Кое-кто полагал, что снятие дивизии с переднего края - не что иное, как неверие в ее боеспособность. Истинную причину знало лишь несколько человек - комдив и его заместитель по политчасти, начальник и комиссар штаба дивизии, начальник политотдела и его заместитель. Командующий армией разъяснил полковнику Введенскому, что дивизия получит свежее пополнение, дополнительную технику, необходимый транспорт, более современные средства связи и сразу же начнет готовиться к наступательным боям. На переподготовку отводилось два месяца.
Политотдел разместили в пустующем здании средней школы рядом с Витебским вокзалом - в самом центре Ленинграда. Это позволило присмотреться к тем переменам, которые произошли в городе за восемь месяцев после прорыва блокады.
На следующий день после переезда политотдела я по Загородному проспекту быстро дошел до улицы Дзержинского, потом свернул на Садовую и впервые за годы блокады сел в трамвай. Пересек Невский и оказался на набережной у Летнего сада. С волнением смотрел я на Неву, по-прежнему неторопливую и могучую: ее гладкую поверхность серебрил легкий ветерок.
К моему удивлению, на набережной оказалось много людей. Одни куда-то спешили, другие прогуливались или стояли, облокотившись на парапет. Конечно, прежнего оживления не было. Население Ленинграда за годы войны заметно поредело. И все же город выглядел не так, как это описано побывавшим в Ленинграде в сентябре 1943 года английским журналистом Александром Вертом в его книге "Россия в войне 1941-1945 гг." Верту Ленинград показался "полузаброшенным", а дома "покинутыми". Однако и он вынужден был признать: "Жизнь в городе почти вошла в норму".
Ничего похожего на то, что мы наблюдали в первую блокадную зиму! Снова действовал городской транспорт. Были восстановлены водопровод и отопительная сеть. Улицы и дворы, как и в довоенное время, содержались в чистоте. Начали работать театры, дома культуры. В Политехническом, Педагогическом имени Герцена, Инженерно-строительном, Химико-технологическом и других институтах возобновились занятия, Вновь ожили студенческие аудитории и общежития. Налаживалось общественное питание. В три раза была увеличена норма хлеба. Не избавились ленинградцы лишь от опасности погибнуть во время артобстрелов, которые немцы вели по городу со все возрастающим ожесточением. То в одном, то в другом месте вспыхивали пожары. Сгорел мясокомбинат имени Кирова. Несколько месяцев тлел огромный дом на Лиговском проспекте, в котором раньше проживало три тысячи человек.
Не помню, сколько времени я любовался Невой, на противоположном берегу которой брал начало самый благоустроенный и зеленый район города Петроградская сторона, где когда-то жил любимец ленинградцев Сергей Миронович Киров. Очнулся я от неожиданно резкого визга тормозов: обернувшись, был приятно удивлен - из остановившейся "эмки" выскочил мой старый приятель Владимир Антонович Колобашкин.
- Какими судьбами, Степан? Вот уж не думал встретить тебя здесь!
- Да, понимаешь, перебросили... Вот, по Неве соскучился, - сказал я намеренно бравым тоном, а у самого к горлу комок подкатывал.
Колобашкин понимающе посмотрел на меня:
- А ну-ка, поехали!
- Куда?
- Давно не виделись. Надо потолковать.
В машине говорили о многом, но по всему было видно, что Колобашкина прямо-таки распирало от желания чем-то поделиться. Он уже сообщил мне, что был в Смольном, а теперь едет в райком. Видимо, в Смольном его принимал кто-то из секретарей горкома, быть может, и похвалил.
Многих похвала окрыляет и мобилизует, а кое-кому голову кружит. На Владимира Антоновича похвала действовала и так и этак. Пожалуй, он был честолюбив. Не потому ли похвала как бы "взвинчивала" в нем кипучую деятельность? Он принадлежал к категории людей, которым нужно слышать слово одобрения. Почаще похваливай такого человека и можешь быть спокоен: все, что намечено, будет сделано. И однако же, таких людей необходимо время от времени подставлять под "холодный душ". Надо отдать должное Колобашкину, он умел и сам ставить себя на место.
- Иной раз чувствуешь, как тебя заносит, - однажды признался он мне. Почва уходит из-под ног. Приходится самому на себя самокритику наводить.
