопроходимые. Возможно передвижение бойцов в одиночку"80.
Естественно, что такие болота являлись серьезным препятствием для боевой техники. Как только танковые части, приданные нам, стали прибывать в районы сосредоточения, командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник В. Б. Меньшов обратился ко мне с просьбой:
- Разрешите танковым командирам участвовать в допросах пленных?
- Имеете в виду разведку танконедоступных участков?
- Да. Хорошо бы и саперам участвовать в допросах.
- Добро! Штаб распорядится об этом.
Инициатива полковника Меньшова была своевременной. Прежде случалось, что, планируя атаки танков, их взаимодействие с пехотой, артиллерией, саперами, общевойсковые штабы упускали неприметные на первый взгляд, но существенные детали. Например, характеристику отдельных участков местности на данный отрезок времени. Подчеркиваю это, так как топографическая карта, даже очень добротная, имеющая большую или меньшую давность, требует значительной корректировки в соответствии с особенностями местности и погодных условий.
И карта, и гидрологические описания рек, озер и болот составлены на основе данных, полученных много лет назад. Они устаревают и часто могут лишь подсказать, где следует ждать естественных преград. Но там, где топографы обозначили безымянный ручей в низинке, сегодня встретишь топкое болото, и наоборот, на месте болота - крепкий торфяник. Время и непогода резко меняют характер местности, особенно если она низменная, со слабым грунтом.
Опыт показал, что необходимые сведения о том или ином участке, о его доступности для танков и другой тяжелой техники, о путях обхода можно получить не только от местных жителей и партизан, но и от пленных. Штаб армии ввел в практику специально разработанный вопросник, который учитывал интересы всех родов войск. А участие в допросах танкистов, саперов и других специалистов еще более повысило эффективность допросов.
Само взаимодействие танков со стрелками и саперами в полосе армии также было организовано с учетом опыта предыдущих боев в озерно-лесистой местности. Танки должны были продвигаться либо в боевых порядках пехоты, либо несколько позади, прикрывая ее огнем. Вперед они выходили только в необходимых пунктах, для коротких атак. Использовались танки мелкими группами (5 - 6 машин), но на максимально широком фронте. Инженерное обеспечение танковых частей усиливалось: танковой роте придавался, как минимум, саперный взвод, а иногда и два взвода. Саперам предстояло настилать гати через заболоченные участки, чтобы поддержать хороший темп наступления.
После прорыва главной полосы обороны командование фронта планировало на стыке флангов 43-й и 6-й гвардейской армий ввести в бой свою подвижную группу - 1-й Краснознаменный танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск В. В. Буткова.
Артиллерийское обеспечение операции было достаточно высоким - по 165 стволов в среднем на каждый километр участка прорыва. Правда, это были в основном минометы и легкие полевые пушки и гаубицы. Для контрбатарейной борьбы (а огонь тяжелой артиллерии планировался на большую глубину - вплоть до Западной Двины) в нашем распоряжении имелось только 69 дальнобойных орудий пушек и пушек-гаубиц 28-й и 37-й гвардейских артбригад.
Между тем подразделения нашей артиллерийской инструментальной разведки и летчики 206-го корректировочно-разведывательного авиаполка засекли и нанесли на карту 25 арт-батарей противника. Кроме того, в глубине вражеской обороны, на линии Западной Двины, находились в резерве полк и два отдельных дивизиона тяжелой артиллерии. Эти части, подчиненные непосредственно командованию 3-й немецкой танковой армии, сразу же будут брошены в бой, и наши артиллеристы должны быть готовыми к борьбе с ними.
Начальник артиллерии Е. В. Щеглов заключил, что армейской группе контрбатарейной борьбы трудно справиться с таким обилием дальних целей. И он был прав. Нам помогло командование фронта. Подавление части целей было поручено поддерживавшей нас 322-й штурмовой авиационной дивизии 3-й воздушной армии.
В разговоре с командующим воздушной армией выяснилась одна настораживающая деталь. Генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин сказал о претензиях летчиков к пехоте. Бывали случаи, что стрелки вторых эшелонов, завидев самолеты, давали сигнал ракетами: "Свои!" Это дезориентировало летчиков относительно линии фронта, они могли принять пехоту первого эшелона за войска противника. Мы договорились с Николаем Филипповичем, что сигнализировать авиации будут только стрелковые части, непосредственно ведущие бой.
