Теперь в батальоне была уже не одна семья, а две: в девятой роте служила молодая чета - А. А. Немиров и В. Н. Кучкина, сыгравшие свадьбу всего за несколько дней до войны. Увы, молодоженам не суждено было счастье. В первых числах августа Немиров был убит. Жена его, служившая сандружинницей, пришла на следующий день к комбату и попросила отпустить ее в другой батальон: ей невмочь было оставаться там, где погиб и похоронен муж. Лупенков пошел ей навстречу...
В начале августа обстановка на рубеже, который обороняла наша дивизия, накалялась не то что с каждым днем, с каждым часом. Накопив кое-какой опыт и привыкнув к фронтовой жизни, ополченцы теперь действовали более умело. Но заметно активизировались и фашисты. Не было дня, когда бы над нашими позициями не кружил "костыль" (так бойцы прозвали фашистские самолеты-разведчики), нас чаще стали обстреливать из орудий и минометов, мешая вести оборонительные работы: рыть противотанковые ловушки, ставить мины и проволочные заграждения.
Перед третьим батальоном нашей дивизии в те дни была поставлена сложная задача: провести разведку боем. Но на ее подготовку давались только сутки. И вот на рассвете 3 августа два взвода седьмой роты под командованием лейтенанта Томина заняли исходные позиции. Мы с Лупенковым, взяв с собой связных Морозова и Андреева, тоже отправились туда. К нашему наблюдательному пункту протянули телефонную связь.
В августе под Ленинградом рассветает быстро, и по земле обычно стелется легкий туман - зрелище сказочное. Атака вражеских позиций была приурочена к моменту восхода солнца, в расчете застать фашистов врасплох.
План действий был таков: сперва короткими перебежками, а затем смелым броском ворваться в окопы врага перед селом Ивановским, захватить двух-трех "языков" (в зависимости от обстановки) и под прикрытием двух выдвинутых вперед станковых пулеметов вернуться.
Пока мы снова и снова вглядывались в карту, на которую был нанесен план разведки боем, нам казалось, что план этот неуязвим, и в мыслях уже рисовалась победа. В нее верили и бойцы и их командир, перед которыми мы накануне ставили задачу. Но взять "языка" оказалось далеко не просто.
Началось с того, что противник засек продвижение наших разведчиков и открыл сильный огонь, прижав их к земле. Томин с несколькими бойцами поползли вперед, но вскоре вынуждены были залечь в неглубокой ложбинке. При сложившихся условиях "языка" было не взять, больше того, следовало как можно быстрее вывести взводы из опасной зоны: они несли большие потери. Мы это поняли, увидев поспешные перебежки наших дружинниц, перевязывавших раненых.
Первое, что сделали, - вызвали минометчиков и указали цель, которую надо было уничтожить. Затем через начальника штаба полка связались с артиллеристами и попросили подавить фашистские огневые точки из дальнобойных орудий. Обязанности корректировщиков взяли на себя.
На все это было потрачено немало времени. Только к полудню фашисты приутихли, и нам удалось вывести своих бойцов. В этом бою было немало раненых. Были и убитые. Одному из бойцов осколком оторвало нижнюю челюсть. Он не кричал, хотя было видно, что ему невыносимо больно. Дрожащими от слабости руками он достал из кармана гимнастерки заранее написанное письмо и протянул его мне. Он тщетно пытался что-то сказать, и я не без труда понял его просьбу: переслать письмо домой. Как это было тягостно!
Лупенков тяжело переживал нашу неудачную попытку провести разведку боем и добыть "языка". Всю ответственность за это он брал на себя.
- Прежде чем идти в бой, надо было тщательно разведать все подступы к врагу, а мы этого не сделали, и это моя вина. Время атаки выбрали неудачное. Нельзя было атаковать утром. Надо было ночью, в темноте...
Командир полка Арсенов, прибывший к нам в тот же вечер, был настроен более оптимистически. Неудачу он объяснил сосредоточением здесь больших сил противника и усилением его бдительности.
- Из этого следует, - заключил он, - что немцы готовятся к наступлению. Надо быть готовыми отразить его. В этом смысле разведка была полезной.
И все же комбат не успокаивался. Настаивал, чтобы в политдонесении я указал, что разведка боем сорвалась из-за плохой подготовки и недостаточно продуманного плана, но я просьбу его не выполнил: изложил лишь факты и мнение командира полка майора Арсенова о результатах боя.