На этот раз мой друг не сдерживал себя.
- Товарищ Кузнецов сегодня на совещании похвалил наш райком, - с гордостью сказал он.
Кузнецов был тогда вторым секретарем горкома партии и правой рукой секретаря ЦК Жданова, возглавлявшего одновременно обком и горком партии.
Алексей Александрович Кузнецов, в прошлом рядовой комсомольский работник, лет за десять до войны быстро пошел в гору. Избранный первым секретарем райкома партии, проявил незаурядные организаторские способности. Это было замечено, и вскоре Кузнецов заслуженно становится секретарем горкома партии. Принципиальный и в то же время скромный человек, он отличался неутомимостью в работе и честностью. Это нравилось коммунистам.
Так что понять настроение моего друга было не трудно.
Колобашкин сказал:
- Интересный разговор сейчас состоялся. О будущем города. Будем восстанавливать не только архитектурные памятники. Намечается частичная перепланировка города. Ленинград выйдет своим фасадом к Финскому заливу. И наш район расширится, вплотную приблизится к Пулкову. Будем застраивать пустующую территорию за "Электросилой". Думаем заложить в нашем районе парк Победы. Товарищ Кузнецов сказал, что Ленинград должен быть краше довоенного.
- Сперва надо фашистов от города отогнать, - заметил я, - а потом уж думать, как его перестраивать.
- Одно другому не мешает, - возразил Владимир Антонович. - К тому же фашистам под Ленинградом сидеть не долго. Инициатива сейчас полностью в наших руках. Ты слышал о их плане "Пантера"?
- Что же, они еще собираются наступать?! Пантера - зверь хитрый, нападает на свою жертву из засады, нежданно-негаданным прыжком.
- Пожалуй, ты прав: такое название больше соответствует наступлению. Но они строят сейчас оборону по линии Нарва - Чудское озеро - Псков - Остров.
- Выходит, настраивают себя на оборону...
- Выходит, так, - подтвердил Колобашкин.
- Любопытно... Спасибо тебе, Владимир Антонович, что просветил.
- Но это только между нами, - предупредил он.
Тем временем машина подкатила к райкому и, круто развернувшись, остановилась у знакомого мне подъезда.
Райкомовские работники, питавшие особое расположение ко второму секретарю, уже ждали Колобашкина.
Не снимая пальто и кепки, Владимир Антонович подошел к карте района, висевшей на стене позади его рабочего стола, и с энтузиазмом стал делиться новостями.
- Смотрите, сколько простора и свободного места! - Он провел карандашом по карте. - Все это после войны будет застроено и озеленено. В прошлом глухая, запущенная рабочая застава наша преобразится.
Райкомовцы смотрели на него недоумевая: не могли взять в толк, почему свою информацию о заседании бюро горкома Колобашкин начал с застройки пустырей района.
- Раньше, - продолжал между тем Владимир Антонович, - граница Московской заставы простиралась почти до Пулковских высот, а жилые дома доходили только до заводских корпусов "Электросилы". Только перед войной было построено несколько домов вдоль Московского проспекта да возведено здание Дома Советов.
Слушая Колобашкина, я мысленно перенесся на окраины довоенного Ленинграда. Перед глазами встала не только Московская застава, но и Выборгская, протянувшаяся от Литейного моста до станции Удельная, Невская застава со своими знаменитыми заводами, где на заре двадцатого столетия пропагандировал учение Маркса молодой В. И. Ленин, К Финскому заливу примыкали Васильевский остров и Нарвская застава. Окраинные индустриальные районы города свято хранили революционные традиции питерских рабочих, были опорными пунктами партии в политике индустриализации. С этих окраин во все уголки нашей страны направлялись не только гидротурбины "Электросилы", тракторы, выпущенные Кировским заводом, различные станки и машины, но и кадры питерских рабочих, передававших свой опыт первенцам пятилеток, помогавших труженикам деревни создавать колхозы.
Вспоминая обо всем этом, я все больше и больше попадал во власть чувств, которые вызывала одухотворенность Колобашкина, с энтузиазмом рисовавшего завтрашний день Московской заставы.