В первой половине июня генерал армии И. Х. Баграмян дважды приезжал в нашу армию, контролируя приготовления войск. А когда они были в основном завершены, по ВЧ позвонил генерал В. В. Курасов:
- Завтра к вам приедет представитель Ставки Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Командующий фронтом его сопровождает. Подготовьте доклады.
Обычно по той или иной спланированной операции сначала докладывали начальники отделов штаба, а в завершение - командарм. На этот раз порядок был изменен. Приехав к нам на КП, в деревню Белянки, маршал сказал:
- Времени у меня мало. Сможете ли обо всем доложить сами?
- Смогу.
- В сорок пять минут уложитесь?
- Да.
Снимаю часы, кладу их перед собой. Начинаю доклад. Конечно, волнуюсь. Все-таки я впервые выступаю в роли командующего армией. Вижу, Александр Михайлович слушает внимательно, а Иван Христофорович слегка кивает головой: все, дескать, верно, не волнуйся.
Когда я закончил, маршал задал несколько вопросов. Его интересовало, как мы спланировали взаимодействие танков, пехоты, инженерных войск и артиллерии, как организована работа тылов. Все это действительно сложные вопросы, особенно при наступлении по такой тяжелой местности.
Представитель Ставки, уезжая, пожелал войскам 43-й армии боевого успеха.
До начала наступления оставались считанные дни. По-прежнему внушала опасение погода, но инженер-капитан Егошин меня обнадежил, сообщив, что 23 25 июня она будет вполне удовлетворительная:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Точно не помню, кто из товарищей, обсуждавших этот план, вдруг подал реплику:
Слишком убедительно. Как бы нам не переиграть.
- Что имеете в виду?
- Противника. Он тоже не лыком шит. Он может не поверить в нашу режущую глаза пассивность.
Замечание заставило призадуматься. Действительно, не слишком ли мы назойливы и прямолинейны? Обменялись мнениями. Да, план требует существенной доработки. Ведь противник неоднократно видел наши настойчивые попытки освободить Витебск. Поверит ли он, что в летней кампании 1944 года мы решительно отказались от этой цели?
Было решено составить план дезинформации в другом, более реалистическом ключе. Пришлось учесть и опыт предыдущей борьбы за Витебск, и тот психологический настрой, который она вызвала у командования витебской группировки фашистов.
До этого мы пытались пробиться к Витебску то напрямую, с севера, от Городка, то обходом с северо-запада. Однако прямые атаки наталкивались на Витебский укрепленный район, плотно занятый вражескими дивизиями, а широкий обходный маневр сковывала местность с ее болотами и малым числом дорог. Противник убедился, что левый его фланг прочно прикрыт естественными препятствиями, что если и ждать нового удара 43-й армии, то непосредственно на Витебский укрепленный район, где местность более благоприятна для сосредоточения и действий крупных сил пехоты и танков.
Следовательно, и план дезинформации обретет большую реальность, если будет исходить из этих предпосылок. Удар в ограниченной полосе с ограниченной целью - в подобные наши намерения противник поверит скорее.
Итак, план был скорректирован. Оборонительные работы развернулись во всей полосе армии, но перед Витебским укрепленным районом они приобрели некоторую "прозрачность". Мы стремились внушить противнику, что здесь, на узком участке, готовится наступление. В ближних тылах и на переднем крае проводились ложные перегруппировки войск, ночами гудели танковые моторы, артиллерия увеличила расход снарядов на пристрелку целей.
В то же время на правом фланге армии происходило скрытное сосредоточение ударной группировки - 1-го и 60-го стрелковых корпусов. Строго соблюдалась дисциплина маскировки. С рассветом дороги пустели. Был установлен жесткий контроль - и наземный, и с воздуха. При малейшем нарушении маскировки летчик-наблюдатель сбрасывал вымпел в расположение той или иной части и докладывал в штаб армии. По приказу генерала Баграмяна для несения комендантской службы была выделена целая дивизия.
Вскоре план дезинформации дал нужные нам результаты. Противник, наблюдая активность в полосе 92-го стрелкового корпуса, попытался уточнить наши намерения. С 1 по 19 июня фашисты провели тринадцать ударных поисков (так они называли разведку боем), причем десять из них на тех именно участках, где велась демонстрация подготовки к наступлению. В поисках участвовало обычно от 60 до 300 пехотинцев, поддерживаемых огнем артиллерийских и минометных батарей79. Успехом эти попытки не увенчались. Встреченные огнем, гитлеровцы всякий раз поспешно отходили, неся большие потери.