Хотя никто из вышестоящих командиров не ставил нам в вину, по сути дела, невыполнение задачи, и мне и Лупенкову не давала покоя мысль, что всякая неудача в бою независимо от ее причин чревата нежелательными и опасными последствиями, отрицательно сказывается на настроении, а значит, и на боеспособности подразделения. Кроме того, подобная неудача создает определенные преимущества противнику, который обычно старается сразу же закрепить или развить свой успех.
Поэтому я счел необходимым на следующий же день собрать коммунистов седьмой роты, чтобы успокоить их и рассказать о том, что ожидает батальон впереди. Честный, доверительный разговор с подчиненными людьми не раз выручал нас с Лупенковым.
Собирались коммунисты роты в балке, на окраине Юрков, молча. Чувствовалось, что они жалеют погибших товарищей, находятся под впечатлением пережитого накануне.
- Как дела, товарищи? - спросил я, когда они уселись на землю.
- Плохо, - после небольшой паузы ответил за всех командир роты Томин. Не можем прийти в себя после вчерашнего. Вот кое-кто и повесил головы.
- А это уж никуда не годится, - заметил я. - Нечего нос вешать. Надо готовиться к более серьезным боям.
Тут встал и попросил слово пожилой боец, санитар роты Шевяков.
- Нам, понятно, хвалиться нечем. Прав комроты, все мы вчерашнее приняли очень близко к сердцу. Но ведь на войне как бывает? Сегодня - неудача, завтра - успех. Попереживали и хватит. Надо взять себя в руки, настраиваться на боевой лад. Это не первый и не последний бой!
Слова Шевякова вызвали оживление. В том же духе высказались и другие. И у меня отлегло от сердца. А дальше пошел уже серьезный разговор о наших партийных делах, о задачах коммунистов в этот острый для всех нас период.
11
Шли двадцатые сутки нашего пребывания на фронте, нам же казалось, что мы воюем уже давно: фронтовые дни и ночи длиннее мирных. Не случайно во время войны год службы в армии приравнивался к трем. Иногда за всю ночь удавалось поспать какой-нибудь час-два, но мы уже не испытывали той усталости, которая так сильно давала себя знать в первые дни, а в первые фронтовые сутки буквально придавливала каждого к земле. И вот минуло всего двадцать дней, и то, что прежде казалось невозможным, стало обычным, будничным. Как будто бы от рождения ты не знал никакого домашнего уюта - ни теплой комнаты, ни чистой постели. И откуда только взялись силы? Куда девался страх, который вначале испытывали все мы, вчера еще штатские люди, пока не прошли, пусть совсем небольшую, "школу войны"?..
Словом, за короткое время мы свыклись с трудной фронтовой жизнью. У нас даже сложился свой фронтовой режим: просыпаясь, первым делом выясняли обстановку, а уж потом мылись, брились и завтракали. Плохо было лишь с баней. За двадцать дней только раз пришлось мыться в чудом уцелевшей бане в Белых Ключах.
Однако настоящие испытания были еще впереди.
Седьмого августа в батальон прибыл парторг полка С. А. Корсуков, чтобы составить список отличившихся в предыдущих боях для представления их к правительственным наградам. Весь день и значительную часть ночи мы поочередно вызывали политруков и вместе с ними писали боевые характеристики. Корсукову пришлось заночевать.
В эти сутки на переднем крае было спокойно.
Артиллерия противника всего лишь раз обстреляла Юрки. Снаряды разорвались в центре деревни, где в тот момент никого не было, а один угодил в подбитый нами при занятии Юрков вражеский танк, что вызвало у ополченцев иронические улыбки: "Сильны, раз бьют по своим".
На рассвете Лупенков вышел из землянки немного поразмяться и с наслаждением втянул в себя свежий, густо настоянный лесными ароматами воздух. Навстречу шагнул охранявший землянку боец Андреев.
- Как идет дежурство, товарищ Андреев? - совсем не по-уставному спросил комбат.
- Пока нормально. Только что-то подозрительно тихо". Точно перед грозой.
- Именно подозрительно... - согласился Михаил Григорьевич.
Тут же вернувшись в землянку, он стал звонить командирам рот:
- Поднимите людей и усильте наблюдение. Будьте наготове...