- Наш район, его южная часть, по своему благоустройству и архитектурному оформлению полностью преобразится. Он будет примыкать к Пулковским высотам многоэтажными, комфортабельными домами. А вдоль его центральной магистрали - от Обводного канала до Средней Рогатки - помчатся подземные поезда метрополитена, строительство которого будет возобновлено уже в ближайшее время.
- Да, немало предстоит забот нашему райкому, - заметил кто-то.
А пока что главным в работе райкома были дела, связанные с защитой города. Заведующий военным отделом Телятников доложил о ходе военных занятий в рабочих отрядах, где не хватало снаряжения и современных образцов оружия, Инструктор отдела пропаганды Яровикова поставила вопрос о невнимании некоторых хозяйственников к пропагандистской работе. Ее коллега Кендысь стала просить Колобашкина написать статью для радио. Кто-то напомнил, что надо позвонить на "Скороход", чтобы выделили машину для поездки за ветками елей, в которых содержится витамин - надежное средство от цинги.
Было уже поздно. Я заторопился к себе. Казалось бы, незаметно вышел из кабинета, но в коридоре меня догнал Колобашкин:
- Куда же ты?
- В политотдел.
- Может быть, пообедаешь у меня?
- Увы, - постучал я пальцем по циферблату часов. - Да и комдиву могу понадобиться.
- Тогда жму руку... Возьми мою машину. Пешком идти далековато. До встречи!
Возвращался я в дивизию со смешанным чувством. В голове никак не укладывались несовместимые пока понятия: война и будущее района, свист рвущихся в городе вражеских снарядов и подземные поезда, цинга и жилые корпуса под Пулковом, на южном склоне которого окопались фашисты.
Не прожектерство ли это? И тут же другой, более трезвый внутренний голос возразил: "Война войной, а жить надо не только сегодняшним днем".
3
Когда я вернулся в политотдел, дежурный сообщил, что только что меня спрашивал комдив. Штаб дивизии находился в районе фарфорового завода имени Ломоносова. Пришлось будить маленького проворного шофера Абдурахманова, которого мы звали просто по имени - Хабибом, скорее всего, за усердие и старание.
Хабиб немедленно вскочил, торопливо оделся и побежал заводить старенькую, видавшую виды "эмку". Машина с шумом вылетела из небольшого школьного двора на просторный, безлюдный вечерний проспект.
Город по-прежнему был затемнен. Поэтому ехали мы медленно, осторожно. И у меня было достаточно времени, чтобы снова обдумать, взвесить все, что узнал от Колобашкина, увидеть свой город в новом облике.
...Константин Владимирович нравился нам своим ровным характером. Замечания он делал в тактичной форме, порой как бы полушутя.
- А я уже хотел объявить розыск, - пошутил он, увидев меня.
- Задержался в райкоме, товарищ комдив...
- Ладно. Ничего особенного за это время не произошло. Только вот это... - И он поспешно вручил телефонограмму.
Я пробежал глазами короткий текст: меня откомандировывали в распоряжение начальника политотдела 67-й армии.
Тем временем комдив соединился с членом Военного совета армии и попросил разрешения задержать меня на некоторое время в дивизии. По отрывистым репликам Введенского я понял, что он получил согласие, и, не скрою, я обрадовался этому. Константин Владимирович вызвал своего вестового и приказал принести нам ужин. Тут только я осознал, что страшно проголодался: с утра ничего еще в рот не брал. За ужином комдив без дальних предисловий сказал:
- Нам с тобой и всему командно-политическому составу предстоит потрудиться в поте лица. Поставлена важная задача - психологически настроить людей на наступательный бой. А это не так-то легко: привыкли к обороне. Хотелось бы в связи с этим высказать кое-какие соображения.
И выразил их очень лаконично:
- Главное - вызвать у бойцов наступательный порыв, убедить, что в наступлении безопаснее, чем в обороне, ибо не противник навязывает тебе условия боя, а ты ему.
Мы составили план действий и наметили сроки его осуществления. Я уже собрался было уходить, как вдруг заметил на рабочем столе комдива пожелтевшую фотографию человека в незнакомой мне военной форме.
Перехватив мой взгляд, Константин Владимирович поспешил пояснить:
- Это командир дивизии, у которого я был советником во время гражданской войны в Испании.