Готовясь к операции, мы уделяли большое внимание вскрытию вражеской группировки войск. Начальник разведки армии полковник П. Ш. Шиошвили организовал целую серию поисков.
5 июня в полосе 306-й стрелковой дивизии генерал-майора М. И. Кучерявенко отличилась 47-я армейская штурмовая рота капитана П. М. Герасименко. Бойцы этой роты ворвались в траншею противника, захватили шесть пленных из состава 56-й пехотной дивизии. Допрос пленных позволил уточнить имевшиеся у нас данные об этом соединении. В него входили 234, 192 и 171-й пехотные полки, в ротах насчитывалось до 120 солдат и офицеров. Каких-либо перегруппировок немецких войск, по свидетельству пленных, за последние дни не происходило. Это было для нас особенно ценно, поскольку 56-я пехотная дивизия несла оборону - в полосе главного удара нашей армии.
Полковник Шиошвили докладывал, что, по его данным, в состав упомянутой дивизии включен и четвертый пехотный полк. Вскоре это подтвердили перебежчики. Они оказались из сводного 482-го пехотного полка, сформированного из остатков 262-й пехотной дивизии. Полк этот имел только два батальона, в ротах - по 50 65 человек личного состава.
На левом фланге армии успешно действовали разведчики 145-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Дибровы. 15 -18 июня, за несколько дней до начала наступления, они захватили пленных из 246-й пехотной и 4-й авиаполевой дивизий. Пленные подтвердили, что в полосе этих дивизий проводятся интенсивные оборонительные работы. Противник, видимо, ждет удара на Витебск с того же направления, что и зимой, - с севера, от Городка.
Кстати сказать, уточнили мы и состав 4-й авиаполевой дивизии. Она была реорганизована, и теперь вместо прежних четырех авиабатальонов в нее входили три полка (49, 50 и 51-й), получившие наименование егерских.
В многочисленных и разнообразных разведывательных мероприятиях штаба армии большую роль, как и обычно, играли партизаны. С некоторыми партизанскими группами наш Военный совет был связан непосредственно, с другими - через Военный совет фронта и Белорусский штаб партизанского движения. Теперь, в 1944 году, взаимодействие войсковой разведки с партизанами четко планировалось, а опыт, накопленный за предыдущие годы, помогал получать максимум необходимых сведений о противнике. Благодаря самоотверженной работе белорусских партизан, дополненной другими видами разведки, штабу армии удалось к началу Витебской операции вскрыть оборону противника до деталей и на большую глубину.
Совокупные данные разведки за первую половину июня показали, что витебская группировка фашистов не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Ее главные силы - пять пехотных дивизий - по-прежнему были сконцентрированы в витебском выступе, плотно охваченном с трех сторон соединениями 43-й и 39-й армий. А фланги этой группировки - северный и юго-восточный - прикрывались относительно слабо. Такое ее построение, выгодное для советских войск и невыгодное для немецко-фашистских, вражеское командование не могло не учитывать. Однако оно, очевидно, продолжало возлагать надежды на болотистую, труднопреодолимую местность, которая должна была восполнить слабости флангов.
Действительно, при планировании прорыва мы вынуждены были считаться с условиями местности, с необходимостью изыскивать пути и средства для ее преодоления. Особенно беспокоил левый фланг нашей ударной группировки. Практически участок между деревнями Заболотники и Новоселки был закрыт естественной преградой - болотом, простиравшимся на два километра по фронту и на такое же примерно расстояние в глубину. Мы решили прикрыть этот участок одним стрелковым батальоном 235-й дивизии, а главные ее силы направить в обход болота с северо-запада. Таким образом, начинать прорыв обороны противника дивизия сможет на участке шириной около километра. Это повлечет за собой новые трудности. Ведь концентрация войск в наступлении хороша до известных пределов. Слишком узкие по фронту и вместе с тем глубокие боевые порядки наступающих облегчают оборонительные действия противника.