Тревога оказалась не напрасной. Ровно в девять часов утра все загрохотало, с потолка землянки посыпался песок. Начался массированный артобстрел. Тут и там вздыбливались черные, чем-то похожие на фонтаны нефти столбы земли. Казалось, после такого артиллерийского шквала не должно остаться ничего живого. Может быть, так оно и случилось бы, если бы наши оборонительные сооружения и землянки находились в Юрках. К счастью, они были выдвинуты метров на пятьсот вперед. В деревне, вернее, на ее окраине, находилась только штабная землянка.
Артиллерийская обработка длилась сорок минут, после чего появились "мессершмитты". Ну и бомбежка это была! Снова то здесь, то там взметались ввысь земляные столбы, плотно застилая собою небо. Когда "мессеры" отбомбились и улетели, Лупенков взял телефонную трубку и тут же с досадой ее бросил: связь не действовала.
- Пошли, боевой, - сказал комбат, - здесь больше делать нечего. А парторгу лучше вернуться в полк.
...Проселочную лесную дорогу из Юрков в Ивановское, по которой мы шли с комбатом, пересекала линия обороны восьмой роты. Еще на полпути нам стали встречаться то один, то другой санитар с ранеными бойцами.
- Что там у вас? - Лупенков остановил пожилого санитара, который вел привалившегося к нему всем телом раненого с забинтованной головой: видимо, ранение у бойца было тяжелое, бинт весь пропитался кровью.
- Товарищ капитан, в наши траншеи ворвались немцы...
В роте царила полная неразбериха. Где командир? Никто толком ответить не мог: его нашли потом убитым. Бойцы мелкими группами рассредоточились по уцелевшим окопам и действовали по собственному разумению, кто как мог. Создалось критическое положение: еще немного, и фашисты вклинятся в оборону батальона, ворвутся в Юрки. Ликвидировать эту угрозу можно было, лишь немедленно собрав бойцов: пойти в контратаку. Нам с Лупенковым удалось сделать это. Одновременно мы послали ординарца к командиру девятой роты с приказом ударить фашистам во фланг. Только мы поднялись в контратаку, как гитлеровцы возобновили артиллерийский обстрел. Но теперь уже они стреляли не по Юркам, а по боевым порядкам восьмой роты. Подобно гигантскому трактору, вражеская артиллерия "прошлась" по укреплениям роты. Глубокие воронки, вырванные с корнем деревья, смятые, искореженные огневые точки, искалеченные тела убитых - так выглядела теперь позиция восьмой роты. Признаться, я думал, что рота больше неспособна сопротивляться врагу. Но когда вновь показались фашистские пехотинцы, они были встречены хотя и редкими, но меткими выстрелами. Вражеская пехота, не ожидавшая такой живучести ополченцев, вынуждена была залечь...
И только тогда мы сообразили, как это все произошло.
Когда вторично начался артиллерийский обстрел, уцелевшие бойцы, да и мы с Лупенковым, повинуясь инстинкту самосохранения, скатились в воронки от снарядов и припали к земле. По теории вероятности, снаряд дважды в одну и ту же точку не попадает. Поэтому те, кто укрылся в воронках, оказались в относительной безопасности, и это позволило встретить огнем фашистов, предпринявших еще одну атаку. Как видим, недавние штатские люди уже научились кое-чему на войне.
Первой нашей с Лупенковым заботой было заменить убитого командира роты. Наш выбор пал на политрука Клюшина. И отнюдь не случайно: мы давно хотели выдвинуть его на должность командира роты. Не делали этого только из-за его активного сопротивления новому назначению.
- Политработа, - доказывал он, - моя стихия. Я привык не командовать, а беседовать, отвечать на вопросы...
Федор Николаевич скромничал. У него был богатый военный опыт, накопленный за долгие годы службы в пограничных войсках. На него можно было положиться.
Мы дали Клюшину указание в течение ночи отправить в медсанбат раненых и похоронить убитых. Помогли ему собрать в одну группу оставшихся в строю, и порядком поредевшая рота за эту ночь сумела снова организовать оборону, успела даже восстановить часть разрушенных огневых точек, приготовить к бою пулеметы и винтовки, поднести боеприпасы.
Когда все это было сделано, перед тем как уйти из роты, комбат спросил Клюшина:
- Как будете действовать, если гитлеровцы возобновят атаки?
- Контратаковать. Биться до последнего!
Иного ответа от него мы и не ожидали.