- Любопытно, - вырвалось у меня. - И долго вы там были?
- Не так уж долго. Всего десять месяцев... - Он встал и закурил: - В Испанию я попал неожиданно. Отбирали туда строго и только добровольцев. К тому времени я уже прослужил в армии больше двадцати лет, ходил в чине капитана... До Парижа добирались поездом, через Германию и, конечно, в гражданских костюмах. Иначе было нельзя. Париж встретил нас холодно. Французское правительство, возглавляемое Леоном Блюмом, как вы знаете, проводило политику "невмешательства". По инициативе Блюма было подготовлено и в Лондоне послами двадцати семи европейских стран подписано соглашение, запрещавшее этим странам предоставлять воюющим сторонам в Испании оружие. Но Германия, Италия и Португалия грубо нарушили взятые на себя обязательства и продолжали снабжать Франко военными материалами. В этих условиях республиканское правительство Испании вернуло себе право закупать оружие за границей. Продавали, разумеется, его и мы...
Константин Владимирович потушил недокуренную папиросу и стал расхаживать взад-вперед по большой, почти пустой комнате, в которой, кроме письменного стола и нескольких стульев, ничего не было.
- Меня и еще несколько командиров Красной Армии направили в Испанию, когда война там была в разгаре. В Париже мы просидели с неделю. Французское правительство отказало нам в транспорте и не гарантировало безопасность переезда через франко-испанскую границу. Пришлось искать проводников среди частных лиц. Разумеется, нашли. Кстати, не без помощи официальных французских лиц. Согласился перебросить нас в Каталонию за очень крупную сумму летчик гражданской авиации. Самолет у него был старенький, фюзеляж сколочен из фанеры. Он оказался искусным пилотом и, видимо, перелетал границу не впервые. Трасса ему была хорошо знакома. Летел он низко и уверенно. Посадил свою машину на военном аэродроме приграничного городка Херона очень аккуратно, и мы сразу попали в шумную толпу каталонцев...
За событиями гражданской войны в Испании я, как и все советские люди, следил по газетам. А вот разговаривать с кем-нибудь из ее участников не приходилось. Поэтому я весь обратился в слух, а на память невольно пришли облетевшие весь мир слова Долорес Ибаррури: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" - слова, ставшие паролем несгибаемых, непокоренных борцов за правое дело не только я Испании.
- Я рассчитывал, - продолжал между тем комдив, - что меня направят в какую-нибудь из интернациональных бригад, которых к тому времени там было немало. Ведь добровольцы-антифашисты прибыли в Испанию из пятидесяти четырех стран. Увы, расчет мой не оправдался. Меня назначили ни больше, ни меньше как советником к командиру анархистской двадцать седьмой дивизии, насчитывавшей двадцать две тысячи штыков. Об анархистах я имел довольно смутное представление. Видел их лишь в кинофильме "Выборгская сторона" с Михаилом Жаровым в главной роли. Такое назначение встревожило меня. Ведь анархисты не признают никаких авторитетов. Отвергают дисциплину: не раз самовольно снимались с боевых позиций. Сильной стороной их была неожиданная, стремительная и шумная психическая атака. Этих атак страшились не только фалангисты, но и марокканцы. Так что, с этой точки зрения, воевать вместе с ними было даже интересно.
- А как же анархисты относились к вам, посланнику Красной Армии, привыкшему к строгой дисциплине?
- Как ни странно, - ответил на мой вопрос комдив, - с уважением и доверием. Они знали, что наша страна горячо поддерживает республиканцев и желает им победы. А я, давая им советы, никогда не задевал их самолюбия, стремился быть в гуще масс, среди рядовых воинов. Это им нравилось и ценилось ими. Нередко из-за внешности они принимали меня за своего, за испанца. Когда же узнавали, что я русский, то приходили в восторг и громко кричали: "Брависсимо!"
Во главе мятежников в Испании, как вы знаете, стояли фашисты. Следовательно, и методы, которые они применяли против республиканцев, были фашистские - коварные и жестокие. Еще тогда они раскрыли свое подлинное лицо, не щадя даже мирное население. Фашисты специально устраивали кровавые нападения на жителей селений, поддерживавших коммунистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37