Кроме того, упомянутое болото вместе с другими болотами к востоку и югу от него окружало занятую противником высоту 67,8. Здесь, в четырехугольнике деревень Новоселки, Дворище, Чисти, Язвинка, располагался мощный узел обороны. Труднодоступный и для прямой атаки, и для обхода с флангов и тыла, узел этот как бы нависал над всем левым флангом ударной группировки, глубоким клином врезаясь в расположение наших войск. Его фланкирующий огонь мог сковать действия 60-го стрелкового корпуса, особенно - 235-й дивизии.
Начальник оперативного отдела штаба армии полковник В. В. Турантаев предложил "ослепить" оборонительный узел противника дымовой завесой. К тому времени войска 43-й армии приобрели уже изрядный опыт в применении дымов. Только в феврале для прикрытия разведки боем дымовые завесы ставились семь раз. Докладывая об этом, Владимир Владимирович подчеркнул два характерных момента. Во-первых, дымовые завесы резко снизили потери подразделений, участвовавших в разведке боем; во-вторых, они помогли вскрыть огневую систему противника на широком фронте. Дело в том, что дымовые завесы ставились не только на участке поиска, но одновременно и на соседних. Это дезориентировало гитлеровцев, они не могли определить, какой из участков истинный, а какой ложный. Артиллерия противника вела интенсивный огонь по задымленным площадям, чем и пользовались разведчики, засекая вражеские батареи.
Накопленный опыт применения дымов было решено широко использовать в предстоящей операции - и при прорыве главной полосы обороны противника, и в глубине, в ходе форсирования Западной Двины.
Оказалось, что "ослепить" дымовой завесой тот же оборонительный узел на высоте 67,8 не так уж сложно.
- Парадоксально, но факт! - говорил полковник Н. Степанов, начальник отдела химзащиты штаба. - Невыгодное для нашей пехоты фланкирующее расположение этого узла вражеской обороны, его клинообразная конфигурация оборачиваются выгодно для нас при постановке дымовой завесы. Мы меньше зависим от капризов погоды, от перемены ветра. Подготовим пуск дымов со всех сторон клина - с севера, востока и юга. Так что при любом ветре, кроме западного, мы "ослепим" здесь фашистов.
Полковник Степанов, побывав на переднем крае, доложил о готовности подразделений химзащиты.
Беспокоила нас погода, ее прогноз на ближайшие дни. Туманы и затяжные дожди могли обратить этот озерно-болотистый край в непролазную трясину. Но работники гидрометеорологической службы во главе с инженер-капитаном А. Егошиным сделали все, что было в их силах. Они представили подробное описание местности в полосе прорыва на всю ее глубину, вплоть до Западной Двины на юге и Витебска на востоке.
Документ этот давал полную характеристику водных преград - болот, рек, озер, их водного режима, берегов, донного грунта, бродов - и тех, что уже имелись, и тех, которые ожидались после спада воды. Показательны строчки, относившиеся к заболоченным участкам: "Болота кустарниковые и луговые, глубина стояния воды - 0,5 - 1,2 метра. Для пехоты труднопроходимые. Возможно передвижение бойцов в одиночку"80.
Естественно, что такие болота являлись серьезным препятствием для боевой техники. Как только танковые части, приданные нам, стали прибывать в районы сосредоточения, командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник В. Б. Меньшов обратился ко мне с просьбой:
- Разрешите танковым командирам участвовать в допросах пленных?
- Имеете в виду разведку танконедоступных участков?
- Да. Хорошо бы и саперам участвовать в допросах.
- Добро! Штаб распорядится об этом.
Инициатива полковника Меньшова была своевременной. Прежде случалось, что, планируя атаки танков, их взаимодействие с пехотой, артиллерией, саперами, общевойсковые штабы упускали неприметные на первый взгляд, но существенные детали. Например, характеристику отдельных участков местности на данный отрезок времени. Подчеркиваю это, так как топографическая карта, даже очень добротная, имеющая большую или меньшую давность, требует значительной корректировки в соответствии с особенностями местности и погодных условий.
И карта, и гидрологические описания рек, озер и болот составлены на основе данных, полученных много лет назад. Они устаревают и часто могут лишь подсказать, где следует ждать естественных преград. Но там, где топографы обозначили безымянный ручей в низинке, сегодня встретишь топкое болото, и наоборот, на месте болота - крепкий торфяник. Время и непогода резко меняют характер местности, особенно если она низменная, со слабым грунтом.