Гитлеровцы возобновили свои атаки десятого августа, и камнем преткновения для них снова оказался участок, обороняемый восьмой ротой. Нас не могло не радовать это. Ведь стоило противнику занять Юрки, как перед ним открывался путь к ряду крупных населенных пунктов.
Как и за два дня до этого - восьмого августа, гитлеровцы несколько раз атаковали позицию батальона, но их атаки захлебывались. Был момент, когда им удалось вплотную подойти к нашим окопам, они даже начали забрасывать их гранатами. Одна попала в окоп Клюшина. Он не растерялся, мгновенно подхватил шипящую гранату и бросил обратно, и она разорвалась, поразив нескольких гитлеровцев.
Немало гитлеровских солдат полегло на этом узком участке обороны батальона. Поредели и наши ряды. Переползая из окопа в окоп, Клюшин подбадривал оставшихся в живых. Он успел отдать распоряжение поднести боеприпасы, и в это мгновение его накрыла мина. Батальон лишился не только отважного политрука, прекрасного партийного организатора, но и отзывчивого, честного, доброго человека. Похоронили его на кладбище около деревни Выползово.
До сих пор фашисты, предпринимая попытки уничтожить наш батальон, обходились без танков, которые, по всей видимости, были нужнее на других участках, в частности на главном тракте, ведущем через село Среднее, деревню Мануйлово и далее на Веймарн, откуда дороги вели на Котлы и Волосово, то есть к ближним подступам Ленинграда. Но наша стойкая оборона вынудила их пойти в очередную атаку под прикрытием танков.
Танки ползли впереди, а за ними почти вплотную шла пехота. С нашей стороны ни единого выстрела. Об этом нам с Лупенковым доложил прибежавший командир пулеметного взвода седьмой роты, испуганный, взмокший от пота, растрепанный.
Выслушав сбивчивый доклад комвзвода, Лупенков первым долгом спросил:
- Где пулеметы?
- Разбиты, - не совсем уверенно ответил тот.
Комбат не поверил.
- Сейчас же возвращайтесь в роту и без пулеметов не показывайтесь!
Отдавая свой приказ, Лупенков исходил из того, что оставить врагу оружие всегда считалось в нашей армии позорнейшим поступком.
Комвзвода стал объяснять комбату, что не может выполнить его приказ:
- Там уже немцы!..
- Если вы не вернетесь на передовую и не добудете брошенное вами боевое оружие, я отдам вас под суд! - пригрозил комбат.
Комвзвода побледнел и вышел из землянки.
День клонился к вечеру. Кроме Лупенкова, меня, двух наших связных и сандружинницы Соловьевой, никого больше у командного пункта батальона не было. Лупенков тщетно пытался связаться с командиром полка: связь не работала.
- Вот что, боевой, - обратился ко мне комбат, - ты пробирайся в девятую роту, а я - в восьмую. Под покровом ночи выведем людей в деревню Выползово и там организуем оборону.
12
С болью в сердце мы покидали деревню, которую пятнадцатого июля отбили у врага и защищали свыше двадцати дней. Жаль, что нам не довелось увидеть и познакомиться хотя бы с одним из ее жителей. Пробравшись траншеями в овраг, мы разделились на две группы: я пошел со связным Андреевым, а Лупенков - с Морозовым и Леной Соловьевой. Прибыв к нам в батальон из Кронштадта, она сумела каким-то образом собрать вокруг себя девушек, которые так же, как и мы, мужчины, добровольно ушли на фронт. Их труд на войне был не менее тяжелым и опасным, чем труд бойцов.
Нам с Лупенковым удалось отыскать роты и вывести их в район деревни Выползово. Правда, сделать это было невероятно трудно. Фашисты, уже занявшие Юрки, стали заходить нам в тыл. Кое-кто из бойцов оказался в окружении, и им пришлось пробираться к своим с боем. Не вышел из окружения, будучи тяжело раненным, наш славный комсомолец Борис Ионов. Позже очевидцы рассказывали, что Борис отстреливался до последнего патрона, и когда понял, что еще мгновение - и фашисты схватят его, он, не желая попасть в плен к врагу, пустил единственную оставшуюся пулю себе в сердце.
Так же поступил, когда над ним нависла угроза пленения, боец Осипов. Для таких патриотов, как эти отважные люди, не было ничего выше, ничего дороже, чем честное, незапятнанное имя гражданина Советского Союза, защитника Родины, во имя свободы которой они бесстрашно сражались с врагом и отдали свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37