Опыт показал, что необходимые сведения о том или ином участке, о его доступности для танков и другой тяжелой техники, о путях обхода можно получить не только от местных жителей и партизан, но и от пленных. Штаб армии ввел в практику специально разработанный вопросник, который учитывал интересы всех родов войск. А участие в допросах танкистов, саперов и других специалистов еще более повысило эффективность допросов.
Само взаимодействие танков со стрелками и саперами в полосе армии также было организовано с учетом опыта предыдущих боев в озерно-лесистой местности. Танки должны были продвигаться либо в боевых порядках пехоты, либо несколько позади, прикрывая ее огнем. Вперед они выходили только в необходимых пунктах, для коротких атак. Использовались танки мелкими группами (5 - 6 машин), но на максимально широком фронте. Инженерное обеспечение танковых частей усиливалось: танковой роте придавался, как минимум, саперный взвод, а иногда и два взвода. Саперам предстояло настилать гати через заболоченные участки, чтобы поддержать хороший темп наступления.
После прорыва главной полосы обороны командование фронта планировало на стыке флангов 43-й и 6-й гвардейской армий ввести в бой свою подвижную группу - 1-й Краснознаменный танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск В. В. Буткова.
Артиллерийское обеспечение операции было достаточно высоким - по 165 стволов в среднем на каждый километр участка прорыва. Правда, это были в основном минометы и легкие полевые пушки и гаубицы. Для контрбатарейной борьбы (а огонь тяжелой артиллерии планировался на большую глубину - вплоть до Западной Двины) в нашем распоряжении имелось только 69 дальнобойных орудий пушек и пушек-гаубиц 28-й и 37-й гвардейских артбригад.
Между тем подразделения нашей артиллерийской инструментальной разведки и летчики 206-го корректировочно-разведывательного авиаполка засекли и нанесли на карту 25 арт-батарей противника. Кроме того, в глубине вражеской обороны, на линии Западной Двины, находились в резерве полк и два отдельных дивизиона тяжелой артиллерии. Эти части, подчиненные непосредственно командованию 3-й немецкой танковой армии, сразу же будут брошены в бой, и наши артиллеристы должны быть готовыми к борьбе с ними.
Начальник артиллерии Е. В. Щеглов заключил, что армейской группе контрбатарейной борьбы трудно справиться с таким обилием дальних целей. И он был прав. Нам помогло командование фронта. Подавление части целей было поручено поддерживавшей нас 322-й штурмовой авиационной дивизии 3-й воздушной армии.
В разговоре с командующим воздушной армией выяснилась одна настораживающая деталь. Генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин сказал о претензиях летчиков к пехоте. Бывали случаи, что стрелки вторых эшелонов, завидев самолеты, давали сигнал ракетами: "Свои!" Это дезориентировало летчиков относительно линии фронта, они могли принять пехоту первого эшелона за войска противника. Мы договорились с Николаем Филипповичем, что сигнализировать авиации будут только стрелковые части, непосредственно ведущие бой.
В первой половине июня генерал армии И. Х. Баграмян дважды приезжал в нашу армию, контролируя приготовления войск. А когда они были в основном завершены, по ВЧ позвонил генерал В. В. Курасов:
- Завтра к вам приедет представитель Ставки Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Командующий фронтом его сопровождает. Подготовьте доклады.
Обычно по той или иной спланированной операции сначала докладывали начальники отделов штаба, а в завершение - командарм. На этот раз порядок был изменен. Приехав к нам на КП, в деревню Белянки, маршал сказал:
- Времени у меня мало. Сможете ли обо всем доложить сами?
- Смогу.
- В сорок пять минут уложитесь?
- Да.
Снимаю часы, кладу их перед собой. Начинаю доклад. Конечно, волнуюсь. Все-таки я впервые выступаю в роли командующего армией. Вижу, Александр Михайлович слушает внимательно, а Иван Христофорович слегка кивает головой: все, дескать, верно, не волнуйся.
Когда я закончил, маршал задал несколько вопросов. Его интересовало, как мы спланировали взаимодействие танков, пехоты, инженерных войск и артиллерии, как организована работа тылов. Все это действительно сложные вопросы, особенно при наступлении по такой тяжелой местности.
Представитель Ставки, уезжая, пожелал войскам 43-й армии боевого успеха.
До начала наступления оставались считанные дни. По-прежнему внушала опасение погода, но инженер-капитан Егошин меня обнадежил, сообщив, что 23 25 июня она будет вполне удовлетворительная:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48